Дроиды. Гелиотроп. Роман. Часть 3. Глава 17

03.17

Гранд Падре, на йоту не изменившийся в интерьере, был торжественен и перенапряжён.
На подлёте к нему, едва замаячил на горизонте, хоть снизу, хоть сверху ли, с боков подлетай, мобильные крепости тяжело вооружённых латников равномерно распределены. Зловещие, графитово-чёрные.
Внутри, вдоль стен – по паре от каждого клана.


Для Отто они представляли собой декорацию, панели стенные. Он зашёл и Пажа не увидел. Пажа не было...
Взглянул на календарь печатей. «Дроидский свет нерушимый, да тут одни мои мечи!.. А приятелей-то с Арбы затворники повышибали».
Восковые оттиски вертикально поставленного меча разбавили иероглифы марбл-ассов Отто неведомых, они – затворники миров. Выделяется отпечаток косы, знак Чумы.
Отто рассчитывал из игры выйти пораньше. Против знакомого зайти в партию и невзначай уступить. Но в заключительный день вызовы шли поочерёдно. То есть, он должен сыграть в поддавки с кем-то из... – «раз, два, три...» – трёх затворников, чтобы освободится. Как знать, что за люди, эти затворники?.. Насколько наблюдательны, насколько обидчивы? С уверенностью можно сказать, что ассы, раз дошли до конца.
На эту игру обычно шли до конца. Что флакон пуст, и что он рискует попасть под стальной гнев клинчей, ни один из игроков не знал.


Среди значимых для Отто зрителей обнаружены были Айва, Халиль. Анис:
– Привет марбл-ассу от баев Цокки-Цокки!
Обращало на себя внимание непривычно большое число изящных горлиц и голубей. Легконогие. Грациозные. Полудроидам за исключением голубей бегать негде, разве, проводником по лабиринтам Южного.
Почтальоны – не игроки. Кто-то привёл... Для виду раздавали соломки. Передавали записки уже не совсем для виду, латникам неохота вслух разговаривать. Случай представился – увидеть и запомнить элиту шпионивших на клинчей посыльных. Видимо, большую выгоду нашли в том, чтоб засветить своих шпионов, но и им показать врагов. Рассчитывали, что выйдут массированным штурмом на источник Ойл?


Отто сосредоточился на противниках, ожидавших его.
Затворники миров, как они есть, спутать невозможно. Лица неподвижностью спорили с масками латников. Глаза проницательные. Суеты ни в чём.
Могло так случиться, что и эсперанто не владеют. Сколько тысячелетий провели в созерцании? А сколько из них провели над игровым полем с шариками в руке? Таким легко проиграть. Но легко ли нарочно?
Три пары глаз, отнюдь не буравивших, без вызова, без насмешки прочитали Отто, как резюме, смутив до крайности. Отто доводилось выигрывать за других, но не поддаваться за себя. В случае с приятелем, подмигнул и всё, тебя поняли, это не мерзость продажной партии.
Краска бросилась Отто в лицо. Не рассчитывал на такую реакцию. Стыд и ступор. «Проиграю честно. Паж придёт, подумает, что издеваюсь над ним... А если мои кукушата и выбьют их канареек, Чуме уступлю, тут у меня рука поднимется. А он изменился...» Шаманиец сдержанно кивнул ему, понимающе и утвердительно. Вот и отлично.


Затем Чума махнул какому-то голубю... Он обещал. Он боялся, что после игры выполнить обещание станет невозможно. И так плохо, и этак, но он обещал.
Голубь миновал великанов не без труда, проскальзывая, протискиваясь, и возник напротив Отто.
Рефлекторным, излишним в данном случае, жестом коснулся шарика сердоликовой серьги: не мои слова, не моя вина. Произнёс имя Пажа и протянул сложенную записку. «Напоминает, чтоб я проиграть не забыл? А прилететь самолично грозился...»


Отто раскрыл пустой лист. И пустым взглядом уставился в него. Прощание.


