И сошли с небес воды

...разверзлись хляби небесные...

Выйдя из метро, Горский зашагал вдоль Профсоюзного проспекта, известным маршрутом, к себе домой. Рабочий день утомил его, и он, блаженно мечтал о пенной горячей ванне, бутылочке пива, что непременно ждала его охлаждённая и романтично запотевшая, в холодильнике, о любимом телесериале и жаренной на свином сале картошечке. Но самым главным мечтанием Горского было сейчас непреодолимое желание опорожнить свой переполненный мочевой пузырь . Желал он этого так сильно, что даже жажда солодового напитка неестественно притуплялась в пёстром калейдоскопе его чувственной палитры.

Пройдя почти что половину пути, Горский понял, что терпеть больше сил у него нет. Однако, как на зло, вокруг не наблюдалось ни одной биокабинки, зато тут и там, во всех возможных направлениях, бороздили улицу незнакомые люди.  И укромных мест, хоть убей, поблизости не было ни одного! И что самое странное, вдруг показалось несчастному, будто практически все эти люди состояли сплошь из особей женского пола, а Всеволод, будучи от природы человеком интеллигентным и образованным, позволить себе не посмел  бы, нарушить их мерное движение таким безобразным преступлением, как уличное мочеиспускание.

Даже если б и отвернуться к стене кирпичного дома, возле которого его настиг нестерпимый приступ.

Покрывшись испаренной, ощущая каждую секунду жгучие позывы, он остановился и уже сквозь тёмные пятна маячащие перед глазами вдруг увидел, как в десяти шагах от него начала открываться железная дверь подъезда, охраняемая кодовым замком, и из этой двери, юркнув наглой остроносой мордой, выскакивает рыжая собачонка на поводке.

Уже не дожидаясь появления хозяина четвероногой, Всеволод понял, что это его единственный шанс. Стремительно, словно иступленный спринтер, одолевая препятствия в виде перепуганных, его искажённой физиономией граждан, он ринулся к спасительной двери и влетел в неё, чуть не сбив толстенную, закутанную в кожаный плащ хозяйку таксы, к этому моменту полностью выгрузившею свое тело из тёмного пространства подъезда.
Невнятно извинившись Горский ринулся к лифтам, услышав оскорбительное «Пьянь!» вдогонку и судорожно принялся вызывать лифт.

Воткнув раз пятнадцать свой палец в магическую кнопку отвечающую за работоспособность подъёмника, Горский с ужасом осознал, что лифт не придёт. То ли сломан, то ли застрял, а может и вовсе обесточен. Тогда Всеволод лихорадочно сбежал по ступенькам вниз и, минуя выход повернув влево, где узрел дверь ведущую в подвальное помещение старинной, построенной ещё должно быть при Хрущеве пятиэтажки. И о чудо! Та оказалась незапертой.

Открывшийся предбанник подвала в миг обдал нетерпеливого мученика гнилостной сыростью и смрадом, встретить какой можно, пожалуй, только в приёмниках для бомжей и прочих бродяг. Но это Горского никак не смутило. Не в силах более терпеть, спустился он в чёрное нутро чужого, неизвестного дома, расстегнул судорожно штаны, и сей же час напористо излился, словно пробитый шальной пулей бочонок свежайшего чешского пива, в какую-то керамическую посудину стоящую в углу.

Вконец нажурчавшись, стряхнув последние капли, отслужившей свое неудержимой жидкости, и облегчённо, наконец, вздохнув, Всеволод Макарович, не спеша, застегнулся и развернувшись, вальяжно двинулся в обратный путь. К выходу.

Темень была жуткой. И совсем не виден был опорожнившемуся, проход в который он так успешно вошёл.

Должно быть дверь от сквозняка закрылась, - догадался он, и пошёл её искать.

Но ничего к удивлению не нашёл. Выхода как не бывало. Даже никакой ручки или крючка не нащупал бедолага там, где он, как ему явственно помнилось, вошёл. Это обстоятельство несколько смутило Всеволода Макаровича.

Как же это может быть? – недоумевал он, - Ведь я же именно здесь и входил! Значит и дверь должна быть! Ещё не хватало мне тут ночевать, до прихода какого-нибудь монтёра.

