Дроиды. Гелиотроп. Роман. Часть 2. Глава 18

02.18
Кувшин пригодился, сахарное блюдо Мема лениво перебирала, отхлёбывая лишь воду.
Открыв глаза, но ещё видя перед ними лишь муть, она спросила именно про Докстри:
– Что, шаманийцы, док-то стрижиный сияет уже где-то на бродах? Позвал его тузик глюков ловить?
Лица повернулись к нему, и Докстри, неторопливо вставая, откликнулся:
– Зовёт, Мема, что ни день приходит, сахарком откупаемся пока...
– Ха-ха, – сказала галло, не рассмеявшись.
Они обнялись. Мема вгляделась в проступившее из мути знакомое лицо человека, вытаскивавшего её из пропасти. Не в лунном круге, в степи. Не раз. Два, пять... Как находил, удивительно? Бывший жулан, кого хочешь, в любых просторах найдёт. Клинчи не поняли бы поговорку про иголку в стоге сена. Что может быть проще? Больше десяти раз подряд находил и вытаскивал.
Был у Мемы такой период...
Добыв из бурлящей мути каштанов с избытком, она уходила в степной мрак, на расстояния, откуда луны уже не кажутся огромными, а лишь далёким заревом. Пропадает его черта, распластанная над горизонтом, так долго, что устаёшь, спотыкаясь, идти... Идти с твёрдым намерением не возвращаться. Податливой оказалась твёрдость галло. Или твёрдость жулана оказалась высшей пробы. Однако в десятую, пресечённую им попытку Мемы тузика найти, Докстри сказал ей, что на этом баста, он уважает её выбор, одиннадцатой не будет. И её действительно не было.
А ведь жуланы, как сказали бы про зверей, природные враги Мемы.


Дорогое, значимое лицо... Мерцания нет, но акварельные разводы очевидны, и как морщины резки, от сиреневого к серому. Глаза не светлячка, волчьи, приземлённые, живые, невыразительные глаза хищника.
«Придёт ли тузик за волком?.. Глаза, чёрт дери тебя, док стрижиный, без перемен – настоящего жулана!»
– Что, тоже красавица? – усмехнулась она его встречному разглядыванию – Мы пара с тобой, старик.
Докстри кивнул:
– Где шатёр ставим? Кто кого за битые ракушки показывает?
– На байском рынке?
– Чего так слабо?! Для избранных, на Жуке!..
Мема без «ха-ха» рассмеялась, двоим понятной, шутке, мило погуляли когда-то...
– Там, Докстри, гости робки... Толку-то...
– Зато не бедны! Ох, Мема, что их упрекать, от нас с тобой тузик и тот драпает... Ты звала? И я звал!.. Не подходит близко, боится!.. Бросишь ему сахарку, и вовсе убегает... А на Жуке сделаем просто, поставим пирамидки у входа, ты с одной стороны, я с другой. Путь за выход платят!
– Ох, не любишь ты до чего свою бывшую братию!
– А за что их любить? Да не в них дело, разницу прочуял...
– И какую же?
– А ту, что на корточках, светлячком, люстрой в воде по колено, глюков манить – реаль... И покой... А в жестянке на байке скакать – пшик, пустышка. Чушь и галлюцинация.
Не то он говорил, что на самом деле было. Хотя покой, да, в его устах – аргумент. Но разницу-то почувствовал между кое-чем другим... А после увидел лицо Шамаш... А вскоре и тот каштан, что дал ему имя «Докстри». Как всё было...


Аргументы, иллюстрации приведённые Грому для самого Докстри, для док-шамаш не значили абсолютно ничего! Он за дроидскую сторону аргументацию фантазировал. По разные они стороны: Гром через каштаны глядел на хищничество, Докстри из лютого прошлого борца и клинча на стрижиные радости. Что для Грома смыкалось, для латника, потерявшего счёт своим жертвам – пропастью разделено!
На Жуке Докстри вдруг понял разницу между запретным каштаном и войной. В каштане не надо ничего решать. Там всё сделано, совершено. Ты невиновен... Как стриж ты выбираешь очередное горло, как шаманиец, ты просто «фьюить!..» Удар и вокруг... Кайф стекает и повторяется...
Пешеход с булавочную головку размером. Кайф – размером с невинность. Свобода. Ничего не теснит в груди. Быстрина разгладила, стёрла рябь сомнений, толкучку противоречивых порывов, откаты рефлексии. Неразделимый сплав яростной скорости и покоя.
Никто ничего не решает. Так назначено. Он – меньше чем призрак, ты – немногим больше чем светлячок. Его ущерб равен нулю, твоё приобретение пало ниже его, в область отрицательных чисел, но это твоё дело. Те, что встречают твой смертоносный, невесомый удар, исходно предназначены тебе. Отданы тебе, ты не виновен...