Паж написал бы, да он не видел уже ничего перед глазами кроме вспышек. Времени надиктовать не имел, язык заплетался. Успел Чуму попросить и всё.
Отто поднял глаза. «Это оно?..» Он не получал прежде белых писем прощания.
Буро стоял на пороге. И качал лысой головой, и кивал: да, всё плохо, да всё именно так. Паж оставил самому Буро заклинание проследить у Гранд Падре за марбл-ассом, не отпускать его. Чтоб не начудил.
Осуществимость таких просьб обратно пропорциональна их неизбежности. Дроиды трёх рас с Чудовищами Великого Моря вместе не удержат человека от безумия. Однако, сильно удивив, прямо-таки насторожив Буро, Отто воспринял письмо с поразительным мужеством.
Выслушал и сказал:
– Нет, невозможно, чтоб всё было так плохо.
Буро поморщился. В жизни лишку раз он сталкивался с тем, что ещё как возможно...


Кто же ещё, кто есть из общих знакомых? Чума.
– Чума, Паж...
– Паж поручил мне это, голубя поручил. Пустым письмом не лгут и не шутят. Свидетельствую, если требуется, на человека Паж в тот момент был мало похож. На лампу похож, горел светлячковым неоном... Докстри сказал: над жерновами... Так что и лампой ты его больше не встретишь. Позволь сказать, что я сожалею. Мы разделяем горечь с тобой. Док-шамаш он был мне и всему лунному кругу.
«Что за бред? – подумал Отто. – Мы несколько часов назад расстались».
– Я не верю.
Реакции не последовало.


Ну, вот и пропала для марбл-асса причина краснеть, играя на безобманном поле в поддавки... Пажу он был должен, Пажу клялся, а больше никому ничего не должен. Белый листок в дрожащей руке – хороший, отменный предлог проиграть первую же партию.
Отто вспомнил Пачули, как советы раздавал ему свысока: отвернись, отойди в сторону! Погуляй, полетай. На готовенькое вернёшься...
Для друга Арба стояла на кону, заведение – мечта всей жизни. Для Отто на кону не стояло ничего.


Напротив Отто лежало безобманное поле и знало всё про него. Насквозь его видело. Отто мерещилось голубое, прозрачное утреннее небо над полем...
Как и всякий подлинный мастер, он был един со своими инструментами. Неразделим на пике формы. Стоя на меже, он был шариком марблс – птенцом слётком, приземлившимся, устремлённым к первому самостоятельному взлёту. Он был кукушатами, лежащими в руке. Поле уходило за горизонт. Поперечная межа ощущалась животом, всем организмом, преисполненным лёгкости и твёрдости. Лёгкий, нацеленный.


«От всего сердца проигрыш я обещал только Пажу...» Листок дрожал в руке. Листок, которому он не верил, как невозможно поверить в собственную смерть.
В далёкой дали, на той стороне безобманного поля, схожие как три одинаковых деревца, стояли его основные соперники. Чума беспокойно рыскал вокруг, тревожащимся зверем. Застывал солиголкой на побережье. Соляным телёнком откатывался дальше торкаться в игровое поле через плечи зрителей, как в карты подглядывают. Будто там есть, что скрытое, на тихом, ждущем поле, не порождающем обмана, не поддающемся на уловки.
Из этих четырёх Отто потенциально предавал каждого своим проигрышем. С Чумой хоть уговор есть и надежда, Отто видел, какие серьёзные люди полагались на этого шаманийца... Но о пустом флаконе не знает и он... «Просто отвернись. Отойди. Позволь дрогнуть непритворно дрожащей руке...» Нет.


Полночи ждали, как боя условных часов. С рынка Гранд, но не через раму, от самого безобманного поля, как землетрясение, донесётся перекатывающийся гул: от низкого к высокому вою, от воя к грохочущей тяжести. Звук останавливающейся центрифуги модулятора, работавшего год без перерыва. Знак, что полностью готовы марблс, что лежат, «остывают», ждут рук, которым достанутся, чью судьбу решат.
Отто заметил, как публика, голуби, да и Чума заинтересованно поглядывают в его сторону, однако, поверх его. И чего там?
Клинч его мечты, вот кто там. Над телёнком возвышался бастионом его предполагаемый соперник, выбранный той стороной. Жулан.


