I
Поезд пришел под вечер, утопая в клубах пара и поднятой пыли. Прибывшие, торопясь и спотыкаясь друг о друга, посыпались из вагонов на куцую станционную платформу, как горох из прорехи в мешке: переселенцы со скарбом; миссионеры-пресвитерианцы с Восточного побережья; джентльмены неопределенного рода деятельности, а попросту бродяги всех мастей; вечно озабоченные мамаши с детьми в сопровождении глав семейств, раздувающихся от чувства собственной важности и прочие любители острых ощущений и зрелищ. Ну и, конечно же, главные участники предстоящего действа: стрелки, обвешанные патронами и револьверами, как рождественская ёлка игрушками.
Двое вышли почти последними. Высокий, уже немолодой джентльмен с седой, но ещё густой шевелюрой, в темно-сером дорожном сюртуке и черном цилиндре, держал в левой руке темно-коричневый кожаный саквояж. Спустившись с подножки первым, он подал руку очаровательной молодой женщине, одетой в элегантное синее платье и модную шляпку. Девушка, несмотря на каблуки и головной убор, была намного ниже своего спутника, едва доставая ему до плеча, телосложение имела изящное и хрупкое, так что её можно было назвать даже миниатюрной. А смазливое кукольное личико задерживало на себе не один откровенный мужской взгляд. Вслед за девушкой слуга тащил объемный клетчатый чемодан.
— Вот, Эльма, — несколько картинно, с видом заправского гида произнес джентльмен, широким приглашающим жестом указывая на город, куда они прибыли, словно на некое личное достижение, — это и есть знаменитый Стоячий Камень, где происходит ежегодная игра «Золотая подкова».
Но судя по лицу девушки, конечный пункт их путешествия не произвел на неё должного впечатления. По-детски надув губки, она капризно ответила:
— И ради этой дыры мы столько часов тряслись в самом ужасном на свете поезде и с самой ужасной на свете публикой, какой только можно себе представить?! Дорогой профессор, от разочарования я готова сесть на ваш замечательный саквояж и разрыдаться!
«Как же она хороша, чертовка, когда злится!» — подумал профессор Дикус, разглядывая её во время этой тирады. Он почувствовал, как низ живота буквально скрутило от жгучего желания. «Как безумно хороша и желанна! Боже, спаси мою душу грешную — это сильнее меня!» В такие моменты он обычно спешил удалиться. Дома от его животной похоти доставалось верной служанке Дженни, воспитывавшей от него двоих вполне некрасивых ребятишек, которых профессор никогда не видел и не хотел видеть. А вот в поезде ему приходилось пробираться в конец вагона в неудобный и жутко загаженный туалет и там на хлипких стенках оставлять брызги своей безумной страсти.
«Выдержу ли я это?» — спрашивал он сам себя. «Но назад пути нет, мосты сожжены. А Стю мне поможет». Между тем вслух сказал тоном успокаивающего родителя:
— Ну что вы, милая! Это только с виду такое ужасное место! Нет повода расстраиваться, мы сейчас поедем в гостиницу – здесь есть гостиница! — там вы примете ванну и отдохнете. Сама Игра начнется только завтра. А я пока вам расскажу о ней.
Хоть город был и не большой, но в дни проведения Игры для солидных пассажиров подавали экипажи, в один из которых и сели профессор со своей спутницей.
— Ну вот, — продолжил Дикус, когда распорядился по поводу гостиницы. – Игра зародилась и до сих пор проходит в местном салуне «Золотая подкова», поэтому и саму игру тоже называют так — «Золотая подкова». Благодаря ей город известен теперь по всей стране и раз в год испытывает просто нашествие любителей меткой стрельбы. Что, кстати способствует развитию здесь гостиничного бизнеса, транспорта, а также привлекает новых поселенцев. Одним словом, город растет. Чтобы не утомлять вас, Эльма, подробностями, скажу только, что суть Игры сводится к тому, что стрелки загоняют на специальном поле металлический шар диаметром два дюйма в лунку, ограниченную подковой. Кстати, действительно золотой. Хитрость в том, чтобы не просто это сделать, а сделать с максимальным количеством выстрелов, не давая шару остановиться. Для этого игроки стремятся попасть в самый край шара, чтобы создать рикошет под определенным углом и…
— Ах, Фрэнсис, оставьте — я уже всё поняла! Зачем говорить так долго и сложно! Скажите лучше, вы распорядились по поводу моего багажа?
