Историк

Вообще-то Фёдор, хоть и числился в учёном звании, парнем был крепким. Из тех, кого принято называть  нормальный мужик. Физически развит, к стрессам устойчив. И в науке не последний. Хотя, если честно, и не первый. Но это вопрос сложный, потому как: и первые будут последними, и последние будут первыми. И всё зависит от направления движения. Вектора новейших открытий, так сказать.

А если сказать не так, то – чего-чего, а того, что творилось вокруг, он себе даже представить не мог. То есть – вообще. И в принципе, и без оного. Если уж совсем честно, послал бы все принципы далеко и надолго, лишь бы наблюдать эту картину с другого ракурса. Выбрать точку повыше, и подальше. Хорошо так и намного дальше, и наблюдать. Издалека.

Наверное, со стороны всё выглядело неплохо. Огромных размеров пенёк, скалой возвышающийся в центре допотопного эшафота, это вам не разделочная доска на современной кухне. И пища здесь иная – душевная, можно сказать. Вон сколько душ жадно толпится перед разделочным изделием. На нём и курёнок, готовый к препарированию, замер безропотно. Отроптал он своё. Надеяться больше не на что, потому как глашатай напел такое количество страшных преступлений, что хоть святых выноси. Скопом.

И палач…

А что палач? Равнодушно стоит поодаль, не мешая ему наслаждаться последними мгновениями бренного мира. Палачу скучно, ибо дело простое: замах, удар, и вся недолга. Дослушать только упоенного величием, и можно заканчивать. Чего разошёлся, если как белый день ясно – виновен. Толпа вон ожиданием измаялась. Чего тянет?

И всё было не из ряда вон: во времена Царя Иоанна головы с пеньков горохом летели, это Фёдор с детства усвоил. Мировой науке совершенно ясно: Иоанн – душегуб и кровопийца. Народу покрошил тьму. Чуть кто не понравился Батюшке – сейчас его под белы руки, и на эшафот.

Всё это Фёдор понимал, и принимал как должное. Не понимал одного: какого чёрта именно он, несвязанными руками, крепко держится за деревягу, будто за ту самую соломинку? А ещё не понимал, почему именно несвязанными? Что за вольности? Приговорённый обязан пытаться сбежать. Об этом твердят и каноны, и здравый смысл.

Однако стрельцы, усмешливо наблюдающие за жертвой, с канонами не согласны. Чего зря верёвку портить – денег ведь стоит. Надумает буйствовать – придержим. Не в первой. Да мозгляка и держать-то незачем: пальцем придави, сам загнётся.

«И спорить не стану! – обречённо согласился Фёдор. – Правда за ними – дёрнешься, таким узлом завяжут, мечтать о топоре станешь, ибо – чик, и конец мучениям. Никаких долгоиграющих болей, фантомного характера. Ну, Светка, ну, зараза! Отольются тебе мои слёзы. Ничто в мире не остаётся безнаказанным. Получишь ты за свои сребреники!».

Светка – это старинная подруга, с которой Фёдор вырос в одном дворе. Она была не просто девчонкой, а тем, кого называют «свой парень». Озорная, с быстрыми мозгами, и острым языком. Многим от неё доставалось очень даже неслабо.

Сейчас о тех счастливых временах даже думать было муторно. Прекрасные мгновения, продолжавшиеся целую жизнь, и оборвавшиеся последним звонком, раскидавшим компанию по разным аудиториям.

«Ещё немного, – вдруг неприлично спокойно подумал Фёдор, – и зрелость тоже оборвётся… звонком…  Металла о пенёк. Почему я не визжу, и не извиваюсь? Страшно, ведь, реально. И надоело всё страшно. Скорее бы этот расфуфыренный гад свою портянку дочитал. Покоя уже хочу. Вечного. Только бы не видеть больше эти мерзкие рожи».

А глашатай всё не унимался – тянул нараспев бесконечное полотно, словно то было резиновое.

