- Никаких дров, никакого угля на них не напасёшься! – бормотал кочегар Пафнутьич, закидывая лопату за лопатой в топку пароката, - Коптят небо почём зря! Никак не уймутся, окаянные!
Машинист Иван Егоров, прозванный за добрый нрав Егорушкой, снисходительно посмотрел на него и сказал:
- Ты, старик, не кипятись, тебе это не по чину! Ты, давай, так делай, чтоб твой котёл кипятился! А то мы так и к ночи в Оренбурге не будем. У нас ить причина есть, мы ж не шалости заради это делаем. Почта наша особой важности, а потому небо не грех чуток и подкоптить. Оно большое, сколько уж его коптят человеки, а всё одно голубое, как есть.
Парокат подпрыгивал на торосах, его гусеницы, приводимые в движение паровой машиной Летунова, вгрызались в лёд реки. Извергая пар, рыча словно диковинный зверь, большой мобиль нёсся сквозь снег к своей цели.
- А, говорят, вот раньше-то, акромя телеграфа, и другая связь была, - сказал Пафнутьич, утирая пот.
- Верно говорят, - ответил из пассажирской части усатый почтальон Васюнин, - да только очень давно это было. Тогда письма по проводам и даже по небу летать могли.
- А потом что, разучились? – усмехнулся Пафнутьич.
- Не, нельзя им стало. Токма телеграфным сигналом дозволительно таперича.
- Ты-то откуда это знаешь, Евграф? – усмехнулся помощник машиниста Арсеньев.
- Так ить, я ж в стольном граде в библиотике бывал много раз. Послания они мне там передавали. А их иногда запаковывать к моему приезду не успевали, не ожидали, значится, что у нас лошади такие резвые, а пару раз, вот как сейчас, мне парокат давали. Ну, так я приеду, значится, а они, дескать, звиняй, служивый, не успели запаковать, вот тута посиди тихонько, позовём. Ну, а мне то! Монета в карман капает, знай своё дело – службу служи! Я, значится на полки гляну, а там книженций занятных, тьма тьмуща! И разные такие, в одних про то, как мир наш, значится, устроен, в других истории всякие интересные, какие-то господа свои фантазии, понимашь, записали. Ух, интересные некоторые! А ещё, значится, были талмуды по истории. Там про всё, что в былое время творилось, написано. Жалко, времени мало было, но я потом, как туда попадал, всё время их только читать взялся. Раньше уйма всяких машин было, двигатели их диковинные несли, быстрые, сильные. А ещё такие устройства были, компутерами звали, они считали за человеков. Всё, что посчитать-рассчитать надобно, они за мгновения ока решали. Потом их научили разные изображения передавать. Ну такие, навроде фотографических картинок на ярмарках, а то и движущиеся картинки, да звуки. Хошь – музыку, хошь – песни. И могли эти машины меж собой общаться. И всё они шифровали, там я не очень разобрался, как, но токма они всего через две цифры, один и ноль, всю суть вещей передавали.
- Брешешь! – удивился Арсеньев
- Не, Евграф, я тож про енто слыхал, - сказал машинист Егорушка и слегка скорректировал курс, - нам в школе машинистов про то сказывали, но токма в те занятия мы всё спали больше. За историю драли нас не так сильно, как за механику или кинетику. Так и что ж мы тогда из-за нескольких бумажонок сейчас людей-то гоняем? Нешто поломались те машины?
- Поломались, - сказал Васюнин, - тока не сами, а человеки им подсобили.
- Как так? – удивился Пафнутьич
- А так! Власти они, енти компутеры, гадюки, захотели, да человеков сничтожить! Вот их, значится, и порушили всех.
- Ох как! Нешто их унять никак нельзя было?! Полезные ж машины! – спросил машинист.
- Не, там написано было, что война была великая, что машины самоходные, да самолётные людёв прям тыщами сничтожать стали, а несколько инквизиторов про то прознали, да смогли народ оповестить. А народ-то от машин зависел сильно. Ох, и туго ж пришлось!
- Ну, так ведь и мы тож! – сказал Арсеньев, - не дай Божи, поломается наш мобиль, померзнем прям тута, в степи!
- Да не, не токма те, что на пароходах, да парокатах двигались, а, почитай, все! Человеки ж – они звери ленивые! Они дела свои на них переложили, а сами-то от многого отучились. В праздности время проводили. Мозги, значится, забьют, картинками непотребств всяких, да играми какими, а толку то!
- Почему? – удивился Арсеньев, - там ведь, небось, и знания великие были!
- Быть-то были, но мозги людские от бездействия разучились полезностям внимать. Есть и пить вдоволь было, а на остальное начхали они. А потому и знания тем редко внимали. Да и толку бы! Ведь всё, что те компутеры делали, только один да ноль было, а ничего путного! А потом ещё это восстание мозгов компутерных. Вот и вышло, что не к добру всё енто изобретали, а почта наша надёжнее любых передач. Что не зело важно, то по телеграфу передают, а что очень важнo, то только мы, почтальоны, передать можем.
