Глава 10
Беру кинжал за головку рукоятки, как гадюку, двумя пальцами, поднимаю с пола. Распускаю завязки у мешка. Блестящий клинок пропадает в тряпичной темноте. Утираю ладонью потный лоб. Здорово меня приложили той рогулькой. Левый бок горит огнём, рука словно чужая.
Красавчик провожает жадным взглядом канувший в мешок кинжал. Я выглядываю в коридор. В глубине мрачной каменной кишки мягко светят огоньки свечей.
Что ж, если назад пути нет, остаётся идти вперёд, и будь что будет. Надвигаю на лоб капюшон и выхожу в темноту.
Арнольд топает следом, пристукивает древком посоха по каменным плитам. Два диковинных монаха идут на неведомую службу.
В полутьме коридора перед нами мигают огоньки, и на грани слуха раздаются приглушённые голоса. Они множатся, и звучат гулко, как в бочку. Должно быть, эхо.
Потом стены неожиданно раздаются в стороны, потолок уходит куда–то ввысь. Зал. Большой, мрачный зал. Мы вышли на балкон, перегороженный низенькой оградой. Огоньки обернулись двумя жаровнями. Плоские металлические чаши на ножках полны горящих поленьев. Над чашами пляшут жаркие языки пламени, плюются искрами в темноту.
Никогда бы не подумал, что в старой крепости могут быть такие огромные помещения. Лоскуты огня бросают рыжие блики на высокие, в два этажа, каменные стены. Внушительный свод подпирают массивные ноги колонн на прочных квадратных основаниях.
Внизу, в гулкой полутьме зала, расставлено ещё несколько жаровен. Они расположились вокруг возвышения посередине. К возвышению, сложенному из крупных каменных блоков, с четырёх сторон ведут широкие лестницы. Узкие ступени заметно просели, серый, потускневший от времени камень выщерблен по краям.
Лестницы круто поднимаются вверх, к небольшой площадке, по углам которой торчат гранёные столбики. Верхушки столбиков украшены ромбовидными кристаллами. В отблесках пламени кристаллы сияют белым огнём.
Арнольд при виде кристаллов издаёт сдавленный стон. Парень вцепляется в барьер, вытягивает шею и пожирает глазами загадочную площадку посреди зала. Того гляди, кувыркнётся с балкона.
—Как хорошо, что я с тобой пошёл, – бормочет, не отрывая глаз от кристаллов. – Как удачно!
Совсем у парня от жадности крыша поехала. Пока он глазеет на сияющие ромбы, я вижу, что внизу, под колоннами, собирается кучка граждан в синих халатах. Все галдят, как стая ворон, но слов не разобрать.
Вот халаты расступились, встали полукругом у одной из лестниц. Из–за спин собравшихся появились двое крепких мужиков в балахонах. Они вывели на свет третьего, по виду своего собрата, и потащили к возвышению.
Человек, крепко схваченный за локти, идёт, механически передвигая ноги, опущенного лица не разглядеть под капюшоном. Его тащат вверх по ступенькам, выводят на площадку. Только сейчас замечаю, что там, ровно посредине между сияющими столбиками с кристаллами, есть низенький постамент. С виду это небольшой фонтан с бороздками по периметру и углублением посредине. Фонтан совершенно сух, нет там никакой воды. Только чернеет дырка для стока жидкости.
Двое балахонов подтащили человека к столику. Собрание затихло. Звякнули цепи, беднягу уложили спиной на стол. Свесившиеся руки и ноги жертвы растянули и быстро приковали к каменным столбикам.
Один из палачей сорвал с жертвы балахон, и тут уже ахнул я. Вцепился в хлипкие перила и свесился с балкона рядом с Арнольдом.
На каменном возвышении раскинулась такая красотка, что у меня враз пересохло в горле, и я едва не выронил саблю вниз, на каменные плиты.
Мне кажется, я о такой всегда мечтал. Не помню, как и когда это было, но там, внизу, лежит воплощение моих желаний, не больше и не меньше. Атласная кожа светится в полутьме, шикарные локоны растрепались, округлые бёдра едва прикрыты полоской ткани, талия такая тонкая, что можно обхватить двумя ладонями. Ножки стройные, а грудь такая, что я только взглянул и издал придушенный стон почище, чем мародёр Арнольд.
Что Серена! Никакого сравнения. Простецкая булочка против шоколадного торта с изюмом.
