Гарпа

- Ташенька, не озябла ли ты?

В скудном свете керосиновой лампы прядёт кудель бабка, а сама на внучку поглядывает. На домотканом коврике девчушка, маленькая белокурая клубки перебирает в коробе-мочеснике, что возле бабкиных ног на полу присоседился.

- Нет, бабуленька, - отвечает девочка, - я ж носки надела, - показывает из-под платьица ногу.

Бабка кивает. Веретено в руке кружит, наматывая тонкую шерстяную нить. Давно уже мануфактуры ткань хорошую дают, а она никак с прялкой расстаться не может. На пару носков для себя и внучки да насучит. И как расстаться, если эту вещицу покойный супруг мастерил, когда женихались ещё, свататься с нею пришёл. Городскую в деревню сманил.

- Бабуленька, - Таша с любопытством разглядывает расписной лопоть, - а лопаску кто расписывал?

- Я сама и украсила, - улыбнулась бабка воспоминаниям, как ходила с этой прялкой на вечерины-супрядки, как завидовали девки расписному подгузку. А на нём гора Маура в окружении леса густого. Озеро круглое, а над озером луна яркая, звёзды узором кружевным причудливым имя птицы невиданной слагают. Сама птица крыла раскинула, на резной лопоти красуется. Голова у той птицы девичья, рот в песне открыт, чёрные волосы по ветру размётаны, глаза огнём горят.

- Чудная птичка какая, - девчушка подошла к лавке и провела пальчиком по росписи.

Словно сквозняк потянул из подпола. Поёжилась девочка и забралась с ногами на лавку. Уткнулась бабушке в тёплый бок, да из-под её руки смотрит на картину.

- А почему у птички голова женская? – Таша положила голову бабке на колени.

- Это сказочная дева, - ответила та, отложив веретено, нежно погладила белые кудри внучки.

- Рук у неё совсем нет? – девчушка прищурилась, пыталась в сумраке разглядеть рисунок.

- Совсем, - бабка вздохнула и снова взялась за пряжу.

- Кто ж ей тогда косы заплетает? – спросила Ташенька.

Взметнулось пламя в лампе. Охнула старуха. Упало, покатилось веретено. Девчушка забралась к бабке на колени, обхватила руками шею, всем телом прижалась.

- Тише дитя, тише, - бабка гладит по дрожащей спине напуганную внучку, - сквозняк это. Видишь пурга какая за окном. Вот и веет холодом, – сказала, а у самой душа не на месте, сердце беду чует. – Полезай на печь, там теплее.

- А про птичку расскажешь? – девчушка ловко забирается с лавки на теплую печку. Прилаживает под голову пару валенок. Ноги тулупом укутывает.

- Расскажу, - бабка, кряхтя, встает, поднимает веретено, - всё одно суток допрясть надо.

***

Есть, говорят, посреди непролазных болот большой лог. Аккурат в центре его холм-гора. В той холм-горе глубокая нора. В норе, говорят, живёт чудище, наполовину женщина, наполовину птица. Люди кличут её Гарпой.

В давние времена возле лога деревенька стояла. Рощей берёзовой укрыта, да ивняком подпёрта. И жила в той деревне девушка Еленика. Пригожа, да работяща. Сватались к ней два парня, оба косая сажень в плечах. Один белокур, голубоглаз. Весёлый Алсеюшко. Пахарь, плотник, в саду работник. Другой черняв, тёмноок. Молчун Севадушко. Дровосек и охотник. И всё же милее сердцу Еленике Алсей был, за него и пошла замуж.

Коротким оказалось бабье счастье. Ушёл Алсеюшко в леса-болота и сгинул. А Еленика-то первенца ждёт. С лица спала, исхудала, взором погасла. Соседи помогали, чем могли. В конце концов, Севад кулаком по столу бухнул, негоже, мол, бабе на сносях одной хозяйство тянуть. И остался домовать. Дело в его руках спорится. А на мужа глядя и Еленика ожила. Да только взор её всё в сторону болот метит.

