Дроиды. Гелиотроп. Роман. Часть 2. Глава 19

02.19

Всем фокусам фокус Мема показала Грому-шаманийцу.
Каштаны раскрывались лазурью непрерывно, прояснившийся лик не скрывался, локтями сцепившись стояли шаманийцы и согласованно отпускали каштаны один за другим. Ни бубнов, ни разговоров, тишина глубже, чем при безлюдье, лишь свист и шипение превращаются в трели, затихая, нарушаясь следующим свистом...
Гром и лунный круг в широком составе отправились навестить Шамаш. Какая-то дата наступила, не вполне понятная ему, календарный отсчёт на особую фазу луны. На выходе Мема задержала Грома. Ей интересны новые лица, новости континентальные, до сплетен голубиных, как глоток свежей воды.
И по делу интересно поближе на новичка взглянуть. Паж и старшие шаманийцы рассматривали два типа кандидатов на марблс поединок у Гранд Падре.
Выбрать человека, зависшего в шаге от состояния светлячка, с выдающимися, обострёнными способностями. Но игра не должна совпасть с глубоким провалом в его состояниях, когда бессилен, практически невменяем. Провал - непредсказуем.
Или шаманийца свежего, чьи способности ниже, но стабильней, кто не ощутил пока даже признаков провала.
Паж думал, ориентировался на Чуму... Мема думала... И решила прощупать. Кого? Да Грома хоть. Пошутить с ним.


У лестницы Мема отпустила чью-то руку и осталась с Громом наедине. Под ручку.
Полувопросительно, полуприказующе потянула обратно. Сияла луна латунью начищенной, лучистым ореолом туманила несравненные черты, в себя ушла, чтоб не подслушивать, не подглядывать.
Скула галло, худое плечо как в брызгах от лунного света, палёная Мема. Шаманийцы всегда на краю. Их лунный круг и есть край. Всякий каштан – край, и жернова, загадочное место. Меме нравилось ещё ближе к краю, чтоб пятки – над пропастью. Подумала, что новичку с гордым лицом, замкнутым в скорбь изгнанничества, понравится тоже. А нет, значит не тот человек.
Рука галло из его согнутого локтя выскальзывала медленно и неотвратимо, давая понять не случайность ускользания... От лестницы они удалялись по тонкой штриховке над-под бездной. И Гром делал вид, что не замечает. Наступил момент, в который не чувствовал, касаются ли пальцы галло жёстких складок старой кожанки. Касаются, раз идут.
Дуэльные самоубийства стрижей неотступно крутились в его голове. Вдруг они сказывается, вдруг становятся для кого-то навязчивой идей. Для неё? Сожалел, что не успел попрощаться с Бестом, с Бураном. В то же время галло не производила впечатления психа, главный угрожающий признак отсутствовал.
Ночь стирала пределы условного этажа, можно до бесконечности идти, не видно, что в области Там шагаешь.
Через какое-то время Гром кусал губы, сдерживая поднимавшийся адреналиновый смех, круче гонок над самыми волнами. Магнит отраженной луны растягивал мостик двух шаманийцев вверх и вниз, выгибал его, играл им, бездна манит...


Мема провела по рукаву кожанки до манжета, до мизинца и потянула Грома вниз.
Ни в Архи-Саду, ни на Мелоди подобных галло девушек встречать ему не доводилось. Гром немножечко забыл про Шамаш.
В целом, безотносительно личных пристрастий и по сравнению с хозяевами, торговцами, игроками, изгнанники целомудренны. Тяжёлая жизнь не располагает. Лютые хищники земли и моря тоже, и по той же причине. Те и те обычно падают в отношения, в настоящие пары, когда настигает судьба, а не в масло рынков цокки. Цокки для изгнанника редко – случайный эпизод. Тогда как для торговца с Оу-Вау, к примеру, случайная прихоть, оплата долга, о которой забудет к вечеру. Изгнанник же чего-то ждёт... Ну, ясно чего... Можно ли назвать её меркантильной, мысль о Собственном Мире? Мечту о не охотничьем приглашении в него? Так или иначе, эта мысль, ожидание, надежда, пусть не всё, но многое портят.
Гром сел рядом с галло и, вопросительно заглядывая в лицо, взял за подбородок. Молнии адреналина превратились в зарницы, зыбь перестала.
Хохотнув, Мема стёрла улыбку с лица и сказала:
– Разочарую тебя, – сказала с хрипловатым, горчащим смешком. – С тузиком рядом по светлячковому броду пять тысяч лет как ушёл мой ненаглядный шаманиец. Цокки – не мой способ пить Впечатления оставшихся дней. Но ты ляг, полежи... – спешить к тузику, ты ведь сначала заподозрил меня в этом, да? – тоже не моё. Поговорим про простые стеклянные шарики... Про марблс... И я кой-чего тебе покажу, клянусь, не слабей цокки.
Не слабей и не далеко ушло.


