У павшей звезды нет наград, она уже герой.
Закат на кладбище весной необычайно прекрасен. Тонущие в полумраке кресты, словно прицелы, следят за покоем усопших душ. Шумят и покачиваются кроны деревьев. Куполом старого мавзолея отражается в мраморных плитах звездное небо.
Запах свежевырытых могил оттеняет аромат белых перерубленных корней. Медленно извивается в земляном отвале личинка майского жука, рассеченная лопатой. Краснооктябрьский погост алеет во всей своей красе. Руинами Карфагена зияют горы проржавевших оградок. Истлевшие венки взывают к памяти и любви.
«Любимой доченьке от папы и мамы», белые буквы дрожат на черном искореженном металле, зеленые цветы покрыты ржой.
Витёк, в далеком прошлом Виктор Могилевский; жил недалеко от свалки. Выкопанная землянка была укреплена по всем правилам безопасности на шахте. Подогнанные шпалы, отшлифованные умелыми руками дружка Генки, напоминали мореный дуб. Теперь, после его смерти, стены берлоги смахивали на товарища, укутавшись его темной, сбитой и прочной шкурой.
Виктор прикопал истерзанное нелегальными мигрантами тело друга в свежую могилку. Он видел на похоронах бедность владельцев последнего приюта и не ошибся. Такие раскапывать не будут.
Бомжевал Виктор четвертый год. Счастливое детство, школа и Качинское летное училище казались ему получасовым видением после бутылки метилового спирта. Золотая медаль десятилетки, олимпиады по физике, первые полеты и стрельбы оставили в душе глубокую незарастающую колею. Жизнь опустившегося мужчины крутилась вокруг воспоминаний, любовь и нежность которых покрылись коростой многолетнего запоя.
Беспробудное пьянство оставило на теле Могилевского свои отметины. Под черным одутловатым лицом, насквозь пропахшим дымом костра, томилось худое измученное тело. Живым местом на коже пестрели только родинки. Всё остальное пространство занимала сплошная ссадина.
Украденная в магазине бутылка Перцовки потела в ожидании хозяина, деля прохладную нишу с заляпанным граненым стаканом. Витя обшарил помойку, проведал народившихся у Найды щенят и поцеловал крест, установленный недавно повесившейся девочке. Собрав со свежего холмика печенья и конфеты, он направился к конечному пункту ежедневного ночного обхода.
Полная луна нравилась Могилевскому, как полные женщины. Ему казалось, что души толстушек, налитые добротой и лунным сиянием, ежеминутно изливали на спутников жизни томившую сердце любовь.
Выла собака, шуршали рваные вельветовые брюки, потрепанная кожаная куртка висела клочьями.
Памятник летчикам, погибшим в Афганистане, украшала списанная спарка МиГ-21УМ. Из сопла железной птицы, словно струя пламени, вылетала стальная балка. К бортовому номеру «21» кто-то из местных художников приписал «ася козел».