Комедия. Нашёл когда и о чём сожалеть... Комедия в готических, жестяных декорациях.
Отто был разочарован! Озирая, к примеру, их столпотворение под Шафранным Парасолем, в глубине души он присматривал себе противника из других кланов! Рогача хотел... Увешанного милитаристскими штучками, в перчатках с голову величиной... Жуланы не столь эффектны.
Однако люди на противоположной стороне считали иначе. Двое из трёх затворников, слова не говоря, развернулись, стёрли свои оттиски с календаря печатей и смешались с толпой зрителей. Упс, без тени стыда!.. Трусы. Могли б хоть слинять с рынка. Нет, зачем же, интересно ведь досмотреть...
Чума занял место рядом с оставшимся затворником. Позы этих людей, чуждых невыразимо, совпали полностью! Руки скрещены на груди, одна подбородок держит.
Отто хмыкнул, чего они? Не всё ли равно, какой клинч. Подмигнул Айве: смешные какие, бледненькие стали. И она усмехнулась, обходящая по уговору зал, благоухающая духами с легчайшим оттенком ойл.


Биг-Фазан поглядывал на наручные «часы», на смоделированный им кусочек лат. Что-то смущало его...
В дверях появилась Мема.
Взмахнула невинным гоночным флажком поддержки...
Восьмигранное табло «часов» Карата, отчётливо сказало: «Хм...» Стегануло его электричеством и сдохло в матовый графитовый цвет. Карат хохотнул, обругав себя: «Техно-наив, дальше Пароля меня пропускать не следовало!» Что воздействие на их латы имеется, клинчей он осведомил.
Жуланы отмахнулись, играем всё равно.
Айва – грациозная красавица, походившая на чью-то голубку, избежала разоблачения. Тот факт, что их взаимные с Мемой перемещения плетут сеть сверхлёгкого ойл, разбалансирующего ойл в наиболее тонких сочленениях, а именно, в перчатках, осталось неразгаданным.
Но жуланы чутки. О, как чутки существа, оградившие себя крепостными стенами во всех смыслах! Безумны, но восприимчивы...
Перчатки жулан снял... Своего захода не дожидаясь.
Чума стал бледен, как до кардинала.
Отто и затворник миров остались безразличны. Один несведущий, другой игнорировавший техническую часть заговора. Гуманитарий Отто, во-первых, в механике не понимал чуть меньше, чем ни черта, а во-вторых, подсознательно не верил в превосходство техники над искусством и везением.


Протяжный вой останавливающегося волчка с нижнего Рынка Гранд сменился рокотом, звенящей тишиной и тем возвестил начало.
Слуга-хозяин Рынка Гранд возник на пороге Рынка Падре с подносом, закрытым ажурной тканью, непрозрачной от множества слоёв. Каждый слой – из сотен микроскопических. Чем больше, тем надёжней совершенные марблс защищены от внешних воздействий.
Поднос забрал слуга-хозяин Рынка Падре. С ним рядом принесший – коротышка, этот – жердина. Цокает, как чёрт знает что... В шароварах и лохматой куртке, ленты, мех, нити. Руки в перчатках до локтя, словно дамские бальные натянул. Его костюм служил уменьшению воздействий.
Ближний ряд, скрипнув, отшагнул от поля. Ровная дорожка образовалась от безобманного поля до слуги-хозяина Рынка Падре, застывшего с подносом в руках. Хотя ему у входа стоять на протяжении ещё двух партий, застывшему с подносом у входа.
Чума на поднос покосился как приговорённый на топор.
Отто вновь остался безразличен.


