Город морских царей

Корабль ахейцев плыл по морю, сотканному из звёздного света и морской пены. Он рассекал волны, подгоняемый взмахами вёсел, ритмично двигавшимися в такт древней песне надсмотрщика.

            Сильные ветра сменялись затишьем. То громко трепетал на мачте высокий и узкий парус, наполняемый попутным ветром, то глухо стучали вёсла. То корабль швыряло с волны на волну, то вновь высыхали под яростным солнцем рваные клочья белой пены на деревянных досках корабельной палубы.

            Но вот, наконец, у горизонта показались чёрные горы Крита. Вскоре корабль, подгоняемый попутным ветром, врезался в пенную полосу прибоя, совершенно не опасаясь полого спускающихся к морю прибрежных скал, переливающихся в волнах горячего воздуха.

            Асму-Никаль стояла на треугольной площадке у острого носа судна, и смотрела, как корабль ахейцев, входит в безмятежную лазурную гавань, обиталище нимф, спутниц Артемиды, древнюю гавань Амниса с домами, построенными из ровных и гладких плит серого слоистого камня. Над сине-зелёными кронами кедров, выросших прямо на скалистом откосе, реяли белые чайки.

            Качнувшись, судно причалило к кольцам гавани. С пристани спустили мостки, и, осторожно ступая по гнущемуся дереву, Асму-Никаль сошла на берег, всем сердцем надеясь, что следы её затеряются среди грозных перекрёстков, где владычествует сама Геката, за дремучими лесами, где охотятся собакоголовые тельхины, древние демоны Крита.

            Стоя на серой, усыпанной хвоей скале, прислонившись плечом к Алаксанду, державшему на руках их маленькую дочь, Асму-Никаль надеялась, что так будет всегда.

            Там, где ладья небесная у пристани встала,

            Место то «Белою пристанью» она назвала.

            А место, где груз она выгрузила,

            То место «Лазурною пристанью» она назвала. –

            прочитал Алаксанду под торжествующий гул волн и отчаянные крики чаек.

            Далее их путь лежал в Кносс, город морских царей.

            Там, на северном берегу острова, между двумя гаванями, как жемчужина в короне Средиземноморья красовался лучезарный Кносский дворец, венец творения минойцев.

            Такой красоты Асму-Никаль не встречала на родине: ни в хеттской столице Хаттусе, ни в Таруише, ни в Канише, ни в Нерике. Это великолепие, сотворённое древними критянами, можно было сравнить разве что с творениями самих Богов. Здесь горы стали стенами дворца, сложенными из колоссальных обтёсанных глыб, украшенных золотыми и бронзовыми цветами. Лесные деревья – странными красными колоннами, суживающимися книзу. Тонкая сетка теней от листвы на земле – ажурными медными решётками ворот. Набегающие на берег морские волны – голубыми и чёрными завитками карнизов в дворцовых залах. А сложная, полная таинственных древних ритуалов жизнь критян – великолепными фресками, изображающими священные игры с быками, процессии женщин с сосудами в руках и пляшущих девушек. Блюда из сплава золота и серебра, покрытые тончайшими рисунками, фаянсовые вазы с узорами, изображающими морских животных – всё было изысканно странно и загадочно. Только военных подвигов не изображали дети моря, потомки морских царей, обладатели лучшего флота на Внутреннем море. Живя на острове, они не боясь нападений.

            Но эта красота и безмятежность таили в себе необъяснимую тревогу. Так тихо бывает перед грозой. Асму-Никаль уже ощущала в воздухе опасность. Она знала, что случится с этой красотой.

            Вскоре стало известно, что царь хеттов Хантили совершил успешный поход в Сирию и покорил Аштату, Хурпану и Каркемиш. Поход Хантили вызвал новое вторжение хурритов в страну Хатти. Воспользовавшись нападением хурритов, оппозиция внутри царского рода вновь начала мятеж. В результате из дворца была похищена царица Харапсили со всеми её сыновьями, кроме Кассени. Все они были увезены в Сукцию и там, видимо, убиты. Ещё совсем недавно некий «сын дворца» Циданта вместе со своим тестем возглавлял заговор против Мурсили Первого. Но тот, кто обнажает кинжал, от кинжала и погибает. Когда Хантили находился при смерти, Циданта, когда-то бывший его союзником, организовал ещё один заговор, убив Кассени, сына Хантили, и захватил престол.