«Гос-с-споди! – покосился Фёдор в небеса. – Яви милость свою! Отними у обормота ленту Мебиуса. Дай, наконец, палачу отработать – не могу я больше видеть эти рожи! Я Светку был рад видеть, когда она словно чёртик из коробочки явилась… что б ей!».

 ***

На самом деле, всё было не так. Она не явилась, и он её не видел. Просто шёл в будничной суматохе, как идут в толпе одиночества, из которой она собственно и состоит. Это в глухой деревне общество едино, потому как мало, и приметно. А здесь неприметен каждый из сотен. Вот он Светку и не видел. До тех пор, пока спиной не услышал: «Федя! Али не узнал?».

Когда тебя окликают в круговерти, мозг автоматом настраивается выудить из глубин подсознания всю галерею, чтобы быстренько сравнить с персонажем. Отыскать соответствие, и понять, что именно от тебя хотят? Это нормально.  Ненормально было, что персонаж, окликнувший Фёдора, казался совершенно незнакомым… если не считать бесенят, скачущих по радужной оболочке. Такие были только у Светки. У той. А у этой…

Любую женщину описать двумя словами невозможно. Для этой же у Фёдора вообще не нашлось слов, потому как была действительно хороша. Угловатый подросток из тех времён, переплавился в нечто настолько эффектное… настолько… что…

«Федя! Ау! Ты меня слышишь?» — смеясь, заглянула она в зеркала души.

«Сударыня!», — вдруг понесло его в какие-то запредельные края, — «Позвольте выразить вам…».

«У-у! как всё плохо-то!», — не дала она закончить. – «Придётся тебя отпаивать травами. Ну-ка – пошли. Тут поблизости есть неплохая пивоварня!».

Пивоварня на самом деле оказалась простым кафе. Приличного, впрочем, качества. Там они и устроились на открытой веранде. И солнце сияло, и осень благоухала, и было потрясающе хорошо. И воспоминания лились рекой, несущей в исторические древности утерянного мира…

В общем, посидели они неплохо.

 ***

«Знал бы, чем кончатся посиделки, — косясь на палача, зло подумал Фёдор, — голову б заразе оторвал! На кой чёрт я попёрся в продолжение банкета? Мало показалось? Всего-то и надо было, допить свой "Уиски", откланяться вежливым образом, и… и ничего б не произошло. И знать бы не знал, и ведать бы не ведал. На чём она взяла меня? Не на виски, и не шармом. Он остался там – в детском дворе. Время прошло, угол зрения изменился, представления сместились. Да – хороша, да – изящна. Но! Уже не настолько, чтоб в зобу дыханье спёрло.

На тщеславии я сгорел. Специалист же! В деталях знаю, что и как происходило. Досконально. Потому что вот же факты, вот летописи, а вот данные с раскопов. Всё ж элементарно! Чего ты усмехаешься? Да какое ты Светило, если в элементарной базе плаваешь? Как это, никто толком не знает? Светик, что ты несёшь? Свет? Пургу ты несёшь – извини! Да какие у тебя, к чёрту, доказательства? Аргументированные? Ой, не смеши мои тапки! С такими высказываниями тебе не в науке – на сцене выступать. С лекциями для неграмотных!

Вот на этом и погорел. На глазах. Они вдруг стали такими сочувственными, такими всепрощающими, какими смотрят на тех, кого глупышами зовут».

Глашатай добрался до конца списка, и зачитывал неподлежащий обжалованию вердикт. Палач, опиравшийся на секиру, которой не людей – быков валить, оживился, и удобнее перехватил орудие производства...

Глашатай, торжественно свернув рулон, сделал многозначительную паузу, давая толпе возможность насладиться зрелищем ещё живого, но уже мёртвого человечка. Переход оного в другое состояние, был важным элементом подтверждения мощи государевой. Дабы и впредь удерживать незрелые мозги от соблазнов. И греха. Подальше так.