Они обсудили Грома, как игрока, по его собственному признанию заурядного, прошлись именами марбл-ассов... Не соприкасались руками! Как же так? А вот как...
Пока разговаривали, Мема водила по Грому не обкатанным каштаном, иглами по коже, так чтоб след регенерации исчезал подобно следу на воде, за царапиной...
По лицу, по груди...
Гром резко сел скинул куртку.
По стопам и ладоням...
Галло – не только лишь песни. Основательницы клуба всегда умели доставить удовольствие, тем охотились, до уровня голубей не опускаясь, и впрочем... И такое бывало – под маской.
Если бы так чутко галло, певица вайолет, не слышала ритм чужого тела, не чувствовала скорость Огненного Круга, Гром ощутил бы лишь уколы. Он замирал от непрестанного «почти падения», от неуловимо мелкой дрожи жерновов, готовых включиться, уронить и поймать и перемолоть их обоих шестерёнками, чья сила равняется взрыву Морской Звезды... Следуя течением огоньков, корень Впечатления исходил не через глотку, а через кожу, завал, раскрывался, звал ещё настойчивей...
Гром очнулся от полыхания Огненного Круга, когда понял, что освещает ночь не слабее луны Шамаш. Мема усилила нажим до пробуксовки регенерации. Паж, ноустопщик научил. Гром готов был вырвать каштан силой из её руки, досмотреть уже! Сорваться в близящийся томительно долго «фьюить...» Мема опередила. Как Паж, изо рта напоила его, пообещав:
– Смотри. Я выведу...
...Грома подбросило на нестерпимой волне, выгнуло, как резак полумесяцем...
...Фьюить!..
...О, эти старые клубы, знающие толк в наслаждении!..
После ярчайшей картины шею огибающего резака, Мема его вывела без бубна, одним только голосом. Имитируя феноменально...


За выход особенно, без сахара, без чистой воды, исходное уважение Грома к галло сменилось почтением. Ещё на шаг приблизив к пониманию настоящей цены братству.
«Спасибо? Должник? Чем могу?» Всё не то!
Гром не поблагодарил, наградил её:
– Ты – шаманийка.
Тихо и твёрдо. Самое нежное, что произнёс в жизни.
– Да ты что? – хохотнула Мема. – Ну, раз понял, значит и ты шаманиец!
От сердца спросил:
– Мема, что я могу сделать для Шамаш и тебя? Чем быть снаружи полезен? Я хочу.
– Карат, – кратко ответила Мема.
Уточнения это имя не требовало. Что от старого врага ей может быть надо?