Сам Циданта Первый подвергся той же участи и был убит своим собственным сыном Аммуной, единственным из царей, правивших в период между гибелью Мурсили Первого по возвращении из Вавилонского похода и восшествием на престол царя-реформатора Телепину, окончивший жизнь естественным образом.

            Один за другим сменят друг друга на престоле путем убийств Хантили Первый, Циданта Первый, Аммуна и Хуцция Второй. Это было тяжкое смутное время дворцовых убийств и интриг, приведшее царство в состояние, близкое к анархии.

            Отправляясь к другим берегам, Асму-Никаль отчётливо видела будущее страны Хатти. Оно станет одной из величайших загадок истории. Последний царь хеттов просто отправится в путь. Переезд из Хаттусы будет тщательно спланирован. Все вещи будут собраны. Дворец и храмы заперты. Царь «закроет» свой город и отбудет в небытие, Так исчезнет народ, ведущий свой род от Сияющей Звезды, и растворится среди других народов.

            Где он снова обнаружит себя?

            Тысячелетняя хеттская история погребена под руинами.

            Судьба подарила Асму-Никаль десять лет безмятежного спокойствия.

            Крит, их новая родина, словно большая ладья плыл среди лазурных морских вод.

            Живя ещё в Таруише, им удалось скопить немного денег: отец Асму-Никаль, пока был жив, присылал им небольшие суммы с каждым знакомым купцом, идущим через эти края со своим караваном. Поэтому, прибыв на Крит, Алаксанду смог купить небольшую маслобойню в окрестностях Кносса и небольшой домик, уютно расположившийся между старым кипарисом, священным деревом Афродиты и платаном, чьи листья, как зелёные руки древней критской богини Реи, накрывали их мирное жилище.

            Они не бедствовали. Видно, Гестия была милосердна к ним, и жизнь их шла своим чередом.

            По крайней мере, им так казалось…

Но Асму-Никаль всё чаще думала о том, что жизнь её прошла следом змеи. Покрывало изменчивости меняло всё вокруг с какой-то противоестественной скоростью.

            Подрастала их дочь Никаль-Мати, радуя и немного пугая Асму-Никаль своей необычной красотой и смышлёностью не по годам. Вот только с каждым днём слабело сердце её поэта, её любимого супруга. Кинжал Гахидджиби, вонзившийся в ту роковую ночь в храме Лельвани в сердце Алаксанду, оставил в нём незаживающую рану. Асму-Никаль поддерживала его всеми силами, данными ей от рождения, но среди даров богини Намму не было власти дарить вечную жизнь. Алаксанду угасал. Асму-Никаль чувствовала, что сердце его едва живо. Оно уже давно не рождало стихов. Его глаза были нежны, но в них уже была заметна странная отчуждённость. Казалось, только любовь жены и дочери не позволяла ему отправиться в Страну-Вечной-Юности.

            Но Асму-Никаль не могла отпустить его одного бродить по белым асфоделевым полям, и хотя ей было известно про учение орфиков, она знала, что это Страна-Без-Возврата. Её любовь, подобная таинственной мистической реке, вытекающей из земли и в земле исчезающей, проникнув однажды в кровь – её внутреннее море, всё ещё пребывала там, и год от года она всё больше тонула в ней, и только он один был в нём спасительным островом.

            К этой боли добавились тревожные предчувствия и сны о неминуемой гибели Кносса. Асму-Никаль давно, с тех дней, когда они только поселились в небольшом глинобитном домике на окраине Кносса, не снились вещие сны. Лишь однажды, лет пять назад, ей во сне явилась Истапари. Старая жрица и наставница попрощалась с ней, сказав, что последние дни провела в древнем священном Нерике, куда удалилась после бегства Асму-Никаль и воцарения Харапсили, и что теперь она останется там навечно.

            И вот снова Геката, богиня ночного наваждения, стала посылать ей странные сновидения. Или демоны обольщения тельхины мучили её по ночам?

