Лаборатория - Соло на космических струнах. (Главы 1-5)

авторы — М.Фомальгаут, К.Чихунов и В.Гуляева

                                          Глава первая
                                       Звездопад
 
— Звезда упала, — шепчет Ирка.
— Загадывай желание.
Идем под звездами. Держимся за руки.
— А не успела.
Натянуто улыбаюсь.
— Что ж ты так.
Сейчас заорет, а-а-а-а, опять начинаешь… не заорала, тоже натянуто улыбается. Звезда вспыхивает в зените, умирает, это она не упала, это она другое что сделала…
Неважно.
У нас тут на земле проблемы и поважнее есть.
Идем под ручку. Прохожие думают, какая чудесная пара. Знали бы они…
Пусть думают.
 
ЯНДЕКС
НАЙДЕТСЯ ВСЕ
Посмотрим…
КАК ПЕРЕЖИТЬ…
Яндекс, скотина такая, уже сам подсказывает — как пережить развод. Как чует, тварь. Или я не одна такая. Ну конечно, не одна, сколько женщин по всему земному шару…
Уйдите с головой в работу, да пропади она пропадом, найдите себе какое-нибудь хобби, да не дай бог, займитесь шопингом, на какие шиши, спрашивается…
Тьфу.
— Ты глянь, чего пишут…
Это муж. Который уже не муж…
Подхожу. Гляжу. Из вежливости. Мы сейчас много что делаем из вежливости, вчера даже вечерком под ручку на улицу вышли, люди шептались, какая чудесная пара…
— Во… конец Веги, вчера в семь тридцать вечера астрономы Пулковской обсерватории зафиксировали взрыв одной из крупнейших звезд — Веги. Исследователи подчеркивают, что Вега взорвалась не в силу естественных причин, а под воздействием внешних факторов, установить которые не удалось…
Киваю.
Вот, блин, мы тут квартиру поделить не можем, а там звезды взрываются…
Холодеет спина, на хрена про квартиру напомнила, сейчас взорвется, да задолбала, сука, со своей квартирой… Нет, не орет, сдержанно растягивает губы, кивает, бормочет что-то, ничего, решим… Грешным делом думаю, нам с самой свадьбы на развод надо было подать, и так жить, тогда бы, глядишь, и не ссорились…
А где-то умирают звезды…
 
ЯНДЕКС
НАЙДЕТСЯ ВСЕ
Посмотрим…
Как найти работу…
В жизни не думал, что придется искать в сорок лет. как-то все стабильно было, слишком стабильно, до черта стабильно, правильно, сам виноват, расслабился, думал, всегда так будет… а вот нате вам…
Дамы и господа, у меня плохие новости…
Вспоминаю бледное лицо директора, теребит в руках ручку, терзает колпачок, как я ненавижу его за этот жест, так Кирюхан в школе делал, идиотище долбанное, потом в ручку жеваных катышей наложит, по девчонкам плюется…
Тьфу.
— …наш завод расформировывают.
Гробовая тишина.
Рушится мир.
— А… а мы куда?
— Ну… на рынке труда сейчас много возможностей…
Переглядываемся. Тетки ворчат, а-а-а, только зажили, а-а-а, только ипотеку взяли, а-а-а, только компьютер купила… мужики молчат, Петрович сжимает голову руками, Петровичу вообще хреново, пять лет до пенсии, кто его возьмет… Егорушка оглядывает сидящих, кивает:
— Всех с наступающим!
Фыркаем, Тьян-Тонна хохочет почти истерически. Уже никто и не помнит, что она Татьяна Антоновна, Тьян-Тонна…
Еле выжимаю из себя:
— А… а зарплату за три месяца?
— Мы решим этот вопрос… в ближайшее время…
Что-то прорывает внутри.
— Да черта с два решите!
— Зарешались уже!
— Да хватит нас сказками кормить!
— Сами, блин, по Тайландам ездят, а мы, блин…
Люди вскакивают, орут, директор стучит ручкой по столу, она раскалывается пополам, чую, бить будем директора нашего, давно пора, а чего, терять уже нечего, уже все…
Вспышка.
Даже не сразу понимаем — где, кажется, сам воздух взорвался. Наконец, понимаем, в небе, взорвалось, вспыхнуло, громыхнуло, стекла дрогнули, тетки визжат, прячутся под столы, мужики говорят такое, от чего стены затыкают уши…
— Во, блин…
— Это чего?
Кто-то включает радио, радио хрипит, фыркает, объявляет, что все будет хорошо.
— Там… в космосе.
— Ни фига себе, сказал я себе…
— А мы тут зарплату за три месяца…
— Им бы там наши проблемы…
— Ну…
 
Звонят.
Еле дотягиваюсь до телефона, бли-ин, хоть бы выспаться…
— Ирина Ивановна, день добрый.
— З-здрассте.
Ирина Ивановна, мы берем ваш проект, нам понравилось. Вам удобно будет подъехать сегодня на объект?
Ёкает сердце.
— А… да.
— Вам удобно будет через полчаса?
— Мм-м…
— Машина за вами подъедет.
— А-а… оч-чень хорошо… сп-пасибо…
Спешно прихорашиваюсь, чищу перышки, дизайнеру не пристало под светлые очи клиента показываться незнамо в чем. Спешно собираю портфолио, понять бы еще, какой именно проект взяли, а то у меня их вагон и маленькая тележка…
Выхожу в кухню, Игорь уже разливает кофе, вот что значит, муж дома, который уже не муж… раньше никогда кофе не варил, не царское это дело…
Киваю:
— Взяли.
Игорь улыбается одними глазами, он это умеет, за это на него и запала пять лет назад…
— Да ты что? Поздравляю, ну ты у меня в люди выбилась…
Аг-га, вот что значит мы без работы посидели… Раньше бы орать начал, ты чё, дизайнером себя возомнила, да у тебя руки из жопы и мозги оттуда же… а тут нате вам, обнимает, в рубашке, причесанный, ну конечно, мы теперь люди чужие, перед чужим можно и как на параде…
Дребезжит звонок, смущенно киваю.
Это за мной.
 
— Ирина, а остальные ваши проекты можно у вас купить?
Не верю своим ушам.
— К-конечно…
— Очень хорошо, а то нам другие комнаты обставлять надо… Ну пойдемте… посмотрим…
Эльга выходит из машины, крашеная, эффектная, как она на своих каблучищах держится… нда-а, умеют бабы одеваться, я что ни куплю, на мне все как седло на корове…Выхожу за ней, замираю, издевается, что ли…
— Ну что же вы? Пойдемте.
— К-куда? Вниз?
— Ну да…
Спускаемся вниз, заходим в лифт, чувствую, как лифт тянет меня все ниже, ниже, до самого центра земли. Выбираемся в катакомбы, обшарпанные стены давят, душат, отсюда хочется бежать, бежать, не оглядываясь…
— Ну вот, Ирина… Сейчас, конечно, все вот так… отстойненько… Ну да ничего, вот с вашей помощью мы здесь дворец сделаем…
— Под землей?
— Что?
— Под… землей?
— Ну а что вы хотите, Ирина… — Эльга опирается об обшарпанную стену, ага, все-таки тяжело стоять на каблучищах, — у богатых свои причуды…
Киваю. Ладно, можно и пережить, люди вон на рудниках урановых работают а то и вообще на трассе стоят, и ничего, а тут подумаешь, подземелье какое-то обустроить…Тем паче, Игореха без работы сидит… Сеструха вчера звонила, мозг вынесла, а-а-а, разводишься, так разводись, а-а-а, не фиг его содержать, а-а-а, мать-тереза блин… да, мать-тереза, ненормальная я какая-то, чесслово, другая бы давно уже на все плюнула, ушла…
 
Длинные гудки.
Подленькое такое желаньишко, чтобы не ответили. Тогда и совесть будет спокойна, звонил, звонил, работу искал, а что не нашел, так то ж разве я виноват…
— Алло.
Голос резкий, грубый, с таким голосом говорить не хочется.
— Я… по объявлению… о работе…
— Конкретно что?
— Инженер-электрик…
— Оч хорошо, подъезжайте сегодня в десять.
— А… к-куда подъезжать?
— А там разве не написано? А-а, на полигон подъезжайте под Чвакушем… поговорим…
Перевожу дух. На полигон, так на полигон, деньги-то нужны, тут хоть к черту в задницу поедешь… Иришке еще какая-то программа навороченная нужна, дизайны свои делать, будет ей подарок на развод… расставаться по-хорошему надо, а не как Петрович со своей, она из него всю кровь высосала, с голой жопой оставила…
Подъезжаю к полигону.
С ума я сошел, что ли….
Очень похоже…
Космические корабли видел только на экране, в жизни как-то не доводилось, да с чего я взял, что это корабль… а что это еще по-вашему…
— Электрик, значит, — кивает лысенький толстячок, — оч хорошо… Ну пойдемте… покажу… что к чему…
Смотрю на толстячка, глазам своим не верю, неужели Кирюхан, идиотище…не узнал меня Кирюхан, оно, может, и к лучшему, что не узнал…
 
— Исследователями НАСА зафиксированы многочисленные взрывы в районе облака Оорта…
— А это где? — спрашивает Иришка.
Сидим на диване. Рядком. Перед телевизором. Как в старые добрые времена, когда…
…ладно, не о том речь.
— За орбитой Плутона.
Тут же поспешно добавляю:
— А Плутон, это последняя планета в нашей системе.
Говорю, потому что уже предвижу вопрос, а Плутон — это где. Как она меня раньше бесила, тупица крашеная, ни хрена не знает, а Плутон, это где, а Бразилия, это где, а парнокопытное насекомое, семь букв, первая мягкий знак, ну Игоре-ё-ёша, ну почему ты ничего не зна-а-аешь…
Тьфу ты черт…
— …по предварительным данным некий объект движется по солнечной системе с огромной скоростью, через полтора месяца он должен пройти на расстоянии семи тысяч километров от земли…
— Во, блин… — шепчет Иришка.
— А мы тут квартиру поделить не можем, — киваю.
Смеемся. Как раньше. Как когда-то…
 
— Ну, вы тут пока осматривайтесь, прикиньте, чего сколько понадобится. Составим смету и начнём, тянуть нам особо ни к чему, заказ срочный. — Эльга резво крутанулась на каблуках, эффектно прокружив своей цветастой заграничной юбкой и поцокала каблуками по бетонному полу. Её шаги, быстро удаляясь, затихали в вязком полумраке пустых комнат.
Переходя из помещения в помещение, Ирина поняла, что подземное сооружение на самом деле намного больше, чем ей показалось в первый раз, некоторые вещи здесь казались очень странными. Например, толстенная стальная дверь из стали, которую можно было сдвинуть разве что впятером, или холодильник, гигантский, как железнодорожный вагон — рефрижератор. Ну, скажите на милость, что можно хранить в таком холодильнике? Стадо слонов? Обстановка навевала тревожные мысли, но Ирина гнала их куда подальше — работа есть работа.
«Так, здесь виниловые обои поклеим, тут драпировка тканью, — говорила она себе. — Здесь красочкой весёленькой подкрасим, паркет, люстра, светильники, и всё будет, как в лучших домах!»
Ирина зашла в тёмный угол и воровато осмотрелась по сторонам, вроде никто не видит. Она снова достала из сумки контракт и, наверное, в десятый раз проверила на месте ли заоблачная цифра, означающая сумму её гонорара.
Цифра оказалась на прежнем месте.
«Я ещё никогда не держала в руках такие деньжищи! — женщина до сих пор не могла поверить в свою удачу. — Да мы на них с Игорем все дыры в бюджете заткнём… Стоп, а причём тут Игорь?»
 
