Дроиды. Гелиотроп. Роман. Часть 2. Глава 34

02.34

Десятидневные виражные гонки на прибрежной равнине закончились. Чествование победительницы и вечерний салют тоже. Нико развлекалась, как всегда – в отличной гоночной форме. Махараджа был счастлив: хоть не над волнами! Вслед за ним и Нико, публика переместилась на Мелоди, продлевая праздник.
В равниной тьме, поперёк разделённой на густую тьму земли и разбавленную тьму неба, светились, ради ночной части гонок фосфором выкрашенные, брошенные шесты разворотов, круги манёвров, закреплённые на них едва, чтоб при малейшем задевании падали. Арки наземные, ажурные. Тоннель извивался, будто рёбра змеи. Ночной ветер трепал два вертикальных флага: старт и финиш.


Море невдалеке выло голосом Пажу незнакомым. Ловушечным... «Приди... Подойди...»
«Тьфу, на сухопутных людей рассчитано».
Паж скривился, не проймёшь его такой ерундой, а задевает. Со злорадством через несколько минут он отметил, как вдохи косяков ро, беспредельность державшие за край горизонта, как пиалу за кайму, приблизились необычайно... «Оу... Оуу!.. О-ууууу!.. Ууууууу...» Такое ощущение, что они на берегу, вышли и ромбами стоят... Воющий голос взвизгнул и пропал с хрипом. Перерезали.
«Довылся... Тупая тень».


На прощанье легонько хлопнув Белого Дракона по скуле, обращённой к нему в ожидании, суровой морды, Паж припал к хребту и сквозь зеленолунное кольцо гоночного препятствия пролетел ловким кувырком. Спрыгнул. Дракон растаял.
Ни то, ни сё, дурное освещение: огоньки дроидов видны полосой, к небу рассеиваются над прибоем. Досюда не долетают, во тьме ничего не видать. А фосфор шестов раздражает глаз. Паж поморгал, сдвигая плёнку на глазах, и его зрачки зажглись двуцветным переходом, от болотной тины под верхним веком к аметистовой точке над нижним. Вертикальными стали. Не зрачки, а две аметистовые слезы, замёрзшие. По ним видно, что не вздумают капать. Маска демонического Пьеро.
Настроение ныряльщика ей не соответствовало, приподнятое, самодовольное. И по-праву!
Сегодня нырнул чисто, вынырнул путём. Через все тёплые, мимо ледяных источников, адов собачьих. Даже полетать и высохнуть успел. Осталось явиться к заказчику. Кубик в кармане. Завтра воля, выручка, оплаченные счета!..
Полная воля на предпоследний день! Гранд Падре ждёт, и не только он...
«Сколькие ждут!.. Сколькие не думают сейчас ни о чём, кроме марблс-поединка у Гранд Падре... Если бы внимание людей, прикованное к одному месту, имело вес, облачный рынок на континент рухнул бы, сверху на Южный Рынок встал!»
Без преувеличения. Так напряжённо давно ничего не ждали. И он. Но он всё-таки больше ждал предпоследнего дня.
С чувством, как говориться, смешанным... Что смешано? С чем?
Бывают коктейли путанные, – Халиль, жалевший воду на них, не делал впрок, лишь по специальной просьбе, – когда компонентов на стопку больше десяти. Взбиваются почти до морской воды, до разбивки на свободные Впечатления. Получается перец, острое, фрагментарное питьё. Момент, когда пора прекратить взбивать, сам себя обнаруживает: стопка разогревается и резко остывает. Третий способ получить тепло. Помимо первого – огня, относящегося к неживому миру артефактов, второго – Огненного Круга, разогревающего питьё ача, относящемуся к живому. Это нечто третье – краткое тепло Впечатлений. О нём, о таком коктейле и свойстве, Паж задумался, стоя в равнинном мраке, ожидая голубя от заказчика.
Голубь на свет его вертикальных, аметистово-тинных зрачков приближался без восторга...
Тормознул дракона, слез и пошёл пешком, руки с гривы не убирая. Паж усмехнулся. Моргнул. Зрачки перевернулись, легли горизонтально... Голубь остановился.
Паж снова моргнул и не увидел голубя...


Небо просветлело на несколько секунд огромной, тающей драконьей мордой, размытым облаком прощания...
«Каких леших-зёрен-придонных опять! Вечно настроение испортит!»
На месте голубя над зияющим провалом в сырую непроницаемую тьму стояла бесформенная копна. Жевала. Держала в двух гибких щупальцах два шара глаз... На уровне как бы пояса, если счесть копну антропоморфной. Глаза были протянуты к Пажу, они тоже имели вертикальные зрачки, тоже мигали веками без ресниц, как бы кланялись, приветствуя его.
Демон близорук.
Но демоном ещё пока называться может, копна эта была стрекалами. И не его, а тени, носимой вроде шляпы. Под ними демон антропоморфен настолько, чтобы, скрывая рост, присев на корточки, все пять колен согнув, в широком плаще и под маской ходить рыночными рядами. Охотился таким способом, бесхитростным. Днём оставлял записку вызов в голубятне. Ночью голубя в условленно месте поджидал. Откликались редко, голуби робки. В этот раз повезло.
Паж с досадой подумал: «Не пугался бы ты, голубок, моих зрачков, ближе подлетел, глядишь, жив бы остался. А я б ими не лупал...»
Демон вежлив. Красиво ли рассчитываться на пороге? Со старым знакомым?
От приглашения Паж не отказался.