            Асму-Никаль вскрикнула и проснулась. Страшный сон, отчётливое видение катастрофы, полного уничтожения земли, принявшей их, ставшей новой родиной, заставило сердце громко и часто биться в груди.

            Она села на кровати. Грудь тяжело вздымалась, ноздри шумно вдыхали ароматный сумрак комнаты. Широко распахнутые ставни, стулья с ножками, похожими на длинные рога критских быков... Глаза блуждали по знакомой обстановке как по кочкам среди топкого болота морока – так она старалась успокоиться.

            Сомнений нет, грядёт катастрофа. Сон повторялся многократно с поразительной точностью деталей. Так бывало каждый раз, когда Боги посылали ей весть. Это Рея, богиня-покровительница Крита, посылала ей по ночам предвестников гибели.

            И вот новое предупреждение! Она лихорадочно обдумывала, как ей поступить, ведь если ничего не предпринять сейчас, она никогда потом не простит себе бездействия. Она вышла из дома, чтобы не разбудить Алаксанду и Никаль-Мати.

            Прислонившись к остывшей за ночь белой стене дома, покрытой пятнами лунных теней, она глубоко вдохнула прохладный воздух.

            Июльская ночь безмятежно благоухала. Чуть шелестел ветер, разнося запах тимьяна, будто и не существовало в мире бед и горя. Шёпот листьев, в которых прятался ночной ветерок, походил на тихое дыхание. В голубоватой листве белели гроздья цветов мирта. Алаксанду посадил миртовые деревца в честь рождения Никаль-Мати в те дни, когда они думали, что навсегда избавились от страхов. В Элладе мирт посвящался девичьей юности.

            Асму-Никаль вспомнила, как несколько дней назад на городском базаре они с Никаль-Мати остановились возле лавки торговца серебром. Никаль-Мати, одетая в эллинскую шафрановую тунику с красной каймой, примеряла один браслет за другим, смеясь в ответ на слова торговца, восхищавшегося её красотой. Асму-Никаль стояла рядом.

            Вдруг по улице, словно вихрь, оставляя за собой хвост пыли, пронеслась колесница какого-то богатого землевладельца. Люди прижались к стенам домов, по белым гладким камням улицы покатились рассыпавшиеся фрукты. Асму-Никаль отпрянула, одновременно заслонив собой дочь, да так и застыла, как горный дуб, танцевавший под музыку Орфея. Лишь сердце забилось, когда она заметила высокую женщину, быстро идущую по опустевшей улице. Женщина была одета не так, как обычно одевались критянки. Ни яркой разноцветной юбки, ни высокого головного убора. Только блёклый синий химатион, надетый поверх тёмно-красного греческого хитона, да покрывало на голове, бросавшее на лицо тень. Женщина прошла мимо, не взглянув на неё, но Асму-Никаль почувствовала, что обязательно должна узнать, кто эта таинственная незнакомка.

            И, словно отвечая на её немой вопрос, торговец овощами, невысокий старик со злым лицом и длинными руками, сидевший неподалёку под навесом, сказал вслух:

            – Ох, не к добру Дэйра появилась в городе, да ещё в людном месте. Даже не припомню, когда прорицательница последний раз выходила из своего жилища.

            За несколько монет Асму-Никаль не составило труда узнать у торговца, где находится дом Дэйры.

            – За городской стеной, на холме. Говорят, туда ведёт тропинка...

            Когда забрезжило утро, на самой границе света и тьмы, чтобы не прогневать разящую Гекату, не пропускающую ночных путников, она вышла через боковую калитку и направилась к городским воротам. Дорога, начинающаяся за ними, подвела её к холму, густо покрытому тёмно-зелёным кустарником. У подножия холма Асму-Никаль обнаружила едва заметную тропку, почти заросшую сухой травой. Нечасто бывали гости у прорицательницы!

            Асму-Никаль нырнула в прохладную тень и стала пробираться среди зарослей падуба, мирта и горных маслин. Тропинка привела её к поляне. За узловатым стволом тысячелетней оливы и стелящимися по земле ветвями дуплистой ивы, посвящённой могучим и смертоносным богиням, она разглядела почти неприметный низенький дом с навесом из кедровых досок. На крыше, сложенной из пихтовых веток, ворковала стайка белых голубей, вестников Эвриномы. Чуть дальше, между двумя раскидистыми дубами, из грубых известняковых плит был сложен жертвенник, покрытый россыпью углей трёх священных деревьев.

