Змей и Ева. Часть 1

– Донн, дондилиндиндон-дон…– нежное, спокойно-мелодичное пенье арфы Браги Сладкоголосого словно бы окутывало сад, играло соками жизни в древесно-шершавых стволах, клеймёных Йера, её домашнею руной, руной Хранительницы Яблок, будило навстречу солнцу острые зелёные стрелы свежепроклюнувшихся ростков.

– Донн, дондилиндон-дон…– вскинув на плечи тяжёлую плетёную корзину, она не торопясь шла от дерева к дереву, и яблони-живицы склоняли перед ней свои упругие ветви, отборнейшими, румяно-наливными плодами скатываясь в протянутые ладони.

– …дон-дондилин… дэ-эунн! – плеснулось вдруг с недалёких холмов сорванным криком лопнувшей струны, – дэ-эун-дан!

Она отложила корзину в сторону. «Опять, о, норны всеведущие…»

– …кислое, — он показался из-за ближайшей яблони, с надкусанным паданцем, что прямо на глазах сморщивался и коричневел, обращаясь в малосъедобную гниль, — отвратная на вкус пища! И этим ты подчуешь нас каждый вечер, о, Благостная Идун?

– А ты опять рылся в паданцах моего сада, точно оголодавший медведь после зимовки, о, глупый, глупый Локи! – браниться с богом плутовства считалось в Асгарде довольно дурным тоном, а вот ответить шуткою на заковыристую шутку… – Как будто не знаешь, что яблоки-живы сладки только после моих рук. И разве я обделяла тебя когда-нибудь ими?

Выбрав из корзины самое красивое и крепкое яблоко, она протянула его Локи:

– Вот… И только попробуй найти в нем хотя бы капельку кислинки!

…Локи, сын Лаувейи, рыжеволосый ётун из пришлых, зачинщик скандалов и распрей, форменное бедствие Асгарда благополучного. Дагаз, руна Рагнарёка, змей, поглощающий себя самоё – огненно-алой татуировкой на правом предплечье, белёсые, неровно зажившие шрамы – стежками-швами по тонким, выцветшим губам. Колючие, злые огоньки в кошачье зелёных глазах. Плащ цвета запёкшейся крови, что волочился за ним по траве точно юркий лисиный хвост.

Локи-хаос, Локи-разрушитель, Локи-мятежный огонь Страны Великанов...

Она с трудом отвела глаза от краснокровавых складок, прожорливым пламенем лесного пожара стелившихся между ромашек и одуванчиков. «Великий Один, да что ему здесь нужно, в конце-то концов?»

– Что ж, признаю, что ошибался – плоды твоих живиц сладки как мёд, и восхитительно свежи, – он промокнул рукавом губы, блестяще-влажные от яблочного сока, – но всё же они не идут ни в какое сравнение с живами Золотых Яблонь моей северной родины...

– Ётунхейм? Ты снова потешаешься надо мною, Локи! Что хорошего способны породить эти бесплодно-каменные земли, добрую половину года покрытые снегами и льдом?

– Но ведь ты никогда не была там! Откуда ж тебе знать – лгу я, или говорю чистейшую правду? – рогатая руна Кеназ, огонь укрощённый, платиновая пряжка его дорожного плаща, сверкала, переливаясь на солнце бритвенно-острыми гранями, дразнила иззолоченным сиянием над кронами яблонь-живиц далёкой Страны Великанов. Древа огня воды, Золотые Яблони Ётунхейма, гнущиеся под тяжестью солнечнобоких плодов, в сравнении с которыми её садовые живы – всего лишь кислый неухоженный дичок...

– Твой Ётунхейм, по слухам, не очень-то жалует своих гостей, и ты знаешь, я никогда бы не решилась на путешествие туда…

– …не будь у тебя надёжного провожатого, верно? – край его накидки-плаща, тёмно-бурый от впитавшейся пыли, шершавой змеиною шкуркой царапнул по обнажённой лодыжке – ётун подошел к ней довольно близко. – Что, если я составлю тебе компанию в этом путешествии, прекраснейшая из асинь?