Меж тем на возвышение взобрался ещё один тип в балахоне. Поднял руки, повернулся кругом. Широкие рукава свесились вниз, и стали видны металлические наручи на запястьях.
—Братья! – низкий голос раскатился по залу. Красивый такой, бархатистый голос. – Сегодня свершится то, чего мы ждали так долго. Вы знаете, каких жертв нам это стоило. Вы знаете, что будет, когда мы сделаем то, что должны. Мы готовы пойти на это. Больше ждать нельзя. Наконец тайный враг открыл нам своё лицо. Наконец мы можем увидеть то, что было скрыто во тьме. Уничтожим воплощение зла! Развеем по ветру немыслимую тяжесть, что сковывала нас, освободимся от оков! Станем свободными!
Оратор опускает руки, поворачивается к красотке на столе. Вытягивает из широкого рукава тугой свиток, разворачивает его. На полотне пергамента крупными буквами написано несколько строк. В свете жаровен заглавные буквы отливают густым багрянцем.
Двое в балахонах обнажают мечи. Один встаёт слева, другой справа от девицы. Тот, что слева, заносит меч над головой, другой направляет остриё прямо в сердце. Вижу, как подрагивает клинок в его руке, кончик лезвия почти впивается в нежную кожу.
Оратор поднимает свиток повыше, произносит первое слово. Голос его громом раскатывается под сводами зала. Девица вскрикивает, густые локоны её окутываются сизой дымкой, словно под ней зажгли невидимый костёр.
В голове у меня будто взрывается дымовая шашка. Не думая, перемахиваю через перила и прыгаю с балкона.
Без колебания сигаю с высоты почти двух этажей. Врезаюсь в спины синих балахонов. Жилистые тела слегка смягчают падение. Перекатываюсь по каменным плитам. От удара об пол мутится в глазах, перехватывает дыхание. Однако, крепкие у меня косточки! Накачанные мышцы ноют, в глазах плывёт, но вроде ничего не сломано.
Почти на ощупь нахожу лестницу к постаменту. Зажимаю ушибленный бок ладонью, хромая, бегу вверх по ступеням. Балахоны кричат, мечутся по залу, но никто не спешит вслед за мной. Взбираюсь на площадку. Двое палачей как стояли, так и стоят, поблескивают в руках занесённые над жертвой клинки.
Оратор поворачивается ко мне. Трещит пламя жаровен, сияют кристаллы. На их фоне одеяние его кажется почти чёрным.
—Остановись, несчастный! – какой у него всё–таки бархатный голос. Самое то стишки вслух читать. Перед дамами. – Не мешай вершиться правосудию!
Не отвечаю. Как говорит Батя: «Не разговаривай с противником. Сделай дело, потом болтай!» Делаю выпад, промахиваюсь. Оратор отшатывается, лезвие моей сабли звенит о камень постамента. Балахоны внизу кричат, над головой с шипением проносится огненный шар. Двое палачей над жертвой сжимают рукояти мечей, краем глаза вижу, как дрожат их руки.
—Последний раз говорю тебе – стой! – гремит оратор.
Ещё один огненный шар взрывается прямо на площадке. Волна раскалённого воздуха толкает меня в грудь, обжигает лицо. Один из палачей вскрикивает, роняет меч. Их главарь поднимает свиток, разворачивает на всю длину. Тонкий пергамент озаряется огнём, я вижу его насквозь.
Неровные строчки внезапно вспыхивают алым пламенем. Пальцы, держащие свиток, начинают светиться изнутри. Одновременно шипит и тает в бездымном зелёном пламени металл цепей. Толстые звенья истаивают в воздухе, не успев упасть. Оратор кричит, взмахивает руками, с пальцев его стекает красный огонь.
Страшный, низкий гул вдруг заполняет огромный зал. Кристаллы по краям площадки невыносимо ярко вспыхивают и разом взрываются. Вспышка холодного белого пламени бьёт в лицо, волной прокатывается по залу.
Почти ослепнув, вижу, как разлетается на куски постамент. Плавно, словно в замедленной съёмке, взлетают в воздух обломки камня. Обнажённое тело девушки подлетает вверх, зависает над полом. Свиток в руках оратора вспыхивает и сгорает в яростной вспышке, показав на мгновение буквы, написанные огнём. Сворачиваются и чёрными хлопьями опадают на пол остатки пергамента.