Вот как-то с охоты привез Севад трофей смертный. Тело соперника своего зверями истерзанное. Вой по деревне стоял громкий. Больше всех Еленика голосила, кое-как успокоили. Охотники тело Алсея осмотрели. Не зверь то, говорят, Гарпа задрала.

Ну, Севад ружо на плечо, да в болота кинулся. Еленика чуть умом не тронулась. Второго мужа потерять, лучше вообще не жить. В избе её заперли, дабы за Севадом вслед не помчалась.

Долго мужика ждали. С месяц поди. Еленика рожать собралась. Ночь ненастная, грозища жуткая. Роженица криком кричит, а муж её в дверь стучит. Ввалился в избу. Весь в грязи, промокший насквозь. Худющий. Только глаза адовым пламенем горят. Орёт с порога, мол, разорил гнездо той птицы поганой, всех дитёв её порубил. Отомстил за Алсея! Тут и родила Еленика младенчика. А следом уж понесла от Севада.

Девчушка-то первыш вся в Алсеюшку. Беловолоса, светлоглаза. В люльке гулит, улыбается, ногами руками машет, что пляшет. Севад день ото дня чернее тучи. Ворчит-рычит на певучую приёмышку – уйми, Еленика, дочь, а то спать мешает.

***

Замолчала бабка на полуслове. Смотрит на спящую внучку, а у самой слёзы так и текут по морщинистым щекам. Отложила пряжу. Нет сил досучить суток. Утёрла лицо передником. А за окном тени ночные, сквозь метель пляшут. Чёрные перья ветер носит. По крыше скребёт кто? А может непогода морок наводит. Клонит бабку в сон. И огонёк в лампе всё тусклее и тусклее. Как в тот день. Когда отчим Севад решил избавиться от неё, от лишнего рта. Да чтоб не напоминала о мёртвом сопернике. Было тогда старухе года два. И звали её Стеша.

Сугробы в ту зиму аж до окон намело. Билась в стекло ледяная крошка, словно крыльями кто шуршал над ухом. Стеша на лавке спала, подложив под голову материн валенок. А над ней, в темноте, отчим стоял. Пристально смотрел. Злобно. Единственная комната в тесной избе разгорожена печью. Там, с той стороны люлька с братьями близнецами, да кровать родительская. На кровати мать. Глаза закрыла. Сквозь дрёму чувствует неладное, но от усталости встать не может.

В руке Севада полено. Крепко сжимают пальцы дерево. Впиваются в ладонь занозы. Замахнулся и ударил по белокурой детской голове. Раз, два. На третий духу не хватило. Да много ли ребёнку надо.

За печью застонала во сне Еленика. Севад замотал тело Стеши в большой платок, прихватил её валенки, оделся теплее и вышел со скорбной ношей из дому в ночную метель.

Утром спохватились ребёнка. Искать стали. Решили, сама ушла ночью в лес. Но метель замела все следы. Еленика заметила бурые пятнышки на своей обувке. Никому не сказала. Только побелела, как полотно и окончательно замкнулась. С тех пор мало кто узнавал её. От прежней весёлой девки осталась тень, худая, бледная.

Стеша очнулась той же ночью от обжигающего холода. В густом лесу ветер только макушки качает, а возле земли лишь позёмка. Девочка поджала ноги, укуталась в материн платок. Когда глаза привыкли к сумраку, приметила недалеко поваленную ель. Под занесёнными снегом лапами можно укрыться. Стеша попыталась встать, но голову кружило, ноги подкашивались. Девочка рухнула лицом в снег и тихо заплакала. Сознание медленно угасало, словно мягкий сон обволакивал дрожащее тело. Вот уже слышно хлопанье огромных крыльев. Это ангелы спускаются с небес, забрать душу мученицы.

Стеша ощутила тепло, накрывшее со всех сторон. Что-то большое отгородило девочку от ледяного ветра. Приподняв непослушные веки, увидела над собой лишь темное пятно. И красивое женское лицо. Близко-близко.

- Мама, - зашептала онемевшими от холода губами Стеша, - мамочка, - и провалилась в чёрную пустоту беспамятства.

