Семен ввалился в горницу, придерживая ноющее от боли плечо. Хорошие они с Лехой двери поставили, крепкие. Смеялись еще тогда, мол, таран не возьмет. Оказалось, эти деревяшки ничто супротив Семена. Не сразу разглядел в полумраке возле печи стоящего наизготовку друга. Одежда порвана, вся в грязи, сам бледный, взъерошенный, и почему-то босой, а в глазах омут безумия. В руках Алексея блеснул внушительных размеров колун. Семен шарахнулся, под ногами что-то звякнуло.
- Ты это, аккуратнее с ним, - Сема выставил вперед ушибленную руку, медленно наклоняясь за лежащей возле порога кочергой.
- Как ты сюда попал?! – вопрос одними губами.
- Чё, не видишь? Методом вышибания двери, – пробурчал Семен, выпрямляясь. – Там, это, – хмыкает он и чешет кочергой затылок. - Надо бы ее на место приладить.
- Я спрашиваю, как ты выбрался из бани? – взвизгнул Леха. - Я видел, она тебя съела! - и осекся под удивленным взглядом друга. Топор выпал, аккуратно воткнувшись меж половиц. Качнулся потолок, пылинки закружились в утренних лучах, образуя туман, вспыхивая разноцветными искорками. Парень привалился к печке, медленно поехал на пол.
Семен, отбросил кочергу (та снова протяжно звякнула о бачок с водой), кинулся подхватить товарища.
- Слушай, Леха, – он бухнулся рядом. – Может, это, закодируемся, а?
- Угу, – Алексей покорно кивнул.
- Вот и славно! – театрально покряхтывая, Семен помог другу подняться. – А теперь давай-ко, наряжайся, собирайся, а то председатель так закодирует, вовек код не подберешь!
Уазик качался по выбоинам большака, словно катерок на волнах озера. Уезжая от деревни все дальше и дальше, Алексей все больше склонялся к мысли, - в пьяном угаре ему снился кошмар. Подтверждение тому живой здоровый Семен. Даже предложил пощупать разные места, дабы Леха убедился в целостности сотоварища. И гоготал при этом, как обычно. Прав, наверное, пора кодироваться. Но при воспоминаниях о Генкиной бане все равно бежал мороз по коже, а в горле вставал ком.
Леха вернулся в деревню только на следующий день, к вечеру. Сразу отправился к Семену. Подходя к дому, замер на полшага. Что-то изменилось. Неуловимо знакомое проскальзывало в образе жилища, - приятное и пугающее одновременно.
- Сем! – крикнул Алексей, не решаясь войти в калитку. – Семен, ты дома?!
- Чё орешь, аки барышне робкий кавалер?! – гоготнул дружище, помахав из окна. – Заходи уже, чё встал?
Ноги не слушались, все нутро протестовало. Леха, прислонясь к столбу забора, разглядывал избу. Приземистая, аккуратная, в свете заходящего солнца на кого-то похожа. Свернулась клубочком среди кустов ирги, только горбик крыши торчит да пара окон с крыльцом. Напоминает серую кошечку полосатую с черной хребтинкой. Вон эко позыркивает глазом. А штабель из горбылей, будто хвост, - дерг-дерг, - не нравится, что на нее смотрят.
- Слушай, ты не заболел часом? – прозвучало над ухом так неожиданно, Леха аж подпрыгнул. Наваждение рассеялось, сменилось оторопью с привкусом стыда.
По ту сторону калитки, стоял Семен. Во взгляде неподдельное беспокойство.
- Не знаю, – потерев лицо, промямлил Леха. Мельком окинул избу взглядом. – Какая-то хрень мерещится. Знаешь, я, пойду, пожалуй, лягу, видимо устал с дороги. А ты приходи завтра утром, пораньше. На речку сходим с удочками, посидим, уху сварим, может, отойдет.
В раннюю рань завалился Семен, гогоча на всю ивановскую. Только не один: с ним пришел Генка. Алексей виду не подал, в каком ужасе пребывает. И очень надеялся, что гости не заметили, как у него трясутся руки, пока натягивал бродни. Взвалив на плечо подготовленные снасти, Леха на негнущихся ногах плелся за парнями.