Эльга прошла нешироким коридором и упёрлась в последнюю дверь, закрытую на кодовый замок. Набрав нужную комбинацию цифр, женщина попала в маленькую комнату. Стол, стул, узкая кровать и боковая дверь в санузел, составляли всё убранство помещения. За столом сидел мужчина лет сорока и смотрел в мониторы.
— Как там дизайнер, Борис? — поинтересовалась она.
— Всё договор свой мусолит дурёха, как будто боится, что сумма изменится, — ответил ей мужчина.
— Ну-ну, пусть порадуется.
— Очень скоро все эти деньги превратятся в обычную бумагу, в лучшем случае годные на растопку, ну или в сортир сходить.
— Можно подумать ты работаешь не из-за денег, — фыркнула Эльга.
— Нет, конечно, я работаю за место в бункере. Неудивительно, что на такую дуру как ты, мужики не клюют.
Женщина пришла в бешенство — в свои тридцать с приличным хвостиком, напоминание об отсутствии мужа она воспринимала, как смертельное оскорбление.
— Сволочь, подонок! — бросилась она на обидчика, стараясь, вцепится ему ногтями в лицо, словно большая разъярённая кошка, но Борис легко поймал её за запястья. Губы мужчины сложились в садистскую улыбку, ему явно доставляло удовольствие злить эту дуру, возомнившую себя начальницей.
— Пошла вон, — несильно оттолкнул он её к двери.
Эльга не стала продолжать нападение — силы были слишком не равны.
— Не думай, что тебе сойдёт это с рук, мразь, — зло пообещала она и вышла, громко стукнув дверью.
 
Первый рабочий день Игоря пролетел быстро. В его обязанности входило тестирование бесконечных электронных цепей входящих в коммуникации и щитовые космодрома.
Работа оказалась не сложной, но кропотливой. Прозванивая, наверное, стотысячную цепь, Игорь покосился на сверкающую, на Солнце громаду космического корабля.
— Вот бы поближе посмотреть, — мечтательно проговорил он, ни к кому не обращаясь конкретно.
— Ага, сейчас! — «обнадёжил» его напарник Семёныч — уже не молодой мужчина. — Нам с колхозными рылами туда дорога заказана, там элита работает в белых халатах и перчатках, ну и охрана соответствующая.
Игорь едва дождался конца смены, не терпелось похвастаться перед бывшей женой суммой своего гонорара. А когда ступил через порог собственной квартиры, сразу насторожился, увидев озорной блеск в глазах Ирины.
— Смотри, — сунул он ей под нос бланк договора. — Мы тоже кое-что могём, я в лучшие свои годы столько не зарабатывал.
— Тю, — Ирина состроила смешную гримасу, — разве это деньги, вот.
И она развернула перед бывшим мужем свой контракт.
Игорь ошалевшими глазами смотрел то на Ирину, то на документ, отказываясь верить в происходящее.
— Ирка, да на эти деньжищи мы с тобой…
Озорное выражение на лице жены, было точь в точь, как тогда, пять лет назад — вот сейчас шагнёт навстречу, поцелует и прижмётся покрепче. Он и сам едва сдержался, чтобы не броситься к ней, но она не сделала первый шаг. И он не сделал.
 
Работа продвигалась быстро, материалы подвозились в достаточном количестве и в срок, рабочие — не какие-нибудь гастарбайтеры, а сотрудники легальных строительных фирм, работали чётко и со знанием дела. Заказчик, явно, не скупился в тратах.
Ирина носилась из одной комнаты в другую, стараясь всё держать под контролем. Как-то раз в одном из помещений возникла проблема — сделанный под заказ домашний кинотеатр никак не хотел помещаться в предназначенную для него нишу в стене. Дизайнер направилась на консультацию к Эльге и вскоре увидела её в компании респектабельного мужчины в строгом дорогом костюме и тёмных очках. Она могла слышать оживлённый разговор, но сама при этом оставалась незамеченной.
— Обстоятельства меняются, — сообщил мужчина грубым и неприятным голосом. — У вас есть только три дня на завершение работы.
— К чему такая спешка, Клим Раисович? — удивилась Эльга.
— Объект начал ускоряться, наше время уходит быстрее, чем мы думали. Теперь вообще не возможно точно рассчитать, когда всё произойдёт.
Три дня, Эльга, через этот срок все рабочие должны получить расчёт и покинуть объект. Вам всё ясно?
— Да, но есть ещё одно дело.
— Слушаю.
— Некоторые сотрудники, нанятые на длительный срок, не соответствуют вашим требованиям.
— Хорошо, я поручаю вам лично заняться подбором персонала, Борис вам поможет.
— Именно по поводу Бориса я и хотела с вами поговорить…
У мужчины зазвонил телефон.
— Извините, — буркнул он Эльге.
— Да, какого дьявола… — орал он в трубку, направляясь к выходу, к собеседнице он больше так и не вернулся.
 
Они сидели рядом, как раньше, и смотрели телевизор с выключенным звуком.
— Ты представляешь, — шептала Ирина. — Они продукты тоннами под землю спускают, бочки с горючим, ещё ящики какие-то. Зачем? Они что там жить собрались? А этот разговор Эльги с мужиком в костюме.
Игорь напряжённо о чём-то думал.
— Ну, что ты молчишь? — принялась она дёргать бывшего мужа за рукав.
—А ведь всё сходится! — внезапно воскликнул он.
— Что сходится?
— Помнишь, говорили по ящику, что к нам движется объект с огромной скоростью?
— Ну.
— Вот тебе и ну. Сначала Вега, потом взрывы в облаке Оорта. Ирка, мы следующие!
— И что же нам делать?
— Думать…
 
Решение пришло спонтанно, Ирина даже сама поразилась своей смелости.
Вот она — последняя дверь по коридору, на стук выходит мужчина:
— Вы ко мне?
— Да, Борис, мне кажется, у вас могут возникнуть серьёзные проблемы…
 
Прошло несколько дней, наёмные строители покинули бункер, персонал, принятый в постоянный штат изучал сектора своей ответственности.
— Что вы хотите за услугу, оказанную мне? — спросил у Ирины Борис после того, как она передала ему подслушанный разговор Эльги и мужика в костюме. И женщина, не моргнув глазом попросила два места в бункере.
Борис открыл журнал и пробежал взглядом по списку:
— Вам повезло, в связи с нехваткой времени мы не успели доукомплектовать штат. Есть вакантные места электрика и кладовщика, вы согласны?
— Да, — не задумываясь, ответила Ирина.
«К чёрту гордость, — подумала она про себя. — Я здесь сортиры мыть согласна, лишь бы за место зацепиться».
Эльга больше не появлялась. Ирина не хотела думать о том, что могло случиться с её бывшей начальницей, но худшие её опасения оправдались, когда новая коллега по работе доверительно шепнула ей на ухо:
— Слыхала, Эльга повесилась!
— Как, не может быть, — новость шокировала Ирину.
— Вчера в своей квартире из петли вытащили, и чего дуре не жилось, ведь всё было, всё, ну кроме мужа. С мужиками у неё говорят, не ладилось, ну так и что, разве это повод? Да пошли они эти мужики, все козлы, как один, вешаться ещё из-за них, тьфу…
Ирина догадывалась об истинных причинах смерти Эльги, и ощущение собственной причастности к её гибели, не давало ей покоя. Не выдержав внутреннего напряжения, она решила пойти к Борису за разъяснениями.
— Эльга — это ваша работа? — задала она прямой вопрос.
— Да, — спокойно ответил Борис.
— Зачем?
— Вы хотели любой ценой попасть в бункер, ведь так? А я пытался не потерять своё место. И вот мы оба здесь, а Эльга — она сама сделала свой выбор.
Думаю, не стоит вам напоминать, что лишние разговоры нам ни к чему.
— Я всё поняла, Борис, — ответила Ирина твёрдым голосом, но нутро её при этом сжалось в липкий колючий ком и рухнуло куда-то в бездну. — Лишних разговоров не будет.
 
Между тем в бункер начали прибывать люди — богатые семьи из высших слоёв общества. Они тащили с собой кучу всякого бесполезного барахла, включая котиков и пёсиков, и Ирине приходилось принимать большую часть вещей на хранение.
Сильно пожилой мужчина солидной внешности, прибыл в сопровождении молодой размалёванной девицы. С первого взгляда казалось, что это отец и дочь, но поведение дамы быстро убедило присутствующих, что бизнесмен взял с собой в бункер юную любовницу. Девушка липла к папику, не скрывая своего положения:
— Ой, как тут прикольно! — восхищалась она. — А мы тут жить будем? А долго? Ой, как здорово!
У мужика зазвонил телефон:
— Киса, заткнись, — попросил он спутницу, и уже другим голосом ответил на звонок. — Да, дорогая. Я же сказал, что уезжаю в командировку. Когда вернусь? Через неделю, всё, целую.
Ещё одна пара — мужчина и женщина средних лет с двумя детьми и тысячей чемоданов и узлов спустились под землю. Глава семьи вступил в разговоры с Борисом, а дама с безвольным, но высокомерным лицом вывалила перед Ириной с десяток разномастных шуб.
— Эй ты, смотри сюда, — обратилась она к кладовщце. — Внимательно прочти в инструкции, какая температура должна быть в холодильнике при хранении меха. Если хоть одна шуба пропадёт…
— Эльвира, — окликнул её спутник, — отстань от человека.
— …я из тебя шкурку сделаю, — уже шёпотом закончила дама своё напутствие и вернулась к супругу.
 
«Почему не едет Игорь?» — беспокоилась она, раз за разом набирая номер бывшего мужа — связь отсутствовала.
Внезапно бункер тряхнуло, сильно и продолжительно, закричали тётки, заплакали дети.
— Началось?! — послышались испуганные голоса.
— Закрыть бункер, — распорядился Борис твёрдым голосом.
— А где Хреновы? Хреновых ещё нет! — прокричал кто-то.
— Да и хрен с ними, — послышались злые голоса. — Привыкли, что их по два часа на приёмах ждут, и тут не торопятся, а ведь всех оповестили.
— Закрыть, — повторил Борис.
Зажужжали сервоприводы, и тяжёлая металлическая дверь медленно закрыла проём входа. Двое мужчин начали быстро заворачивать задвижки и блокираторы.
Убежище снова тряхнуло, моргнул свет, послышался испуганный ропот множества голосов.
— Стойте! — закричала опомнившаяся Ирина. — Там муж мой остался. Но её голос потонул в грохоте исходящем, казалось, из самых глубин Земли.
 