Он и затворник миров положили перед собой на края безобманного поля обычные высококлассные марблс.
Желающие могли разглядеть шарики с любыми приборами в руках, удостовериться, что стекло.
Публика неспешно обогнула поле. Отчасти свидетельская проверка, больше – приветственный ритуал. Мимо Отто проходя, шептали ему слова поддержки, по плечу хлопали.
Жулан остановился в первом ряду у линии межи, упёршись взглядом в неё, широко расставив ноги, словно драться пришёл, а не играть. Плоская маска. Горизонтальная линия оскаленных клыков, чёрная горизонтальная – по прорезям глаз. Перчатки на поясном ремне, кисти рук, – собственно, лишь пальцы из-под манжет видны – мертвенно белые...
Смешной, молодой телёнок, марбл-асс, вздохнул на этого жулана: скучный, мрачный, не такого клинча хотел!
Проходя в веренице людей, Чума обменялся с Отто несколькими фразами. Ради чести шаманийца. Ради памяти док-шамаш посвятил Отто в курс происходящего.
– Наш план провалился. Не вздумай сдурить, проиграй ему сразу. Чем раньше, улетишь, тем лучше. На сей раз с них станется устроить тут потасовку. Если жулан проиграет, то нет, но выиграет – они станут драться. Попомни мои слова, вся эта шушера трусливая прилетела ради последних отборочных партий, на финал не останется.
Как он оказался прав!


Когда они брызгались, разводили, тратили, запах ойл казался совсем другим...
Как бутон не похож на цветущее поле, далёкий раскат грома – на буйство грозы. Как мятный запах в колбе, выставленный на продажу Арома-Лато, вовсе не похож на сладкую мяту высокого неба...
Бывает, позовёшь дракона, а он благоухает так, что сомнений не остаётся, в предыдущее мгновение ещё резвился на верхних лепестках человеческой сферы, где мята слаще сахара и свежей, чем Великое Море самой холодной, ветреной порой между двумя сезонами.
Так и от клинчей, заполонивших зал, ойл доспехов распространил невероятную атмосферу, напоминавшую аромат во флаконе весьма отдалённо. От их ойл – холод в животе. Разноклановые, непроницаемые. Спрессованная лепёшка из «не лущёного зерна», перчёного, кислого лакомства, взрывающегося на языке. Что-то в высшей степени цельное и до крайности ненадёжное, готовое взорваться при любом неверном движении сокрушительно и бесповоротно.


Тишина. Разговоры исключены. Биг-Фазан оказался в первом ряду. Он утрачивал на фоне латных приставку «биг»... Просто Фазан-Карат.
Размышлял этот технарь о подозрении, некой гипотезе, настигшей его, не успевшей оформиться вполне. Размышлял о направлении, куда ему следует двигаться в своих оружейных разработках.
«Зашкаливающее число клинчей... Встреча у Гранд Падре не банальное соревнование за единичный, лакомый ресурс. Смысл «целого флакона ойл» не в количестве капель, а в их единстве...»
Как ему прежде в голову не пришло! Флакон должен быть распределён между клинчами какого-то клана, он предназначался самому клану, его неведомому технарю. Ради какого-то технологического скачка им нужен значительный объём ойл одномоментно. В нормальной жидкой фракции.
Тряпки, пропитанные ойл, оставшиеся от протирки модуляторов, годящиеся протирать латы на тысячелетия вперёд, для их целей явно не подходят.


На клинчей Отто не смотрел, а то и впрямь рука дрогнет! Не фантазировал о ближайшем будущем, выходе в финал и поражении.
«Да, будь, что будет! Обо мне сложат песню, наверное... Ха-ха!.. Или наоборот, будут молчать! Здесь – точно, здесь моё имя слишком гулко прыгает между стен! Я стану майной безобманного поля... Стану паузами в клацанье шариков, когда испрашивают у предшественников удачи. Паузами майн-вайолет, голосом тишины...» Жалко себя... Чуть не прослезился! Рассмеялся.
Он зачем эти глупости думал? Чтоб про белый листок не думать. Хорошо бы под клинчевой удавкой оказаться раньше, чем останется наедине с пустым письмом, перечтёт во второй раз, и убедится, что в первый прочёл правильно.
Лицо его противника, затворника, невыразительное как маска, но и прозрачное, как маска неба, внушило Отто твёрдую решимость честно идти до конца.
«Удивительный, непостижимый затворник Собственного Мира, через четверть часа ты будешь немного огорчён. Но до следующего дня, как бы ни был твой мир далёк, а Белый Дракон игрив, ты окажешься уже за рамой. Обещаю. Не промахнусь».


