Сочинив ещё одну бессонную ночь, сказочник отдыхал в тени вишнёвого дерева. Спелые ягоды грузно падали с веток на землю, шлёпали по ножнам меча, растекаясь кровавыми пятнами. Бесшумно прятались в звериных шкурах плаща.
Зверь приходил, когда было хорошо, и Сказочник загадал: «Если в рот упадёт ягода, пока я считаю до десяти, то сегодня он не придёт».
«Восемь, девять…».
— Мр-р-р-р — потёрлась о колено кошка. — Скучал?
Роняя лопающиеся от спелости плоды, дерево наблюдало за хищником. Ночью он накормил меч и развлекал его сказками. А теперь вытянулся на шкурах и решил поиграть с деревом.
Зверь приходил не от голода или от скуки, и не за новыми историями. Просто когда сказочнику было хорошо, на его груди очень сладко спалось. А сделать так, чтобы человеку было хорошо, умеет каждая кошка.
Меч негодовал - его всю ночь шлифовали глупыми сказками, а утром сунули под эту перезрелую вишню. Жутко хотелось позвать зверя, но шлепки мокрых задниц по ножнам мешали сосредоточиться. И этот человек опять что-то задумал — лежит с открытым ртом и считает. Считает себя сказочником, не подозревая, что он — продолжение меча.
Мягкие лапы не задели ни одного окровавленного вишнёвого тельца. Сегодня зов был другим: молчаливым и жадным, как весенняя охота. От него из горла рвался тихий рык, и горячо покалывало вокруг хвоста. Где же оно прячется? Кошка царапнула кожу чехла. И что такое "ножны"? Это слово пугало: раз есть ножны, значит есть то, что нужно ими сдерживать. Неужели оно страшное? Такое страшное, что плотоядному хищнику стоит обходить стороной? Или всё-таки это — как блохи: кусучее, но незначительное? Кошка принюхалась. Первая нота запаха обещала безопасность, успокаивала и шептала, что опасаться нечего: меч связан и окован. Сердечная нота настораживала. А заключительная - окончательно привела зверя в недоумение, и он поставил лапу в неверное место. Хрустнула тростинка. Нужно заговорить первым.
— Мр-р-р — потёрлась о колено кошка. — Скучал?
— Где шлялась всю ночь?!
— С подружкой заболталась
— И сперму под хвостом тебе тоже подружка взболтнула?
Кошка потупила глаза и покорно опустилась на колени.
— Думаешь, на этот раз снова прокатит?!
Кошка встала на четвереньки, прижала голову к земле и, прогнувшись, повернулась задом к Сказочнику.
— Сучка!
Он поднял меч и со всей силы шлёпнул ножнами по подставленным ягодицам. Брызги вишнёвого сока опередили её сдавленный крик.
— Ещё! — прохрипела кошка.
Сказочник снял с ножен кожаную перевязь и, сложив её вдвое, без разбора принялся яростно хлестать похотливое животное.
— Ты моя, слышишь! Только моя!
— Твоя, твоя! — Хватая при каждом ударе воздух, отрывисто отзывалась кошка.
Сказочник перестал полосовать обнажённое тело и, тяжело дыша, спросил:
— Сколько их было?
— Четверо.
— И после этого говоришь, что моя?
— Но ведь это было четыре тебя!
— Тебе одного меня мало!?
— Как ты не поймешь — мне тебя слишком много! С тобой тепло, чисто и правильно! На тебе я отогреваюсь и мурлыкаю, а там, в грязи — рычу и шиплю.
— Рычи со мной!
— Не могу. С тобой хорошо, и мне не хочется.
— Проголодалась?
Однажды Она не пришла.
Меч выскочил из ножен и принялся крушить. Слёзы, кровь, стоны. Люди падали на землю, как перезрелые вишни, не имея шанса снова стать единым целым. Зверь искал Её, но приходилось кромсать лишь жалкие подобия.
Сталь затупилась, Сказочник выдохся, память устала, и зрачки вновь стали круглыми. Тогда они и встретились. Она излучала счастье, смеялась, повиснув на новом сказочнике, а старый, прячась в тени вишен, звал зверя. Но зверь так и не пришёл, потому что ей было хорошо.
— Я вернулась, — буднично сказала кошка. — На улице дождь, и у меня промокли лапы. — Она немного помолчала, ожидая ответа. С зонта ручейками стекала невыплаканная влага. — Я принесла мясо.
— Ты знала: если я дам тебе уйти, возвращаться будет некуда.
— Да, но… Я же не виновата, что все дороги ведут к тебе.
Дерево хоронило сотни воинов, чтобы хоть один из них смог взойти новым вишнёвым ростком. А люди разрушали сотни жизней, чтобы встретить сказку и разрушить её тоже. "Странно, — думало дерево, — кажется, они просто не умеют быть счастливыми".
Меч ловко справлялся с сочной плотью, жадно впитывая свежую кровь. Двое молча готовили ужин. На пахучей овчине, свернувшись клубком, сладко спал зверь. Во сне он часто сжимал лапу с выпущенными когтями и хитро улыбался, потому что знал — в этом доме он никогда не останется голодным.