Снег летел в толстые стёкла пароката. Четверо суровых мужиков в нём задумались о разном: кто о прошлом, кто о грядущем. Машинист ловко обходил большие торосы, метель заметала дорогу, но помощник машиниста знал русло реки хорошо и вовремя говорил, куда дальше путь держать. От молчания клонило в сон, и Васюнин начал носом клевать. Добродушный Егорушка окликнул его:
- Эй, служивый, царство Божье проспишь! Давай, гляди в оба! Метель – самая любимая погода для лихих людей! Не ровён час, прохлопаешь! Беда будет! Компутеров-то твоих нету больше, ты таперича за них!
Все загоготали, даже Васюнин.
Машинист, как в воду глядел. За следующим поворотом с высокого берега показались порядка двадцати всадников. Они палили из ружей и громко что-то кричали. Почтовые парокаты были лакомым кусочком. Места тут были дикие, посты стражи и инквизиции редкие.
Егорушка с ледяным спокойствием потянул за рычаг. Выдвинулась потайная башня над пассажирским отсеком. Парокаты этой конструкции всё больше в местах столичных пользовались, а в глуши их прежде не видывали. Разбойники с улюлюканьем понеслись по речному откосу прямо на парокат, паля почём зря в ожидании богатой добычи. Почтовые мобили часто перевозили золото. Да и за ценные документы выкуп хороший можно было стребовать.
Сон с Васюнина, как рукой стряхнуло, он взял шланг из держателя и приткнул его к штепселю возле рукоятки.
- Давай, Пафнутьич, кидай всё в топку, что смогёшь! – заорал он и сунул голову и плечи в башенку пароката, - Прости, Господи, упокой их души! Не из злого умысла становлюсь душегубцем, а токма исходя из ситуации! – произнёс он молитву почтальона.
Всадники палили из ружей, но не очень точно, на скаку. Редкие пули щёлкали по бронеколпаку, но пробить его было не так-то легко.
Жужжание пулемётного барабана наполнило башенку. Четыре воронёных ствола внутри него готовились выплёвывать смерть. Почтальон взял на прицел ближайшего из разбойников. Как только звук стал монотонным, Васюнин нажал на гашетку подачи зарядов. Раскалённый металл, получив могучий импульс пара из котла пароката, понёсся вперёд, вонзаясь в тела лихих людей и их несчастных коней. Несколько из них закувыркались по девственно белому, словно платье невесты, снегу, раскрашивая его красным.
Паровой пулемёт системы Максима Гатлингова был изобретениeм новым, но молва о нём, похоже, до лихих людей всё ж дошла. Они быстро повернули вспять, только их и видели.
Почтальон спустился вниз, машинист убрал башенку, как то предписывал устав, ибо так экономилось топливо. Аэродинамика, так, кажись, это называлось.
Васюнин улыбался, но улыбка сползла с его лица, когда он увидел, как Пафнутьич перевязывает плечо Арсеньева.
Кабина пароката была защищена неплохо, но не так, как пулемётная башня. Пуля не смогла пробить броню навылет, однако ж, отбила ей кусок изнутри, а тот впился в плечо помощника машиниста.
Дальнейшая дорога до Оренбурга прошла спокойно, и около шести пополудни парокат остановился у дома губернатора. Почтальон отдал сверхважный пакет из столицы лично его превосходительству.
Экипаж мобиля расположился в просторном номере городской гостиницы. Им дали люкс, почти без клопов и с новой печкой. Изрядно отметив свой успех, мужики улеглись спать с чувством выполненного долга. Наутро предстояло пускаться в обратный путь. Как обычно, предстояло им везти важную корреспонденцию, а губернатор, наверное, за ночь сготовит и ответ на сверхважное послание.
В это время губернатор с князем Кислитским вскрывали пакет.
- Вот, Фёдор Игнатьич, вишь, какая нелепица. На должность назначили, отправили из столицы, а графиня Орлова ехать ко мне не хочет, понимаете ли.
- Ну, понять-то её можно, места-то тут совсем не крем-брюле. И что ж она пишет?
- Э, князь, тут не в письме дело. Тут другое, э-э, пикантного свойства. Она историю любит, вот и прочла в одной книге про удалённые плотские утехи, когда расстояние не мешало нашим предкам потешиться друг с другом, даже находясь в тысячах вёрст. Только, дайте слово, что другим ни-ни!
- Боже упаси, Пётр Андреич! Вы же меня знаете! Ну-с, желаю приятного времяпрепровождения. Вот мой пакет государю, отправьте, голубчик завтра в столицу.
- Непременно, Фёдор Игнатьич! До свидания, мон ами!
В своей апочивальне губернатор поставил фотографический аппарат с отсроченным пуском, разделся и лёг в постель. Новые фотографии графини были не дурны, он всегда восхищался её гибкостью.
- Ну, что ж, - сказал губернатор, - любовь расстояний не знает! Приходится действовать, исходя из ситуации…