Одержимые люди, случается, не в состоянии разжать хватку своей концентрации, как хватку руки. Помнят её во сне, помнят наяву.
К примеру, Лайм, говорил со смехом, что Рынок Мелоди предстаёт симфонией тех-то и тех-то запахов. Не ради шлейфов от духов танцовщиц! Лимонные шары, искристые светильники периметра для Лайма пахнут его прозвищем. Светильники-медузы – тающей карамелью, в которой переложили сливочный тон, который топит медузы, заставляет опускаться к земле.
Отто со смехом рассказывал, что когда решал, для начала в уме, выпавшую бочонками лото, комбинацию ароматов, то заснул и начал видеть запахи в форме сталкивающихся марблс. А шарики-то стеклянные! Они отталкивались! Не хотели смешиваться запахи в его утомительном сне! Весь Шафранный Парасоль понимающе рассмеялся, знакомо!
На безобманном поле перед заходом в партию ожидаемые броски представились Отто стилусом. А шарики марблс – белыми чернилами. Слова, швыряемые как стеклянные шарики, белые на белое.
Случается, но редко, что удаётся тайное передать пустым письмом. Стилус особый... Тогда оно не белое, не прощальное письмо! Не последнее из пяти прощаний.
«Может я ему просто дико надоел! Страшно помешал. Наскучил. Да ещё и рука эта отрезанная... Нормальный человек спрятался бы за рамой, пока не отросла, переждал бы, глаза не мозолил! А я... Надоел, опротивел. Но это – временно. Это же не навсегда? Надоел и всего-то. Положит надежда случаю руки на плечи...»
Марблс по безобманному полю скачут к меже. И замирают возле.


Напротив Отто стоял весьма опытный игрок.
При подобных партиях столкновение шариков вообще не обязательно. Довольно своих птенцов выстроить на меже, рассчитывая, что сопернику это не удаться. Или удастся с чуть меньшей точностью, на миллиметр, на микрон. Но если выбить его канарейку своим кукушонком, то, конечно, шансы возрастают.
Их птенцы попарно «делали поцелуйчики». То есть, столкнувшись, откатывались без преимущества.
Чума ухмыльнулся, здорово напоминает стрижиные «чмоки фифы» в пустоту. Даже скорей... – между двумя стрижами, шея к шее, взаимный суицид.


Осталась пара на двоих. Отто пора проигрывать.
Чума медленно перешёл в сторону Отто, намекая: «Лажай, он мой. Я видел его игру, справлюсь...»
Отто бросил кукушонка с подскоком. Канарейка соперника отлетела прочь, а пёстрый шарик Отто попрыгал и остановился практически на меже. С его стороны. Брависсимо! Чисто прямо-таки идеально.
«Зачем?! Круть свою показать?! Нашёл время». Чума и Карат переглянулись. Всё идёт не так.


А Отто очутился внутри грозы, пронизанного Ойл неба. Стоял и слушал, как громыхают аплодисменты нескольких сотен перчаток из камня-стали. В его честь.
Обошли с затворником поле и пожали друг другу руки. Затем – с Чумой.
Без слов обнялись с Пачули. «Как ты меня терпел с моими советами, друг, арома-марблс-бай? Как все вы меня терпите? Забудь всю фигню, что я нёс, запомни меня таким и здесь... Эх, почему ты такого простого слова мне не сказал... – что дороже выгоды, умней компромисса, шикарней Арбы... – возможно, не кривить душой?»

Похожие статьи:

Рассказы → Потухший костер

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Последний полет ворона