Сколько раз они с Семкой ходили этой дорогой через лес. Вот здесь загнали на осину бурундука. А потом трясли деревце, пока зверек не свалился. Тот, видимо, хорошо приложился о землю, лежал не шевелясь. Мальчишки перепугались, решили, - убился бедолага. Пытаясь спасти, кинулись к бесчувственному тельцу. А тельце пришло в себя, да как сиганет от них в куст жимолости. Только его и видели. Вот они тогда радовались, что бурундук живой. Улюлюкали на весь лес.
Леха улыбнулся воспоминаниям, но сразу помрачнел, глянув в спину, шагающему рядом с Семеном Генке.
- Неважно выглядишь, паря, - тот, видимо почуяв взгляд, оглянулся.
- Да иди ты …, - тихо ругнулся Леха, подкинув на плече ношу.
Ему не нравилось, что Семен взял с собой на рыбалку Этого. Укрытая кустами ивняка излучина - их любимое место с детства. Друзья соорудили там шалаш с кострищем, да покуривали папиросы, стащенные у деда. Лехе и сейчас слышались их с Семкой голоса, там, на берегу, плеск воды, звонкий смех.
Семен, свернув с тропы, повел Генку выше по течению. Леха встрепенулся, по инерции шагнув прямо. Неужели товарищ прочитал его мысли? В любом случае, один камень с души все-таки упал.
- Ну, тут и остановимся.
Парни сгрузили поклажу в траву, разминая затекшие руки. Алексей стоял поодаль, словно невидимая преграда мешала подойти. Нет, скорее не мешала, он сам не хотел к ней приближаться. Слева на реке шумел искусственный перекат, все, что осталось от мельницы. Старая плотина частично сгнила, просела под воду, но по ней все еще можно перейти на другой берег, если знать, куда ступать. Ниже по реке, где помельче, сельсовет поставил деревянный мост, и места эти обезлюдели. Какой дурак попрется по скользким бревнам, рискуя, переломав ноги, сгинуть в омуте. На противоположном берегу заливные луга. Леха разглядел стадо коров. Далеко, вот и славно, воду не взбаламутят. Он украдкой наблюдал, как перешучиваются Генка с Семеном, ставя треногу, раскладывая «морды». Все-то у них складно получается, будто всю жизнь дружили, не разлей вода. Леха старался не замечать уколы ревности, чай не девушка, но и лицемерить не мог. «Пришел рыбу ловить – так иди, лови», - отвесив себе мысленный пинок, Алексей присоединился к товарищам.
Руки не слушались, снасти путались, все получалось наперекосяк. Он больше мешал, чем помогал. Генку эта возня раздражала, хотя виду не подавал. В итоге Семен примостил Алексея на раскладной стульчик под ивовым кустом, дал удочку, и велел отдыхать. «Чё я маленький, ей-богу!» - сгорая от стыда, злился Леха, но в тени действительно стало легче.
Парни ловко расставили сети, закинули «морды», натаскали раков. Леха смотрел и удивлялся, как эти двое изменились с недавних пор. Особенно Генка. Хотя, до развала союза подавал большие надежды, отлично учился в школе, собирался поступать в институт. И поступил бы. Но, судьба распорядилась иначе. Почти спился. А теперь, аки феникс, возродился, порхает такой светлый сказочный, что твой инопланетянин. Сема тоже какой-то чужой, недосягаемый, словно поднялся на пару ступеней выше, а друг его так и топчется на первой. Вон, даже водки не взяли.
За раздумьями не заметил, как Семен с Генкой ушли куда-то. В одиночестве сидел на берегу с удочкой, слушал пение птиц. А на другом берегу щелкал кнутом Шура Соленый. Леха хмыкнул, вспомнив, каким образом пастух заработал прозвище.
Тем летом поголовное пьянство в деревне было нормой. Пили все. Пили много. Шура воспылал нежным чувством к Мане Филихе, за чувство сие парочка страдала не единожды, получая то от мужа Мани, то от жены Шуры. Если попадались, конечно. А попадались они часто. И вот, во время очередной гулянки решили уединиться для большой и чистой любви. Да лучшего места не нашли, чем дровенник у деда Павла под окнами. Шура, облобызав ради приличия Маню один раз, повернул зазнобу, нагнул. Спустил штаны, да, видимо, шибко увлекся процессом, потому что дед Павел на суде утверждал: перед тем, как стрелять, сделал устное замечание, на которое Шура не отреагировал. В общем, зарядил дед ружье солью и пальнул в качавшуюся голую мишень. Получил условно. Приняли во внимание возраст и опекаемых несовершеннолетних внуков, моральные устои коих он отстаивал. А выйди старик в рукопашную, не известно еще, кого бы тогда судили. Шурка крупнее и сильнее, да и во хмелю буйный, зашиб бы на раз. Обиды не затаил, мстить не стал. При встрече обнимал деда, гогоча, мол, такого секса у него в жизни точно не было.