— Да, конечно! Он будет ждать нас в гостинице!
— Хорошо бы!
«Эта женщина сводит меня с ума! Эх, Стю, Стю Сатклиф! Стюарт Реджинальд Сатклиф! В какой же роковой час ты встретил эту капризную суку, и в какой не менее роковой момент познакомил её со мной? А ведь когда мы с тобой познакомились, ничто даже не намекало на подобное развитие событий…»
II
— Спасибо, профессор, спасибо! Я вас не подведу, я оправдаю ваше доверие! – совсем ещё юный Стюарт Сатклиф, высокий стройный брюнет с длинными вьющимися волосами, которые так забавно тряслись, когда он смеялся, просто не верил своему счастью – сам профессор Дикус предложил ему остаться на кафедре после окончания университета и работать вместе с ним.
— Надеюсь на вас, молодой человек, надеюсь! Уж постарайтесь! — несколько вальяжно ответил профессор. — Не скрою, редко кому в вашем возрасте выпадает такой шанс. И это без ложной скромности. Отныне вы будете трудиться на самом острие современной науки!
Стюарт Реджинальд Сатклиф просто светился от счастья и гордости. Так может чувствовать себя человек только в молодости, когда любые преграды на пути к поставленной цели делают её лишь более желанной. Профессор же задумчиво, словно продолжая заниматься обыденным делом, подошел к длинному железному столу, на котором лицом вверх лежало человеческое тело. Двумя руками он осторожно снял верхнюю часть черепной коробки, которая вопреки ожиданиям Стю оказалась пустой. Рядом на предметном столике в глубокой каучуковой миске плавал овальный предмет телесного цвета. Дикус внимательно осмотрел внутреннюю поверхность черепа, потом взглянул на своего новоиспеченного помощника.
— Что есть человек разумный, друг мой? – испытующе спросил он.
— Человек разумный, вид рода Люди, из семейства Гоминид, — уверенно ответил Сатклиф. – Единственный живущий в настоящее время…
— Да, да, так написано в учебнике. — кивнул профессор. – Но известно ли вам, что человек разумный — это в первую очередь сам разум, а точнее, мозг, биологическое «серое вещество», а тело всего лишь сосуд? Сосуд, без главного содержимого становящийся никчёмной оболочкой?
— Догадываюсь, сэр!
— А почему нельзя взять мозг человека, к примеру, мой, и пересадить его в другое тело?
— Не позволяет уникальная синхронность клеточных импульсов мозга и тела, открытых вами, профессор, — демонстрировал Стю свою осведомленность в вопросах современной науки.
— Именно, именно!
Яркий свет над столом стал помигивать и постепенно тускнеть.
— Стюарт, будь добр, добавь света - покрути немного эту динамо-машину, не люблю работать впотьмах, — попросил профессор. – У нас тут, как видишь, практически полная автономия.
Тот взялся за рукоятку большой, по сути, «лейденской банки» и начал медленно вращать. Раздались частые сухие щелчки, и лампочка снова ярко вспыхнула.
Профессор оставил мертвое тело и подошел к макету человеческого головного мозга, что располагался на рабочем столе у дальней стенки лаборатории. Мельчайшие детали — выступы, извилины и углубления отчетливо виднелись на раскрашенном материале.
— Человеческий головной мозг — церебрум, энцефалон — есть уникальный по своему строению орган, он подобен дереву. Посмотри на эти нервные отростки, как их много! Разве не похожи они на корни растения, которое питается от земли, черпая из нее необходимые вещества, как мозг из тела? При этом разве наши глаза, уши, нос, пальцы, язык не питаются окружающей средой и заложенной в ней информацией, как листья солнечным светом и воздухом? Мозг, как и дерево, можно пересадить в другую почву, нужно лишь создать условия, обеспечить его необходимым питанием. И нет никакой разницы — синтетической пищей или созданной природой. Единственная загвоздка в том, чтоб воссоздать эту уникальную импульсную синхронность. Над этим мы и будем работать!