А если попадётся каштан, в котором, поворачиваясь спиной к последним лучам заката, стриж одевает резаки и планирует на тёмный бульвар, стрижиной дуэли навстречу... Если такой каштан по недомыслию, по неосторожности уже проглочен, то надо – перешагнуть. Через непонятное что-то. Выйти на стук лунного круга, сказать: «Не повезло...» Услышать: «В другой раз». Услышать: «Я завтрашний круг тебе уступлю». И почувствовать себя счастливей, чем до ошибки. «Нет, спасибо, не нужно. Сам не доглядел, пустяки».
Докстри ощутил эту разницу всей кожей. И оставил маску жулана.


Базовое для людей качество проявилось в совершённом им кульбите, тенденция экономить. Сокращать, упрощать. За счёт углов, разумеется, за счёт поворотов. Но если перемены неизбежны, лучше уж одна крутая и очевидно выгодная. Длина прямого пути считается за «один», слагаются повороты. Утомляют повороты. Особенно внезапные. Особенно напряжённое ожидание, то есть сам факт непредсказуемости следующего.
Латник экономит, закрывая лицо, экономит целую палитру эмоций, все не вспыхнувшие чувства, все не принятые решения. Только драка, только позиционные решения, позиционные связи, перестановки.
Докстри повернул от линии фронта клинчей, не имеющей шанса в обозримом будущем на исчезновение, туда, где всё предопределено, да корня засолено, и там ощутил: свобода! Страстная же натура не удивительно, что скоро заставила перегореть. Не тормозил, не оглядывался. В будущее не смотрел. В лик Шамаш, и на бульвары с клыка – фьюить!..


– Где бываешь сама, дружок? Смуглую, палёную Мему боятся ещё на правом крыле, не забыли?
– Вот уж не знаю. Док стрижиный, чего мне там делать? Как улетел Большой Фазан, – нос индюшачий у него отрасти, и чтоб по земле волочился! – разве это борцовское крыло? Культяпка. Затрудняюсь решить: ясли или богадельня? Старики пялятся, как младенцы младенцев мутузят. А сами ни-ни... Тьфу! К скамейкам задами приросли? Слюни пускали и к подушкам прилипли? Те, которые раньше без скрипа зубов друг друга видеть не могли, в дёсны целуются, ученика перепродавая. А уж если уступит кто на битую ракушку в цене, так вообще любофф. Тьфу и тьфу, из одной фляжки лакают, а как запретное не булькает в ней, так им уже и смотреть... – скууушно... Глаза продерут на минутку, и по-новой, голубя посылают: где ноустопщики? Не торгуют, а с борцами поделятся, свои, да и тише выйдет... Заходила, Докстри... Видала. Боюсь другой раз идти!.. Боюсь увидеть через пару лет, что голубки, кроме как фляжки подносить, будут и слюни им вытирать, и сопли.
– Ох, Мема, – тихо смеялся Докстри, – у тебя язык, как шип ядовитый! Кто на правом-то тебя так разочаровал? Из знакомых кто-то?
– Разочаровал?! Когда это я ими очаровывалась? Скажи ещё, одолел! В этот музей восковых фигур кто пришёл, тот сам себя и разочаровал. Хорошо еще, вход бесплатный. Жадные твари, меркантильные, одна выгода в уме. Небось, пытались и платным сделать, да билетёра били каждый день!
– Ох, Мема!..
– Чего? Не согласен, что ли?
– Спорю, ты ставила на кого-то, но промахнулась!
Мема хмыкнула и не ответила ему.
Сам некогда из борцов перешедший в клинчи, Докстри не мог не признать, что правое крыло много потеряло с уходом Пепельного Фазана. Он, конечно, держал их в тонусе.