– Браги будет недоволен, если заметит мое отсутствие…

– О, я найду чем отвести глаза твоему беспокойному супругу! – узкие, бледные ладони бога плутовства взметнулись в воздух, точно в приветственном салюте, и зыбким мороком-обманкой, миражем, сотканным из ветра и солнечных лучей, перед Идун возникла… она сама, улыбчиво-спокойная, в венке из снежно-белых роз и с неизменной корзиною через плечо, до самых краев наполненной огненно-красными живами. – Никто не хватится тебя до вечера, а к тому времени мы уже успеем вернуться из Ётунхейма.

– Но как же мы…

– Асгард можно покинуть не только через сторожевые ворота.

– Но если…

– Они ничего не узнают, – меченые шрамами-швами уголки рта медленно поползли вниз, – ни Браги, ни Один, ни прочие асы. Я сохраню твою тайну, Идун, до того часа и дня, когда, напитавшись живительных вод Бруннакра, они пробьют себе дорогу из тёмных подземных недр – сияющие золотом ростки ётунхеймских яблонь, невиданный в этих краях урожай... Решайся же, Дающая Жизнь. Уверен, асы простят тебе эту… небольшую отлучку.

…За прочно сплетёнными бортами корзины-собирательницы места для ётунхеймских жив было еще предостаточно, и стряхивать на траву свежеотобранные плоды она не стала – жива к живе, красное к золотому…

– Я помогу тебе… позволишь? – какие-то неестественно жаркие, точно раскалившиеся от внутреннего огня кончики пальцев мягко скользнули по её запястью, оставляя на коже красновато-розовые следы. – Пойдем же наконец, у нас не так-то много времени!

– …донн, дондондилинь… – прощаясь, пели за холмом позолоченные струны, и солнце стояло высоко в зените, и небо было безоблачным, обещая приятную прогулку, и ивовая корзина в ее руке, бережно придерживаемая галантно-предупредительным кавалером, казалась необычайно лёгкой. По сочно-зелёным лугам, по цветущей земле Бруннакра плодоносящего он вёл её мимо сияющих мрамором стен асгардовских чертогов, мимо сторожевых ворот и островерхих башен бессменного дозора, туда, где на осыпающихся от времени плитах гибкие стебли дикого плюща сплетались прочнейшей лестницей-веревкой – прочь, за крепостные стены, за уютно-надёжные пределы Асгарда защищённого.

***

– Мёрзлая, точно снега Страны Инеистых Великанов! – опустившись на корточки, она опасливо попробовала ладонью прозрачно-ледяную воду. – Как же ты собираешься переправлять меня через Ивинг, Локи? Учти, я совершенно не умею плавать!

– Тебе и не понадобится это уменье. Держи, – свёрнутый вшестеро плащ-накидка, колючее шерстяное полотнище победно-красного цвета, точно скатерть, накрыл собою корзину и живы. – И это прибереги, – спутанные кожаными шнурками изящно-остроносые туфли отправились в корзину вслед за плащом.

…Он оказался неожиданно сильным, несмотря на своё далеко не богатырское сложение, и за то время, что нес её на руках вброд, по мелководью, ни разу не позволил себе передышки. Солнечные блики по воде – огненные искры из-под ободьев позолоченной колесницы Суль, мерно-убаюкивающий шорох волн, далёкие крики чаек – она едва не задремала, уткнувшись ему в плечо, в колкие, пахнущие дымом дорожного костра ярко-рыжие кудри своего провожатого...

– Вот мы и на месте, Идун, – резкий, дрожь выбивающий ветряный порыв, стылое дыхание Нордри, заставил её открыть глаза.

Иззубренные камни-валуны – осколки игрищ ётунхеймских троллей, узкая полоска галечного пляжа да тёмный еловый бор сплошной заград-стеною, местами подступающей прямо к воде – Ётунхейм, загадочная Страна Великанов, встречала гостей во всём своём мрачном великолепии.

«Там, за рекою Ивинг, за Каменными Горами…» – гранёный край руны-заколки точёным бритвенным остриём прошелся по скуле, и Идун машинально коснулась пореза, чувствуя, как сходится под пальцами рассечённая кожа, как подсыхают стягивающей коркой на щеке влажно-кровяные разводы. «За Каменными горами, за Железным Лесом…» Надёжно-крепкие объятия, живое, тёплое полукольцо, как-то внезапно разомкнулись, и она соскользнула на землю.

