ГЕНИЙ И ЗЛОДЕЙСТВО

СЦЕНА I.

Комната.

 

Сальери.

Все говорят: нет правды на земле.

Но правды нет и выше - многим знамо.

Так это ясно и понятно мне,

Как самая простая в мире гамма.

Ребёнком будучи, я часто в нашей церкви

Внимал органу, слёзы не скрывая.

Другие звуки попросту все меркли –

Была чужда мне музыка иная.

Отверг я рано праздные забавы;

Постыла чуждая наука вся.

Лишь только музыке упрямо, неустанно

Я с головой навеки предался.

Был непомерно труден первый шаг,

Порою даже скучен первый путь.

В те времена  никто б не смог никак

Меня на прежнюю стезю вернуть.

Я сделался ремесленник: перстам

Предал послушную, сухую беглость.

Расставило всё время на места,

Терпенье оценив моё и дерзость.

Я стал творить, но в тишине и тайне,

Не смея помышлять ещё о славе,

Недели проводя в безмолвной келье,

О сне и пище помышлять не смея.

Вкусив восторг и слёзы вдохновенья,

Я жёг мой труд и холодно смотрел,

Как мысль моя и звуки скорбно тлели,

И думал я, что это – их удел.

Упрямым, напряжённым постоянством

Я, наконец, в искусстве музыкальном

Достигнул степени высокой. Пьянство

Ничто в сравненье с гнием таланта.

Мне улыбнулась слава и удача.

Я счастлив был; успехами своими

Я наслаждался, от друзей не прячась,

За них был рад в искусстве этом дивном.

О, никогда! – ниже, когда Пиччини

Ченитою сумел Париж пленить.

Ниже, когда услышал и поныне

Я Ифигению старался полюбить.

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был

Когда-нибудь завистником презренным,

Змеёй, людьми растоптанной в пыли,

Отвергнутым навек землёй и небом?

Никто!.. а ныне, сам признаюсь честно,

Завидую успехам я друзей,

Не нахожу ни днём, ни ночью места

Я зависти и гордости своей.

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений  - не в награду

Любви горящей. Кто безумцу дал

Судить другого право. Как из сада

Ночного лето славит соловей,

Так Моцарт только славой может жить.

 

Входит Моцарт.

 

Моцарт.

Ага! Увидел ты! Хотелось мне

Тебя нежданной шуткой удивить.

 

Сальери.

Ты здесь! – Давно ль?

 

Моцарт.

Сейчас. Я шёл, мой друг,

Нёс кое-что тебе я показать.

Но проходя перед трактиром, вдруг

Услышал скрипку… трудно в ней  узнать

Отрывок из «Женитьбы Фигаро».

Смешнее отроду не слышал ничего!

Слепой скрипач его играл. О чудо!

Не вытерпел и взял его оттуда,

Привёл сюда, чтоб угостить тебя…

Входи смелее, не обижу я!

 

Входит слепой старик со скрипкой.

 

Из Моцарта сыграй нам что-нибудь,

Да пыл свой в музыку вложить не позабудь!

 

Старик играет арию из Дон Жуана; Моцарт хохочет.

 

Сальери.

И ты смеяться можешь простодушно?!

 

Моцарт.

Могу, ведь это – шутка, не искусство.

Ужель и сам ты не смеёшься?

 

Сальери.

Нет.

Мне не смешно, когда какой-то бред

Несет скрипач слепой. Смеяться я не смею,

Когда маляр негодный портит Рафаэля.

Мне не смешно, когда фигляр от лени

Пародией бесчестит Алигьери.

Пошёл, старик!

 

Моцарт.

Постой же; вот тебе,

Пей за моё здоровье.

 

Старик уходит.

 

Не в себе

Ты нынче. Позже я приду опять.

 

Сальери.

Не уходи! Что ты хотел мне показать?

 

Моцарт.

Нет – так; безделицу. Намедни почему-то

Бессонница меня вновь одолела

И в голову пришли вдруг мысли ниоткуда,

Я набросал их сразу; и хотел я

Твоё услышать мненье, но теперь

Тебе не до меня.

 

Сальери.

Мой друг, поверь,

Я рад тебе всегда. Садись, играй.

В твоём распоряжении рояль.

 

Моцарт.

 

(За роялем).

 

Ну вот, начну… Представь себе… кого же?

Ну, хоть меня – немного помоложе;

Влюблённого  - не слишком, как любой, -

С красоткой, или с другом – хоть с тобой,

Я весел…Вдруг виденье гробовое,

Внезапный мрак иль что-нибудь такое…

Ну, слушай же.

 

(Играет).

 

Сальери.

Ты с этим шёл ко мне,

Смог  у трактира постоять простого

И слушать скрипача слепого?! – Нет,

Ты сам себя в искусстве не достоин!

 

Моцарт.

Что ж, хорошо?

 

Сальери.

Какая глубина!

Какая смелость!.. Да ты сам всё знаешь.

Ты, Моцарт, бог, и в том твоя вина,

Что свой талант бесцельно распыляешь.

 

Моцарт.

Серьёзно? Ты не шутишь? Может быть…

Но божество моё проголодалось.

 

Сальери.

Послушай, может вместе нам сходить

В трактир, и выпив, снять свою усталость?

 

Моцарт.

Я – за! Но дай схожу домой сказать

Жене, чтоб понапрасну не ждала

Меня к обеду.

 

Сальери.

Что ж, я буду ждать

Тебя в трактире Золотого Льва.

 

(Моцарт уходит).