Толи ветер с реки поднялся, или воспоминания о старике разбудили давешние страхи, холодок пробрался в рукава, пополз по рукам. Леха поежился, запахнул куртку поглуше. Не покидало ощущение - в затылок кто-то пристально смотрит. Жаркий день в мгновение ока померк, превратился в серые сумерки. Сердце снова отбивало барабанную дробь. Захотелось бросить удочку и с криком бежать прочь. Леха нутром чуял, со спины надвигается нечто ужасное, мерзкое. Не сводя с жертвы глаз, оно ковыляет на уродливых лапах, стараясь подкрасться тихо, незаметно. Оно уже близко. Еще чуть-чуть и Леха увидит отражение в воде. Огромная нависающая пасть. Растянутый до гигантских размеров рот, полный острых зубов. Зловонное дыхание коснется шеи, шевельнет волосы на затылке.
Пальцы впились в удилище с такой силой, аж костяшки побелели. Алексей застыл, боясь пошевелиться, боясь обернуться. Но больше всего он боялся, что чудовищем окажется Семен. Совсем рядом хрустнула ветка. Леха заорал и кубарем скатился в воду.
Семен с Геннадием стояли возле костра и в недоумении смотрели на происходящее. У одного в руках охапка хвороста, у другого злополучная ветка. Огонь только-только разгорелся. Леха понял, что сходит с ума.
Его спешно вытащили, раздели, растерли. Укутанный в куртки товарищей он сидел у костра и безразлично смотрел на танцующее пламя. Рыбы наловили много. Часть отправили варить. Остальная, нанизанная на ивовые прутики, полоскалась в прибрежном ключе. Брызги ароматной ухи шипели на углях, когда Генка разливал ее из закопченного котелка по мискам.
- Держи, - он подал одну Лехе, - ешь.
Тот принял посудину, но так и остался сидеть, глядя в огонь.
- Слушай, ты не заболел? Может тебя в бане попарить, а? – предложил Генка.
- Точно! Простыл. Отхлещем вениками хорошенько, вся дурь разом выйдет, – подхватил Семен, потрепав Леху по плечу.
Парень в ужасе отшатнулся, миска выпала из рук.
- Ты че такой бледный? – испугался Семен. – Давай к медичке отведу.
- Не надо меня ни куда вести! - взвизгнул Леха. Вскочил, натягивая не досохшие портки. - Оставьте меня в покое!
Он мчался через лес к деревне, слезы горечи душили. Если парни расскажут о чудачествах председателю, тот не просто его закодирует, он запрет сына в психушку.
К вечеру Алексей был пьян практически до невменяемости. Решив зайти в деревенский клуб, у колхозного амбара наткнулся на Шуру-пастуха.
- О, Леха, сколько лет, сколько зим, – обрадовался Соленый, увидев торчащее из оттопыренного кармана горлышко бутылки. - А чё один? Без Семена гульбанишь?
- У Семы теперь другой товарищ, трезвенник Генка, – с обидой в голосе пробубнил Леха. – Будешь? – и протянул Шуре водку.
- Закорешились, значица? Ну да, ну, да. Помогал жеж крышу латать, – расплылся в улыбке пастух, забрав щедрый презент.
- Какую крышу? – моментально протрезвел Леха.
- Семкину, естессно, не мою же, – Шура сосредоточенно набулькал полный стакан. – Давеча видел, как они на Семкину крышу лезли. А, да ты в области был с председателем. Только вот чего я не пойму, Леха, – Соленый пытался сфокусировать взгляд. – Нахрена им нож мясницкий сдался, а? Крышу-то чем латают, тем более, если она шиферная?
Но Алексей последних слов пастуха уже не слышал: перед глазами стоял дед Павел.
