Волчьи стрелы. Глава 2. Пир

Казалось, кислый запах кумыса пропитал ночной воздух на целую версту. От бесчисленных костров, тянувших свои змеиные языки даже выше юрт и курганов, вокруг было светлее, чем днем. Сотни грубых, словно вороний хрип, голосов сливались с лукавым свистом курая, барабанной дробью и лошадиным ржанием. На войлочных стеганых покрывалах, звериных шкурах и подкладных подушках, разложенных прямо на влажной траве, пировали степные воины и вельможи – батыри, найоны. Вытирая сальные руки о полы шелковых, богато затканных золотом и серебром халатов, они поглощали жаренную и завяленную конину, засушенный творог, сласти, пили свой прокисший хмельной напиток и заморское вино.
Были здесь и те, кто еще полвека назад вели за собой смертоносные конные орды по славным княжествам Сеяжской Руси, обращая города и деревни в пепелища, сея смерть и ужас, уводя людей в полон. И хотя безжалостное время давно лишило их былой силы, молодые смотрели с восхищением и страхом на этих почтенных старцев, укутанных в волчьи накидки.
Владимиру все еще было не по себе после прохождения между огнями. Пока двое кудесников, с головы до пят увешанных вороньими клювами, костями и медными подвесками, прыгали вокруг него, рычали и улюлюкали, ударяя в свои разукрашенные бубны, он чуть не растаял от жара горящих по обе стороны столбов. Когда он, наконец, очистился от злых духов и помыслов, крепкий таргаут проводил его на место почетного гостя – как раз напротив властелина вселенной – хана Тюхтяя.
Владимир поклонился как можно глубже и обратился к хану:
- О пресветлый властелин! Каан Черной Орды и всего мира! Да продлит небо дни твои и твоего славного рода!
Дождавшись властного взмаха ханской руки, он устроился на войлочном покрывале, закиданном подушками. Тем временем дружинники его все еще разоружались и проходили очистительный обряд. Здесь и там мерцали красным глаза огромных степных волков, прикованных цепями к толстым столбам. Задыхаясь в страшном хрипе и брызгая слюной, они скалили свои клыки-кинжалы, щетинились черной, как ночь, густой шерстью. Выше доброго скакуна в холке, эти безжалостные твари умели хорониться не хуже крохотных полевок в высокой смерть-траве, карауля свою несчастную жертву. Около каждого зверя на земле белели обглоданные кости, похожие на человеческие.
Отечное лицо Тюхтяя расплылось в самодовольной улыбке, а раскосые глаза утонули в прищуре, стоило ему заметить смятение Владимира. Он лишь потеребил свою вислую бороду и продолжил смотреть за поединком двух бравых батырей, схлестнувшихся на опоясках. Когда после долгого препирательства один, наконец, поднял второго в воздух, будто вырвал с корнем из земли кряжистое дерево, и повалил на обе лопатки, хан хлопнул в ладоши и подал жест, чтобы все умолкли. 
- Вижу, княжич, тебя напугали наши маленькие друзья – степные волки. Не страшись, ведь теперь и ты наш друг, а друзей наших не смеет ни волк, ни мошка обидеть, - прохрипел он своим гортанным голосом.
- Великий каан, волкам не напугать барса!
Тюхтяй снова расплылся в масляной улыбке. 
- Ты смел и дерзок, княжич гривноградский. Скоро мы поглядим, так ли ты хорош в бою, чтобы называть себя барсом. Ведь стать мужем моей драгоценной дочери – Жаргал хатунь - достоин столько самый доблестный батырь.
Хатунь расположилась рядом с отцом, на высокой подушке у подножия его приземистого, наподобие топчана, трона. Бледная и круглолицая, в пестрых одеждах, издалека она походила на фарфоровую куклу. Ее точеную фигуру облепил цветастый халатик тонкого шелка с запахнутыми крест-накрест полами, отделанными бахромой. Поверх была наброшена пятнистая накидка из шкуры заморского зверя. На маленькой головке высилась печной трубой бархатная бокка, расширявшаяся кверху раструбом.
Про себя Владимир отметил, что хатунь и впрямь была так изящна и хороша собой, как о ней говорили. На ее халатике он сразу приметил свой подарок – золотую брошь, сделанную Фокой. Только теперь украшение стало еще прекраснее, засияв инкрустацией из рубинов и изумрудов.
- Взгляни, Владимир, - продолжил хан, указывая пальцем в черное бархатное небо, богато усыпанное жемчужинами звезд, - Одно небо покрывает все страны, горы, степи и моря. Один месяц царит там ночью, и одно солнце – днем. Так и правитель должен быть на земле один – сильный и справедливый, являющий милость и правосудие. Лишь тогда воцарится мир на всей земле. Не находишь, друг?
Хан не дождался ответа и продолжил.