 

Нет! Не могу противиться я доле

Судьбе моей: был избран, чтоб убить

Я Моцарта! Он больше не достоин

На этом свете музыке служить!

Что пользы в нём? Как некий херувим

Занёс он несколько нам песен простодушных.

Останься в памяти, пока ты нам любим.

Исчезни прочь! И чем скорей, тем лучше.

Что толку, если Моцарт будет жив?

Кому от славы Моцарта полезней?

Ниже он что-то лучше совершит;

Падёт искусство, если он исчезнет?

Вот яд, последний дар возлюбленной моей.

Семнадцать лет ношу его с собою –

И часто жизнь моя с тех пор казалась мне

Несносною невыносимой болью.

С врагом своим за праздничным столом

Сидел так часто за одной трапезой,

И, отложив убийство на потом,

Не находил для искушенья места.

Не приклонялся низко перед ним.

Хоть мало жизнь люблю, всё медлил я.

Но час расплаты был неумолим,

И жажда смерти мучила меня.

Происходил в душе соблазна торг

И адского тщеславья умиленье.

Я ждал, что посетит меня восторг

И творческая ночь и вдохновенье;

Теперь – пора! Запретный дар любви

Переходи сегодня в чашу дружбы.

Умри покой, и суета умри –

Твой дар на небесах теперь послужит.

 

 

 

СЦЕНА II.

 

Особая комната в трактире; фортепиано.

Моцарт и Сальери за столом.

 

Сальери.

Что ты сегодня пасмурен?

 

Моцарт.

Я? Нет!

 

Сальери.

Ты, верно, Моцарт, чем-нибудь расстроен?

Вино прекрасное и вкусен наш обед.

Чем ты, мой друг, опять обеспокоен?

 

Моцарт.

Признаться, Requiem меня тревожит.

 

Сальери.

Да?

Ты сочиняешь  Requiem? Давно ли?

 

Моцарт.

Недели три. Но только, вот беда,

Всё странный случай душу беспокоит.

 

Сальери.

Случилось что?

 

Моцарт.

Не так давно один

Домой явился я, лишь на ночь глядя.

Сказали мне, что кто-то заходил

За мною в странном траурном наряде.

«Кто это был?» – всю ночь продумал я,

И что ему во мне? Назавтра тот же

Зашёл и не застал опять меня.

Впервые стало на душе тревожно.

На третий день не покидал я дома…

Когда язык огня свечу лизал,

Тот человек ко мне явился снова,

Учтиво поклонившись, заказал

Мне Requiem и скрылся. Сел я сразу

И стал писать – и стой поры за мной

Мой чёрный человек ещё ни разу

Не приходил, укрывшись с головой.

А я и рад: мне было б жаль расстаться,

Мой Requiem уже готов почти,

Но между тем… мне совестно признаться

Мне кажется, что  должен вновь придти

Мой чёрный человек. За мною всюду

Он ходит словно тень. Вот и сейчас

Он за столом сидит за нашим блюдом

И пьёт вино, незваный среди нас.

 

Сальери.

И полно! Что за страхи, в самом деле?

Рассей немедля все их. Бомарше не раз

Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери,

Как мысли чёрные придут во мрачный час,

Откупори шампанского бутылку

Иль перечти «Женитьбу Фигаро».

 

Моцарт.

Ты потому твердишь об этом пылко

И предлагаешь выпить мне вино,

Ведь Бомарше тебе приятель был;

Ты для него «Тарара» сочинил,

Вещь славную. Там есть один мотив

Не хуже богохульственных  молитв…

Послушай, друг, твердит порой молва,

Что Бомарше кого-то отравил.

 

Сальери.

Навряд ли; для такого ремесла

Он попросту смешной и глупый был…

 

(Бросает яд в стакан Моцарта).

 

Моцарт.

Как ты и я, он гением был тоже.

Не совместимы гений и злодейство!

 

Сальери.

Ну, пей же!

 

Моцарт.

Пусть Господь тебе поможет,

Ведь нам с тобою чуждо лицедейство.

Я пью, мой друг, за искренний союз,

Связующий навеки нас с тобой!

За святость вдохновения и муз.

 

(Пьёт).

 

Сальери.

Ты выпил без меня вино? Постой!

 

Моцарт.

 

(Бросает салфетку на стол).

 

Довольно, сыт я.

 

(Идёт к фортепиано).

 

Слушай же, Сальери,

Мой Requiem – плач моей души.

 

(Играет).

 

Сальери.

 

(Про себя).

 

Я слёзы лью. О Боже, неужели

Я, наконец, долг  тяжкий совершил?!

Не замечай слёз, и  продолжи, друг милый,

Ещё наполни звуками мне душу…

 

Моцарт.

Когда бы люди  все так чувствовали силу

Гармонии! Но нет; тогда, послушай.

Весь мир существовать не смог; не стал

Никто заботиться о жизни сразу,

Искусству предались бы мал и стар.

Нас мало избранных счастливцев праздных,

Как рыбаков, не ценящих улов,

Который всё равно уходит на продажу.

Не правда ль? Но я нынче не здоров,

Пойду засну, я чувствую себя неважно.

Прощай же!

 

Сальери.

До свиданья!

 

(Один).

Неужели

Он прав, и я не гений, а злодей?

Что гений и злодейство, в самом деле,

Несовместимы в обществе людей?

А Бонаротти? Или это небыль

Что тот, чья безгранична в мире слава,

Убил натурщика. И всё равно он не был

Убийцею – создатель Ватикана?