Теперь работы на космодроме велись круглосуточно. Когда смена Игоря подходила к концу, полная луна уже поднималась по быстро темнеющему небосводу.
«А молодец у меня Ирка, — думал он. — Умудрилась нам обоим место в бункере выбить. Всё, последняя смена и прошу расчёт. Потом домой, заберу всё самое необходимое и сразу к жене, бывшей».
— Смотри, смотри, зашептал кто-то, — к кораблю на высокой скорости подъехали несколько автобусов, из них выскакивали люди и спешно заходили внутрь космолёта.
И тут почву тряхнуло с такой силой, что Игорю показалось, будто началось землетрясение.
— Вверх смотрите, вверх! — послышался истеричный крик.
Игорь вместе со всеми задрал голову, но сначала никак не мог понять, куда именно нужно смотреть. И вдруг увидел — луна разламывалась на части, словно расколотое блюдо.
— В ракету мужики, айда в ракету, — заорал Игорь.
Два или три десятка рабочих рванули к кораблю, но путь им преградили охранники с автоматами.
— Назад! — закричал один из них и дал длинную очередь над головами. Мужики остановились.
— Братцы, — выступил вперёд Семёныч, обращаясь к охране. — Нам через пару минут хана всем придёт, пошли в корабль вместе, может и спасёмся.
На лицах служивых протаяло сомнение, но здоровенный детина с нашивками сержанта направил автомат на толпу.
— Назад я сказал, а то ща, как шарахну по ногам!
Одна из башен космопорта, медленно, как во сне, начала крениться в сторону и бесшумно завалилась на бок.
— Мужики! — взмолился Семёныч. — Да включите вы мозги, хоть раз в жизни, вон Луна развалилась, и Земля сейчас разлетится.
— Эй, Сухой, — зароптали охранники, обращаясь к сержанту, а ведь и вправду, шкуру спасать надо.
— Вы что, очумели! — заорал сержант. — Хотите вылететь с работы без содержания?
— Да засунь ты себе это содержание, знаешь куда! — закричали солдаты. — Пошли в ракету, валим отсюда!
Толпа обогнула сержанта так и не решившегося применить оружие.
— Пусть остаётся, баран безрогий, — услышал он на прощание.
К кораблю подоспели как раз вовремя — внешний люк уже почти закрылся. Приклад автомата не дал дойти её до конца, и автоматика включила сигнал тревоги.
— Освободите дверь! — послышалось из скрытых динамиков тамбура. — Мы не можем взлететь.
— Сейчас! — пообещал Семёныч. — Или все летим, или никто.
— Корабль не рассчитан на такое количество народа, — пробовал убедить рабочих голос из корабля.
— Тогда молитесь.
Через минуту показавшуюся вечностью двери начали открываться, и толпа ринулась внутрь.
— Чёрт с вами, — зло прорычал динамик.
Корабль отчаянно болтало, и вновь прибывшие пассажиры садились прямо на металлический пол. Игорь находился рядом с иллюминатором и мог видеть, как рушатся здания космопорта. Он боялся, что они уже не смогут взлететь, но ракета всё же начала медленно отрываться от Земли.
С высоты птичьего полёта Игорь увидел, как огромная трещина расколола Землю от края до края. Из глубин ударили фонтаны горящей лавы, превращая поверхность планеты в пылающий ад.
 
Перевожу дух.
Только сейчас понимаю, что мы пережили. Чего мы избежали. Кто-то предлагает выпить, смотрим на кого-то как на врага народа.
— У меня там сын остался, — говорит кто-то.
— Да ну тя на хрен, у всех там много кто остался! — взрывается необъятная тетка.
Подсаживаюсь к тому, который говорил про сына, показываю на землю.
— У меня там жена осталась.
— А-а…
— Бывшая.
— А-а…
Понимаю, что не знаю, как рассказать ему про Иришку. Как познакомились… не помню, обыкновенно как-то… как жили… как свадьбу сыграли, кольца на машину нацепили, когда поехали, они отлетели на хрен… как потом… что потом… суп с котом… как ссорились… как мирились, клялись, что это уж в последний раз, — чтобы тут же сцепиться снова, на пустом месте, по пустякам. Как потом она сказала про развод… или нет, вру, я сказал про развод, просто так, попугать… а она согласилась… или нет…
Понимаю, рассказывать нечего. Совсем. Было и было. Это у всех было. И никак не втолкуешь, что это было важнее всех гаснущих звезд и гибнущих вселенных…
Вспышка.
Там, далеко.
Ждем грохота, не дожидаемся, а-а, ну да, еще Солженицын говорил, беззвучно происходят только космические катастрофы…
Земля, — шепчет кто-то.
Чувствую, что этому кому-то хочется проломить голову. Зачем сказал, зачем…
Земля…
Еще не верим себе, еще смотрим в темноту ночи, так непривычно, чёрный космос, и солнце жарит вовсю…
Нет, так и есть…
Земля…
Кусаю кулаки, говорят, помогает, знать бы еще, от чего…
 
— Пацаны, а как это струна землю разорвала, она же тоньше электрона?
— И че, что тоньше?
— А то. Она сквозь землю пройдет, не заметит.
— Так она когда сквозь землю проходила, в петельку закрутилась… а петелька от струны оторвалась, в колечко загнулась…
— И чего?
— А того. Петелька сжалась и взорвалась… вот и получилось…
— Нда-а, голова у тебя… ты бы еще сказал, как бы нам землю обратно вернуть…
— Издеваешься?
Кусаю кулаки. Говорят, помогает. Знать бы еще, от чего помогает. Говорю себе, и поделом, поделом ей, Иришке этой, дура набитая, на хрена на ней женился, только скандалили, да не скандалили, это она все на меня наезжала, сама виновата, и вообще… Ничего не помогает, щиплет в носу, как в детстве, когда нельзя реветь, да какое там нельзя, сами слезы текут…
Кто-то трогает меня за плечо, не тороплюсь оборачиваться, почему-то кажется, сейчас обернусь, а там Иришка, дура набитая, ой, Игоречек, а кто в Гамлете главный герой, первая Гэ, Гомер, да?
Оборачиваюсь. Нет, не Иришка, стоит радист, тощий, прыщавый, откуда только такого выискали…
— Там это…
— Чего такое?
— Вам… сообщение… оттуда…
Показывает в ту сторону, где была Земля.
 
                                            Глава вторая
                                          Надежда на надежду
 
 
Это было страшное десятилетие. По всем новостям, радио, во всех газетах трубили о страшных катастрофах в космосе. Звезды взрывались одна за другой, вспыхивая через время в ясном небе Земли лучистыми салютами и вспышками. Ученые не могли определить причин, но прогнозы были не утешительны – ужасающая разрушительная сила двигалась в сторону Земли с неимоверной скоростью и путей отхода у человечества не было.
Мир окончательно рухнул в тот момент, когда вспыхнула Альфа Центавра. Никто уже не сомневался, что катастрофа неизбежна.
Но паники не было, стало неимоверно тихо. Человечество словно оглушило этой новостью. И тогда-то власти всех стран сообщили об общей мобилизации населения. Централизованно стали строиться бункеры, на несколько этажей уходящие под землю и оснащенные по самому последнему слову техники, рассматривались все, даже самые фантастические, изобретения для облегчения жизни людей под землей. Естественно, никто и не надеялся, что что-то может спасти от столь разрушительной силы, но это давало надежду на надежду… Она всегда умирает последней.
Параллельно с бункерами осуществлялась программа по переселению людей в космос. Просчитывались все возможные пути, существующие планеты и их спутники, пригодные для терраформации. Никто не говорил о Луне и Марсе – все понимали, что если удар придется на Землю, то и им достанется. Почему-то никто не вспоминал о Солнце. Или просто не хотел об этом думать…
Ковчеги стартовали и уходили в свободное плаванье. Два были отправлены к Европе, еще несколько кораблей — в созвездие Весов к красному карлику Глизе 581.
Ничего определенного экипажам этих кораблей не сказали, лишь несколько пожеланий и надежда, что ученые разберутся со всем уже на месте.
Эти несколько лет трудились все. Не покладая рук и не жалуясь на тяжелые условия, недосыпание, недоедание. Планета стала похожа на гигантский муравейник, который пустел просто с космической скоростью, хотя большая часть человечества все же отдавала себе отчет в том, что всех спасти не удастся. Радовало все же то, что человечество перед неизбежным концом отказалось от всех предрассудков и распрей, перестало скрывать информацию. Даже сильные мира сего понимали, что «кучка избранных» не способна сохранить наследие миллионов лет развития их собственной планеты, их мира. Их гибнущего мира…
И все же, когда до неизбежного оставалось совсем немного времени, оставшихся на земле накрыла волна самоубийств. Те, кому посчастливилось отчалить от родных берегов, наблюдали за всем со стороны, с нескрываемой скорбью и болью.
Они надеялись, что вернутся сюда. Как только обживут новую планету, освоятся в новом мире. И тогда они сразу же вернутся за выжившими.
Никто не говорил о том, что не верит в успех – слишком быстро все происходило, никто не мог быть уверен в успехе компании, готовящейся на скорую руку.
И все же надежда умирает последней…
 