Женщина-птица в нерешительности стояла над полумёртвым ребёнком. Первый раз в жизни хищное сердце одолели сомнения. Вот она добыча, беспомощная, бери и ешь. Гарпа никогда не упускала возможности полакомиться человеческим детёнышем. Что же случилось? Может то, что девочку принёс в лес Севад. Её Гарпы сын. С такой же жестокой душой, как и мать. То, что несколько лет назад он убил весь её выводок, женщину-птицу совсем не печалило. Она не испытывала материнской привязанности и часто подкидывала своих детёнышей людям, либо съедала сама. Полумёртвая девочка пахла чем-то очень знакомым. И этот едва уловимый запах останавливал Гарпу от расправы.

Женщина-птица наклонилась и уткнулась носом в пушистые белые кудри ребёнка. Тонкий аромат щекотнул ноздри, вызвав приятную боль в груди. Гарпа вспомнила. Белокурый, голубоглазый мужчина. Его улыбка сияла ярче полуденного солнца, а руки были крепче ветвей столетнего дуба. Мужчина, которого женщина-птица не хотела отпускать. Но, он ушёл. И Гарпа наказала непокорного. Настигла у края леса, разорвала прекрасное лицо, выцарапала голубые глаза, вырвала ласковое сердце.

А после, в отчаянии крича, металась по небу. Умчавшись на берег далёкого озера, бросилась в воду. Волны обагрились кровью убитого любовника. Гарпа совсем обезумела. Билась о прибрежные скалы, ломая крылья. Падала свечой с небес на острые камни. Но воскресала снова и снова, чтобы испытывать бесконечные муки. В конце концов, вернулась в своё гнездо, где попала в расставленную Севадом сеть. Он жестоко совокупился с пленённой Гарпой и хотел убить. Но, узнав, что она его мать, в ярости выхватил из-за пояса топор и расправился с выводком.

Теперь эта полумёртвая девочка, возле её ног. Щемящая тоска в сердце. Ледяной ветер. И снова смерть где-то рядом.

***

На некоторое время Стеша пришла в себя от ощущения полёта. Она действительно летела, бережно прижатая большими когтистыми лапами к покрытому перьями телу.

- Мама? - девочка попыталась разглядеть лицо женщины-птицы. Но снежный ветер нещадно резал глаза до слёз, да и Гарпа смотрела только вперёд.

Внизу, во мраке, проплывали заснеженные лес и болото. Стеше не было страшно, наоборот, она зарылась поглубже в мягкий тёплый пух под жёсткими перьями, обняла бедро женщины-птицы и снова погрузилась в забытьё.

Несколько недель Гарпа выхаживала Стешу, как собственного птенца. Лечила рану и тяжёлую простуду. Оберегала от хищников. Воровала для неё еду в деревнях. Ребёнок быстро сообразил, что можно делать, а что нет. И долгими вечерами девочка пела мелодичные песни, расчёсывая растрёпанные полётом чёрные волосы женщины-птицы, заплетая их в косы, укладывая в сложные причёски, украшая цветами, ленточками и ракушками.

Уж года три прошло. Гарпа часто брала Стешу с собой на дальнее озеро. И пока ребёнок купался, да гонял малявок на мелководье, разглядывала своё отражение. Ей очень нравились заплетённые девочкой косы.

Но однажды Стеша пропала. Женщина-птица выследила похитителей. Рыбаки забрали ребёнка, на большой лодке везли в город, что далеко за озером. Она пыталась отбить своё дитя, и получила с десяток пуль в сердце. Падая в воду, в последний миг, Гарпа слышала истошный детский крик «мама».

***

Задремавшая старуха вздрогнула от скрипа дверных петель. Секунду замешкалась и вскочила с лавки. Керосиновая лампа давно погасла, но и в полумраке было видно, что Таши на печи нет.

В окно билась вьюга, а может гигантские крылья.

Накинув платок и сунув ноги в валенки, бабка опрометью бросилась на улицу.

- Нет, - кричала она сквозь ветер взлетающей в небо Гарпе, - оставь её, пожалуйста!

Вьюга растрепала седые волосы.

Увязая в сугробах, вскинув к небу руки, бабка шагнула за взмывающей тенью.

- Мама, мамочка! – схватившись за сердце, прошептала Стеша и мёртвая упала в снег.