– Вот мы и на месте, – отвернувшись от нее, ётун торопливо обувался, рвал тонкие ремешки, не попадая сходу в застёжки-прорези, словно парус под начинающейся бурей огненно-рдяным крылом бился за плечами его небрежно накинутый плащ. – Надеюсь, что тебе понравится в Ётунхейме, Идун. Понравится настолько, что ты сама не захочешь отсюда…

Точно стремительный ураган пронёсся по верхушкам елей, чёрная разлапистая тень косматой грозовою тучей накрыла солнце – гигантский орёл, огненные факелы-глаза, когти – остронаточенные ятаганы, со свистом рассекая воздух, пикировал на них прямо с небес.

***

Точно стремительный ураган пронёсся по верхушкам елей, чёрная разлапистая тень косматой грозовою тучей накрыла солнце – гигантский орёл, огненные факелы-глаза, когти – остронаточенные ятаганы, со свистом рассекая воздух, пикировал на них прямо с небес.

… Сын ведьмы Лаувейи, ведьмак по крови и духу, он почуял неладное уже давно, ещё до того, как «Один, да оно, похоже, отсырело!» Ньёрд отложил в сторону ставшее вдруг бесполезным огниво, ещё до того, как посохом очертив вокруг неразгорающегося костра Кеназ, Отец Богов произнёс первый огонь высекающий гальдр, ещё до того, как ярко-алые язычки пламени, сорвавшиеся с его ладоней, бесшумно истаяли в охапкою сваленных под вертелом еловых ветвях.

Магия, тёмная нифльхеймская волшба, ледяное дыхание Исы, руны зимы – он ощущал её лёгкими иголочными покалываниями в кончиках пальцев, бледно-голубыми огоньками, рассеянными в воздухе, мерцала она вокруг них…

«Одолеть мага способен только другой, более опытный и удачливый маг. Ньёрд, точно преданный хозяину хускарл, схватившийся за меч – норны всеведущие, как же он всё-таки смешон!»

– Я – Тиаци, сын Снёра-Оборотня, хозяин нифльхеймских угодий, земли, на которой вы столь безуспешно пытаетесь сейчас разжечь огонь, – проскрежетал орёл, грузно приземляясь на остробокий валун, немедленно покрывшийся бледной инеистой коркой. – И вправе требовать с вас, незваных гостей Нифльхейма, достойной пошлины, положенной мне платы за ваше пребывание здесь.

– И каков же будет размер этой пошлины? – Один вел речь уверенно и спокойно, точно председательствующий на домашнем тинге, за стенами асгардовских чертогов, под узелками-оберегами Этель, руны-защитницы. – Тиаци Снёрсон, мы всего лишь небогатые странники, и вряд ли сможем предложить столь высокородному турсу достойное его вознаграждение. Впрочем, мы с удовольствием разделили бы с тобой нашу скромную трапезу, вот только есть мясо сырьём…

Лишенный сковывающего влияния Исы, костер вспыхнул с первой же искры, с первым же ударом огнива полыхнул так, что Ньёрд едва успел убрать от огня полы своей дорожной накидки.

– Признаться, мне по нраву такая щедрость, о, путники, не называющие своих имён!

Аппетит у нифльхеймца оказался отменным, жирные, вкусно пахнущие шматы полупрожаренной баранины один за другим исчезали в гигантском клюве не в меру прожорливого едока – лопатки, постная грудинка, сочная филейная часть…

Тяжело взмахивая крыльями, насытившийся Тиаци опустился на траву неподалеку от костра. Должно быть, всё происходящее казалось турсу удивительно забавным – белеющий обглоданными костями остов над полузатушенным кострищем, Ньёрд, остронаточенным клинком выковыривающий в миски жилы и требуху, Один, с посохом в руке по-старчески сгорбившийся на застеленном шкурою камне…

– Наш дорогой хозяин, судя по всему, путает уступчивость со слабостью, а нежелание ссоры – со вседозволенностью, – Один смотрел на него в упор своим единственным глазом, и Ос, ветвистая руна асов над незрячей глазницей, руна ветра, руна снятия оков, точно кинжальная рана полыхала огнём на изжелта-бледной коже Бога Странников. – Покажем же ему, брат, как он, однако, ошибается!