Уже предвкушавший на драконьей спине полётную, тихую, вольную ночь до утра... Утренний Сад... Визит за сладкими плодами... Очень сладкими, для шаманийца прекрасными... Паж пожертвовал ею. Ради задела на будущее.
Рыночникам надо одно и то же: глубоководный лёд, субстанцию добываемую просто и утомительно. Даже риски тоскливо однообразны, внимание замыливается, по-глупому бы не пропасть. А от своего брата демона можно ожидать заказа неординарного, заковыристого, сложного. Чтоб труда поменьше, а чести побольше! Чтобы виртуозно рассчитать, вынырнуть с добычей и гордиться!


«Осой», актиньей-осой звали демоны моря Пажа промеж себя. Это – титул!..
Он не был охотящимся ача. Вытащивший и костерком согревший его Амиго испугался тинистых глаз напрасно. Но природу ныряльщика верно уловил. Охотящимся – не был, ача – был. За его метод и прозвали Осой, жалом, атакующим актиньи.
Обнаруживая в кругу щупалец, в просвете стрекал пойманного ныряльщика, пылающего насквозь, которого только яд и подводный холод удерживали от распада, убедившись, что это не та стадия, регенерация с которой возможна, Паж впивался осой с разгона в щупальца. Ударялся в хаос сияния, в нерастраченное тепло и сладостную, восхитительную наполненность связных Впечатлений. Отнимал, короче, добычу. Оса смерти для всего конгломерата. Тем оправдывал себя: истребляет злые тени.


Реально актиньи встретились ему меньше десяти раз, и почему не погиб от их яда, Паж сам не знал. Как ача он не останавливался. И впредь не собирался. После того, как человеком подплыл, оценил ситуацию и сказал себе: можно, он до полного насыщения становился осой, тупой осой, тупой тенью, решительной как всеобщий, лютый подводный голод.
Отнимал жертв у тридакн, у небольших кардиналов. У теней ро, если успевал отнять. У пёстрых змей отнимал, впитывая всем телом тепло и влагу, раздавленную их же кольцами. В их пёстрых объятиях забывался, едва-едва не гибельных и для его жилистого тела. Змей он оставлял в живых, поскольку и они не пытались сожрать полудемона, слишком прохладного для их рефлекторных сокращений. Подчас огромные как стволы дерева, эти красивые сотрапезники нравились ему, сентиментально к змеям относился.
Упавшие гонщики, естественно, редкость. Смешно предполагать, что это удовольствие Пажу – на каждый заплыв. А останки людей – светящиеся клубки, неусвоенные, по цепочке отнимаемые тенью у тени, встречаются, если знать, где искать. Тени агрессивны, но усваивают плохо, так как, Огненного Круга не имеют. Встречаются наполовину люди, наполовину падающие факелы, погибшие очень давно и выплывшие из гиганта после его распада.
Халиль, который парил над астрой, над самым дном, тёплый, горячий, отравленный, полусонный, был для Пажа серьёзным искушением, с честью преодолённым.


– Ос-са, приветствую тебя на суш-ше! – щёлкающим, раскатистым и ломким голосом обладал заказчик. – Чк-чк, положи мне сверху на весы слова твоих последних приключений. И я тебе кое-чего сверху обговоренного положу.
Весы реально стояли перед ними. Напольные, большие, две чёрные чашечки на золотом коромысле, стойка чёрная. Чашечки в равновесии замерли пусты.
Обстановка подземного убежища и вид существа, обставившего его, произвели бы сокрушающее впечатление на кого угодно, на человека, полагавшего, что видал всё. Размерами. Тут демону незачем припадать на четвереньки. Обилием и функциональной согласованностью нечеловеческих, сугубо недроидских, приспособ...
Дома он, Ухо, разделся, как сделал бы простой человек, без гостя пришедший, или к гостю пренебрежительный. Это не нарочно, недостаток манер и тяжело ему. Хотя на вид и не скажешь. Исполин уронил плащ мимо вешалки. Да, она имелась. За каменной, со скрипом отодвигаемой дверью, без петель. Каменный блок без ручки, с отверстиями под пальцы. Накинул парчовый халат, пояса не завязав. Дальше проследовал, подол волоча, как шлейф...