Это произошло быстро.
Ковчег «Аврора» находился ближе всех к планете, когда всё случилось. Как и прогнозировали ученые, удар пришелся на саму планету и черная пустота вспыхнула миллионами солнц. Большая часть экипажа тут же ослепла – никто не подумал о том, что не стоит смотреть в иллюминаторы в этот самый момент. Взрывной волны не хватило, чтобы сдвинуть с места Солнце, а вот Луне, Марсу, Венере завидовать не приходилось. Меркурий сгорел моментально, упав в объятья желтого горящего карлика. Венеру и Марс сорвало со своих орбит и отправило восвояси, а вот Луну отправило прямиком в сторону «Авроры». Кораблик с несколькими десятками сегментов тут же рассоединился на части, но было уже поздно.
Мертвый камень, бывший совсем недавно ночным светилом голубой планеты, на огромной скорости врезался в ковчег и тот рассыпался на миллионы кусочков, раскидывая во все стороны еще корчащихся в предсмертных конвульсиях людей, тонны оборудования, провианта и нескольких глыб успевшей замерзнуть воды.
«Автора» погибла. Со ста тысячами человек на борту и надеждой добраться до Европы. На втором корабле, следующем тем же курсом, отказали топливные насосы и корабль теперь просто дрейфовал. «Горизонт» был не просто ковчегом – он должен был обеспечить жизнь людей при посадке на неизведанную планету в течение первых пары десятков лет, пока не будут заложены первые купола для жизни на поверхности, буры для добычи воды, лаборатории и теплицы. Но теперь это не имело значения. Корабли, ушедшие к Глизе, были слишком далеко, чтобы помочь своим братьям по несчастью. Возврат грозил провалом миссии остальных четырех кораблей – времени дублировать оборудование для терраформации не было…
А о «Калиостро», «Капитане» и «Бесконечности» речи и вовсе не шло – они ушли первыми и направлялись они к Кеплеру в созвездии Лебедя, унося с собой в неизвестность почти полтора миллиона человек. Никто даже не брался представлять, окончится ли их полет удачно, но все на этих кораблях понимали, что сменится не одно поколение, прежде чем нога человека ступит на поверхность самой пригодной для жизни из всех существовавших и найденных экзопланет.
Несколько кораблей поменьше, с меньшим грузом, вышли на орбиту Юпитера за два года до катастрофы. У них не было точного задания, они не могли сесть ни на один из его спутников, иначе это грозило им гибелью, не могли никому помочь. Но они могли выжить, для того чтобы запечатлеть все происходящее и отправить сигнал в сторону будущих колоний. У этих людей был билет в один конец, и в конечном итоге их ждала медленная смерть от голода. И всё же желающих оказаться на рукотворных новоиспеченных спутниках планеты оказалось много.
Все исходили из того, что ни Солнце, ни крупные планеты солнечной системы не сдвинутся с места. Все просто на это надеялись. Никто не хотел верить в полное уничтожение – для людей Солнце всё еще оставалось чем-то тяжелым и огромным. А Юпитер, словно огромный космический пылесос, мог защитить от обломков, излучения и взрывной волны.
Эти корабли оказались в нужное время в нужном месте. И они могли видеть всё.
Неизвестное образование тонкой светящейся стрелой пронзило маленький голубой шарик – телескопы, установленные на кораблях, давали миллионное увеличение, и люди видели все так, словно были совсем рядом. Тонкая светящаяся нить пронеслась сквозь недра планеты и ничего не произошло. В первые несколько секунд. Люди уже даже успели понадеяться на то, что их действия были слишком поспешны.
А потом все озарилось вспышкой и телескопы на миг ослепли, чтобы спустя несколько секунд явить взору онемевших людей аккуратно расползающийся на две неравные части бывший до этого практически идеальный шарик. Ядро планеты растягивалось, превращаясь в короткую перемычку между двумя частями расползающегося мира. Вновь образовавшийся мост изрыгал в пространство фонтаны магмы, которая тут же застывала, превращаясь в гигантские сталактиты. Земля дрожала, вздыбливаясь горами, трескалась, образуя глубокие разломы – словно зияющие раны на теле гибнущей планеты.
Люди, наблюдавшие за всем лишь с экранов, не могли представить себе, каким адом всё это было для оставшихся там. Внезапно наблюдавшие поняли, что даже бункеры вряд ли могли спасти непокинувших планету.
Кошмар длился совсем не долго. Всё закончилось всего за какие-то сутки. Светящаяся нить, сколько бы люди не пересматривали записи, не вырвалась из недр планеты и не двинулась дальше. Солнце также осталось светить, только теперь оно грело не голубую планету с морями и океанами, а вновь образовавшуюся систему неправильной формы, медленно начавшую вращаться вокруг своей оси, но все так же лежащую на орбите вокруг жаркого светила.
Почти через месяц меньшее полушарие полностью затянуло облаками, которые не пробивали даже мощные телескопы на кораблях наблюдателях. Планета всё еще то и дело вздрагивала. Мост сочился лавой, на нем росли, но тут же замерзали, вулканы.
Сигнал давно ушел в сторону Глизе, оттуда к Кеплеру, а наблюдатели, почти спустя полгода отправились в сторону дрейфующего «Горизонта». Никто и не надеялся до него добраться, но ждать гибели просто так никто не собирался.
Надежда на надежду умирала последней…
 
 
                                            Глава третья
                                  Вооруженный зреньем узких ос…
 
— Да что у вас там?
— …
— Кто чего захватил?
— …!
— Яснее говорите, Лещинский, у вас там помехи как на том свете!
— ….!
— Перезвоните, не слышно ни хрена!
Отключается. Последняя надежда отключается, остаюсь наедине с ними.
Их много. Слишком много, чтобы что-то сделать, заполонили корабль, лезут в лицо, в глаза… Вспоминаю какие-то правила, как с ними обращаться, мать в детстве говорила — никогда на них не дуй, а то на губу сядут… уже и на губу сели, и не только. Не отмахиваться. Не делать резких движений. Не дышать.
Странно, что еще ни одна меня не ужалила. Сплевываю, чтобы не сглазить. Медом у меня тут, что ли, в корабле намазано… или нет, на мед пчелы летят, а не эти…
Сижу. Не шевелюсь. Повторяю как мантру, как заклинание — вооруженный зреньем узких ос, сосущих ось земную, ось земную…
Почему-то верю, что это поможет.
Проще всего, конечно, просто покинуть «Мандельштам». Вот так. Молча. И сами там разбирайтесь, как хотите, со своими осами. Только мне этого не простят. Да что не простят, я сам себе не прощу, если сбегу, вот так, молча, капитан с корабля смотался, струхнул из-за каких-то там ос…
…сосущих ось земную, ось земную…
Смотрю на осу, ползущую по руке, вон она, полосатая, тонкая, узкая, как… космическая струна.
 
Космическая струна — гипотетический астрономический объект, одномерная складка пространства-времени. Диаметр струны значительно меньше атомных ядер, длина — несколько десятков парсек…
 
Вздрагивает телефон. Вздрагиваю я. Вздрагивают осы, кружатся роем, роем, роем. Чш, чш-ш, не звоните мне, не звоните, кто там названивает, не надо, не надо, не надо, не звоните, не тревожьте узких ос…
…сосущих ось земную, ось земную.
Боюсь.
Стыдно признаться — боюсь. Когда «Мандельштам» горел — почему-то не боялся, некогда было бояться. Когда потерял управление, тоже бояться было некогда. А вот теперь — боюсь.
Еще с тех пор. Еще с детства. Еще когда первый раз увидел в деревне — большие, узкие, полосатые, сосущие ось земную, летали над лугом, звенели в унисон мелодии космических струн. Когда протянул руку, не мог сказать осы, получалось только — о-о-оо, о-о-о, когда тонкое жало (тоньше космической струны) вонзилось в ладонь. Вот тогда и было о-о-о-о, такое о-о-о-о, что дальше некуда. Вот оттуда и пошло, когда горел «Мандельштам», было не страшно, а ос боюсь, как маленький…
 
Космические струны возникли вскоре после Большого Взрыва, были либо замкнутыми, либо бесконечными. Струны изгибаются, перехлестываются и рвутся…
 
Терзаю связь, ну только посмей не ответить…
— Ну что такое?
— Осы… осы «Мандельштам» захватили!
— Ну-ну… как это… вооружённый зреньем узких ос…
— Не смешно! Мне-то теперь как?
— Так прогоните их, что как маленький-то?
Вздрагиваю. Шеф будто мысли мои читает, точно, боюсь, как маленький, о-о-о-о, о-о-о-осы…
— Да их тут вон сколько!
Снова обрывается связь. Почему-то мне кажется, не случайно, не сама по себе, почему-то мне кажется, осы к этому причастны… ещё не знаю, как…
Прогоните…
Легко сказать…
Скорее самого меня прогонят…
Отступаю к двери, пропади оно все, будь что будет…осы видят мой маневр, забивают дверь плотной живой стеной.
Еще не верю себе.
Так бывает в страшных снах.
Забивают дверь плотной живой стеной… Их много, слишком много, вообще раньше не думал, что может быть так много ос. Слетелись как будто со всего света, со всех концов земли, со всех материков, просочились в «Мандельштам», звенят, звенят, звенят…
 
Струны и фрагменты струн летят через Вселенную со скоростью, близкую к скорости света. Свет от источников, находящихся за струной, огибает струну…
 
Осы оживляются.
Узкие.
Сосущие ось земную, ось земную.
Кружатся, роятся, налетают на меня, стаей, стаей. Вот, блин, вроде бы сидел не шелохнувшись, чем я их спровоцировал… черт пойми… ну не надо меня жалить, не надо, ну пожа-а-алуйста, вы же сами погибнете, если меня ужалите…
Не жалят. Налетают, роем, роем, гонят куда-то в кабину. И подчиняюсь им, и страшно, и стыдно за свой страх, и слушаюсь их, как маленький, что угодно, только кусать меня не надо, я бою-ю-юсь…
Гонят.
Звенят в унисон мелодии космических струн.
Облепили кабину, подталкивают меня к пульту…
Неужели…
Еле-еле добираюсь до телефона, облепленного осами, осторожно сталкиваю с него звенящее полосатое месиво, только бы не цапнули, только бы не цапнули, только бы…
Набираю номер.
Только посмейте не ответить…
 
Самопересечение струны образует пару колец, более сложные сцепления создают причудливые топологические фигуры…
 
— У меня проблемы!
— Да что у вас там опять?
Есть связь, слава тебе, гос-ди, есть свя-а-а-зь….
— Осы… осы меня в кабину гонят!
— И чего?
— Они… они хотят, чтобы я стартовал! Они хотят, чтобы я «Мандельштама» поднял!
— Еще вам чего померещилось?
— Да я серьезно, слышите, как…
Снова обрывается связь. Как мне кажется, неспроста. чует мое сердце, осы что-то делают со связью, не знаю, что, но делают, обрывают радиоволны…
Тоноке жало (тоньше космической струны) вонзается в запястье, мир взрывается болью…
Понимаю, что осы не шутят. Совсем не шутят. Или я сейчас поднимаю «Мандельштам», или меня зажалят до смерти. Они это могут. Легко.
Оборачиваюсь. Бежать. Опрометью. По коридору, и на выход, и до реки до реки — до-реки-дореки, в воду, в воде не достанут, сколько их там успеет меня ужалить, одна, две, три, миллион, повезет, не умру…
Бегу. Жала вонзаются в шею, это плохо, в шею, так и задохнуться недолго. Закрываю глаза, глаза, главное, глаза, натыкаюсь на стены, с хрустом давятся осы, узкие осы, сосущие ось земную, ось земную…
Бегу к реке. Бегу с корабля, хор-рош капитан, бежит с корабля, осы несутся за мной полосатым роем, звенят…
Падаю в траву.
На мгновение смотрю в глаза узкой осы, или всех узких ос, у них что одна, что все, один хрен…
Смотрю в фасеточные глаза…
Смотрю…
Начинаю понимать, на какие-то доли секунды сам чувствую ось земную, ось земную… и еще что-то, здесь, совсем рядом, что-то недоброе, что-то страшное, что-то, от чего надо бежать, бежать, бежать, да не бежать — лететь, чем дальше, тем лучше.
Бегу к «Мандельштаму». Осы уже не подгоняют меня, уже понимают — я тоже почувствовал.
Добираюсь до кабины, жду, пока набьются в «Мандельштам» осы, все, все, до единой, со всей земли, со всех континентов…
Задраиваю люк.
Обратный отсчет…
Откуда-то из ниоткуда проклёвывается связь, шеф орёт, ну только посмейте поднять, только посмейте…
Рвётся связь тонкой струной.
Гравитация выдавливает внутренности.
 
Эволюция космической струны.
Космическая струна замыкается в кольцо, которое постепенно сужается. Когда диаметр кольца становится ничтожно малым, происходит взрыв с выбросом огромного количества энергии. Таким образом, к концу существования вселенной останутся только струны, замкнутые на границах вселенной.
 