«А может всё-таки попробовать оторваться? – без надежды подумал Фёдор. – Прошмыгнуть ужом через толпу. Леса тут дикие – найдут нескоро. Если вообще найдут. Её бы найти. Зараза! Насмешила мои тапки новейшей историей. Знал бы, говорит, насколько она тёмная… А прошло-то всего-ничего, и живых свидетелей, хоть ешь – хоть распихивай. Но о чём это я, говорит, ты ж летописи читал, там же, говорит, объективная правда. Всё – как на духу. Ни грамма субъективности. На этом я попух? На субъективности? Вот ты, думаю, зараза объективная. А откуда она, объективность твоя? Ты покажи! Нет, ты покажи. Факты, свидетелей. Много их у тебя?

А она так спокойно: да всего-то под рукой – пара. Зато какая. Ребята, кажется, в такие сферы вхожи, что оторопь берёт. Я, говорит, сама иногда пугаюсь фактам, которые они выкладывают.

Тут меня чуть на "хи-хи" не пробило: Светка, и так купилась! Какая новейшая история, какая наука? Ребята сплетни собирают, да в архивах немного копаются, чтобы концы с концами хоть как-то сходились. Для достоверности. Вот и вся их наука. Не на субъективности я погорел, на жалости. Жалко её стало. Помочь решил. На чистую воду шарлатанов вывести. Вывел, что б её!».

Тогда он и в самом деле чувствовал себя героем-покровителем, способным защитить обиженную девочку. Она везла Фёдора в такси куда-то к чёрту на кулички, а он прямо раздувался от предвкушения. Сейчас приедет, приглядится, прощупает, и – выведет. На чистую, чтобы дурочке голову не морочили. Он даже не хотел отпускать машину, настолько простым казалось дело. Светка разубедила. В смысле такси. Хочешь, мол, разобраться – изволь потратить время. А мотор не проблема – «мобила» обеспечит за пару минут. Резонно сказала. А потом дала отмашку серьёзным ребятам, с надписью «охрана» во всю не узкую спину. Фёдор краем глаза ещё подивился, что это не привычные бабушки-вахтёрши: Историко-архивный, по рассказам, а стерегут амбалы, которых на маленькую зарплату никак не прокормишь. Светка зацепила его удивление, и только посмеялась: ты, мол, со своими летописями, давно от жизни отстал. А Фёдор и не возражал, чего уж там, история и в самом деле интереснее всего этого.

И началась она с той самой пары ребятишек, которых представила Светка. Представила, а Фёдор, под этим вот топором, готов поклясться, что ни одного имени так и не прозвучало. То есть вроде бы они были, но в памяти, почему-то, не остались. Вообще.

А ребятки оказались на самом деле интересные. В теме не плавали – твёрдо на каменистом дне стояли. И Фёдора потрясло обстоятельство, которое, как бы это точнее сформулировать… Нельзя быть специалистом во многих темах. Нет, разбираться во многих темах умеют многие. Но! На уровне дилетанта той, или иной, степени глубины. Тут, ведь, всё просто – хочешь быть Асом, изволь всю жизнь копать одно направление. И будет тебе счастье.

Его потрясло, что Светка охарактеризовала ребят как спецов новейшей истории. А они очень даже круто вязали историю вообще, и сектор Фёдора – в частности. Причём в такой частности, что Федя даже слегка заревновал – было ощущение, что оба стояли за спиной, когда он делал последние открытия. Правда, во многих вещах его мнение сильно расходилось с их утверждениями. И вот это казалось совершенно нелогичным. Как не крути, а информативный круг в этой сфере достаточно узок. Можно интерпретировать, можно делать иные выводы, но база всё равно одна. И другой не дано. А шарлатанить, зная истинное положение вещей, занятие, как минимум, глупое.

В общем, драка получилась солидная. Светка, посмеиваясь, слушала, да лимончики присаливала, потому что текила по-настоящему идёт именно с этой закуской. А научный спор медленно перетекал в полномасштабную войну. Победоносную. Ибо Фёдор, в конце концов, додавил обоих. Первым сдался тот, что повыше. Ладно, говорит, чёрт с ними, с разногласиями, пора и передохнуть. Давай-ка это дело перекурим. Не возражаете, Светлана Игоревна?