            Асму-Никаль остановилась, чтобы перевести дыхание. Воздух в роще казался густым от особой смеси запахов солнечного ветра, магнолий, ароматных смол и неумолчного стрекотанья цикад. Асму-Никаль постояла немного, не решаясь войти, но потом шагнула под навес и открыла дверь.

            Когда глаза после яркого дневного солнца привыкли к полумраку, она увидела небольшое помещение с низким потолком, а вскоре разглядела и саму прорицательницу, сидевшую в глубине комнаты, там, куда почти не доходил солнечный свет.

            Одежда окутывала женщину так, что невозможно было понять, молода она или стара, красива или безобразна.

            Асму-Никаль, наконец, решилась сделать ещё шаг, но голос, способный заставить даже самое мужественное, сердце затрепетать, остановил её:

            – Зачем ты пожаловала ко мне, чужеземка?

Жрица Священного Дерева сверкнула глазами так, что Асму-Никаль, даже стоя в отдалении, заметила этот холодный блеск. Усилием воли она подавила в себе желание уйти.

            Убедившись, что не прошеная гостья достаточно храбра сердцем и всё-таки остаётся, Дэйра добавила:

            – Вижу, ты пришла со стороны заката. Ты так же, как и я, умеешь заглядывать в бездну, не бросая игральные кости, как оракул в Буре. И ты владеешь знаниями, не доступными местным домохозяйкам. Что же привело тебя ко мне? Неужели тебе нужен мой совет? Тогда ступай лучше в святилище матери-Земли в Дельфах, или в рощу чёрных тополей в ахейской Эгире и обратись к матери-Земле, ибо все оракулы принадлежат ей. И дуб, что растёт возле моего дома – оракул богини Дионы, и акация Иштар, и лунная Лилит, и Урания, несущая людям небесную любовь, и трёхликая Муза... Богиня-Мать – самая древняя богиня, может принимать разные облики, и не всегда её облик нежен и ласков.

            Жрица испытующе смотрела на Асму-Никаль. Усмехнувшись, она продолжила:

            – И ещё мой совет тебе – не сажай колючих кустарников рядом с домом, ибо они есть обиталище злых духов, а вот на плодовых деревьях демоны не живут. Не сажай у дома ель, сосну, калину и березу, ибо они выживают из дома мужчин. И не ходи, где выбрасывали золу из дома, и сохранишь чистоту...

            Асму-Никаль выслушала жрицу и, вернув присутствие духа, ответила ей:

            – Благодарю тебя за советы, Дэйра, но я сама пришла дать совет.

            Жрица подняла ладонь в отстраняющем жесте:

            – О! Напейся воды Леты и забудь, ибо прорицания туманны и двусмысленны...

            Но ответное молчание Асму-Никаль заставило её опустить руку, и тогда она изрекла:

            – Вижу я, что твои уши при рождении целовали священные змеи. Ты пьёшь Воду Памяти из тайного источника и сидишь на Троне Памяти, ибо тебе достался от богов дар проскопии... Не ты ли владеешь лабрисом, критским скипетром владычества? Так что же скажет та, что видит вдаль?

            И Асму-Никаль с жаром заговорила:

            – О, жрица, у меня плохие вести. Я предчувствую великие беды. Город ждёт катастрофа. Я видела во сне, как остров Фера уходит под воду. Над островом поднимается огромное раскалённое облако, сжигающее всё вокруг. Воды моря вздымаются и падают на Кносс. Дворец разрушен. Облака пыли застилают окна, дым заполняет дома, пепел в очагах погашен и боги задыхаются в храмах... Увядают растения и не пускают побегов. Засыхают луга, пересыхают источники. В стране начинается голод, люди и боги умирают. Никто не спасётся! Иди к царю, скажи, чтобы уводил людей из города. Если сейчас же начать готовить корабли, можно сохранить тысячи жизней. Прошу, иди к царю, найди слова, убеди его!