– Но неизменны луны Шамаш... – лиричным, почти пропетым, нежданным переходом завершила уничижительную речь галло. – А Паж здесь?
- Хех, мы уж засомневались, не впрямь ли за лунами ты пришла!
– Шамаш зовёт иногда... За ними тоже. Так что?
– Нету Пажа. Не балует он нас.
– А Чума?
– Привет, Мема, – отозвался парень из-за её спины.
– Привет, разбойник. Видитесь с ним на Южном? Как Паж?
– Цветёт и пахнет.
Докстри пожурил:
– Галло, ты давай, всем рассказывай, зачем искать пришла. Шаманийцы понадобились на континенте или оттуда кто просится к нам?
– Ни то, ни то. Приём намечается у Гранд Падре?.. Срок близится.
– Тоже мне, новость. Ежегодная.
– А на приёме ойл будут разносить...
– Что?!
– Ха-ха. Разыгрывать. Я и размышляю: с кем мне, галло, под ручку пойти?
– Ойл?! Мема, давай серьёзно. Марлблсы магнитные что ли? Опять с Техно? Тупицы-технари очередной модулятор разломали, шарики бросили в игру? Или тряпку внутри нашли, которой в прошлую эпоху дроид шестерёнки протёр? Неужели у клинчей так плохи дела, что они польстились на эти ставки?
– Флакон ойл.
– Мема, откуда?!
– А вот этого никто не знает.
Шёпот промчался в кругу парней.
– Да, галло, ты можешь удивить...
– На этот раз меня саму ещё как удивили. Клинчи сторожат на байском рынке флакон, ровно коршуны, как щупальца актиньи сжались вокруг. Я, Докстри, столько клинчей за всю жизнь не видала, в смысле разнообразия кланов. Там атмосфера сейчас... Ооо!.. Чиркни искрой, и Краснобай взлетит до высокого неба! Взорвётся, как есть, до Шамании взлетит!
– Нам тут байский рынок не нужен...
– А Шаман?
 Спросила Мема про брата из лунного круга, заинтересованная в ойл безмерно.


Парень, чья чашка осталась в её руке, сказал:
– Помним мы, хех, наши играют. Но ты же прекрасно понимаешь... Обыграть их, гадов, нельзя! Мы за своего так и так встанем но... Им и ставка, и развлечение, противно развлекать...
– Без вариантов, – согласились несколько голосов.
Шаманийцам доводилось наблюдать клинчевы победы у Гранд Падре.
– Ха-ха, – сухо откликнулась Мема. – А мне не противно, я не прочь их развлечь. Разнообразие внести.
– Мема, ты технарь, ты, что ли не знаешь, латник наполовину человек, наполовину латы, – возразил Докстри. – Ты надеешься обдурить – кого? Кибер-панцирь? Снулую черепаху в нём? Как бывший латник тебе говорю, всё так отчётливо, напряжено и безразлично... Если враг на горизонте, хлоп, срабатывает инстинкт, оживают затворы, прочее – на автомате. Черепахе побоку, она просыпается, когда на горизонте другие латники, а панцирю всё вообще по бокам, по сочленениям...
– ...по ойлу в них. Пройдёт как по ойлу. Я сама не игрок...
– Я игрок, – сказал Чума, – но берега вижу. Берега реальных возможностей. Ущелья навроде. К ним на лодочке не подплыть. Клинч – полумашина, Мема.
- Кому говоришь? Лучше тебя это знаю! Не подплыть... Вам виднее, вы ноги боитесь замочить, я светлячковыми бродами пришла. Рычаг у меня есть. Врать не буду, в разработке. Но что я задумала – в четыре руки играют. Компаньон мне нужен, шаманиец.
Чума возразил:
– Хочешь, как хочешь: Гранд Падре неподкупен. Что поле его, то и птенцы. Некуда рычага применить. Ну, не к чему, гладко! Мема, я игрок, я ж этот рынок – насквозь!
– К воздуху, Чума... Он тоже гладкий? Не к полю, не к птенцам... Ойл беспрепятственен, ты это знаешь?
– Все это знают. Тем ценен.
– Ага, всепроникающ... И для панциря снулой черепахи... Она ещё не выиграла флакона, а ойл уже в ней, в сочленениях... Так?
– Ты хочешь отравить ойл в воздухе?!
– Чуть-чуть, – улыбнулась Мема. – Насколько смогу, что б едва-едва... Чтоб голова не закружилась у латника. Не ослабела рука... Пальчик один дрогнул бы при броске...
Сорвала аплодисменты и недовольно бросила:
– Рано!
Суеверная галло.