Однако, паниковать Горский  посчитал занятием преждевременным, и поиски продолжились. Добравшись до стены, Горский, тщательно ощупывая её шероховатую фактуру, пошёл вдоль. Упёршись в угол он свернул и. точно так же педантично исследуя запыленный монолит, двинулся вперёд, уверенный, что дверь точно теперь встретиться ему в этом направлении!

Так он обошёл весь подвальный предбанник. Все четыре стены. При этом он чуть не опрокинул на пол недавно наполненную им тару. Керамический сосуд жалобно проскрежетал по шероховатому полу подвала и в нем тревожно булькнуло безобразное содержимое.

Чертовщина прямо! – возмущенно вскрикнул он, - В голове прямо не укладывается… Эй! Кто-нибудь! Электрик! Слышит меня кто?

Но ни одна душа не отозвалась на призывный крик.

Да ведь хотя бы дверь в подвал должна быть! Что за помещение такое дичайшее? – недоумевал бедняга, - Какой идиот планировал? Тьфу! Руки оторвать надо таким архитекторам, - бесновался он в темноте.

Тут Горский вспомнил, что у него в рабочем портфеле должна лежать зажигалка. Впрочем, Всеволод Макарович не курил, считая это занятие опасным, и зажигалка появилась у него совершенно случайно, подаренная в качестве сувенира одним из коллег. Серебристая, в виде симпатичного дельфинчика, с добрейшей, почти человеческой улыбкой.

Нашарив зажигалку, Горский, чирикнув крохотным плавником, озарил пламенем помещение поймавшее его в ловушку, и увидел в высшей степени странное.

Стены окружавшие его никак не походили на обыкновенные бетонные плиты, характерные для таких мест. Они были невероятно высоки, так высоки, что и потолка не было видно, и к тому же были они самым странным образом украшены.

На каждой стене имелся удивительный и сложный рисунок. Загадочный и непонятный. Почудилось ему, будто попал он не в обыкновенный московский подвал, а в тайную гробницу египетского фараона.

По всему было видно, роспись сделана была давно. Может быть и тридцать лет назад. А может и всю тысячу. Удивленный и озадаченный Горский двинулся к одной из стен. Тут, у стены, освещаемая синеватым пламенем зажигалки, открылась ему удивительная картина. Трое великанов, похожих на персонажей древней легенды о небесных богах, стояли возле каменной плиты и тянули к ней руки, с зажатыми в них странными, пугающими сознание, предметами. А на плите, совершенно голый и беспомощный, лежал маленький человечек.
Приблизившись к рисунку вплотную, Горский всмотрелся в лицо жертвы. А уж в том, что это жертва, он никак не сомневался.
Гримаса изображённого на стене, выражала ужас такой, что холодок пробежал по позвоночнику, у осквернившего центр странной комнаты, Всеволода. Вытаращенные глаза с мольбой взирали в небесную высь, рот был приоткрыт, и напряженный крик вырывался из него. И все члены несчастного, словно, свело судорогой.

Сухо сглотнув, Горский перешел к следующей стене. Всё те же трое гигантов стояли в ряд здесь и взирали на крохотного в сравнении с ними человека. Тот, как и на предыдущем изображении, был жалок и полностью раздет.  Один гигант, с лицом на котором отсутствовал рот, держал в руке что-то наподобие шланга, туго прикрученного к голове человека, и глазами  властными, не выражающими ни единой эмоции, смотрел он внутрь этого шланга, будто через его кишку, видел душу жертвы.

Другой гигант в золотых праздничных одеждах, подбрасывал над головой человека золотую монету, на которую тот, крохотный и жалкий, вожделенно взирал. А третий гигант с закрытыми сладострастно глазами, вел от гениталий его, три вибрирующие нити, на концах которых извивались крохотные людские фигурки в постыдных и развратных позах.

Сектанты! – догадался Горский, - Ах как меня некстати занесло!

Ему сделалось жутко. Но, вместе с тем, в душе взыграли любопытство и авантюризм первооткрывателя не изведанных и неведомых никому тайн.