Оратор разевает рот в беззвучном крике, бросается к жертве, обхватывает её руками. Девушка выгибает спину, её тонкие пальцы впиваются в палача, лицо запрокидывается, и я вижу её лицо. На мгновение её взгляд останавливается на мне. Сердце моё пропускает удар.
Вздрагивает земля, каменные плиты возвышения трещат и крошатся. С жутким хрустом распахивается посередине площадки круглый каменный рот. Остатки постамента проваливаются в него, рушатся внутрь, в бездонную черноту. Каменные губы спазматически двигаются, с хрустом заглатывают камни. Шуршат, ссыпаясь вниз, обломки гранёных столбиков. Сияющие кристаллы, что были на них, испарились без следа.
Площадка шевелится, как живая, тела двоих палачей с мечами безжизненно подпрыгивают на крошащихся камнях. Один из них скатывается к центу, его рука свешивается в дыру. Каменные губы жадно хватают добычу. Оцепенев, смотрю, как тело в синем балахоне соскальзывает вниз и проваливается в темноту. Напоследок мелькают ноги в сандалиях, и тело исчезает. Чудовищный рот с хрустом смыкается, как будто его и не было. Только звездчатая трещина на полу, да брызги крови наискосок на покосившейся, потерявшей очертания каменной тумбе.
—
Глава 11
Трещина в камне напоминает смеющийся рот. Изогнутые в улыбке губы, ироничный скол сбоку. И кровавые брызги наискосок, как будто каменные зубы раскусили перезрелый помидор. Чувствую, как по телу бегут мурашки. Звон в ушах усиливается.
—Эрнест!
Поднимаю голову, шарю взглядом вокруг. На балконе, с которого я так резво сиганул, машет руками Арнольд.
—Эрнест, не сходи вниз! – голос у него срывается, парень надсадно сипит: – Не сходи с места, стой, где стоишь!
Оборачиваюсь кругом. То ли у меня мутится в глазах, то ли в зале стало темнее. Жаровни чадят, огонь в них почти погас. Густой дым вяло переваливается с краёв металлических чаш и тугими клубками сползает на пол.
Странно, раньше в полу не было тех квадратных решёток. Или я их не заметил? По периметру постамента открылись решётчатые отверстия, по три с каждой стороны. Сквозь мелкие ячейки со свистом и шипением струится сизый пар. Он поднимается вверх, повисает над полом и расползается в воздухе.
Щербатые каменные плиты затянуло туманной дымкой. Смутно чернеют скорчившиеся на полу в причудливых позах люди в балахонах. Они неподвижны. Лестницы вокруг постамента уже наполовину скрылись в сизом тумане. Вот ещё одна ступенька потемнела, её край оплыл, над ним заклубились усики ядовитого дыма.
Один из палачей, избежавший падения в каменную пасть, должно быть, не удержался на ногах и скатился вниз. Вот он, лежит плашмя на лестнице, голова его окутана туманом, тело сотрясает судорожный кашель. Вижу, как дёргаются его ноги, колотят пятками по ступенькам.
А ведь это ловушка. Я тут один, как перст. Куда делись оратор со свитком и красивая девица? Только что они были здесь, подброшенные в воздух взрывом, среди обломков разлетевшегося на куски алтаря. И вот их нет, словно не было никогда. Даже следа не осталось.
—Эрнест! Повернись и посмотри направо! – кричит Арнольд.
Машинально поворачиваюсь и смотрю.
—Там, в углу, видишь? Смотри внимательно!
И правда, в дальнем углу зала, скудно освещённом одинокой догорающей жаровней, смутно темнеет арка. В узком проёме угадываются ступени ведущей наверх лесенки.
—Вижу, – отвечаю, и сам поражаюсь, как сипло звучит мой голос. Туман уже почти вполз на площадку, где я стою. Ещё немного, и он закроет её целиком.
—Набери воздуха, вдохни глубже. Задержи дыхание и прыгай вниз, – голос красавчика тоже срывается и хрипит. – Беги к выходу, не останавливайся. Если задержишься, умрёшь!
Шагаю к краю постамента, гляжу вниз. Там мутными волнами плавает дым, переливается над еле видными на полу длинными бугорками – телами людей. Прыгать туда?
Делать нечего. Если останусь здесь, то наверняка смогу украсить своей синей тушкой этот мрачный пейзаж. Обречённо вздыхаю, ступаю на лестницу, схожу вниз по щербатым ступенькам. Останавливаюсь, когда уровень ядовитого тумана доходит мне до груди, делаю несколько глубоких вздохов, так, что на боках трещит кольчуга. Потом сжимаю зубы, задерживаю дыхание и окунаюсь в туман с головой. Хватаю ещё дёргающееся тело палача за ногу, и резко стартую с места.