Та благосклонно кивнула, Фёдора взяли под белы руки, потому как ноги были не в тонусе, и повели куда-то вглубь лаборатории. Провели через несколько нормальных дверей, потом сквозь одну, хорошо так массивную, а потом у Феди случился небольшой конфуз – не надо было мешать виски с текилой – он слегка потерял ориентацию в пространстве. Настолько, что вообразил себя в дремучем лесу, таком, что это было совершенно неестественно. Вот тогда он и понял про текилу всё, что надо было знать раньше. А когда пришёл в себя окончательно, обнаружил, что по-прежнему находится в том же лесу. Дремучем настолько, что стоило дождаться, пока наваждение рассеется.

Он ждал, лес не исчезал, и уже становилось невообразимо скучно от дешевого фокуса виртуального убеждения. Потом Фёдор решил, что небольшая, виртуальная же, прогулка не повредит, надо ведь как-то развеяться, и пошёл к видневшейся совсем вот рядом дороге. Рассмотрел колею, по которой никогда не проезжало широкое колесо, и утвердился в мнении, что мир этот нереален. Нет у нас дорог, по которым ездят исключительно телеги, под железным ободом. Кончились они ещё в прошлом веке, новейшей историей, пересевшей на магистральную резину.

Потом ему стало интересно, насколько глубоко ребята проработали тренажёр, и когда он упрётся в стену, за которую «прога» на самом деле не выпустит. Шёл долго, и чем дольше, тем больше дивился: отработка реальности была потрясающей, с такой кучей мелких деталей, которые требовали просто гигантских аппаратных ресурсов.

В нормальную жизнь он вернулся, оказавшись на окраине деревни. И уже там испугался по-настоящему. Вот как ни крути, а никаких ресурсов не хватит, чтобы держать такое количество объектов в реальном времени. А деревня была именно реальная. И встретила его добродушно, чему Фёдор дивился недолго. Ровно до того момента, пока не глянул на свой костюм. То есть он думал, что на нём костюм. Это оказалось почти правдой, потому как одеяние таковым и было… только было оно скорее театральным. Широкие порты, холщёвая рубаха, и лапти с онучами, которые, ну вот убейте насмерть, он бы намотать не смог ни при какой погоде. Следовательно, кто-то его переодел, и отправил. Кто? Не вопрос. Куда? Вопрос. Большой. Может быть в гипноз, а может…

Нет, такого не бывает, это Фёдор знал точно. Гипноз казался более реальным. Но опять же…

В общем, очень долго Фёдор надеялся, что так оно и есть. Жизнь показала что – нет. Не есть.

Но поесть ему дали, потому как странник же! Традиции гостеприимства в те времена уже существовали. И ночлег дали. На сеновале. Только рассвета дожидаться Фёдор не стал. Сам не знал почему. Наверное – интуиция подсказала, что надо уходить туда, где легче затеряться. Зачем? А чёрт его знает! Может быть потому, что времена Иоанна, прозванного Грозным, располагали наслышанного человека к некоторой осторожности.  

«Я был наслышан, хотя думал, что – знал. Это сейчас знаю. А тогда глаза селян, искоса присматривавшихся к обличью, как-то не очень понравились. Только потом осознал, не присматривались – прислушивались. Можно переодеть человека – сойдёт за своего. Пока не заговорит. А рот откроет, и выговор никуда не деть – на корню продаст. Вот и косились мужички на вылезшую из леса диковину. Вроде бы нормальный. Но – безбородый, и зачёсан как-то неправильно. Я это физически почувствовал». 

Тогда у него ещё теплилась надежда, что скоро кошмар закончится, и всё образуется. Ну – разыграли, ну – добились эффекта, пора и честь знать: надо вытащить человека, пока ему башку не отвернули. Только делать это никто не спешил. Даже намёков не подавал. И Фёдору пришлось долго пробавляться лесной ягодой, да ручейковой водичкой, пока на самом деле не приобрёл подобающий вид: зарос, слегка оборвался, и неплохо отощал. В таком виде и явился на паперть окраинного храма. Там стало легче – народ в России всегда был сердобольный.  