Открытая речь её – клеймо свидетельства об отсутствии примесей в золотом слитке шаманийского братства, о принципиальной монолитности его. Нет щели, поддеть замок лезвием предательства, ни узких кругов, ни личных фаворитов, всё в полный голос.
Голос, смутно знакомый галло, возразил ей из отдаления, из темноты. Кто-то в степь уходил, вернулся только что, и сразу возразил со знанием дела:
– Латники не дураки, Мема. И не ты одна охотишься на флакон. Крупная птичка с Техно Рынка нацелилась на него же. Скромная птичка, которой достаточно нескольких капель. Нескольких зёрнышек. За работу клинчи обещали в клюв положить. За контроль над игрой и залом Гранд Падре. Да, Мема, и латники не стесняются нанимать как бы телохранителей!.. Карат Биг-Фазан, Мема, на их стороне.
– Ач... – поперхнулась Мема и выплюнула ругательство. – Ач-ча!..
У кого на сердце при упоминании врага не посвежело от радости, тот не имел хорошего врага! Крупного, сочного! Не пакостников и мелких подлецов, которых минуют, ноги отряхивая...
– И того... – подытожил парень в китайском, шёлковом костюме, выходя на свет двух бубнов. - На нашей стороне, как понимаю, ты и Секундная Стрелка. Так, Чума?
– Так.
У них были одинаковые косоворотки. Одинаково по булавке вместо верхней пуговицы. Они были похожи на людей, объединённых прошлым, и некогда мирно переставших общаться. Этим прошлым были вычурные, для полудроидов непрактичные, со всеми разновидностями отнесённые к кулачному бою, единоборства. Пока коллекционировали, общались, по пункту применимости разошлись. Приятель, Тао, ушёл бы на левое крыло Южного фазаном, если б шаманийцев тянуло в принципе куда-то помимо Шамаш.
«Пепельный Фазан...» – повторила Мема по себя, наблюдая, как из персонажа, мимоходом упомянутого ею самой, в качестве легенды правого крыла, он фениксом восстаёт, преображается в неизбежное «завтра», в плоть и кровь завтрашнего дня.
«Чертовски давно не пересекались! Каков он стал? Что утратил, что приобрёл?..»
Большой Фазан... Ряд их последних встреч представлял собой моментальные, незапланированные дуэли с оружием собственного изобретения. Удавок в основном. Удавки Мемы бросались клубком, с его стороны – разновидности отододи. Дуэли удавок, всякий раз завершались прискорбной утратой свежесозданного: ноль – ноль, ноль – ноль!..


Рычаг, упомянутый Мемой, задуман был не вчера, не с пропажей Шамана.
В Гала-Галло действительно неимоверная скука. Складывающей оригами, выдумывающей сто сорок пятый каллиграфический шрифт, Мема себя не представляла.
Её небольшой модулятор, хрипящий, чадящий, – подумать, инструмент предпоследней эпохи! – Мадлен вышвырнуть не посмела, но изгнала в дальний угол сада. Рядом беседка с библиотекой техно-вирту, уголок Мемы. Кто имел неосторожность сунуть любопытный нос, того она считала законной добычей, для испытания новой удавки и бессчётных сторожевых ящериц. Не насмерть, конечно, но желающие перевелись сразу и навсегда. Двойная выгода.
Обогнать Карата – её неизменный интерес, но надо на что-то и отвлекаться, отупеешь вконец, маньяком станешь. А на что?
Мема окинула мысленным взором просторы рынков континентальных и небесных, и узрела наиболее крупную, сложную добычу: латников. Стала изучать их. Изучать их обмундирование. Искать слабое звено. Поиски упёрлись в ойл. Главное, оно же слабое.
Отдельный компонент, дроидская субстанция, в модуляторе не изготовишь, левой рукой в Собственном Мире не превратишь, нет схем для него. Но если Ойл нельзя сделать, может быть есть способ его испортить? Ага...
Поскольку это масло – связующее в латах клинчей, предмет своих поисков Мема обозначила «рычагом», фомкой, ключом, который их вскроет. Широкие перспективы, кстати, открывались ей в случае успеха: полностью отвоёванный рынок, вместо уголка в мокром, стриженом саду, целый рынок! Возможно со своими, неотделимыми от него модуляторами.
Ещё вариант: присоединение к одному из кланов. Смутное подозрение маячило тут, что получится шило на мыло, но всё-таки разнообразие в жизни. И драться можно сколько угодно, и просторы...
Сомнение же в том... Мема холодно, глухо ненавидела Мадлен, но Мадлен – круче латников, этого невозможно не видеть. Латниками при всей их невообразимой красе, Мема пренебрегала как технарями даже, за ограниченность целей. За явное нежелание работать головой, сменить целиком парадигму, если уж отвоёванный рынок цель, якобы цель, не зайти ли с другой стороны... «Врут себе. Им попросту нравится продолжать. Нравится всё, как есть. Понимаю, и загодя скучно. Но скучно и в Гала-Галло...»