«Ухо»...
Ухо занимало весь его лысый затылок. Не в смысле, ухо с мочкой... Воронка внутрь. Естественное желание океанского жителя, наблюдать за опасностью и со спины тоже. Ему удалась из намеренных вот такая трансформация.
Пещера в целом походила на дом. Только потолки везде высоковаты, как своды в готическом храме.
Прихожая с Падающими Факелами в виде не рыб, не лепестков пламени, но, раскинувших руки, вниз головой падающих, людей. Высоко на сводах закреплены факелы, их ореолы расходятся зримыми, сквозняком нетронутыми, овалами. Что это и есть останки людей, Паж понял, едва глянув.
«Слепил... Объединил с обычными факелами. Для красоты что ли?»
Для страшноты! На самом деле, чтоб дольше на воздухе светили. Ярче.
«Гостиная» освещена факелом более старым, очертания тела превратились в извивающуюся четырёхконечную звезду. Нижний луч в сумме как три верхних, так что и она – падающая, А три как встречным потоком сносимы. Он не закреплён, парит на тумане, восходящем из широкой плошки. Паж вдохнул и кашлянул, давно не нюхал такого, тем более не пил. Этот факел приятней, и цвет его старый, в аметист, как у Пажа вертикальные зрачки. Рядом с плошкой, под светильником упомянутые весы. За ними – стенная ниша, всё сразу: спальня, столовая хозяина, не отгороженная от зала.


В спальне-трапезной-нише Ухо восседал частью скалы. Подножия под все десть колен, гнущихся в любую сторону, хоть лестницей, хоть замыкаясь в два угловатых колеса на месте ног. Подголовник, чтобы шеей опираться, а ухо бы продолжало слушать стену, вибрациям почвы внимать... Полно чашек на кронштейнах, на кольцах. Некоторые пусты, большинство поблёскивают, налитые вровень с каймой. Для демона – неплохо устроился.
Обстановка выдавала желание хозяина сохранить сколь возможно человеческие приметы.
Зал с книжными полками вдоль стен. Старинными фолиантами, – интересно, раскрываются ли они, или намертво окаменели? Остроумная вещь: водные альбомы. Без придонного льда такое не сделаешь. Впечатления законсервированы листами. Можно понюхать, на язык попробовать. Можно вырвать, скомкать и «прочитать», кинув в рот. Имелись и чистые страницы. Имея с собой связное Впечатление, можно записать его в альбом, вылив на шелковистый, полупрозрачный лист...
Камин источает озарённый пар. Полагающиеся к нему аксессуары: решётка, совок, щипцы, часы на каминной полке... Столики, выгрызенные из скальной породы, лампы, цельные с ними, не горящие, но выполненные искусно...
«Этой пастью выгрызенные? С ума сойти...»
Напольные вазы, в них цветы, частью морские, окутанные паром, частью искусственные с рынков, живых Паж не обнаружил. Большущий кактус. Непонятно... Гостиная, качественная имитация гостиной.
Из функциональных вещей – плошки с водой, как те, что под руками хозяина.


С трудом, но угадывалось тяготение к конкретной эпохе. И вместе с тем – сделать удобно. Глазам другого демона это удобно выдавало, что и без того знал: что хозяину перемещаться тяжело. Не из-за каких-то дефектов в десяти коленях. Из-за того, что он для суши и для самого себя слишком тяжёл. Отсюда и редкие визиты на рынки, отсюда в неудобном положении ног, скрытых плащом, неестественно плавная поступь. Будто катился, перетекал.
Зато если бы Ухо вздумал топнуть, то мог проделать трещину в любом месте земли, с любого места уйти домой, проламываясь сквозь обсидиан. Грызя его! «Ухо грызёт обсидиан, – хмыкнул Паж, разглядев странные отметины, полосы на стенах, – как шаманийцы безе». На Оу-Вау всё собирался для своих заказать, да так и не собрался.
Повсюду недроидская суть в обрамлении интерьеров: от ламп до выступов стенных, до углов полок, ножек журнальных столиков, столешниц, как крыши пагод, загнутых углами вверх... Рогами - загнутых вверх. Везде разбросаны они, бокалы ача: миниатюрные, длинные, спиральные, гладкие, с насечками гарпунными, чтобы жертва не сорвалась. Гарпунный рог Ухо носил на груди, не снимая.
Ухо – ача, куда без того... Но голову, челюсти он превратил в инструмент для бурения, пригодный сквозь землю и скалы проходить. Жала не сохранилось, а ведь не зубы нужны, что-то колющее. Даже у Буро – обыкновенный человеческий, но очень длинный язык! Ухо не имел никакого, потому чавкал.


Топнуть Ухо мог где угодно, во всякой точке Морской Звезды. С поправкой на то, что и Бутон-биг-Надир не хуже мог топнуть... Редко, с оглядкой демон Ухо появлялся на Южном Рынке.
Пару раз моделью бывал, демонстрацией для Буро, беспрекословно выполняя унизительную службу, показать, что бывает с теми, кто: «Буро, я уйду в Великое Море!» Ага, а потом выползу на «великий берег» тысячелетие за тысячелетием подыхать. Иди, только глянь сначала.

Похожие статьи:

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Обычное дело