Пару месяцев Фёдор слыл немым: мычал нечленораздельно, да кланялся добрым людям, в душе отпуская по адресу Светкиных шутников эпитеты, которыми и впрямь лучше не разговаривать.

Всё это время он присматривался, изучал, и, не теряя надежды, что его вытащат, копил эпитеты, чтобы разом на головы вывалить. Когда всё останется позади.

Месяца через три понял, что застрял надолго, если не навсегда, и пора уже как-то налаживать приличную жизнь. Протянутая рука, она больше похожа на кость поперёк горла: задушить, в конце концов, может.

И проснулась в нём изворотливость обречённого человека. Знания, ум, и опыт, никуда же не делись. Только здесь понадобился именно ум, всё остальное – как продольное колебание вытянутой ладони, изображающее нестабильные весы.

Тогда с паперти исчез юродивый, а на другой окраине появился знахарь – калика перехожая. Загадочный взгляд, не всегда понятная речь – английский двадцать первого века тут даже образованные не поняли бы – и дикая смесь знаний понемногу обо всём, сделали своё дело. Подросший бюджет дал вздохнуть немного свободнее, и банально восстановить вес. Физический. Вес шарлатанский рос куда как медленнее. Но земля, она такая – слухом полнится. Стали иногда захаживать людишки зажиточные. А за ними подтянулись и информированные.

«Вот на кой чёрт мне понадобилась их информированность? – мысленно застонал Фёдор. – И без неё жил бы как у Христа за пазухой. Комфорт – штука относительная. Удобства во дворе – штука не смертельная. А штука в руках этого мордоворота, смертельная более чем. Повизжать, что ли напоследок? Этой харе всё равно кому башку оттяпывать, что мне, что поросёнку. Работа – ничего личного. От пусть и удивится. Может, запомнит, да летописцу расскажет, как я его ультразвуком шуганул? А Светка прочтёт и устыдится? Гос-споди, какая ерунда со страху в голову лезет. Какие летописи, чего он расскажет? Он и говорить-то, поди, не умеет. Это мои страждущие, на радостях, трепались без умолку: а тот такой, а этот этакий, а вон тот донос учинил, и соперника в съезжую упрятал. А вот те… а вот эти…

Я слушал, и тихо шалел от глубины кучи, в которой варились интриги. И от того, насколько всё вблизи не совпадало с тем, что видится из глубины веков. В общих чертах, да – плюс-минус, два лаптя левее Солнца. А в деталях – Солнце вообще с другой стороны. Жадность меня сгубила. Профессиональная. Новейшая история, чёрт бы её побрал – полез в деталях копаться, забыв, что сейчас я не историк, а участник. И чем дальше углублялся, тем больше понимал: права была Светка. Ой, как права. И ни чёрта мы об этих временах достоверно не знаем: кто-то над летописями хорошо поработал. Да и летописцы – люди живые, и ничто человеческое им не чуждо. А вот подставка под башку, на которой я сейчас отдыхаю, напротив – чужда, и неинтересна. Давай уже, что ли, морда стоеросовая, маши секирой, надоело всё – покоя хочу!».

Строго говоря, Фёдор был уже не жилец, ибо осознал, что именно с этой историей ничего уже не поделаешь, башку всё равно оттяпают, и провались он всё…

Наверное, поэтому и не заметил лёгкую тень, мимолётно скользнувшую над лобным местом.

 Впрочем, остальные тоже не сразу взяли её в расчёт. Очухались лишь, когда, крутанувшись шорохом крыла, переросла она в свист рассекаемого воздуха, и закончилась тройным ревом глоток, перекрывших визг разлетающейся по щелям толпы.

И остался на площади лишь Фёдор, прибитый к помосту ужасом, валящимся с небесной тверди. Огромный змей, брызжа трёхглавой пиротехникой, придавливал тушей лобное место, а Фёдор даже не пытался бежать.

Можно поверить в перевранную историю. Можно поверить в лживых летописцев. Господи, да во что угодно можно поверить! Но чтобы эти твари существовали в реальности? Да Бог с вами! Какие Змеи? Какие Горынычи? Совсем, что ли ошалели!