…мир возвращается. Медленно. Нехотя. Осы снуют по шее, зализывают ранки, что-то они такое делают, что боли нет, отёк и тот почти прошёл…
Нащупываю связь с землей. Не нащупывается. Оборвалась струна.
Смотрю на Землю, теперь такую далёкую. Я уже чувствую, что-то должно случиться, что-то нехорошее, что-то, от чего нужно убежать…
Вижу космическую струну.
Вооруженный зреньем узких ос, вижу космическую струну.
Там.
В самом центре земли, в толще ядра. Вижу, как струна сжимается, все больше, больше, больше, крохотное колечко диаметром сколько-то там ангстрем…
Сжимается…
Отворачиваюсь.
Странно, что не слышу грохота, когда взрывается земля. Ну конечно, космос заглушает звуки. Закрываю глаза, кажется, ослепительная вспышка сейчас прожжет ладони, прожжет веки, прожжет мозг…
Вооруженный зреньем узких ос…
Осы садятся на штурвал, показывают что-то, куда держать путь. Доверяюсь осам, им виднее, у них навигация покруче нашей будет…
…сосущих ось земную, ось земную…
 
                                                            Глава пятая
                                                           Геймстартер
 
 
— Чему обязан?
Смотрю на людей в форме, соображаю, кого у нас в доме обчистили. Одинцовых, не иначе. Само собой, Одинцовых, нечего было вчера плазмой своей на весь двор трясти, купили они на восьмое марта…
— Никольцев Александр Иванович?
— Я за него.
— Не понял.
— Он самый и есть.
— Жена ваша дома?
— Д-дома…
Лидка выходит из спальни, кутается в халатик, сонная, разморенная, сейчас по ней и не скажешь, что Одна Из. Не то, что некоторые перья распускают… я-де Один Из, смотрите на меня, смотрите…
— Пройдемте с нами.
— А что так?
— Пройдемте… собирайтесь.
Люди в форме вваливаются в дом, от них пахнет кожей и еще чем-то чужим, нездешним, так пахнут чужие дяди, которыми пугали в детстве, а-а-аа, днем спать не будешь, аа-а-а, чужим дядям отда-ам…
Лидка таращит глаза в пол-лица, кусает губы.
— Ч-чего? А… арестовать, что ли, хотите?
— За что ж вас арестовывать… пока только задерживаем… там посмотрим…
Падает сердце.
Земля уходит из-под ног.
— Её нельзя… она… она Одна Из…
— Там разберемся.
— Да вы не поняли, она одна из!
— Вот там и разберемся… сегодня одна из, завтра не одна и не из… возомнили о себе… думают, все можно им…Думают, ничего им не будет…
Еще не понимаю, еще чувствую, ошибка какая-то. Бросаюсь за людьми в форме, пахнущими по-чужому, да что вы делаете, так нельзя, так не бывает, так…
Человек в форме говорит два слова.
Всего два слова.
Понимаю, что не ошибка…
Лидка, м-мать твою…
 
Так и знал, что случится что-то. Еще бы, ночью во сне видел Струну. Струна, она к добру не привидится…
 
Блин, тянут до последнего… а потом лечи их, как знаешь…
Врач уходит куда-то, так и не понимаю, то ли идти за ним, то ли что, хоть сказал бы, или это нарочно так. Ждем у моря погоды, мне так и кажется, врач тоже ждет, притаился за углом. Если пойдем за ним, гаркнет во все воронье горло, куд-да прете, русским по белому написано, посторонним вход и так далее. А если не пойдем, вот точно как выскочит, как выпрыгнет, а-а-а. я вас долго ждать до-олжен…
Кость в горле… вот теперь хорошо понимаю, что такое кость в горле. Странно, что еще могу дышать. Представляю, как будут резать горло, интересно, под общим или под местным, интересно, буду я орать или нет…
— Пошли,- Лидка толкает меня под локоть, идем по коридору. В никуда. Что за свет тут, нехороший, недобрый, чужой, тут ходят чужие дяди в белых халатах, которыми в детстве пугали, а-а-аа, будешь баловаться, чужому дяде отдам, от тебе сто уколов поставит… Заглядываем в комнату, кажется, там исчез врач, а может, вообще прошел сквозь стену, от них всё ожидать можно.
Тут же понимаю, что нам тут не место, рядом с человеком, опутанным трубками. Чувство такое, как бывает, когда кто-то умер, или нет, еще не умер, но должен умереть, когда смерть еще не здесь, но рядом-рядом…
Хотим выйти, Лидка толкает меня в плечо, показывает на кушетку. Не понимаю. Наконец, смотрю на лицо лежащего.
Померещилось…
Быть не может…
Нет, так и есть. Лещинский собственной персоной, не похожий сам на себя, смотрит на нас, кажется, и вовсе не видит… нет, мелькнуло в глазах какое-то узнавание…
Лещинский… и в то же время не Лещинский. Это на кафедре был Лещинский, энергичный, нервный, с горящими глазами, с пеной рта перечислял свои дипломы и звания, бил себя пяткой в грудь, что это он достоин быть один из, а не эта… что он там про Лидку ляпнул, что я ему тогда чуть по морде не съездил…
Лидка замирает над лежащим.
— Вы?
Слабое движение глаз…
— Да что это с вами…
Лещинский глазами показывает что-то, что не может ответить.
— Всё про ос про каких-то бредил – кивает санитарка, — осы, осы…
— О-с-с-с-сы, — еле выжимает из себя Лещинский.
Да не съедят, не съедят вас осы, не бойтесь вы так, — санитарка смеется.
Лидка добавляет:
— Что ж вы так… вы выздоравливайте давайте, вы нам живой нужны…
Чуть заметная усмешка на бескровном лице. Лидка наклоняется над Лещинским, поправляет спутавшиеся на лбу волосы, целует в лоб…
Хочу сказать, чего делаешь, в лоб покойников целуют. Не говорю, не могу говорить, кость в горле, кость в горле, сделайте кто-нибудь что-нибудь, или задохнусь. Лидка, осторожно, провода, Лидка, провода-провода-провода, осторожно, не задень. Лидка отодвигается от Лещинского, в коридоре зычный голос врача, этот-то где с костью в горле, проглотил, что ли, чучело гороховое…
Вываливаемся в коридор.
— Ну где вы там… давайте… глотку вашу…
Не понимаю, где наркоз, где что, он что, без наркоза резать собирается… получаю удар в кадык, мир меркнет, что-то вылетает изо рта, как мне кажется — все внутренности, ты че делаешь, откуда таких живодеров в меде берут…
— Нате вам… на память… — врач протягивает обглодыш, — сувенир можете сделать…
— Это… ч-чья?
— Ваша, чья.
— М-моя?
— Ну, не знаю, чего вы там ели… порося… карася… что волки жадны, всякий знает… волк, евши, никогда костей не разбирает…
— В-все?
— Все, все… а вам чего еще надо?
Понимаю, что все. Как-то так неожиданно — все. злой дядя оказался добрый дядя и меня не забрал. Забрал Лещинского, мысленно молюсь, чтобы Лещинский провалялся в больнице до Исхода. Дальше дай Бог ему здоровья, чтобы никогда, вообще никогда не болел, а до Исхода пусть лежит, тогда Лидку выберут, Лидку…
 
Ночью снилась Струна.
До Струны нам ещё был месяц пути, целый месяц, только сейчас начинаю понимать, как это много — це-е-е-елый ме-е-е-сяа-а-а-ац…
 
Человек в форме говорит всего два слова:
— Лещинский умер.
Пол уходит из-под ног. М-мать моя женщина, ни раньше ни позже, это он нарочно, сволота такая…
— А Лидка не виновата!
— Разберемся… виновата… не виновата…
 
Здесь лампы светят по-чужому. И пахнет по-чужому. Знакомый врач проходит мимо меня, чуть замирает, смотрит, будто ждет, не попрошу ли я вставить кость обратно. Нет. Не прошу.
Заходи в реанимацию, кажется, Лидка всхлипывает, или только кажется. А почему у них до сих пор труп лежит, а-а, это не труп, это макет, следственный эксперимент, м-мать его…
— Как он лежал? Вот так?
— Н-не помню.
— Как не помните?
— Ну… вроде так.
— Как вы к нему прикоснулись?
— В-вот так… вроде…
Трубки, Лидка, осторожно, осторожно, трубки… мысленно кричу во весь голос, не задень, не задень, блин, задела, сдвинула, вывернула трубку из носа манекена…
— Вы… ТАК к нему прикоснулись?
— Ой, нет, не так…
— Так — так или не так?
— Не… не так… так вот…
Руки дрожат, теперь вижу, вот-вот разрыдается…
— Ну что… непреднамеренное?
— Это еще разберемся, преднамеренное или нет…
Хватаюсь за соломинку.
— Залог?
— А?
— А под з-залог можно?
Человек в форме называет цену. Понимаю, что черта с два оставлю какой-то залог. Хочется кричать и молотить кулаками, чужие дяди забрали Лидку, чужие дяди, а я отдал, и ничего, ничего-ничего-ничего не могу сделать…
 
Подскакиваю на кровати.
Даже сразу не понимаю, что снилось. А. ну да. Струна. Струна еще не пришла, до Струны еще двадцать восемь дней, а уже врывается в сны, терзает наши души…
А, ну да.
Это не Струна идет к нам, это мы идем к ней. Идём, и не можем свернуть, ничего-ничего-ничего не можем сделать…
Лежу. Думаю. Лидка. Лидка, что она там сделала, какие трубки куда повернула, может, нечаянно, может, нарочно…
Хочется бить себя пяткой в грудь, орать, что моя Лидка так не может. Просто… просто не может.
Хотя… кто сказал, не может, что я вообще про Лидку знаю. Ничего не знаю. Настолько ничего, что прямо как-то не по себе.
 
— Ну, это не я, это не я, понимаешь ты, это не я!
Захлебывается рыданиями, больше не может говорить. Спрашиваю себя, зачем её приковали, совсем уже охренели, в наручниках, в кандалах…
— Хоть бы кандалы сняли, — киваю охранникам.
— Ага, чтобы она тут через форточку улетела, или ещё как…
— Чего ради?
— Того ради… она же эта… Одна Из.
— И чего, думаете, Одни Из летать умеют?
— Да кто их знает…
Взрываюсь.
— Триллеров голливудских обсмотрелись, или как? люди как люди… ну ай-кью, ну регенерация тканей…
— …ну, сквозь стены ходят, — добавляет кто-то в тон мне.
— Ну, вас на хрен… жаловаться буду.
— Да без проблем, жалуйтесь…
Смотрю на Лидку, хочется разорвать решётки, разломать кандалы, вытащить Лидку, увести, на руках унести от них ото всех, ото всех. Потому что то все, а то — Лидка, самая лучшая, я всегда знал, что она самая лучшая, ещё до того, как её выбрали Одной Из. И мне плевать, что таких Одних Из полтора миллиона, Лидка у меня одна, единственная, достойная Ковчега больше чем они все вместе взятые…
И уж конечно больше, чем Лещинский со всеми его высшими-низшими, в переходе, поди, дипломов напокупал, и хорош…
 
Снилась Струна.
Даже не снилась. Просто пришла во сне.
Она приближается со скоростью света.
Она ждала нас миллиарды лет, она умеет ждать…
Струна…
 