Так прошли несколько лет. Дикус замечательно сработался со своим молодым учеником и помощником. Впрочем, их отношения были скорее товарищескими, где профессор просто играл роль старшего. Сатклиф же профессионально очень быстро вырос. Спустя год он уже не хуже мэтра разбирался в микроскопических нейронно-синоптических связях и мог работать со скальпелем чуть не с закрытыми глазами. А его рвению в работе профессор мог бы позавидовать и в лучшие свои годы.При этом идеи из Стюарта били фонтаном, словно из прорвавшегося гейзера – порой, казалось, абсурдные, но всегда смелые и революционные. Благодаря этим идеям, умело направляемым опытной профессорской рукой, они добивались невероятных результатов. При этом Дикус со спокойной совестью считал их вполне своими собственными, оставляя Сатклифу почетный статус помощника.
Стюарта это, казалось, не сильно волновало – молодость брала своё, он вовсе не был книжным червём и монахом. А больше всего профессору досаждала его страсть к огнестрельному оружию и стрельбе. Тот не упускал случая поохотиться или просто пострелять по мишеням где-нибудь на природе, порой по несколько дней кряду не появляясь в лаборатории. А раз в год он на целую неделю срывался куда-то на Запад на Игру, о которой говорил лишь в восторженных тонах. В такие дни работа в лаборатории у профессора не особо ладилась, научный процесс замирал, словно в анабиозе. Дикус злился на своего взбалмошного помощника.
«Время путешественников, авантюристов и дуэлей кончается. Наступает время великих научных открытий, торжества цивилизации и прогресса!» — всякий раз повторял он, едва Сатклиф переступал порог лаборатории после очередной отлучки. – «Ты тратишь время и силы на совершенно бесперспективные занятия!» На что Стюард весело отвечал: «Профессор, вы совершенно правы, но мне необходимо временами отвлечься, так мне лучше думается. К тому же это у меня в крови. Ещё мой дед был отличным стрелком. Да и отец — охотник от Бога. А с современными револьверами я их просто заткну за пояс!»
Профессор лишь хмурился и сокрушенно пожимал плечами.
Однажды ночью Дикус долго не мог сомкнуть глаз. Сперва, чтобы как-то выплеснуть клокотавшие в нём ярость и досаду, он позвал Дженни, но это не помогло. Настолько не помогло, что он был вынужден выгнать её из своей постели.
«Самодовольный петух, мальчишка!» — не унимался Дикус, снова и снова прокручивая в голове события прошедшего вечера.
— Браво, браво! — кричали и аплодировали восторженные гости, пришедшие на демонстрацию.
Ведущие ученые, заинтересованные господа в шикарных смокингах и их очаровательные спутницы – все смотрели на кронштейн в центре зала, который, казалось, был опутан паутиной проводов и трубочек. Два зажима держали мозг крупного примата, который был центром всей этой паутины, а рядом, на невысокой треноге был зажат фрагмент человеческой руки от кисти до локтя, и кисть двигалась, сжимая–разжимая пальцы!
Профессор вне себя от гордости, с важным и довольным видом ходил среди гостей и с напускным спокойствием принимал сыпавшиеся на него поздравления и восторги.
— Профессор использовал паровой возбудитель, — услышал он веселый голос своего напарника в одной из спонтанно образовывавшихся кучек людей.- Но это не позволяло проводить замеры частоты необходимой точности!
Дикус напрягся и стал весь внимание.
— Я заменил паровой контур электрическим, использовал химические примеси, которые увеличили пропускную способность и — вуаля, мы впервые смогли обмануть мозг и заставили его работать так же стабильно, как в природной оболочке.
— Да, ваши работы с профессором впечатляют! А правда, что можно заблокировать старые воспоминания и внести новые? Простите, я успел услышать лишь окончание вашей беседы.
— Конечно! — засмеялся Сатклиф. – Мы представляем это так: нужно лишь перекрыть необходимые каналы, давая им ровно столько питания, сколько необходимо участку мозга для поддержания жизни. Пока это теория, но теория очень недалекого будущего!
«Болтливый юнец!» — негодовал Дикус.