Потом, в иные, романтизма лишённые встречи Мема пояснит:
– Как борец ты не скоро, но сравняешься с Большим Фазаном, если, конечно, продолжишь навыки тренировать. Сравняешься, так как – шаманиец, брат. Должна сразу оговориться. В бою между лучшим из клинчей, из жуланов, будь они прокляты, или гамм, я бы поостереглась ставить на клинча. Они – ох... Но они – предсказуемы! Повадку конкретного клана изучить – дело нескольких вылазок на их рынки. Биг-Фазан непредсказуем в каком смысле... В ускорениях. Но обмануть его можно... Он заносчив, не всегда внимателен. На том помимо очевидных данных выезжает, что связки его атак наработаны, универсальны. Но это – ошибка. В скорости вы сравняетесь... В силе... Болевой порог у тебя будет, сам понимаешь какой. Высокий. Что голову оторвать твою, ясно, не помешает? Но при менее фатальных захватах поможет обмануть... Блефовать. И ещё, рассказываю обстоятельства: Биг-Фазан носится со своей принципиальностью, как тень под волнами с налипшей в зобу соляшкой: ни выплюнуть, ни проглотить! Вызова моего он не примет ни в жизнь! Это уж очевидная неданность... И прежде тебя ставила я на одного шаманица... И всё удачно так поначалу слагалось...
Именно! Отнюдь не случайностью был Шаман у Густава в шатре. Происки галло. Ради конкретного боя-кобры задержался он там. Ненавидевший Кроху, Меме Шаман – брат.
Отнюдь не в одностороннем порядке мучительное желание Карата ждало решающего поединка. С другой стороны тоже ждали. Без муки, правда, без трепета. Легко и самоуверенно.
Проигранная партия у Гранд Падре нарушила его планы. Но обещание, данное шаманийке, её брат твёрдо помнил.



Грандиозность четырёх туч, к Жёлтому Парасолю гонимых ветрами самых разных страстей, Отто в упор не видел, здраво оценить не мог.
Паж мог. Оценил.
Шатко и призрачно на ветру будущее бестолкового, ласкового телёнка. В Арома-Лато умудрённо-циничный. На Марбл-стрит свой парень. За игровыми столами грациозный, венценосный дракон. Пред клинчами – соломинка на ветру, настоящая былинка на побережье. Близится буря.
Пажа о пустоте флакона не осведомлённого, о планах Мемы позаботившегося, с кандидатурой Чумы согласившегося, как поддело, так и не отпускало изогнутым, острым когтём тревоги.
Вроде и соглашение вступило в силу, а тревога – опять и опять:
«Оно не вообразить, как это теля бросает финальный шарик, промахивается на миллиметр... А клинч во всеоружии, машина, танк... Перчатка, с голову величиной, сносит скалу ударом ладони без замаха. И шарик в этой перчатке – птенец... К неимоверно тонкой работе приспособления их перчатки: танцовщице стрелки подвёл бы на глазах... он не промахивается, ни на миллиметр... И что? Что и что?.. Шаману – что, Шаману – конец, но телёнку-то ничего! Чего я дёргаюсь, чего я места себе не нахожу?! А чего он продолжает летать туда?! Чего он?! Отойди в сторону! Отто совсем уйди! С поля боя уйди, с безобманного поля Гранд Падре...» – «Сам и уйди, – отчётливо заявил Пажу тот же самый внутренний голос через паузу. - Твоё какое дело?» – «Шаман – мой человек, я док для него и для всей Шамании!» – «Мы вроде бы не о нём?» – «Мы про отойти». – «Да. И ты не играешь, ты – дрянь, а не игрок. Что случится? Что-то случится? Тогда отдавать клинчам ещё одного шаманийца глупо». – «А не попытаться подло". – "Вот! – громко, торжествующе подвёл черту внутренний голос. – Гляди, как удачно могло бы сложиться: марбл-асс, посторонний человек пускай и рискует!» – «Заткнись!» - Паж рявкнул вслух, и опустошил треть фляжки, заливая советчика внутри, захлебнись, торгаш расчётливый! Огляделся смущённо в громком, местами оглушительном, кузнечном ряду, за психа не приняли?
Тревога росла и росла, хоть ни откуда не следовало, что Отто вообще выйдет в финал.

Про Ойл узнали все кланы латников. Информация распространилась со стремительностью пожара по сухой траве их полей. На континенте осведомителей у латников полно. Им годами платят за то лишь, чтоб в нужный момент проявили расторопность.
Клан Вяхиря утратил первенство, не их латник пойдёт к Гранд Падре. Неважно. Там будет адская заварушка за этот флакон. В небе.
Клинчи не устраивали разборок на территориях вешних людей. Как выглядело бы? Бой десятков и сотен тяжело вооружённых великанов за Шафранный Парасоль? За ажурное сооружение на лесах, из бамбука, бумаги и шёлка?
В решающий день небо вокруг рынков-визитёров будет черным-черно от их доспехов, белым-бело от ездовых драконов... «Отто, исчезни! Уйди в сторону!..»