— Ну что… — председатель оглядывает зал, — последнее место… два претендента у нас… Никольцева Лидия Николаевна… двухтысячного года рождения… двадцать пять лет, индекс здоровья…
Лидка визжит перед экраном, сжимает меня что есть силы, ты смотри, меня, меня, меня-меня-меня…
Киваю. Тебя. Тебя, тебя, тебя-тебя-тебя…
— …и Лещинский Игорь Викторович, девяностого года рождения, астрофизик, старший лаборант института времени…
Лидка закусывает губы.
— Ну что… Уважаемые земляне, отправьте на номер две тысячи двадцать пять сообщение Лида, если голосуете за Лидию Никольцеву и Лещ, если голосуете…
Лидка фыркает, Лещ…
Пишу сообщение, проклинаю себя, что могу отправить только одно…
Секунды капают в вечность.
— Ну что… небывалый случай, пятьдесят на пятьдесят, тютелька в тютельку… что скажете?
— А я женщина! — подскакивает Лидка.
— А я мужчина, — фыркает Лещинский, тощий, сморщенный, не человек, комок нервов, глаза горят, больной какой-то, как больного вообще в Ковчег взяли…
Вот тогда и было. Когда Лещ стоял на трибуне, бил себя пяткой в грудь, с пеной у рта доказывал, что он самый-самый-самый, и самее него никого в целом мире нет… Объявили повторное голосование, растянувшееся на сутки, получился какой-то ничтожный перекос в сторону Лещинского, Лидка подала апелляцию, или как это у них там называется…
— Ну, ты хоть понимаешь, как это важно? Ты хоть понимаешь, что этот Лещинский, он кто? Кто? — Лидка наступает на меня, таращит и без того огромные глаза, — да никто и звать никак, три класса и коридор, дипломы в переходе купленные… профессор, блин… лопух…
— Мизинца твоего не стоит, — поддакиваю.
— Ну а я про что… ты хоть понимаешь… как важно…
Киваю. Волнуюсь. За Лидку. За себя мне волноваться нечего, мне сразу хана. Потому что я не Один Из. Не доктор наук и не сверхчеловек с индексом здоровья выше десяти. На четыре и то не натягиваю. Человек, про которого Лидкина мамаша в приватной беседе шепнула Лидочка, он нам не подходит…
Нам… ты-то тут при чём, ведьма старая… Лидке жить, не тебе…
Даже какое-то злорадство вспыхнуло в душе, что Лидкина мамаша тоже погибнет, когда погибну я и мы все. а Лидка будет жить, потому что Одна Из…
А, ну да. Не будет. Обвинили…
Да чёрта с два обвинили, подставили… ещё не знаю, как, но — подставили.
 
Снилась Струна. Даже не так, не снилась — пришла во сне. Огромная, растянувшаяся на всю галактику, и дальше. Тончайшая, как… как не знаю, что, не с чем сравнить в этом мире тонкость Струны.
Пришла во сне.
Приближалась к Земле.
То есть, нет, не приближалась, Струна не приближается, она стоит на месте, а вот Земля несется к Струне на беспощадной скорости.
Столкновение неизбежно.
В храмах молятся, минуй нас, чаша сия…
Астрономы смотрят в пустоту, пытаются увидеть хоть что-нибудь…
Струна врезается в землю, сбоку, сбоку, Земля вертится, Струна срезает с Земли кусок, как кожуру с яблока, вот уже нет Земли, развернулась Земля в тонкую ленту, магма смешалась с водой, кипят океаны, пар заволакивает небо, тьма египетская…
Солнце уносится дальше в своем беге вокруг центра галактики, Земля беспомощно болтается, зацепившись за Струну, застывает. В каком-то бункере гадают, на сколько хватит электростанции, если что, теплом Земли можно согреваться, где оно, на хрен, тепло Земли, магма вся ёк…
Подскакиваю.
Просыпаюсь в холодном поту. Нет, это не сон, это слишком страшно, слишком натурально, чтобы быть сном… Явь, но явь не из сегодняшнего дня, откуда-то оттуда, из завтра…
 
— Привет, чего делаешь?
Пальцы раскаляются добела. Лидкин голос, весёлый, беззаботный, будто ничего и не случилось…
— А-а… дав… так… Ты-то как?
— Да ничего, потихоньку, вон, хату в ипотеку приглядели…
Не понимаю, какую хату, в какую ипотеку, о чём она…
— Не узнал, что ли?
Узнаю. Вот, блин, Оксанка-задранка, ни раньше, ни позже позвонила…
— Занят я…
— Да ну тебя, чем ты там опять занят, старых друзей не узна…
Хочу выключить телефон, Оксанка добавляет:
— Слышал, тебя на очередь в Ковчег поставили?
— Чего ради?
— Я почём знаю, чего ради… Лидка же этого убила второго, который с ней наравне шёл, теперь место пустое вакантное… вот тебя туда.
— Ври больше.
— Чего ври, ты на сайте на ихнем посмотри, всё и увидишь…
Смотрю на сайте. Вспомнить бы еще, на каком сайте смотреть, вроде Ковчег называется… а нет, Ковчег-Струна-точка-ком…
ЗАГРУЖАЕТСЯ, ПОДОЖДИТЕ…
Жду…
СПИСОК…
Листаю, эй, би, си, ди, во-от, эм, эн… Найк, Но Га Ми какой-то, Ньяху, и… никаких тебе Никольских, ни меня, ни Лидки…
Задним числом смотрю на календарь, первое апреля, мой профессиональный праздник.
Оксанка-задранка, нашла, с чем шутить… снова разрывается телефон, Оксанка звонит, ну тя к чёрту…
Листаю список. Так. Просто. От не фиг делать. Перед концом света вообще не фиг делать, уже что могли отвоевали, отизобретали, отпредавали, отмечтали, отлюбили, отннавидели, отожгли на кострах, отраспинали, отпели, отстроили, отразрушали, отплакали, отцвели. Кто не успел, тот опоздал. Это бывает, когда куда-то ехать надо, или ещё круче — переезжать, сидишь на чемодане, вот-вот припрется такси, ловишь себя на том, что читаешь последнюю страницу прошлогодней газеты, тираж столько-то, главный редактор Имярёк…
Читаю…
Эль, эль… Ламберт, Ламарк, Лайонель, Ле… Ле… даже не сразу понимаю, ишь как латиницей закрутили, пять согласных в куче… Leshchi..
Охренеть не встать.
Лещинский… стоп, чего ради, почему Лещинский, с какого бодуна Лещинский, помер же… пневмония, асфиксия, покойся с миром, аминь. А тут нате вам…
Однофамилец…
Не похоже… жму на ссылку, лошадиная морда Лещинского скалит на меня редкие зубы.
 
Космическая струна — гигантская одномерная складка пространства-времени. Диаметр струн меньше размеров электрона, длина — несколько десятков парсек, плотность очень высокая. Струны либо бесконечны, либо замкнуты сами на себе.
 
Над кладбищем моросит мелкий дождичек.
 
Лещинский Игорь Викторович
1990-2025 гг.
Любим. Помним. Скорбим.
 
Киваю. Тоже скорблю, хороший человек был, наверное, Лещинский, да все люди хорошие, нет плохих людей. Спохватываюсь, хорош я, даже цветов не прихватил, припёрся… хотя нет, тут вроде лавочка какая с цветами была, можно гвоздичек прикупить…
Иду вдоль памятников, снова натыкаюсь на лошадиную рожу Лещинского, что за черт…
 
Лещинский Игорь Викторович
1990-2015 гг.
Любим. Помним. Скорбим.
 
Черт… еще утешаю себя, родственник, брат-сват-кум-отец, но нет, то же лицо… Следующий памятник…
 
Лещинский Игорь Викторович
1990-2013 гг.
Любим. Помним. Скорбим.
 
Лещинский смотрит на меня с фото, будто посмеивается. Еще придумываю наскоро какую-то историю про близнецов, сколько их одновременно может родиться, у какой-то женщины восемь было… Еще утешаю себя, уже понимаю, всё сложнее, сложнее, много сложнее…
— Хоть бы цветочков принесли, что ли…
Оборачиваюсь. Лещинский стоит за спиной, руки в карманы, посмеивается…
— Ну, давайте… помянем, что ли…
— К-кого помянем?
— Меня, кого… — Лещинский расставляет на столике в беседке винишко, раскладывает хлебец, ветчину, — хороший человек был… не без греха, конечно, ну да кто у нас без греха… некоторые тоже вот… кислород человеку перекрыть готовы, лишь бы место его занять… я уж ей глазами знаки делал, оставь, не губи, да забери ты себе этот билет на Ковчег, да подавись уже… а она…
Бью Лещинского. Что есть силы. Он с хриплым стоном оседает на траву. Не жду, пока поднимается, ухожу быстрым шагом, жду, что догонит, вмажет по первое число…
Не догоняет.
 
Ночь не спал. Раньше боялся заснуть, боялся увидеть струну, теперь понимаю, есть что-то пострашнее всяких снов, — вот это ожидание Струны…
В газетах в который раз написали, что увидели Струну. Никто даже не поверил, уже знают, Струну нельзя увидеть, Струну можно только почувствовать, когда будет уже поздно…
 