…Даже расслабляющая послеобеденная сытость не сделала Тиаци беспечным и неловким – первый же удар Дагаз, руны разрушения, с маху пущенной прямо в необъятных размеров крыло, был отбит, и довольно таки успешно. Иса выстояла и против второго удара, и лишь на третьем, в радужном перекрестье магических молний, в осыпающихся снегом бледно-сиреневых огнях, дрогнула, пошла трещинами, словно лёд на весенней реке, несокрушимая защита, тайное магическое искусство Гримтурсенов, в коем они всегда, испокон веков, проигрывали ётунхеймским чародеям.

Теперь дело оставалось за малым – обездвиживающий гальдр, и с Тиаци можно будет управиться простым мечом, даже неискушенный в магии Ньёрд – пожалуй, стоит оставить ему эту небольшую забаву…

Всё произошло как-то чересчур быстро, раньше, чем он успел что-либо понять, раньше, чем смог среагировать Ньёрд или Один – тяжелый, оглушающий удар по затылку, когти, стальными крючьями вонзившиеся в плечи, земля, стремительно убегающая из-под ног…

Над тёмными верхушками елей, над ясно-прозрачными водами нифльхеймского фьорда, над каменными пиками гор Страны Инеистых Великанов нёс его Тиаци-оборотень – в сияющий вечными льдами Снёрборг, владения грозного повелителя северных бурь.

***

– Я узнал тебя сразу, бог плутовства, коварнейший из асов, по этой метке, – обжигающее холодом стальное остриё небрежно коснулось Дагаз – выцветшей, обессиленной, крест-накрест перечеркнутой кровавыми полосами Исы, – и по твоим спутникам – одноглазому старикану, меченому Осом, и вану, с мечом в руках отиравшемуся рядом с ним. Твое запирательство сейчас просто смешно.

Скрипя моржовыми унтами, Тиаци-оборотень, Тиаци-великан, принявший свой человеческий облик, неторопливо прошелся по залу.

– Впрочем, ты можешь и дальше продолжать разыгрывать из себя дурачка, неважно – рано или поздно я всё равно заставлю тебя говорить – месяц-другой в моих подземных казематах, без пищи и воды, по пояс вмороженным в ледяную глыбу…  Да, и сильно сомневаюсь, что твои спутники отправятся тебя выручать – по слухам, ты успел доставить асам немало неприятностей, и они будут только рады твоему внезапному исчезновению!

– Хорошо, я тот, кем ты меня признал, хитрейший из Гримтурсенов. Что ты желаешь от меня в обмен на мою свободу? – да, этот турс оказался куда как сообразительнее своих недалёких собратьев, но Урд ясноводный, что такого запредельного он мог потребовать сейчас от него, пленного соратника по чародейскому искусству? Символические ключи от крепости Асгард? Голову Одина на серебряном блюде?

– Идун, – красные мясистые губы разъехались в торжествующей ухмылке, – вашу Хранительницу Яблок, главную берегиню Асгарда, Подательницу Жизни, Смерть Отгоняющую... Сокровище, надёжно упрятанное за крепостными стенами вашей неприступной твердыни. Надеюсь, ты достаточно ловок, чтобы благополучно вывести её… за их пределы?

***

– «…сокровище, надёжно упрятанное за крепостными стенами вашей неприступной твердыни. Надеюсь, ты достаточно ловок, чтобы благополучно вывести её… за их пределы?» Я вынужден был поклясться собственным именем, что сделаю это… О, норны всезнающие, откуда же столько негодования? Можно подумать, что вы, благородные асы, оказавшись на моем месте, повели бы себя совсем по-другому!

– И у тебя ещё хватает наглости называть нас трусами! – Ур, драчливые турьи рога, бледно-золотистая руна-оберег на мощном запястье Тора, краснела опасной краскою гнева – бог-громовик с превеликим трудом сдерживал себя. – Корень Иггдрасиля, да ты должен был молчать, молчать или сражаться с ним, как подобает настоящему воину, а вместо этого ты предал нас!

– Признаться, в его ситуации это был наилучший выход из положения, – Один, спокойно-молчаливый среди шумящего тинга, поднял посох, призывая собравшихся к тишине. – Сгинуть в нифльхеймских подземельях, выдержав все положенные пытки или пасть в неравной схватке от руки турса-чародея – красивый и благородный поступок, не спорю, и убежден, что ты, Тор, оказавшись на его месте, повёл бы себя именно так, но что дала бы Асгарду эта смерть?