В голове роились разные мысли, не давая уснуть и заставляя подозревать своего помощника в разных коварностях и подлостях, творимых за спиной профессора. Но главное, что повергло его в шок и ужас — это осознание всей степени своей зависимости от Стюарта на научном поприще. Он припомнил все свои простои и муки творчества во времена отлучек Сатклифа. Чувство, что ситуация может в любой момент выйти из-под контроля, не покидало его с тех пор и злило ещё больше.
А потом случился тот день.
Он начался для Френсиса Дикуса вполне обычно – с легкого завтрака, тряске в паромобиле к лаборатории и неспешного приготовления к работе. Стюарт накануне вечером как-то загадочно отмалчивался и вскользь намекнул профессору, что может сегодня задержаться. «Шерше ля фам» Дикус распознал сразу. «Не увлекайся там сильно. Нам осталось совсем чуть-чуть, думаю, через пару недель мы сможем разговаривать с этим Стрелком Джо» — сказал профессор при прощании.
Он как раз готовился к предстоящей работе, как услышал в прихожей звук открываемой двери, и помещение наполнилось приятным женским щебетанием и смехом, которым вторил довольный басок Сатклифа. Это напоминало нежные переливы скрипки, поддерживаемые уверенными аккордами гитары.
— Как интересно! – воскликнул женский голос. «Видимо, осматривается», — представил себе Дикус.
Он еще не видел её, но именно тогда тембр её голоса впервые вызвал у него содрогания всего существа. Ему вдруг безумно захотелось произвести на нее впечатление. Профессор бросил быстрый взгляд на своё отражение в реторте, увиденным остался доволен, после чего замер в картинной позе возле стола.
Она вошла, её звали Эльма и Френсису Дикусу показалось, что в комнате сверкнула молния: он влюбился мгновенно и до беспамятства. И ещё он понял, что Стю отныне превратился в его злейшего врага.
После этого события закружились в каком-то безумном дьявольском вихре, остановить который Дикус был уже не в силах. Сперва он вынашивал планы убийства Стю, но ситуация разрешилась сама собой: увлеченный перспективами использования электричества, Сатклиф не вовремя замкнул контур высокого напряжения. Сердце парня не выдержало. Увидев бездыханное тело своего напарника-соперника, Дикус испытал гамму чувств: радость и облегчение от того, что провидение выполнило за него всю черную работу, а также злость и разочарование, что величайшая работа современности, над которой они со Стю корпели всё это время, работа, которая должна была прославить их в веках, осталась незаконченной. Конечно, общее направление профессору было ясно, но без поддержки и энтузиазма Сатклифа он чувствовал себя неуверенно. И тут ему пришла в голову простая и оттого гениальная идея. Не зря ведь они столько работали над тем, чтобы иметь возможность сохранить человеческую сущность, его разум, даже если тело грозится погибнуть! Вот и случай подвернулся: есть мозг гениального ученого, и есть тело отличного стрелка. Дальнейший расклад пришел в процессе работы. Дикусу вовсе не улыбалось полное воскрешение своего соперника, поэтому пригодились их разработки по блокированию памяти. Но ведь и Эльму ещё надо было завоевать! И тогда у него родился план. Обдумывая его, он шептал: «Нет, Стю, это ещё не конец. Ты мне ещё послужишь!»
III
Стрелок появился утром, едва ли не с первыми лучами солнца, прожектором ударившего ему в спину на пороге салуна «Золотая подкова». Немногочисленные вчерашние посетители кемарили за столиками или готовились покинуть заведение, опрокидывая в глотку остатки виски, чтобы успеть выспаться перед Игрой. Глядя на освещенный солнцем силуэт, Барри, держатель заведения, даже не смог бы определить рост вошедшего, пока тот не появился на пороге. Но вот он вошел в тень под настилом второго этажа, и силуэт его наполнился густым сумраком и ощутимой угрозой. Барри даже непроизвольно положил левую руку на рукоятку кольта, всегда лежащего за стойкой, чтобы не тратить время на эффектные трюки с выхватыванием оружия из кобуры – направленный на посетителя ствол давал бармену беспроигрышную фору в случае неразрешимого другим способом конфликта. Но тот остановился за несколько шагов от стойки, нарочито медленно поднёс руку к краю шляпы, коснулся его кончиками пальцев и спросил: «Здесь будет проходить Игра?»