- Но признаешь ли ты меня единственным правителем? Ведь твои предки и даже отец твой воевали против нас. А дядя твой и вовсе сумел изгнать наши войска с Сеяжских земель. Возможно, тогда ему помог ваш бог, а может и дьявол. Но пришло время расплаты.
- Великий каан! Больше всего на свете я желаю смерти своему дяде – этому гнусному предателю, из-за которого мои отец и матушка умерли в изгнании. Гривноградский престол не принадлежит ему и его выродку по праву. Не сомневайся, я не предам тебя. Ты – сильнейший властелин, под тобой весь мир от восточного Ко-хуна до Праденских гор. Я не настолько глуп, чтобы выступить против тебя, каан. 
- Честный ответ, княжич! Не каждый осмеливается говорить со мной так, как ты.
К тому времени спутники Владимира уже заняли свои места на пиршественной поляне. Хан вдруг вопрошающе взглянул на одного из них, тихо сидевшего между двумя бравыми дружинниками в многослойных кольчугах и островерхих шлемах. Тот утвердительно кивнул головой, тряхнув высокой боярской шапкой.
- Значит, наши друзья в Гривнограде готовы выступить с нами на Сеяжск, когда потребуется? Но как же союз Невера и твоего дяди, князя Всеволода? Ведь, насколько нам ведомо, он так и не распался. Ты должен был рассорить князей, разъединить их. Но помолвка их детей в силе, торговые и военные грамоты не разорваны. 
- Каан! Союз пока не разорван, но мы зародили сомнения в их сердцах. Да и сеяжский люд и добрая часть боярства воспротивились дружбе с Гривноградом, - отвечал Владмимир, - Глашатаи на стогнах открыто бранят князя Невера за дружбу с врагом. Недавно дружинники жестоко разогнали вече, что собралось в Струпном конце. Недовольных все больше – так и до бунта недалеко. И когда мы ударим, бунт нам окажется как нельзя кстати.
- Что же, в твоих словах есть здравый смысл, княжич, - улыбаясь, протяжно сказал Тюхтяй, - Сколько войск готовы кинуть в бой наши гривноградские друзья?
- 20 тысяч конников и пешцов, великий каан, - ответил Владимир.
- Пресветлый властелин, - продолжал он, - Для меня великая честь стать мужем вашей дочери, чья красота затмевает даже звезды и солнце. Если позволите, я бы хотел сделать ей еще один дар – конечно, он недостоин столь удивительного создания, но отныне сердце мое будет биться для Жаргал-хатунь.
Один из дружинников в глубоком поклоне приблизился к хатуни, встал на колени и протянул ей небольшой, украшенный жемчугом ларчик. Под открытой крышкой на синем бархате пылал золотой перстень, усыпанный самоцветами, – знак помолвки. Улыбка еле заметно скользнула по ее кукольным алым губкам, черные глаза игриво выстрелили в сторону Владимира. Она медленно и как бы нерешительно взяла подарок.
- Твои дары, как всегда, прекрасны княжич! - сказал хан с хитростью в голосе, - И нам есть чем на них ответить. Тебя, наверное, интересует приданное?
- Как можно, великий властелин? Ведь это такая честь….
- Оно уже дожидается тебя, дорогой зятек, – перебил его хан, – Скоро ты все получишь. А пока ешь, пей, отдыхай. Этот праздник в честь тебя и моей несравненной дочери.
Владимир старался пить поменьше хмельных напитков, но это было непросто, ведь сами сыновья Тюхтяя, царевичи Герреде и Белту, пригласили его к себе и поднимали кубок за кубком.
- Да будет ваш союз богат потомством, словно цветущие сады Шерварана богаты душистыми плодами, - провозгласил Герреде очередной тост.
Старший царевич не выглядел как крепкий воин: тело его казалось изнеженным, выпуклый живот вычерчивался даже сквозь свободный шелковый халат. Совсем иное впечатление производил Белту - стройный, точно ольховый ствол, стремительный в движениях и хмурый. Его лицо, расчерченное  линиями скул и ниточками усов, обветрили степные ветра, а руки загрубели от поводьев, лука и рукояти сабли.
Владимир задумчиво взглянул вдаль, на посеребренное светом звезд и сплошь забрызганное кровавыми каплями маков полотно степи. Волнистая тесьма холмов окаймляла горизонт, отсекая равнину от небесного свода. По другую руку, за яркими шатрами и обозами лениво нес свои черные воды Буллях. Река была настолько широка, что противоположный берег ее и вовсе растворялся в ночной тьме. Всего в паре поприщ отсюда,  вверх по течению стоял гигантский Усоир – единственный оседлый город и сердце кочевой империи, что расползлась на полмира, как сорная трава.
Только сейчас Владимир осознал, как далеко его занесло от дома (точнее от того места, которое он лишь условно называл своим домом), и что обратной дороги нет. Ее занесли песчаные бури, размыли серые дожди, загородили кархарнские баскаки со своими отрядами, а дальше – сеяжские остроги, заставы и дремучие леса. Лишь жажда мести, желание забрать свое, принадлежащее по праву, точный расчет и бесстрашие могли вернуть его туда, где был его настоящий Дом. Вернуть как победитель, со щитом, а не на щите. От этой мысли Владимир даже немного протрезвел.