– А что дало Асгарду предательство этого ётунхеймского варга? – Мьёльнир негодующе дрогнул под пальцами истребителя великанов. – С сегодняшнего дня мы лишены надёжной защиты, мы, точно жители Митгарда, обречены на бесконечные болезни, старость и смерть, и вирд милосердный, если она приключится с нами в бою!

…Тягостная, давящая тишина, взгляды-копья, сочащиеся ненавистью и презреньем – всё происходящее живо напомнило ему ётунхеймский тинг пятнадцатизимней давности, тот самый, на котором решалась некогда его судьба, и приговор был единогласным – изгнание. Во всем Ётунхейме не нашлось тогда никого, кто поднял бы свой голос в защиту Локи Лаувейсона. Бюлейст, Хельблинди – единокровные братья предпочли молчать и не вмешиваться – родич, позорящий свою семью недостойным мужчины практикованием сейдра, своекорыстием навлёкший на род неисчислимые беды – его слишком боялись, чтобы предать на месте незамедлительной казни, поэтому – «три ночи на то, чтоб навсегда покинуть пределы Ётунхейма!», и он уходил налегке, так толком и не попрощавшись с Сигюн и сыновьями. Нари, темноволосый, как его мать, Нарви, с рыжинкой, в отца – время в Ётунхейме летит быстрее, чем за отгороженном крепостными стенами городом Асов, оставленные им сыновья успели вырасти и возмужать, Сигюн… Сигюн, должно быть, давно уже замужем за другим и думать-то про него, наверное, забыла…

– Случившееся еще не поздно исправить, – Винн, руна-подательница благ, руна исполнения желаний, алым шёлком впечатанная в тулью остроконечной шляпы Отца Богов, качнулась, точно согласительно кивая, – и цена твоего… прощения, Локи – Идун, благополучно возвращённая своему саду и всем нам. Как любят говорить в Митгарде, ты заварил эту кашу – тебе её и расхлёбывать. В одиночку.

***

Один и в самом деле не выделил ему ни единого аса в помощники-провожатые – не хотел понапрасну рисковать жизнями дорогих его сердцу соратников, или же попросту, из принципа и упрямства, желая раз и навсегда проучить самонадеянного выскочку – всё это уже не имело никакого значенья, равно как и тот, полузабытый ётунхеймский тинг, равно как и недавнее желание асов предать его новому суду. Очередное маленькое (или не очень, это уж как посмотреть) испытание, которое подкидывал ему вирд – тот ещё любитель затейливых шуток, очередное препятствие, которое он готовился преодолеть играючи, как всегда… Порядок, правила, статичность – смертная скука, он вяз в ней, как муха в паутине, ниспровергатель основ, нарушающий равновесие, бог-бунтарь, с рождения клейменый змеиной руною Дагаз, руной вечного беспокойства и перемен.

…Сброшенная наземь одежда. Остроклювая Эваз, руна оборотничества, руна восьминогого Слейпнира – тёмной венозною кровью на беломраморных плитах. Гальдр-заклинание, короткая молниевая вспышка – и мир вокруг меняется, цветёт невидимой человеческому глазу палитрою красок, звуки становятся острее и резче, от разом накатившего чувства голода кружится голова и сердце колотится судорожно и часто.

Багровое предзакатное солнце – зыбкий, мерцающий свет островных маяков, небо – сотни дорожек и троп по-над пенными облачными холмами, север, юг, запад и восток, попутного ветра в крыло…

Когтями оттолкнувшись от гладко-каменного пола, он неуклюже поднялся в воздух, не торопясь покружил по комнате, приноравливаясь к новому телу – Локи-оборотень, бог плутовства в неузнаваемом соколином обличье – серой беззвучною тенью скользнул сквозь распахнутое настежь окно – в холод и надвигающуюся ночь, в бесконечно долгие рёсты пути к северному Снёрборгу, покрытым нетающими снегами владениям нифльхеймского великана-чародея.

Похожие статьи:

Рассказы → Lokka Táttur

Рассказы → Ожерелье цвергов

Рассказы → Каменная сказка, или Сага о последних временах

Рассказы → Ржавчина

Рассказы → Völuspá