Кивок Отто и пожатие плеч стали точкой отсчёта.
Выйдя на полукружие открытой площадки Шафранного Парасоля, Вяхирь с высоты второго этажа и своего роста окинул взглядом Краснобай. Усмехнулся и заявил во всеуслышание, для всех шпионов:
– С этого момента и до дня игры флакон не меняет места пребывания!
Ни он, ни какой иной клинч его не заберёт. К Гранд Падре не понесёт, в частности.
– Уважаемым баям Арома-Лато лучше тоже не рисковать и не прикасаться к нему.
Да уж понятно...


За одно только утро следующего дня Личи насчитала вокруг Парасоля тридцать три обмундированием, эмблемами несхожих латника, друг с другом и с обалдевшей, робко и нагло праздношатающейся, публикой не вступавших в разговоры. Айва поманила её, в соседних шатрах указала ещё двух... Серьёзных... До жути!.. Сквозь маски прямо каменные лица излучают суровость. Девчонки хихикали, парни Арома-Лато были в меньшем восторге.
В последующие дни напряжение отчасти спало.
Партии в лото демонстративно не отменялись, в личные шатры не переносились. Гордость. Вот ещё. Вы следите, ваше дело. Мы играем – наше. А и добро пожаловать, чем, в сущности, отличается заказчик и гость двух с половиной метрового роста в маске от обычного в маске или без? Ничем. Сыграть не желаете? Соломка вот, угощайтесь.
Прежним руслом потекла их жизнь гораздо больше выдержки требовавшая от латников, чем от хозяев шатра, и новых переживаний куда более ярких доставила первым.


Заказчиков у группы убыло, а затем резко прибавилось.
Совершенно незнакомые люди приходили, будто за флакончиком духов... Так подробно излагали нюансы индивидуального состава, будто важно им!.. Что интересно, все они оказывались в итоге не болтунами, а реально богатыми людьми, возвращались и платили! К приготовленному абсолютно не придирались, а так не бывает касательно ароматов! Запас одноразовых пипеток-ароматизаторов для чашек и соломок разошёлся весь! А Лайм ещё выкинуть порывался, считая, что выдохлись!.. На пустую соломку менялись, на съедобную пустую, на шарики, колечки с тайничками, бусы с ними же, и всякие без разбору финтифлюшки. Жаловаться ни один покупатель не пришёл!
Клинчи общались... По-своему, но общались! Играли в простые шашки, на вопросы отвечали односложно. Разговорить их по большому счёту никому не удалось.
Кто осмеливался пристальное внимание клинчам уделить, замечал в прорезях масок, глаза неподвижно сидящих громад уставленные в пол, в пространство, а собеседнику в лицо бросающие взгляд коротко и резко.
Карточки, бочонки лото, лёгкий, изящный, наработанный жест Личи, достающей их из холщового мешка, многоцветие в нарядах, якобы за игрой следящей, публики, маневры её пройти мимо клинча впритирку, а то и потрогать невзначай, как будто не существовали для них, не к ним относились. Реальность – лица и разлитый в воздухе ойл, сделавший неощутимыми доспехи, смешавшийся с оттенками ароматов в бумажных стенах, в шёлковом зонтике шафранном. Эти стены для волков нескончаемой войны, бумажные, разрисованные цветами, плодами и любовными сценами разной степени откровенности, абсурдно, мучительно тонкие, взывали к ним в полный голос, но на незнакомом языке.
Черные Драконы за гостями постоянны, за арома-баями редки, стабилизировалась атмосфера.