Внезапно на своем плече он ощутил тяжелое прикосновение: позвякивая рыбьей чешуей стального панциря, над ним навис рослый таргаут. Грубым жестом ханский страж велел юноше встать. Кровь резко ударила ему в голову, а сердце набатом забилось в горле. Кархарны притихли и с плотоядными улыбками смотрели на жениха – все это явно не предвещало ничего хорошего.
- Что же, мой друг! Ты хочешь руки Жаргал хатунь. Настало время доказать, что ты достоин этого не только своим происхождением, но и силой. Ведь разве пристало дочери властелина мира выходить за слабого мужа?, - продекламировал Тюхтяй.
Таргаут толкнул его в спину и вытеснил в центр поляны, где не так давно боролись на опоясках. Вытащив откуда-то меч Владимира, который у него забрали перед обрядом очищения, стражник кинул оружие на землю. 
- Брать! - резко сказал кархарн.
Юноша медленно наклонился, взялся за посеребренную рукоять с круглым навершием и поднял клинок. Лицо его сделалось белым, как праздничная скатерть.
- Великий каан! Я думал, мы договорились!
- Договорились? Я похож на купца, с которым можно торговаться? Я – властелин 30 стран, сотен народов, хан ханов и хозяин царей! Я не договариваюсь, а повелеваю, мальчишка! Кто ты такой, чтобы с тобой договариваться, если даже императоры трепещут перед одной моей тенью? Ты – всего лишь вошь, изгой, потерявший свою вотчину. Чтобы Гривноград, как ты хочешь, поддержал тебя и выступил с нами на Сеяжск, ты должен быть силен духом и мечом. Иначе никакие сторонники, никакие бояре не спасут твою шкуру. Почем мне знать, по силам ли тебе столь смелый замысел?
Отечное лицо хана раскраснелось, а пухлые щеки затряслись от гнева. Он продолжил:
- Выстоишь в этой схватке, выйдешь победителем – отдам за тебя хатунь и сделаю князем в Гривнограде, а Сеяжск подчиню твоей власти – посадим туда наместника. А проиграешь, что же, плотью твоей волков не накормить, но хоть косточки обглодают.
Застигнутый врасплох, Владимир стоял в парадном одеянии, даже без самой худой кольчуги. Пурпурный аксамит его плаща корзно, подбитого черным бархатом, трепетал на степном ветру.
Словно по какому-то бесовскому заклинанию вмиг налетел ураган, погасив высоченные костры и огни на просмоленных столбах. Яства и покрывала разметало по поляне, но никто не обратил на это никакого внимания. Огромные хищные твари заскулили, как побитые щенки, и свернулись калачиками на своих привязях. Заунывные камлания кудесников подпевали порывам ветра и шелесту высокой травы. Взоры кочевников обратились в сторону реки, на ближнюю юрту, из которой донесся жуткий протяжный хрип. Войлочные створки входа резко распахнулись и взмыли вверх крыльями птицы. До боли в глазах Владимир всматривался во тьму открывшегося прохода, тщетно пытаясь разглядеть силуэт воина, что выйдет с ним сразиться.
- Чего ты ждешь? Коль хочешь сразиться с врагом, сам иди к нему. Он уже ждет, вперед, ежели не боишься! - прорычал Тюхтяй  сквозь смех.
Жаргал Хатунь отвернулась и прикрыла глаза, будто вот-вот должно случиться что-то ужасное. Один из дружинников трижды перекрестился и плюнул через левое плечо.
Неожиданно юноша почувствовал, как по ногам его разливается странное тепло. Все вокруг начало мутнеть, подобно отражению в воде, а звуки - плавно сливаться в один, похожий на гулкий шум водопада. Он вытянул перед собой меч, принял боевую стойку и, пошатываясь из стороны в сторону, неуверенно двинулся к юрте.
-  Не обольщайся, меч тебе не для схватки!, - крикнул великий хан ему вдогонку.
В голове Владимира это прозвучало протяжно и с многократным эхом. Он уставился на хана, но уже был не в состоянии сформулировать вопрос.
- Чтобы избавить себя от страданий. Поверь, если проиграешь, возможность всадить себе в сердце этот меч покажется тебе благословением.
Тюхтяй расхохотался так громко, что, казалось, даже снега Праденских гор в сотнях  поприщ отсюда задрожали. Из последних сил доковыляв до юрты, Владимир растворился во мраке.

Похожие статьи:

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Пролог. Смерть, Возрождение и его Цена. часть 2.

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Пролог. Смерть, Возрождение и его Цена. часть 1.

Рассказы → Наследник

Рассказы → Жизнь под звездой разрушения. Глава 1. Танец под двойной луной, Принцесса и Важное решение.

Рассказы → Чужое добро