Барри сразу расслабился:
— Здесь, здесь, мистер! Времени ещё много, так что – не желаете ли промочить горло после дальней дороги?
— Да. Желаю. – Незнакомец говорил неторопливо, делая паузы. – Виски.
— Собираетесь участвовать? Как зовут? Мне чтобы объявить вас, – спросил бармен, вытерев низкий пузатый стакан и плеснув в него порцию. Он поставил посуду с напитком на стойку, но не торопился отправить её посетителю, уже подошедшему к стойке вплотную, словно от его ответа зависело, получит он виски или нет. Теперь можно было рассмотреть его: уверенные, крупные черты лица, трехдневная щетина, светлые волосы, пронзительные глаза — серые с неуловимой ниткой жидкого золота.
— Собираюсь. Джо. – Также неторопливо ответил стрелок и поймал пущенный ему по отполированной поверхности стойки стакан.
«Однако, его не назовёшь разговорчивым», подумал Барри и занялся своими обычными обязанностями, не обращая больше внимания на пришельца — в салуне шли последние приготовления. Барри с помощниками принесли несколько дополнительных столов, а повару на кухне в помощь были направлены две официантки. Сама игра проходила на большом открытом участке за салуном, где тоже почти всё было готово – площадь выровнена, лунка вырыта. По краям поля с двух боковых сторон располагались зрители, отделенные от поля и защищенные от случайных пуль и рикошетов толстыми деревянными бортами. Почти, потому что Барри в самый последний момент выносил и укреплял на поле золотую подкову. Она же доставалась победителю в награду.
Народ стал собираться к полудню. Появились и профессор с Эльмой. Первым в салун вошел Дикус, огляделся, увидел Джо и обрадовался:
— Здравствуй, Джо!
— Здравствуй, Фрэнки.
Дикус обернулся к своей спутнице:
— Эльма, это Джо! Тот самый, о котором я тебе говорил!
Девушка взволнованно подошла к Джо, протянула руку, глядя на него во все глаза, как будто хотела увидеть в нём что-то особенное:
— Эльма.
— Джо.
Они ещё несколько тягостных мгновений постояли друг против друга, пока профессор не утащил её к столику:
— Пойдемте, дорогая, Джо нужно сосредоточиться перед игрой.
Он проводил её к столику, сам вернулся к Джо, о чём-то поговорил с ним несколько минут и, наконец, сел рядом с Эльмой.
— Вот, дорогая Эльма, Джо и есть наша со Стю последняя работа. Вы же знаете, как Стю любил эту игру – каждый год рвался сюда. Очень надеюсь, что Джо не посрамит своего создателя – он стреляет как Бог. Впрочем, вы сами в этом убедитесь.
И началась Игра. Стрелки гоняли шар по полю, вызывая восторг и одобрение у зрителей своими точно рассчитанными выстрелами. И были свои лидеры, эдакие калифы на час, сменявшие друг друга – один даже умудрился растянуть удовольствие на двенадцать выстрелов, паля из двух револьверов сразу. Но всё кончилось, когда вышел Джо. Он сначала тоже вытащил две свои большие пушки и методично расстрелял их, словно передавая шар от выстрела к выстрелу. Потом, когда кончились патроны, молниеносными движениями убрал пистолеты в кобуры, отстегнул и бросил пояс, на котором они висели, распахнул кожаные боковины на своих широких штанах. Под ними оказались ещё два револьвера, которые он также хладнокровно расстрелял, загнав последней пулей шар в лунку. Когда звук выстрелов стих, над полем повисла тишина. А затем грохнул взрыв оваций.
Никто даже не пытался оспорить результат Джо. Барри вручил ему приз:
— Держи, сынок! Ты её заслужил. Можешь продать, а можешь оставить на память. Во всяком случае, здесь этот день запомнят надолго. Такого ещё никто не делал! И, думаю, не сделает!
Эльма была очень довольна. Она хлопала в ладоши и даже попыталась чмокнуть его в щёчку, чем сильно смутила неразговорчивого стрелка. До глубокого вечера народ остался обсуждать события этого дня, обильно запивая обсуждение горячительным. И было что обсудить – впервые Игра закончилась за один день. Как сказал один из завсегдатаев, «даже не начавшись».