На осознание невозможности идиотизма, Фёдор потерял слишком много времени. Настолько много, что было уже некуда, да и бессмысленно, бежать – туша прижала его к пеньку надёжнее секиры. И Фёдор зажмурился в ожидании клыков, рвущих на части то, что останется после гриля.

Прошелестело долгое мгновение…

Выползло второе...

Затянулось третье…

А на четвёртом он услышал голос…

— Федя! Ты рот-то захлопни, и прыгай сюда. Быстрее. Да не стой истуканом! Они ж сейчас очухаются, и Змея воевать попрутся. Ты что, свой народ не знаешь?

Фёдор с трудом разлепил один глаз, второй, и разглядел до жути знакомую морду. Это неправда, что время всё стирает, и за год можно кого угодно забыть. Морды Светкиных помощников он в жизни бы не забыл. Он их и не забыл.

— Т-ты? – выдавил Фёдор так, словно вокруг ничего не происходило, и можно было не торопясь взять гада чуть повыше шиворота, крутануть башку, а потом глянуть со спины, как он смотрится в этой позе.

— Я! – спокойно ответил тот.

— Убью! – не двигаясь с места, зарычал Фёдор. – Обоих убью! И Светку удавлю к чёртовой матери!

— Убьёшь, убьёшь! – скучно ответил Светкин помощник. – Только очень-то не задерживайся. Сейчас и вправду народ в себя придёт, и Горыныча воевать полезет. Тогда, поверь, обоим мало не покажется.

— Куда прыгать-то? – глупо поинтересовался Федор.

— А прямо сюда. Да пошустрее, чёрт возьми – броня у нас не предусмотрена! Сейчас секирой вдогонку маханут, штопай потом твою культю.

«Секира» — было лишь слово. Но оно родило образ, а он нахлынул такой волной, что Фёдор и сам не понял, как оказался рядом со Светкиным халдеем. Что происходило дальше, он воспринимал как-то вот отдалённо: рёв, огонь, хлопанье тяжёлых крыльев. Только где всё это было на самом деле, оставалось для него полной загадкой. Всё-таки переключаться с веков средних, на привычный Хайтек – тяжело. Он, за этот год, успел забыть даже о телефонах, а о голограммах и в своём веке слышал лишь тем краем, который ухом называется.

Уходящая вниз площадь начала стремительно заполняться маленькими человечками. Командовавший змеем тип, равнодушно посматривая на них, меланхолично высвистывал дурацкий мотивчик, а Фёдор, стоя у него за спиной, ощущал, что на самом деле проглотил кол. Не мог ни сесть, ни наклониться – одеревенел настолько, что чувствовал себя совершеннейшим бревном.

— Ничего! – оглянувшись, проговорил тип. – Пройдёт. Сейчас тебя пропарим, бороду соскребём, будешь как новенький пятиалтынный. Откармливать не надо – это хорошо. Молодец. Умеешь приспосабливаться.

 ***

Банный халат ласкал тело первозданной свежестью. В сочетании с мягким креслом, это было непередаваемое ощущение – умытость, в сочетании с покоем. Думать не хотелось, хотелось просто сидеть, наслаждаясь уютом, и безопасностью.

«Даже маячащая из-за стола рожа не в состоянии сейчас выбить меня из колеи. – Расслаблено думал Фёдор. – Чуть позже – возможно. Позже я ему скажу всё, что думаю по поводу. И кто они есть на самом деле, скажу тоже. А сейчас – нет. Не хочу. Хочу сидеть, наслаждаясь возвращением к нормальной жизни. Хотя бы ещё несколько минут острого восприятия вновь обретённого бытия. Пока они тёрли, скребли да массировали, я был где-то в другом пространстве. Не осознавал, что всё уже позади, что меня вернут домой, и никаких пеньков на площади больше не будет. Светка… а ну её к чёрту. Пусть живёт. Наверное, я ей даже благодарен за урок практической истории. Стерве! Но как её ребята это проделали? Путешествие во времени? Чушь! Тогда как? Гипноз? Возможно. Опасности никакой, зато сколько новых ощущений, и какая широкая гамма чувств».