Сообщу в милицию! – воодушевлено решил он, - Может награду дадут? Или лучше в телепрограмму «Все говорят»! Там и того больше заплатят!

Находясь в таких размышлениях Горский подобрался к третьей стене и внимательным взором исследователя-археолога взглянул на изображение.  Здесь он увидел рисунок ещё более загадочный. Три гиганта простирали руки к висящему в пустоте космоса земному шару. С руки одного исходили синие пенные воды, наполняя моря и реки, с руки второго летели к континентам птицы и прыгали всеразличные дикие звери, а с ладони третьего гиганта, исходил аурой, яркий, дающий жизнь, небесный свет.

Как же такое может быть в подвале московского дома? – удивлялся Всеволод, - немыслимое ведь дело! Он вышел в центр помещения и ещё раз огляделся по сторонам. Красота и масштабность увиденного поражала своим великолепием. Но и пугала в тот же миг.

Тут Горский обратил свой взгляд на пол и увидел что стоит он в центре искусно выполненной рельефной карты земного шара. И настолько карта эта была прекрасна, что тут же Всеволод поспешил с неё сойти.

Встав у стены, он замер недоуменно осматривая замкнутое небывалое пространство, и силился понять сон это или всё же явь? А еще он понял что прекрасно все видит и без зажигалки. То ли глаза привыкли к темноте, то ли темноты и не было теперь, хотя источников света не наблюдалось.

Вдруг произошло совсем уже не бывалое. Стены, шатнувшись, стали бесшумно раздаваться в ширь и в высь.  Горский ощутил, как он стремительно уменьшается, точно  Алиса из сказки Керролла. Но это было не так. В действительности росли и удалялись во все стороны именно стены. И понял он это, увидев рядом с собою ту самую посудину в которую выплеснул из организма постыдную свою жидкость. Она оставалась все такой же, относительно его роста.

Из пола, вдруг, принялись вырастать колонны белого камня, и уходить стремительно в бездну потолка, не достижимую теперь для зрения. Словно гранитный бамбук росли они прямо на глазах. Горский испуганно прижался к одной из колонн и со страху зажмурил глаза.

Он услышал, как в вышине грянул неистово гром и сверкнула яростно молния. Спрятавшись в тень колонны, Всеволод упал на колени и принялся молиться, хотя и не был вовсе крещён, да и в бога совсем не верил. Но бормотал он что-то о спасении своей жалкой души так исступлённо, что будь и в самом деле на небесах милостивый бог, он точно простил бы ему все грехи. Пусть даже Горский слыл бы самым последним злодеем и душегубцем.

Но тут все стихло. Вокруг стало намного светлее.  Горский притих, глядя во все глаза. из тени колонны, в центр залы. Необъяснимо, вдруг, повеяло со всех сторон небывалой свежестью, словно в лесу, после июльского дождя, и откуда-то издали послышались страшные шаги. Тяжёлые, величественные и неумолимые.

Ополоумевший Горский, закусив губу, смотрел в ту даль, откуда доносился звук. Испуганно, схватил он в руки глиняный сосуд, в который опорожнился ранее, дабы тот не выдал его местоположения, дребезжанием своим, исходящей от вибрации пола, и дрожа притаился, истекая каплями пота.

Спустя минуту, длившуюся для Всеволода вечность, на свет в центр зала вышли трое. И были эти трое невероятны. Для начала, были они все сказочные гиганты, подобные мифическим атлантам. Шли они таким странным образом, что нельзя было сказать, то ли плывут они по пространству, то ли перемещаются в нем подобно голографическим сущностям. Но ясно было одно – движение их было фантастическим.

Один из гигантов имел благостное выражение лица, умиротворённое и счастливое и ко всему, Горский насчитал у него четыре руки, увенчанных драгоценными бусами и чётками из цветных камней, а во лбу его горел широко распахнутый третий глаз. Другой шёл меж колон, катя перед собой круглый деревянный барабан, который  катился, как бы, сам собой. Он был одет в льняную рубаху, подпоясанную бечевой, лапти и запыленные шаровары на старорусский манер. А третий шёл по пояс голый, блистая атлетической загорелой фигурой и держал в руках, инкрустированное алмазами да цветными камнями, копье. И голова третьего гиганта - О ужас! Не была человеческой. Огромная птичья морда, с грозным крючковатым клювом, и глазами мудрыми и недобрыми, помещалась на торсе гиганта.