К ночи народ стал расходиться, давно ушли и профессор с Эльмой. Один из немногих оставшихся, Джо сидел за столиком и потягивал виски. Вдруг на пороге возник Дикус. Он подошел к Джо и проникновенным голосом произнёс:
— Джо, пойдем, подышим свежим воздухом.
Джо поднялся, и они вышли. Завернули за угол салуна, прошли поле для игры и углубились в заросли. Профессор шел чуть впереди. Наконец, выйдя на более открытое место, он остановился и повернулся к своему спутнику:
— Ну что, Джо, ты прекрасно сыграл свою роль! Уделал всех этих стрелков, как сборище мальчишек с рогатками! Пришло время с тобой расстаться. Но сначала… Ты вспомнишь всё!
Дикус хлопнул стрелка по плечу несколько раз в специальных местах и с удовольствием наблюдал, как в глазах Джо возникло беспокойство, а потом его зрачки расширились от ужаса. Профессор сделал шаг назад и поднял свой «бульдог», нацелив его в лоб Джо-Стю.
— Вижу, ты всё вспомнил! А я скажу тебе больше – скоро и Эльма станет моей. А ты сегодня очень сильно помог мне в этом!
Дикус упивался своим триумфом, глядя на смену эмоций в глазах своего бывшего напарника. И в этот момент за спиной у него явственно раздался звук взводимого курка. Ухмылка как-то беспомощно застыла на его лице, неуловимо превратившись в гримасу. Не опуская оружия, он быстро повернулся и уткнулся взглядом сначала в дуло миниатюрного дамского пистолета, а затем и в черную пропасть глаз Эльмы. Такой он ещё никогда её не видел:
— О, Фрэнсис Теодор Дикус! Если бы ты знал, как это тяжело – постоянно изображать стервозную дуру! Но, право, оно того стоило!
Профессор повернул голову обратно и увидел, что Стю уже ушел с линии огня и держит его под прицелом двух своих огромных «смит-вессонов»:
— Опусти револьвер, Фрэнки, не советую состязаться в стрельбе со мной!
Дикус бессильно разжал руку, и револьвер крутанулся на указательном пальце, уткнувшись дулом в землю. Стю убрал один свой пистолет в кобуру, медленно подошел к профессору и забрал его оружие. Потом вернул на место взведенный курок и забросил «бульдог» в заросли.
Ступая боком, убрал и второй револьвер, подошел к Эльме и обнял её одной рукой.
— Я ведь сразу заподозрила неладное, когда ты сказал мне, что Стюарт умер после того несчастного случая. А этот спектакль с его «похоронами»?! Твои крокодиловы слезы над гробом?! Но тебе, Дикус, и этого показалось мало, ты решил мне продемонстрировать «последнюю работу Стюарта», которую ты, конечно же, «довёл до конца»! Право, сколько извращенной подлости я вытерпела от тебя за это время! С каким удовольствием я влеплю тебе пулю в лоб!
— Не убивай его, Эльма, — проговорил вдруг Стю. – Всё-таки он спас мне жизнь.
Он медленно забрал её пистолет. Обнял чуть крепче и посмотрел на профессора:
— Знаешь, Фрэнки, возвращайся в Нью-Йорк, к Дженни и её ребятишкам. И постарайся сделать так, чтобы они полюбили тебя. Ты ведь совсем не плохой человек.
Двое уходили в розовеющий рассвет. Профессор Дикус смотрел им вслед и испытывал жгучее желание кинуться на поиски своего револьвера, чтобы выпустить весь барабан вслед этой паре, сумевшей обвести его вокруг пальца. Но вместе с тем, он чувствовал, как в нем поднимается какое-то новое чувство, в котором он ещё не мог разобраться, которого не мог понять. Ему вдруг стало очень легко на душе, будто огромная тяжесть свалилась с его плеч. А ещё он чувствовал гордость за свое самое главное творение в жизни – возрожденного Стюарта Сатклифа. И пусть весь остальной мир об этом никогда не узнает. Пусть.