— Как вам удалось? – спросил он того, что сидел напротив.

— Что именно?

— Так глубоко в гипноз погрузить?

— Гипноз? – усмехнулся помощник. – Я был о тебе лучшего мнения.

— Да ладно! – возразил Фёдор. – Мнения он был лучшего. Не надо заливать про машину времени: знаем, слыхивали. Ни теоретически, ни практически невозможно. Остаётся только внушение. Так как?

— Просто. Ваш век не самый продвинутый в знаниях о природе вещей, и состоянии элементарных частиц. У вас невозможно, поэтому и не слыхивали.

— Да ладно! – теряя остатки уверенности, проговорил Фёдор. – В нашем веке… Ты сам-то из какого?

— А тебе зачем?

— Не знаю! – честно ответил Фёдор.

— Вот и не знай. Забудь эту историю.

— Ты это серьёзно?

— Конечно. Я бы и сам с удовольствием забыл глупость, которую мы своротили. Но уж очень настырно ты полез обличать всяких шарлатанов. Вот и решили преподать наглядный урок. С практическими занятиями. И переборщили. Нам, что б ты знал, за тебя тоже по первое число вставили.

— Кто? – глупо поинтересовался Фёдор. – Светка, что ли?

— Светка? – потёр тот подбородок. – Светка… Для неё ты отлучился на пять минут, пьяную морду в порядок привести. Так что серьёзных изменений на твоей, ещё тогда помятой, физиономии она не заметит. И ждать тебя дольше пятнадцати минут ей не придётся, поверь. С этим всё нормально. Вот наши дела обстоят гораздо хуже: ты оказался шустрее, чем предполагалось.

— То есть? – не понял Фёдор.

— Мы планировали дать месяц, максимум два, чтоб духом времени проникся, а потом вернуть к застолью, и продолжить дискуссию. Ты же, поросёнок, развил бурную деятельность. И засветился. Вот нам и вставили, запретив тебя вынимать.

— Почему? – ещё глупее спросил Фёдор.

— Хорошим исследователем оказался – нестандартным образом насобирал кучу информации о причинно-следственных связях. Послушай, как тебе вообще пришла эта идея – стать целителем? Ты ж в медицине даже не ноль без палочки.

— Жить захочешь, не так извернёшься.

— Пожалуй… Ладно, трёх дней тебе хватит, чтобы окончательно в себя прийти?

— То есть? – снова не понял Фёдор.

— То есть, — передразнил собеседник, — эта база в твоём распоряжении, пока не почувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы не кидаться на бедную, ни о чём не подозревающую женщину. Отдохнёшь, нервы в порядок приведёшь. Как почувствуешь, что готов, дашь отмашку, и мы возвращаем тебя в лабораторию.  

— И?

— Что, «И»? – вздохнул тот. – Вежливо распрощаешься, и – на все четыре стороны.

— С такой историей? – усомнился Фёдор.

— Кому ты её рассказывать собираешься?

Он произнёс это с таким видом, что Фёдор согласился – никто не поверит. Светка, если действительно не в теме, решит, что парень уже и так набрался, поэтому текилу предлагать больше не стоит. А если в теме… тем более нет смысла разглагольствовать. И, самое обидное, список вероятных собеседников на ней и обрывается. Если не считать ребят из шестой палаты.

— Это всё? – спросил он вслух.

— Почти. – Не совсем уверенно ответил собеседник. – Понимаешь, те, кто вставили нам, просили сделать тебе предложение.

— Какое? – насторожился Фёдор.

— Им понравилась твоя работа. Изворотливость, наблюдательность, способность анализировать. С нашей стороны вся эта история была чистым экспромтом. Им бы и осталась, если б не твоё неординарное поведение. Поэтому и родилась идея продолжения сотрудничества. Как ты на это смотришь?

— Я подумаю. – Неуверенно проговорил Фёдор. – Подумаю.

«Основательно подумаю… — наблюдая реакцию собеседника, добавил про себя, — экспромт ли это был, на самом деле?».