С ужасом Горский осознал, что перед ним самые настоящие божества. По крайней мере двое из гигантов. В четырехруком Всеволод безошибочно признал индуистского Шиву, а в птицеголовом сына Исиды и Осириса - Гора. Третий же, смущал своим простовато — поношенным одеянием, но вместе с тем, по всему было видно, что в троице он занимает положение центральное. Лицо одетого в рубаху бородатого великана, излучало величие и космическую мощь, но вместе с тем, так же читалось в нем необъяснимое благодушие.

Остановились гиганты полукругом возле карты мира, которая, как заметил Горский в размерах почти не выросла.  Бородатый поднял с пола свой громадный барабан и с размаху ударил в него кулаком. Инстинктивно Горский сжался в предчувствии небесного грома. Но грома не случилось. Звук оказался вполне терпимым и с ним на гигантов, откуда-то с высоты, спустился яркий и широкий луч света.
Все трое простёрли к нему свои руки и запрокинули головы ввысь. Тут Всеволод увидел, что под ногами у них, мировая карта налилась вдруг живыми красками и словно бы ожила. Гиганты, чуть расступились в стороны, и воззрились на неё молча и величаво.

- Великий Яр, я озарён священным счастьем видеть тебя, как и прежде в здравии. И тебя о мудрый Шива, в спокойствии духа и милости к сынам нашим, в столь смутные времена, - сказал тот, что был с птичьей головой.

- И мы, великий Гор, чье сердце словно пламя нескончаемой любви, озарены блаженной радостью твоей вечности, - ответил тот, которого египетский бог назвал Яр.

- Всей любви мира не хватит описать моё счастье видеть вас двоих, братья мои, в великой благости и мире! - ответил Шива излучив третьим глазом радугу над головами своих собеседников.

Ярило, - сказал Гор, обращаясь к божеству с барабаном, - столетие назад мы собирались здесь в небесном, тайном храме земли Тартарии, и ты бил в небесный барабан дарующий поток любви, и мы, как и в прежние века, дарили сынам нашим, еще одну секунду вечности, дабы осознали они свою глупость и невежество, и все так же лился вечный свет жизни на нас, но вот прошла та секунда, и мы снова здесь, и видим, что сыны наши безумны и чужды друг другу. И я, склоняя в безудержной печали голову свою, вопрошаю — как им помочь? Как свет вселенной зажечь в сердцах, где темнота и мрак? И стоит ли того наш путь?

- Да, Гор, ты прав, глупы и жалки люди. Но им мы даровали знание и цель. И это наша помощь брат. И скудные секунды жизни, дали мы. Все поправимо, ибо если даже спасём мы сотню душ, вселенная уже не бесполезна. А их неизмеримо больше. Знаешь ты и сам, - он улыбнулся.

- Но веруют они лишь в то, что дали мы, как заблуждение, - ответил печально Шива.

- И вместе с тем, из мусора и сора уже взошли плоды. А власть и золото лишь
покарало тех, кто не достоин вечности. И им, в небесном царстве вечном, нет обители. Но тот, кто смысл наш постиг, препятствий отклонив обман и сладость, кто сам способен создавать вселенные божественных лучей, однажды станут нам как братья. И я ликуя простучу в небесный барабан конец и новое начало.

- Так тому и быть. Еще секунду им дадим из вечности.

- Согласие моё возьмите тоже, - ответил Шива, приподняв все свои четыре руки, ладонями обращаясь к свету.

Горский слушал этот диалог странно. Он явственно слышал, что говорят боги между собой на необъяснимом языке, постичь который человек не в силах совершенно. Однако внутри его, все услышанное обретало смысл, превращаясь во что-то похожее на сонеты Шекспира. Наверное, подумал Всеволод, человек не в состоянии понять ни голоса бога ни глубину его суждений, но мозг, как ретранслятор вычленяет главную суть, которую способен осознать. Он даже сам удивился столь глубоким своим внутренним умозаключениям.

