В глубине бара играла гармонь. Немолодая толстуха задумчиво растягивала меха, наигрывая одну и ту же мелодию. Время от времени они открывала рот, словно собиралась петь, но лишь тяжко выдыхала и продолжала жать на клавиши.
Майк наблюдал за ней уже битый час, тяжело облокотившись на заляпанную стойку бара. Одни и те же ноты незнакомого вальса, одни и те же взгляды исподлобья и тяжелые вздохи. Больше никто внимания на музыканта не обращал – местные выпивохи заходили дернуть стаканчик чего покрепче и, не прощаясь, растворялись за дверьми.
- Эй, друг, еще пива?
Вздрогнув, Майк торопливо кивнул пожилому бармену и вновь повернулся к незамолкающей гармони. Затянутая в коричневый ботинок нога толстухи принялась отстукивать ритм по вытертому, пропахшему не раз пролитым пивом паркету, и парень не мог отвести от нее взгляда.
Наполняя бокал самым дешевым пивом, бармен равнодушно покосился на пустой угол маленького душного зала. В прошлом году там померла никому не знакомая бродяжка, и хозяину пришлось отгородить проклятый угол.
Хриплые голоса выпивох сливались в общий невыразительный гам, и бармену пришлось дважды грохнуть кружкой возле руки застывшего в коматозе парня. Тот вынул из кармана бумажник и, положив его на стойку, нетвердым шагом двинулся вперед. Деревянное ограждение ударило парня под колени, и тот рухнул вперед, не успев даже подставить руки.
- Простите, - прошептал Майк.
Как он мог споткнуться на ровном месте? Толстухе пришлось прервать свое занятие и теперь она, хлопая ресницами, смотрела на растянувшегося у ее ног парня.
Гармонь, коротко вякнув, чуть было не свалилась с подола, но Майк кое-как успел ее подхватить. Глаза толстухи стали еще более жалобными.
- Играй, - прошептала она и растаяла.
Майк, словно заколдованный, сел на шаткий табурет и попытался поймать хоть чей-то взгляд. Бесполезно. Парень открыл рот, но из горла не вылетело ни звука.
В голове настойчиво билась засевшая мелодия вальса, и Майк одеревеневшими пальцами принялся нажимать на кнопки.