— Пропуск ваш, — спрашивает охранник у ограды.
Мотаю головой.
— Нету.
— Тогда нельзя.
— Знаю.
Охранник смотрит на меня, не понимает. Много нас тут таких собралось. Поглазеть на Ковчег. Понадеяться непонятно на что. Вдруг в последний момент окажется стопицот лишних мест, кивнёт кто-нибудь, ахнет рукой, айдате тоже…
Фиг вам.
Смотрю на вереницу входящих в Ковчег, пропуска, микрочипы, отпечатки пальцев, радужки глаз, контрольные вопросы, контрольные ответы…
Вижу долговязую фигуру Лещинского.
Шаг вперед.
Дубинка охранника врезается в грудь.
— Нельзя.
— Знаю… — кричу во всю глотку, давненько не кричал, — этот человек никуда не летит!
На меня смотрят. С ума сошел, что ли. Похоже. Сейчас много кто сошел с ума, по земле волна самоубийств, Африка кипит, восстания, революции, люди выплескивают все, что накопилось в душе за миллионы лет…
— Этот. Человек. Никуда. Не. Летит. Он… — подбираю слово, самозванец, нет не то, — обманщик!
— Обоснуйте.
— Он этот… этот… Один Из.
— Ну да, Один Из. Вот и летит… как Один Из.
— Да вы не поняли… он Лидку подставил… чтобы подумали, что это она его убила…
— Обоснуйте.
— Ну как обоснуйте… он этот… — еле-еле вспоминаю слово, — геймстартер, вот чего…
— Чего-о?
Нет, кажется, неправильно я слово ляпнул, учил-учил… ладно, неважно уже.
— Он этот… короче, когда с ним что-то случается, там под машину попадет или от холеры какой помрёт, похоронят его… он может жизнь сначала начать. Ну, не с самого начала, ну с того момента, как ошибся… скажем, знает, что его на этом перекрестке газелька собьет, он снова перед перекрестком возродится, в другую сторону пойдет… или там знает, что от пневмонии помрет, так он в тот день возродится, когда на улицу вышел, простудился, заболел…
— Еще вам что приснилось? — фыркает Лещинский.
— У меня документы есть… — показываю контролерам медицинские карты Лещинского, — вот… это это самое…
— Это конфиденциальная информация… не имеете права…
— Вот… он, видно, уже пожил в том варианте реальности, где Лидку на Ковчег возьмут, его на земле оставят… остался на Земле, погиб, когда Земля на струну налетела… возродился снова… — путаюсь, все-таки продолжаю говорить, — и вот, нарочно подстроил, заболел, слег, чтобы Лидка к нему в больнице подошла, трубки сдвинула… она их и не трогала, поди, он уже сам от пневмонии загибался… снова возродился. А Лидку обвинили… незаслуженно…
— Действительно… незаслуженно… — контролер начинает сомневаться. Лещинский не дает ему сомневаться…
— У вас есть доказательства?
— Да пожалуйста… — помахиваю сложенными листочками, — письмо ваше жене вашей бывшей, как её…
Ага, побледнел…
— Вы… не имеете права, это частная переписка, вы…
Только бы кто-нибудь не проверил эту частную переписку, только бы кто не посмотрел сейчас, что держу пустые страницы, что в глаза я не видел никакого письма…
Только бы…
Дожимаю.
— Так что Лидка лететь должна… Лидка…
Контролёр недоверчиво смотрит на меня.
— Где её сейчас искать, Лидку вашу… и так старт задержали, дальше задерживать некуда…
— Она здесь.
Киваю Лидке, выходит из толпы. Кто-то спрашивает, как выбралась из тюрьмы. Не спрашивайте. Молча. Зря, что ли, Одна Из. Такие и оковы снимут, и сквозь стены пройдут, и много ещё чего…
— Просим провожающих покинуть…
Вот так. Просто. Обыденно. Поезд Москва-Владивосток, блин…
Уходим. Все. За ограждения. Отсюда, издалека, виден весь Ковчег, исполинская серебристая стрела, направленная в небо.
Дрожит земля, кто-то орет про конец света, про Струну, нет, ещё не конец, ещё не Струна, Ковчег дрожит, отрывается от земли…
Уходит в высь серебристая стрела.
Меркнет в небе сияющая искра, меркнет в небе огненный след…
Краем глаза замечаю Лещинского. Как-то так получилось, оказались рядом в толпе. Странно, что его не арестовали, да что странно, сейчас уже никого не арестовывают, сейчас амнистия всемирная, терять-то уже нечего…
Смотрим друг на друга, жду, что он вцепится мне в глотку. Здесь. сейчас. чувствую, что не смогу ответить. Просто. Не смогу. Куда-то ушла вся злоба, и вообще все эмоции, ничего не осталось, совсем ничего…
Смотрю на него, в его взгляде тоже ничего не осталось. То есть, совсем. В жизни не думал, что человек может так смотреть…
— Айда, — кивает он.
— К-куда?
Лещинский пожимает плечами, не все ли равно, куда. Идем в сторону моего дома, больше идти некуда. По дороге заворачиваем в магазинчишко, прикупить чего-нибудь, чего обычно прикупают, продавщицы как всегда нет на месте, а-у-у-у, есть кто живой…
— Нет тут никого уже.
— А?
— Нет никого… разбежались. Так бери.
— Ч-чего?
— Так, говорю, бери, — Лещинский подходит к холодильнику, вынимает пиво, шарится по прилавку, — вот так…
— Ты ч-чего?
— А чего — чего, забыл, что ли, последний день…
Киваю. Последний. Свет в магазинчишке трещит и гаснет, понимаю, что для электриков тоже наступил последний день. По улицам бродят пьяные компании, как будто конец света — это праздник какой-то, навроде нового года. Чувствую, ближе к полуночи бокалы начнут поднимать, если кто-то еще будет в состоянии что-то поднять. Ладно, могло быть и хуже, сожженные машины и взорванные дома… чш, чш, мысленно стучу по дереву, еще не вечер, к ночи, может, начнется содом и гоморра…
Долго не могу открыть дверь своей квартиры, почему так дрожат руки, почему…
— Гляди.
— Чего?
Лещинский показывает на пустоту за окнами, чего углядел…
— Вон две звездочки, вишь?
— Ага… и чего?
— Это струна.
— Не понял.
— Чего не понял, это струна и есть… мираж… преломление света…
— Тьфу на тебя, скоро везде струны эти мерещиться будут… она вообще с другой стороны к Земле подойдет, там…
Пытаюсь вспомнить название материка. Не могу.
Полминуты до конца. Струна уже где-то здесь, где-то рядом, говорят — в районе Калифорнии, уже представляю себе толпу людей, которые пытаются сфоткать невидимую струну…
Ловлю себя на том, что ищу на кухне ёлку, бли-ин, нарядить забыли, черт, какая ёлка, это же не новый год…
Лещинский поднимает бокал. Лещинский… даже имени его не знаю, разве теперь имеют значение какие-то имена…
Чокаемся.
Пьем.
Не хватает боя курантов.
Ждем.
Ничего не происходит. То есть, совсем. Кто-то на улице пускает фейерверки, ну да, мы по-другому не приучены, что Новый Год, что конец света…
— И? — выжидающе смотрю на Лещинского, будто это он отвечает за космические струны.
— Чего и?
— Или до нас не дошло еще?
— И не дойдет… похоже.
— К-как не дойдет?
— А ты что хотел? Толщина Струны какая?
— Я откуда знаю…
— Струна… Тоньше электрона.
— И чего?
— А того… сквозь Землю пройдет, земля того даже не заметит.
Не понимаю. Жуткое чувство, как в детстве бывало, когда наобещают с три короба, и ничего не сделают, и руками разводишь, и не веришь себе, а как же, а обещали же, а папа на Луну свозить обещал, если кашу съем…
— Вон, в Науке и Жизни писали… еще в каком году…
— Т-так т-ты з-знал?
Лещинский делает какой-то странный жест, мол, много чего пишут, как вообще понять, где правда, где нет, чему верить, чему не верить…
— Там много чего… про струны… У нас какая струна на землю налетела? Замкнутая в кольцо. Если в такое кольцо, скажем, корабль влетит, он в нашем мире исчезнет, в каком-то другом появится… как-тот так говорят…
— Говорят, что кур доят…
Лещинский смеется.
— Про то не знаю… тётка в деревне живёт, надо спросить…
Посмеиваемся. Почти истерически. Выплескиваем напряжением последних дней….
 
Рассвет…
С трудом разлепляю веки, оглядываюсь, неужели рассвет, неужели всё позади…
— И увидел я новое небо и новую землю… — шепчет Лещинский.
— Чего?
— Да так…
Лещинский щелкает пультом, бормочет телевизор, последние новости, мир потихоньку приходит в себя… Думаю, как бы потихоньку свалить домой, беру куртку, спохватываюсь, что я и так у себя дома, как бы еще Лещинского потихоньку спровадить…
  — …и последнее сообщение. По официальному заявлению НАСА, корабль «Ковчег» исчез из зоны наблюдения, с кораблём потерна связь. Возможно, это связано с перебоями в работе аппаратуры, однако специалисты утверждают…
Земля укатывается-таки из-под ног, тпру, стоять, падла… Смотрю на Лещинского, по-прежнему в лице ни кровинки, неужели…
— Ты… знал?
— Чего знал?
— Что Ковчег…. И струна…
— Да говорю тебе, в Науке и Жизни читал что-то, чёрт пойми, где правда, где чего…
Подскакиваю, Земля дёргается под ногами, хочется дать ей пинка…
— Ты знал! знал! знал!
Выбегаю из квартиры, выбегаю, легко сказать, земля качается под ногами, пляшет, подпрыгивает, бегу туда, где город обрывается в зеленое разнотравье, падаю в летний шелест, в оглушительный треск кузнечиков, хочется закрыть голову, лежать долго-долго…
 
                                                            Между строк
                                            Салон изящной словесности
 
— Ну, ты и выдумал…
— Я это вообще себе не представляю…
— Не справимся.
— Один хрен…
Обреченно смотрю на собравшихся в Клубе. Так и знал, что тапками закидают, чего ради я вообще им это дело предложил…
— Думаете… не справимся?
Спрашиваю, сам пугаюсь своего голоса.
Тишина в салоне. Такая тишина была месяц назад, когда нас попросили отсюда съехать. Тогда кое-как договорились, правда, плату задрали по самое не балуй, но тишина была вот такая же. Гробовая. Мёртвая. Страшная. Как на похоронах, или на чём похуже.
— Что скажете?
Умоляюще смотрю на председателя, скажи да, скажи да, скажи-да…
— Ну… это фантастика… научная… а я в фантастике как-то не силён… это вон у нас, Ладочка…
— Ой, это физику знать надо… а я её терпеть ненавижу…
Обреченно оглядываю остальных. Ну соглашайтесь. Ну пожа-алуйста. А то я уже сам в свою идею верить перестану. Когда выдумал, сюда на крыльях летел, вперёд штанов, скорей-скорей рассказать, есть такие мысли, которые нельзя держать при себе, они тебе мозги разорвут, если их при себе держать будешь. А в клубе как посмотрел на постные рожи, сразу пыл поугас. Только сейчас понял, что идея моя не из тех, которые невозможно при себе держать, а из тех, которые чужим показывать нельзя — умрёт от постороннего взгляда…
Хватаюсь за соломинку:
— А то давайте… попробуем?
Ладочка поджимает губы.
— Ну, мы же про них ничего не знаем.
— Ну, вот и узнаем… книжки есть… библиотеки… в конце концов, не боги горшки обжигают…
Кажется, убедил. Вот именно, что только кажется. Похоже, согласились только чтобы меня не обидеть, а то бы послали меня далеко и надолго. Чувствую, что залезли мы в какие-то дебри, в которые нам, писакам, залезать не велено.
Да и вообще никому залезать не велено.
Есть такие дебри во вселенной… про которые лучше не знать.
 