У Гранд Падре запущен и вовсю шёл «календарь печатей».
Серьёзные игроки непременно имели личные печали, вели календари. Существовали календари заведений, в Арбе тушью ставились отметки, у Гранд Падре воском.
Зал огибала полоса мягкая как воск. Претендовавшие на финальную игру марбл-ассы прикладывали к ней личные печати. Для задела – по числу присутствующих каждый. В дальнейшем никакой системы поединков не наблюдалось. Кто с кем хочет. Победитель перекрывал печать побеждённого. Игрок, чьих оттисков на календаре не осталось не может предлагать заход в партию, но ему могут предложить, дать шанс. Присоединение нового человека всегда возможно. Оно добавляло по оттиску всем, оставшимся к тому моменту, и ему доставалось общее число. Трудно сказать, повышало ли запаздывание шансы. Скорее нет: отборные противники, личных оттисков на календаре у запоздавшего вровень...
Случались года, противник клинчу находился задолго до дня, когда безобманные птенцы слетятся на безобманное поле. Случалось и наоборот, день всё отодвигался, кто-то новый приходил, кто-то струсив, предлагал выбывшему игроку партию, переуступая таким образом сомнительное счастье финальной игры... Так что она, ежегодная отборочная, по факту приходилась на неопределённый, плавающий день.


Бесповторный Шатёр Отто выдавал хозяина с головой, с порога окинуть взглядом: марблс форэва!
Там не было ничего, помимо игрового стола. Бесповторного.
Артефакт в цену простой механики. Настраиваемые большим количеством комбинаций магниты под столешницей немножко изменяли рельеф поля. Повторы как раз таки возможны, задавались и периоды изменений, а можно – бесповторно, случайным образом. Это не магнитный марблс, играемый липучими, железными шариками, это чтоб с самим столом играть.
Шатёр Отто поставил в ряду, дальний конец и противоположная сторона которого вместо шатра представляла собой дорожку Кривульного Марблс, то есть как его стол, но вытянутое игровое поле, низкое, на уровне колена. Влюбился, когда увидел.
Играли по пять примерно заходов, создав новый рельеф. За четыре его исследуют, пятый – решающий. Кто умудрился выиграть первые четыре, имеет право для пятой партии изменить рельеф, но тогда в случае проигрыша, он больше теряет. Стандартная схема, всяких других тьма.


Но последнее время нахмуренный, повзрослевший Отто избегал и Кривульным рядом пройтись. Вернётся от Гранд Падре и у себя сидит. Стол ему соперник. Негромко бумцает стекло... Ничего не набирал на панели, на изнанке столешницы, даже не выдвигал её. Коленом снизу ударит, чтоб на новый стряхнулся рельеф, и сызнова.
Через все предварительные ступени возносясь на возвышенной пик философии, кидал и бормотал что-то вроде:
– Вот выиграю у самого себя... – и никто у меня никогда не выиграет, и... и буду вас всех настолько круче, не догоните!.. – ну вас всех к чертям... – и буду без вас... – а и отличненько даже... – очень надо, очень хотелось даже...
Получается – очень!
Черти в бормотании его мелькали всё чаще, заполонив целиком, становясь морскими, глубоководными, придонными... Обретая масляные волосы, тяжёлые как шёлк, сине-зелёные в отливе...
Столу Отто катастрофически проигрывал! Отто скучал. Он перекрыл все незначимые восковые печати у Гранд Падре, отмёл всех противников среднего уровня, чтоб отойти в сторону лишь в последний момент. Он не хотел на Цокки-Цокки, не хотел на Ноу, не хотел никуда - один.
Паж проводил дни-ночи между Южными Рынком и Шаманией, избегая Ноу и Марбл-стрит. Но не настолько, чтоб Отто забыл данное обещание, пересекались изредка в Арбе. Как демон моря Паж остро чувствовал до лжи недотягивающую скользость положений...


Айва пришла к Отто, со словами:
– Есть мысль...
Её появлению, всегда отвлекающему от пустых, грустных мыслей, Отто возрадовался.
– Доброму дню – победный у Падре!
Считалось, что в финал имеют шанс выйти обое. Притом, обое знали, что – не выйдут! Но тренировались азартно, по-братски. Стратеги... Сколько бумажек исчертили, сколько заметок пересмотрели чужих. Склоняться вдвоём над мятым листком, под паутиной линий, лоб ко лбу, карандашами водят, пальцами щёлкают... А то щёку, лоб подопрут и хмурятся... Генералы в канун сражения! Какое число раскладов возможно при игре на выбивание с линии? Миллиард! Вот миллиард и разбирали.
Для Айвы, любительницы, знатока жульнических приёмов игра на безобманном поле – вызов: при самых простых и прозрачных условиях, запутать, в заблуждение ввести. Выступая на стороне Шаманийцев, получила новое задание, связанное с тонким дурманом. На общем фоне Айва не выделялась, готовились многие, Марбл-стрит в полном составе.
Принцип такой в финале, что засчитываются только броски, выбившие чужого птенца со своей половины поля или с черты, а с его – за пределы поля. Цель «на верхней ветке гнездо», чтоб твои марблс останавливались на одной линии, к разделительной меже вплотную.
Отто выкатил панель, обнулил шкалы, сделав столешницу ровной. Тонкий луч пересёк её.
Айва тряхнула мини-малблс в горсти и сказала:
- Заходи по-левой, рассыпь. Чтоб справа без канарейки на веточке...