            Дэйра слушала, и её лицо накрывала тень. Зазвучавший в ответ голос был глух и тревожен:

            – Чтобы понимать сны, надо поистине обладать мудростью. Но никому не дано пересекать путь Судьбы и не подчиниться велению богов. Почему же ты сама не пойдёшь к царю и не скажешь ему об этом?

            – Кто я? Лишь чужестранка! Он может не поверить мне. Но ты – прорицательница, жрица Священного Дерева. Твои слова возымеют действие.

            – Великая Богиня сама выбирает вместилище, чтобы вещать его голосом, и никто не может противиться её воле, – промолвила Дэйра и надолго замолчала.

            После раздумий она продолжила:

            – Мне тоже был знак о грядущей беде. Мои деревья подали мне этот знак. Но я не смогла его разгадать. Теперь мне ясно..., – она поднялась, шелестя одеждами, как листьями на ветру, подошла к Асму-Никаль и твёрдо сказала. – Я пойду к царю Кносса. Неотвратимая Адрастея не велит откладывать. Великие посвящённые древности говорили: для того, кто рассказывает свои сны, они становятся явью...

            Дэйра была одного роста с Асму-Никаль, и её широко расставленные зелёные глаза горели изумрудным огнём из-под прямых широких бровей прямо напротив глаз Асму-Никаль.

            Женщины долго смотрели друг на друга. Потом жрица священного дерева сбросила на пол синее покрывало, оставшись в белоснежном пеплосе.

Она вышла из дома, оставив открытой ветхую дверь, приглашая Асму-Никаль следовать за ней.

            Дэйра направилась к жертвеннику, стоявшему меж дубов, росших неподалёку от дома. В листве, На могучих ветвях среди листвы висели бронзовые, похожие на трубки, сосуды. На крыше громко ворковали голуби.

            – Величие Богов невозможно заключить внутри стен, – изрекла жрица, отвечая на немой вопрос Асму-Никаль. – Им можно посвящать дубравы или рощи, нарекая их именами богов. Только эти святилища отмечены благочестием.

            Асму-Никаль с волнением следила, как жрица разводит огонь на грубом жертвеннике, бросает в него несколько зёрен ячменя, конопли и листьев лавра, воскуряет кусочек ароматной смолы. Затем выливает на алтарь немного тёмного критского вина из чаши с чёрно-белыми полосами.

            Огонь на мгновение ярко вспыхнул, выбросив охапку оранжевых искр, и тихонько затрещал. В тот же миг короткий, но яростный порыв ветра качнул ветви, и до слуха Асму-Никаль донёсся не то отдалённый стон, не то меланхолическое стенание, похожее на пение сирен, тоскующих на далёких островах.

            Асму-Никаль подняла голову. В зелёной листве блеснули, качаясь, бронзовые сосуды. Она заворожено наблюдала за сакральным танцем белых голубей на крыше дома, ритуальной бронзы и огня на алтаре, за феерией разлетающихся искр и ароматного дыма, пока её не окутал зелёный туман. И тогда она услышала шёпот деревьев. Деревья шелестели, предупреждая о гибели города: «Спеши, спеши. Нужно успеть, можно успеть...»

Какие злые силы разбудили древний вулкан острова Фера, сотрясший прекрасную землю, разгневав Посейдона, критяне так и не узнали. Минуя тысячелетия, люди найдут следы разрушений и пепел, но не найдут останков ни людей, ни животных. Дети Миноса не оставили после себя ни одного надгробия. А у этрусков найдут керамические и ювелирные изделия, похожие на минойские. Опустевшие руины древнекритских святилищ найдут и на западе Ливийской пустыни. Оттуда во все эллинские страны распространится культ Гекаты, богини-змеи, чьи жрицы станут демонами ночи.

            Флот Крита, его опора и защита, уносил критян далеко от их прекрасной родины. Жители Кносса и других дворцов Крита покинули остров, найдя пристанище на побережье, расселившись по нему. И на этих берегах взамен прекрасной, но исчезнувшей минойской культуры, ушедшей в прошлое, недоступное даже богам, возникнет загадочная культура эструсков…