— Простите?
Библиотекарь смотри на меня. Что ты на меня как мышь на крупу вытаращился, что я тебе не так сказал… Как будто ввалился и порнуху попросил, или что похуже.
Повторяю вопрос.
— М-м-м… даже не знаю, есть у нас что-нибудь про них…
— Должно быть, — говорю.
Библиотекарь смущённо улыбается, исчезает в закромах, выискивает что-то, ну только посмей не найти, только посмей…
— Это же… из области физики что-то?
— Ну… навроде того.
— Или астрономии?
— И так, и так.
— Или нет, это, вроде, из раздела гипотез…
— Вроде да.
Библиотекарь смотрит на меня, как на врага народа, сам ничего толком не знаешь, так чего припёрся.
— Ну, вот… две книжечки…
Недоверчиво оглядываю запылённые книжонки.
— Это же за какой год… двадцать лет назад…
— А что, по-вашему, законы физики за двадцать лет поменялись?
— Да кто их знает… расширение вселенной, все такое…
Библиотекарь фыркает, я-то чем могу помочь, вы бы еще луну с неба попросили…
 
— Физики нас убьют, — говорит Ладочка.
— Точно. Разрывными в голову.
Листаем наш скромный улов. Полторы книжоночки, три газетешечки каких-то там времен, распечатки из Сети. А чего распечатки, одна и та же статья, перепереперекопированная миллион раз.
— И что тут писать про них… — председатель смотрит на меня, как на врага народа.
— Я вот чего думаю… например, в небе погасшая звезда… и они на ней живут.
— Не-е, я где-то читала, они на планетах, а не на звездах.
— Пла…
— Планета, это хрень такая… как звезда остывшая, только поменьше… и вокруг звезды вертится.
Пытаюсь представить звезду, которая вертится вокруг другой звезды. Не могу. Чувствую себя беспробудно тупым, правильно про меня училка говорила, ай-кью в минусе…
— Ну, вот… они там… существуют…
— Как существуют?
— Ну вот как здесь написано… появляются… растут…
— Откуда появляются?
— А здесь нигде не сказано…
 
Что про них вообще сказано… Хомо. Хомо. Материальная форма. Что значит, материальная. Представляю себе что-то плотное-плотное. Читаю дальше. По сравнению с известными формами жизни — очень маленькая плотность.
Тьфу ты чёрт.
Хомо, хомо… рождаются. Как понять, рождаются. Не появились после Большого Взрыва, а появляются время от времени. Это как. Один и тот же появляется, или разные.
Чёрт.
Разум передаётся от особи к особи…
Снова не понимаю. Как передаётся, а у той особи, которой передался, остаётся разум или нет….
Умирают…
— Что значит умирают?
Спрашиваю вслух, оглядываю товарищей по клубу, ну скажите уже кто-нибудь что-нибудь умное.
— Ну… перестают быть, — говорит председатель.
— То есть… исчезают?
— Ну…
— Так, так бы и написали. Исчезают.
Читаю дальше. Умирают, медленно растворяются… Нет, значит, умирают — это не исчезают, это другое что-то…
И дальше непонятно. Совсем непонятно. Туда, дальше я и не смотрю. Дэ-эн-ка, эр-эн-ка, гемо… гемо… блог… даже не прочитаю. А-тэ-эф, аденин, гуанин, тимин, цитозин…
Показываю на страницу:
— Это что… виды хомо?
— Не-е, это из чего состоит хомо…
Опять не понимаю. Хомо и хомо. Разбиается он, что ли, как он может состоять из чего-то там…
— Виды вот… евро… поид… моно… лоид…
— А отличаются чем?
— А не написано…
Ладка оглядывает наши статейки:
— Ой, понапишем мы с вами…
— Не, вы как хотите, я пас… — говорит кто-то.
— И я пас.
— И без меня, пожалуйста.
— Да вы что… — оглядываюсь, еще не верю себе, — столько материала нарыли…
— Полторы странички, это столько материала? Не-е, увольте.
Ухожу из клуба. Не, не совсем, но ухожу, пошли вы все, вам только идеи давать, идеи, они хрупкие, нежные, их одним неосторожным словом можно убить, холодным взглядом. А тут такое… смотрю на идею, нет, живая, ещё живая, даже странно — живая, машет крыльями, хочет лететь, еще не знает, куда…
Это что…
Показалось…
Нет, не показалось, кто-то окликает меня по имени.
Оборачиваюсь. Так и есть. Ладка. Спешит за мной.
— Я с тобой.
— Куда?
— Ну… идею… делать…
Пожимаю плечами. Знать бы ещё, как её делать, эту идею, если она сама про себя ничего не знает.
Смотрим в глубину вселенной, будто надеемся увидеть там, бесконечно далеко-далеко-далеко — хомо…
 
Аденин-гуамин-цитозин-тимин…
Чувствую, как кусочки нанизываются, надеваются, нацепляются друг на друга, складываются в единую картину. Еще не понимаю, что со мной происходит, почему я неплотный и плотный одновременно, почему вся моя длина уместилась в крохотном кусочке материи.
Еще не понимаю.
Только начинаю чувствовать.
Я — хомо.
Хомо, еще толком сам не понимающий, что он хомо. Хотя, кажется, все хомо такие, толком не понимают, кто они, что они, откуда они, зачем они, почему они.
Хомо.
Пытаюсь перекинуть сое сознание на несколько километров вперед. Не могу. Ну да. Я же хомо. Теперь нужно двигаться вперед. Понять бы еще, как это — двигаться вперед.
Ползу. Осторожно, что-то сокращается, что-то пульсирует внутри меня, не расплескать бы самого себя, не рассыпать…
— Ты чего… пьяный, что ли?
Хомо. Другие хомо. Совсем рядом. Вижу, передвигаются совсем по-другому, вытягиваются вверх… зачем вытягиваться вверх, если погасшая звезда, или что там под ногами тянет вниз… как еще никто не додумался…
— А зачем… на ногах?
— Парень, ты чего курил?
Кто-то помогает мне вытянуться вверх, поддерживают, кто-то растирает виски. Понимаю, что надо вертикально. Не знаю, зачем — но надо.
…возвращаюсь из небытия. Привидится же такое, пригрезится, прибредится, много чего при.
Говорю себе — так не бывает.
Но всё больше понимаю — так оно и есть…
 
— …я вышел из небытия на погасшей звезде… — начинает Ладка, — и перекинул своё сознание…
Они не перекидывают, они сами перемещаются, — напоминаю.
— А, ну да… вышел из небытия и переместился…
— Они когда из небытия выходят, они еще не соображают ничего…
— Как?
— Так… к нм разум приходит постепенно…
— Это ты где вычитал?
Шлю неопределенный сигнал, мол, уже сам не помню, где.
— Ну, вот… двинулся вперед… а как он двигается, я не поняла, у них там что-то внутри сокращается, растягивается… они вот так ползут, да? — Ладка смешно извивается, запетливается сама на себе, два кольца отрываются от Ладки.
— Ты осторожнее, так и порваться недолго…
— Они так ползут… значит, я пополз…
— Они не ползут.
— А как?
— Они вверх вытягиваются… и вот так движутся…
Сворачиваюсь во что-то немыслимое, пятиконечное, еле успеваю развернуться и не порваться.
— Ты чего? Их звезда погасшая к себе притягивает, зачем им от неё вытягиваться вверх, а?
— Затем… затем…
Не знаю, зачем. Ладка торжествующе смотрит на меня.
— Ты это где вычитал?
— Нигде не вычитал… я это видел… видел…
— Ты чего… совсем того? — Ладка смотрит на меня, как на психа. Сам на себя смотрю, как на психа.
— Но я видел… правда видел…
Ладка резко выпрямляется.
— Ну всё… мне пора…
Понимаю, что уходит насовсем, что черта с два она вернется.
— Да ты погоди, я тут вычитал…
— Ага, ага, очень интересно… ну все… давай…
Исчезает.
Остаюсь наедине с хомо, про которых ничего не знаю…
 
Смотрю на записи, сделанные во сне.
Я любил её, как только мужчина может любить женщину…
Что значит любил, думаю я.
…но она предпочла мне банкира, с которым можно было уехать в Новый Свет. К несчастью своему Роза была еврейкой, и в Германии ей было оставаться небезопасно: уже ходили страшные слухи, что в скором времени…
Я записывал и не понимал. Что значит, еврейкой, хомо это или не хомо, и почему одни хомо убивают других хомо, что они с этого имеют, почему Курт никогда не будет с Розой, но помогает ей выбраться из Кёльна, хотя ничего не получает взамен…
Записываю. Перебираю письма с отказами, рукопись отклонена, рукопись отклонена. Пусть вам всем будет хуже. Смотрю на струны, гуляющие там, вдалеке, у них узлы, у них петли, у них кольца, как это всё мелко, мелочно, грубо, то ли дело у хомо, у них войны, революции, любовь, ненависть…
Я знаю, что я сошёл с ума.
И меня это совершенно не беспокоит.
Кто-то выходит на связь, уже жду хозяина, которому задолжал за пространство. И еще много за что.
Нет. Не хозяин. Другое что-то.
— День добрый.
— Добрый.
— Меня заинтересовали ваши исследования в области хомо…
Не верю себе. Насмешка. Розыгрыш. Что угодно, только не правда, это не может быть правдой…
— Мой номер семнадцать-тридцать. Я хотел профинансировать ваши исследования, так сказать… на практике.
— Ослышался я, что ли…
— На… п-практике?
— Ну да. Что вам мешает отправиться в спиральную галактику, где предположительно находятся хомо?
— М-м-м…
— Вам удобно будет двинуться в путь… завтра?
— Да.
Зачем я это сказал. Да. Вот так. Внезапно.
— Очень хорошо… что вам понадобится для исследований?
 
— Вы думаете… вам это… понадобится?
Семнадцать-тридцать смотрит на меня, как на психа. Я сам на себя смотрю, как на психа. Ловушки, фиксаторы, устройства для записи, поля и волны, даже каменная фигурка хомо, воспроизведённая по статьям и моим снам. Еще думаю, не слишком ли маленькую сделал, всего три километра. Ладно, может, повезет, приманит других хомо…
— Думаю, да.
— Очень хорошо… тогда в путь.
В путь… несемся в пустоту, лететь приходится медленнее обычного, ещё бы, столько всего с собой понабрали.
— Где они могут быть?
— На планетах… это такие… м-м-м… маленькие погасшие звёзды…
Семнадцать-тридцать делает вид, что понял. Ничего он не понял. Ему всё равно. Ненавижу таких, у которых энергии до фига и больше, не знают, куда девать, чем себя занять. Вот так вот и ударяются кто во что, кто в искусство, кто в науку, этот вот великим учёным себя возомнил… учёный… в дерьме печеный… он звезду от планеты отличить не может, и туда же… чш, чш, забылся, ругаю своего благодетеля, а ведь он и мысли мои читает…
— Где-то здесь… — показываю на желтую звезду.
— Вы думаете?
— Уверен…
Легко сказать, уверен, в чем вообще можно быть уверенным, когда говоришь про хомо…
Огибаем желтую звезду.
Померещилось…
Нет. Вот они. Звезды. Погасшие. Которые не звезды, а не пойми что… Смотрю на планеты, выискиваю что-то, или проще выпустить нашего каменного хомо, может, на него другие хомо слетятся…
Может…
Показалось…
Нет, что-то есть, там, на третьей погасшей звезде…
Что-то…
Приближаюсь, запутываюсь вокруг звезды, охватываю её со всех сторон, запутываюсь в ней, пытаюсь понять…
Хомо…
Где они, хомо…
Чувствую, как рвется моя энергия, как замыкается в кольцо…
— Отлетай, счас рванет! — кричит семнадцатый. Уже и сам чувствую, надо отлетать, не могу, смотрю на звезду, как заворожённый, вижу разноцветное мерцание, будто мириады звёзд собрались на неосвещённой стороне звезды…
Как звучит… на неосвещённой стороне звезды.
— Отлета-а-а-ай!
Отлетаю. Стремительно, сам от себя не ожидал такой прыти. Теряю инвентарь, теряю всё, теряю кусок себя, вон он замыкается в кольцо, сжимается…
Погасшая звезда (не звезда) разлетается на куски.
Номер семнадцать-тридцать смотрит на черную пустоту.
— Ну что же… нет никаких хомо… отрицательный результат тоже результат… а вот я слышал, есть какие-то тахионы, вроде как мы их не чувствуем, но они есть…
Смотрю на разорванную звезду, или что там было, быть не может, чтобы не было ничего, быть не может… хочется свернуться в кольцо и грохнуть так, чтобы вселенная разлетелась на части…