Тем временем, над ожившей картой мира, возник ясно видимый вихрь из серебристых пылинок. Он превратился в воронку и подлетел к Ярило. Тот протянул к воронке руку и с его ладони, в центр воронки, полетели крохотные, сияющие лепестки. Следующим был Шива, он вложил в вихрь спадающие с ладоней самоцветы переливающиеся всеми цветами, которые только можно вообразить. Наконец вихрь приблизился к Гору и тот, открыв ладонь, отдал вихрю золотой песок.
Все трое распростёрли над картой руки и она, в тот же миг, засияла лучистым светом. Чем ярче разгорался свет, тем темнее становились силуэты богов окружавших его. Казалось, сама вселенская тьма поглощает их. Фигуры их постепенно исчезли в этом мраке и растаяли.

Горский раскрыв рот сидел на полу. В руках он сжимал сосуд с мочой. Все произошедшее казалось фантастическим сном. Он понимал, что случайно заглянул за ширму тайны такой, о которой и подумать страшно.

Расскажи он кому-либо об увиденном и его упекут в психушку. Да и кто он такой? Почему именно он попал сюда? Все было нелогично и нереально. И он это понимал. Но это случилось!Вот перед ним лежит живая карта мира, все ещё светясь и искрясь.

Горский встал  и осторожно вышел из-за колонны. Подойдя к карте, он внимательно всмотрелся в неё. Это было непостижимо. Казалось он может видеть всё. Весь мир разом. И всю его масштабность и каждую мельчайшую его деталь. Он видел континенты и моря, океаны и пустыни. Горящие неоном города и автомагистрали. Стоило ему сконцентрировать взгляд на чем либо, и этот предмет мгновенно приближался. За долю секунды, он мог заглянуть в любую точку планеты. В любое окно любого дома на земле. Увидеть отдельного человека, улицу, квартиру. Он даже понял, что может читать мысли людей, независимо от их национальной принадлежности и языковой группы. От такого калейдоскопа чувств у Всеволода закружилась голова. Он вдруг на секунду задумался, что может и сам быть богом для человечества. Что власть его безгранична. Это и пугало и одновременно завораживало.

Вдруг он увидел, как над картой, из самого воздуха, собрался серебристый вихрь, точно такой, что собрал с ладоней богов их дары. Он стремительно приблизился к лицу Горского и тому стало жутко. Одним глазом он заглянул в его центр и увидел вдруг миллионы человеческих душ. Это было неподвластно его пониманию. Он увидел всё и всех разом. В голове его вспыхнуло. Миллионы мыслей и голосов чужих людей одновременно говорили с ним, посылая мольбы и просьбы, проклятия и хвалы. Он словно бы услышал и понял всех этих людей в одно мгновенье. Это было невыносимо. Все тело его обдало жаром и Горский не в силах контролировать себя упал на пол. Из его ослабших рук, выпал керамический сосуд, и с грохотом разбился, залив карту тем, чем прежде наполнил его несчастный. Жёлтая, зловонная жидкость, стремительно растеклась по всей карте. Над головой Горского полыхнуло яростное кровавое зарево и сам воздух вокруг стал густым, плотным и горьким, вязким, как желатиновое желе. В один миг, колоссальный зал съёжился в маленький подвальный мирок. В темноте запахло тухлятиной и сырыми окурками.

Горский, словно пьяный еле поднялся, и его тут же вырвало. Потный и ослабший он нащупал дверную ручку и открыв дверь выбрался из подвала. Поднявшись по короткой металлической лестнице, он очутился в полумраке подъезда. В голове шумело. Он никак не мог придти в себя. Нажав кнопку электромагнита что держала входную дверь он вышел на улицу и взглянул в небо.

Чёрные тяжёлые тучи заволокли собой весь мир. В Москве шёл дождь. Дождь, конца которому уже никогда не будет...

  ***

Похожие статьи:

Рассказы → Культурный обмен (из серии "Маэстро Кровинеев")

Рассказы → Незначительные детали

Рассказы → О любопытстве, кофе и других незыблемых вещах

Рассказы → Как открыть звезду?

Рассказы → Лизетта