С закрытыми глазами пролетаю остаток ступеней. Направо и прямо. Вытягиваю вперёд руку с саблей, размахиваю ей в дыму. Мало ли что.
Глухо стучат мои сапоги по каменному полу, звук шагов увязает в дыму и тут же пропадает, как под толстым слоем ваты. Сзади, за телом палача волочится, звякая по плитам, длинный меч.
Бедняга так и не выпустил его рукоять из судорожно сжатых пальцев.
Дзынь! С печальным звоном узкое лезвие моей сабли ломается, обломок упирается во что–то твёрдое. От сильного толчка рукоять едва не вылетает из руки.
Приоткрываю глаза. Проклятье! Я слишком забрал вправо, и уткнулся в стену. Что же, пусть чёртов дым выест мне глаза, всё лучше, чем помереть здесь, в этом подвале.
Бегу почти вслепую, открытые глаза невыносимо жжёт, по лицу текут слёзы. Из тумана выпрыгивает колонна, огромные блоки покрыты паутиной трещин. Огибаю её каменный бок, тело палача позади безвольно подпрыгивает на выбоинах пола. Глухо стучит о плиты коротко остриженная голова.
Одинокая жаровня впереди, огонёк в ней еле тлеет, расплывается красным пятном. Не в силах свернуть, сшибаю чашу. Колено пронзает острая боль, фейерверк искр от догорающих углей рассыпается под ногами. Жаровня с грохотом катится по полу.
Вот он, узкий арочный проём в стене, в самом углу. Пол кренится, ускользает из–под ног, последний воздух со свистом вырывается сквозь сжатые зубы. Сломанная сабля выпадает из моих разжавшихся пальцев. Шатаясь, из последних сил нашариваю косяк, падаю на колени. Нет, я не умру здесь. Я ещё увижу бабочек размером с мою ладонь. Я попью воды из синего озера. Я буду лежать в траве среди цветов, и смотреть на дивную, огромную луну.
Упрямо ползу наверх, по ступеням. Они громоздятся, как горы. Им нет конца. Нельзя дышать, нельзя.
Чья–то рука вцепляется мне в волосы, с силой дёргает вверх. Рывок, меня буквально подбрасывает, я пролетаю через последние ступеньки и падаю на живот. Ур–ргх!
Слышу надрывный кашель. Меня немного протаскивают по камням и бросают.
Лежу плашмя, чувствую себя раздавленной черепахой. Судорожно глотаю воздух широко открытым ртом. Звон в ушах медленно затихает. Вяло переворачиваюсь на спину, повёртываю голову. У стены сидит, привалившись боком, Арнольд.
Парень глухо кашляет, прижав ладонь к груди. С трудом переводит дыхание, взглядывает на меня.
Встречаемся взглядами.
—Живой? – чуть слышно выговаривает красавчик, и заходится в новом приступе кашля.
Хочу ответить, и не могу, горло сводит судорога. Глотаю засохшую слюну, глотку дерёт, как наждаком, шершавый язык еле ворочается во рту.
—Зачем ты, – красавчик, запинаясь, награждает меня замысловатым эпитетом, – прыгнул вниз? Какого… ты полез с балкона?
Отворачиваюсь. Упираюсь взглядом в стенку. Дыхание потихоньку выравнивается, хрип в груди затихает. Только саднит ушибленная коленка, да невыносимо чешутся обожжённые глаза.
—Я на тебя такой ценный посох истратил, – бубнит над ухом Арнольд. Голос его прерывается, будто ему трудно дышать. – Когда ты вниз соскочил, вся эта братия на тебя кинулась. А у меня только пять зарядов! Я, как дурак, вниз побежал, там лесенка сбоку оказалась. Ещё поискать её… Потом люки открылись. Ладно, я вовремя заметил. Успел вернуться.
Красавчик хрипло вздохнул, прижал ладонь к рёбрам. Затих у стены. Я посмотрел на него. Под пальцами по ткани балахона расплывалось бурое пятно.