Узнав про очередную дурость Техно Рынка, Карат был в гневе. Кое-кто, не сумев разобраться, – с личным, правду сказать, модулятором, имел право, – разобрал и не нашёл ничего умней, как пустить начинку в игру. Карат обрушил столько и таких эпитетов на родной Техно, издевательские характеристики Мемы – ласкательные прозвища на их фоне! Шарики он частью отыграл, частью выкупил. Ради клинчей же, его постоянных заказчиков. И тогда услышал про целый флакон ойл...
Не поверил вначале. Когда увидел аншлаг латников вокруг и внутри Шафранного Парасоля, разом удостоверился. Не клинчи нашли его, он их. И сразу получил предложение от всех кланов, следить за чистотой места.
Под солнечно-жёлтым тентом чеканный флакон ждал своего дня, и что пуст он, знали дракон и Отто.


Четыре огромные тучи сгущались с четырёх сторон...
Клинчи, особо – Жуланы.
Секундная Стрелка, не вполне понимавшая, что с латниками равняет их лишь скорость. Группа, ищущая хорошей драки, вне рыночных условностей Южного, вне индивидуализма правого крыла, всей стаей изловить клинча хотели, как минимум!
Третья туча – Гала-Галло.
Четвёртая – лично Биг-Пепельный-Фазан, так мало нуждавшийся, хоть и знающий цену ему, в ойл... Зато всеми фибрами души не желавший возвращенья Шамана... Желавший... Фибрами... Незакрытая тема, бой-кобры на прежних условиях, маячил перед ним как сама эта кобра, затмевая дневной свет.


О, если бы тот струсил! Как и решил Карат вначале. Вызов аннулирован навсегда, без вопросов. Нет же, нет! Не струсил, и, вернувшись, он в ту точку вернётся, с которой ушёл, это факт. Как же боялся этого Карат, как мучительно ждал этого, как предвосхищал в неуправляемых, навязчивых мечтах. Боялся помимо своей воли противникам клинчей подыграть! Его разрывало.
Как Отто советовал Пачули, как Паж – самому Отто, так говорил здравый смысл: отвернись, в сторону отойди, пусть без тебя разрешится! Во всех трёх случаях без толку! Карат ждал возвращения Шамана, как прибытия поезда или корабля, смены сезона, как чего-то от его воли не зависящего, с отчаяньем, с жадной надеждой. До дрожи. Ни за что не открыл бы заново подобную страницу! Открытую не закрыл, вот в чём проблема. Она не отпускала его.
«Борец год среди клинчей... Не на цепи же? Не на цепи. Он вполне может вернуться возросшим, как борец. Сверх моего. Я небесный, верховой борец. А клинчи – борцы универсальные. Он может выиграть у меня кобру...»
Прокручивал и сам себе не верил. Огненный Круг ускорялся, пылая. «Возросший как борец» Шаман, вернувшийся на погибель, сгорал в воображаемой схватке. В медленно сжимающемся захвате Шаман погибал, как сочный, беззвучно треснувший плод. Как гранат взрывался, липким, грязным, наичистейшим, терпким, гранатовым соком исходил, зерно за зерном. Отдавал каплю за каплей, секунду за секундой, безвозвратно отдавал ему свою бессмысленную и превосходную, как его, Шамана жестокость – бессмысленную, как его львиное тело – превосходную, свою заканчивающуюся жизнь. Гранатом в горсти. Косточками незримо стучат в ладонь, в железные мускулы Карата красные огоньки, и палёный запах, как у Буро в шатре, до исступления усиливает жажду... «Чёрт! Он-не-вернётся! Не-вернётся-не-вернётся! Я не вернусь в этот чёртов шатёр! Дьявол!.. Ач-ча!»

Похожие статьи:

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Потухший костер