Образовалась параллель, увидеть которую могла разве что Фортуна с самого верхнего, недостроенного яруса своего храма.
В Дольке, в мастерской для уединения, миниатюрных работ и полноразмерных размышлений о мире вокруг, автономный дроид, коваль, радость всей дроидской сфекры, подходил к кадке проведать при случае, затем каждый день, затем дважды в день...
Имел распорядок: на месте ночного сна у него - распускание всех непамятливых, имитационных орбит. Чтоб обновились пружинки, чтоб автоматика в норму пришла. Которое"утром" не соберётся - на выброс, на замену.
День пропустил, на кадку не взглянул, всё, сердечник, контур-азимут не на месте. А ближе ко дню слепого пятна, станет заглядывать чуть не каждый час, а то и раз в пять минут. Равно пугали его и быстрые перемены в кадке и замирание процессов.


Параллельно у Гранд Падре, прежде неизвестный там, беспечатный игрок прилетал всё чаще и чаще.
Непонятно зачем, а впрочем, мало ли, возможно он из кругов делающих свои, внутренние ставки. Голубь, курирующий календарь? Похоже. Невзрачный парень, правда, без голубиных отличительных знаков. Веки полуприкрытые, безразличный, мутноватый взгляд, как по службе прилетал, обходил зал вдоль календаря, улетал, не глянув на поле. В то время, когда тренируются, днём. Гранд Падре по серьёзным играм утренне-вечерний рынок.
Чем ближе финальная игра, тем чаще появлялся. Муть в невыразительных глазах не выдаст шторма, не то, что ряби волнения, однако к фляжке прикладывался, едва воззрясь на общий узор календарной полосы...
«Наполовину из однотипных оттисков... - вертикально стоящего меча! Да чтоб тебя! Обещал ведь ты!.. Щуки сухопутные!»
Его печати, его.
Отто даже на пенковых мечах Мелоди не сражавшийся, выбрал этот символ сразу и спонтанно, едва обнаружив, что печати существуют как явление. Он без секунды размышления баю-кузнецу назвал первое, из всплывших двух. Второе - лев, но что такое лев? Кошка. Живой артефакт, может есть у кого за рамой, бродит, рычит... А меч, это меч.


Его мечи в овальной, двойной обводке печати бросались Пажу в глаза, как присутствие тени ядовитой, затаившейся на дне, резанёт предчувствием натренированным столетиями.
 Паж вылетал с рынка, изрыгая горловые, морские, галькой среди пены перекатывающиеся проклятия в адрес растущего заборчика из символа который, как вскоре узнал Отто, уместен более на рынках цокки! По этой причине никем до него из марбл-ассов не был присвоен.
Совсем молоденький, глупенький Отто секунды не смутился! Заказал перековать из печатки в кулон и носил, зависимо от настроения, под одеждой, а то напоказ.
"Троп тебе повстречайся, актиньи придонные тебя поймай на все трёхчастные шипы, на пунцовую треть! Дурак, телёнок соляной с восточного, горького побережья! Что ты бьёшься в календарь этот, как соляшка рылом в берег! Уноси свой меч на свои сладкие цокки! Там отпечатывай! Дурак, дурак, дурень, дурашка! Халиля дурней! О, уходящее зарево недоступной Аволь, а чужих-то печатей как мало осталось на календаре..."

Похожие статьи:

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Портрет (Часть 2)