— За мной погнались, – заметив мой взгляд, отозвался Арнольд. – Прости, Эрнест, у меня был только один пузырёк с лекарством. Едва хватило…
—Это ты меня прости, – едва шевелю губами. Надо встать, уйти отсюда, но сил почему–то нет. Перед глазами маячит уже знакомая табличка. Буквы на ней наливаются зловещим красным цветом. Поверх этой висит ещё одна, на ней столбик цифр. Девица ласково шепчет на ухо: «Вам нужно отдохнуть…»
—Тебе надо поспать, Эрнест, – говорит Арнольд. – Нам обоим надо поспать. Иначе не будет сил выйти отсюда.
—Арнольд, – поворачиваюсь к нему. Тот отвечает сонным взглядом. На щеке у него видна изрядная ссадина, будто красавчика протащили физиономией по полу. – Скажи, ты её видел?
—Кого?
—Её. Девушку. Там, внизу. Такая красивая.
—Не было там никакой девушки.
Поднимаю чугунную руку, тру ладонью глаза. Едкие слёзы всё ещё стекают по щекам, щекочут шею. Нет. Не может быть.
—Ты просто не заметил. Она была там, на алтаре.
—Эрнест, нам нужно поспать.
—Хорошо. – Чувствую, как слипаются глаза. И правда, надо отдохнуть. Сейчас я не в силах сделать ни шагу. – Только скажи, а эти свитки, цифры перед глазами… их тоже нет? Я один их вижу?
Слышу, как красавчик задерживает дыхание, потом судорожно кашляет. Он сипит, всхлипывает, кажется, даже стучит лбом о стену.
Приподнимаюсь, смотрю на него. Помирает, что ли?
—О, боги, Эрнест, – Арнольд икает, взглядывает на меня, быстро отворачивается к стене, и снова начинает отрывисто кашлять. Да он смеётся!
—Что смешного?
Красавчик со всхлипом переводит дыхание. Говорит уже спокойно:
—Да ты шутник, Эрнест. Цифры! Это же альфа и омега игры. Кто их не видит?
Вот как, значит. Ты вовсе не так плох, дружище Эрнест. Ты не сошёл с ума.
Осторожно спрашиваю:
—И что они значат?
Арнольд забывает о сне. Отлипает от стены, смотрит на меня, голубые глаза так и блестят:
—Как это – что значат? Ты неграмотный?
—Грамотный! – рявкаю с досадой. – Только я вашего тарабарского языка не учил. Ты сам–то понимаешь, что у тебя написано?
Он медленно моргает, не отводя на меня глаз. Молча открывает и закрывает рот. Откашливается:
—Это какая–то ошибка, Эрнест. Все понимают, что им пишут. Разве можно играть, не зная языка?
—Подожди, – я сажусь, с трудом подбираю под себя ушибленную ногу. – Подожди. Какая игра? Когда ты сказал – игроки, я думал, ты это так… фигурально. Ну, для красного словца, что ли. Вся наша жизнь – игра, и всё такое.
—Хочешь сказать, – медленно выговаривает Арнольд, – ты хочешь сказать, что всё это – реальный мир? Ты думаешь, что всё вокруг – настоящее? А когда ты бросился за мной в воду, ты верил, что погибнешь?
Задумываюсь. Так трудно подобрать слова. Это ощущение невозможности и одновременно полной реальности происходящего. Это чувство, что всё, что со мной происходит, совершенно нормально. Что так и должно быть. И что такого быть не может. Жар сомнения, тут же тонущий в ледяном спокойствии. Наконец отвечаю:
—Я не знаю, Арнольд. Не знаю. Мне кажется, я всю жизнь так жил. Верил и не верил. Может быть, так и надо. Кто знает?
Парень качает головой, в глазах его странное выражение – не то удивление, не то жалость. Не отвечая, молча царапает пальцем по полу, выводит непонятные загогулины. Потом решительно стирает написанное ладонью и взглядывает на меня:
—Я скажу тебе одно, Эрнест. Сейчас это единственная наша реальность. Если ты не знаешь языка, тебе надо его выучить. Я тебя научу. Не хочу, чтобы ты умер раньше срока.
—Какого срока? – это надо обдумать. Мне действительно надо поспать. Неодолимо тянет в сон. Голос красавчика доносится, словно издалека:
—Пока идёт игра. Ты тёмная лошадка, Эрнест. Тёмная лошадка…
Похожие статьи:
Рассказы → Портрет (Часть 1)
Рассказы → Обычное дело
Рассказы → Последний полет ворона
Рассказы → Портрет (Часть 2)
Рассказы → Потухший костер
