Поздней осенью, в один из тех ненастных, тоскливых дней, когда сердца даже самых неравнодушных из нас наполняют пустота и безразличие, грязные машины, крытые линялым брезентом, выгрузили на перрон станции провинциального городка несколько сотен мужчин и женщин. Они стояли, плотно сбившись в кучу, оцепленные конвоирами.
Дежурный по станции, недовольный тем, что его принудили выйти из тёплой дежурки на холод, хмуро наблюдал за ними с крыльца вокзала.
"Опять привезли... Кто на этот раз? На уголовников не похожи, – дежурный озадаченно рассматривал вычурную одежду и безвкусные дешёвые украшения арестованных. – Артисты что ли?"
Один из конвоиров – высокий, тучный – подошёл к нему. Через крупное плечо охранника была перекинута винтовка с обрезанным стволом, из-под полы серой грубой шинели выглядывала выцветшая, мокрая по нижнему краю, ряса. На груди чернел крест. Крест дежурному был знаком. Это был символ церковного братства.
Конвоир невнятно буркнул приветствие, и протянул лист бумаги.
– И какой чёрт принёс вас в эту паршивую погоду? – неприязненно спросил дежурный.
– Он самый и принёс. Чёрт, – оскалился конвоир, показав в верхнем ряду кривых зубов золотой клык. – Вон его свита, – он кивнул на арестантов, – колдуны, ведьмы и другие шарлатаны да бездельники, – сказал и презрительно сплюнул на перрон. – В списке указано.
– И куда их?
– Перевоспитывать – на свежий воздух и полезный для общества труд, – конвоир захохотал, тряся сытыми румяными щеками.
– Понятно, – кивнул дежурный. Арестантов везли на лесоповал или на рудники.
Он глянул в список.
– И гадалки, смотрю, есть. Одна, вроде, как-то помогла моей тётке, – неуверенно припомнил он.
– Чепуха! – отмахнулся конвоир и зябко передёрнул плечами. – Ты давай грузи их скорей. Холод собачий.
– Собачий...– согласился дежурный, невольно посмотрев на легко одетых арестантов. В одной из женщин он узнал известную ясновидицу. Эффектная и значительная на экране телевизора, сейчас она выглядела усталой и напуганной немолодой женщиной со слипшимися от влаги рыжими волосами. Дежурный удивился её непрактичности. При аресте она не догадалась захватить тёплую одежду, зато не забыла взять шар для гадания, словно не желая расстаться с прежней жизнью и принять новое, страшное, что произошло с ней.
Дежурный открыл депо, где в темноте стояли ряды эшелонов, и впустил туда машиниста. Вскоре крайний из поездов задрожал и медленно выполз наружу. Дежурный с удивлением увидел на вагонах нарисованные пентаграммы. Ещё вчера их не было.
Арестанты зашевелились и двинулись к эшелону.
Рыжеволосая ясновидящая замешкалась, и конвоир толкнул её в спину прикладом винтовки. Женщина пошатнулась и выронила шар в грязь. Таинственно играющий искрами в телевизионной студии, здесь, на грязном перроне, шар выглядел тем, чем и был на самом деле – куском прозрачного стекла с блёстками внутри. Теперь никому ненужный, он хрустнул под тяжёлым сапогом конвоира.
Когда эшелон ушёл, дежурный решил перекурить, спрятавшись от ветра в депо. Он поджёг спичку, и дрожащий огонёк осветил ближайший вагон. В центре его свежей краской блестел чёрный крест – точно такой же был на шинели конвоира. Когда спичка догорела и осыпалась из пальцев остолбеневшего дежурного пеплом, поезда вновь погрузились во тьму. Они стояли и терпеливо дожидались своих пассажиров.
