Ломка

Амфетамин (сокр. от α-метилфенилэтиламин) —                                                        

стимулятор центральной нервной системы,

производное фенилэтиламина. Является

рекреационным психоактивным веществом,

способным вызывать психическую зависимость.

Его оборот ограничен международным

и национальным законодательством.

Амфетамины имеют таблетированную форму

и чаще всего принимаются как аптечные таблетки.

Негативная сторона центральных эффектов

амфетамина может быть выражена в появлении

чувства беспокойства, бессоннице и треморе.

Также амфетамин может вызывать панику, психозы,

мидриаз, диафорез, гипертермию, озноб и сухость во рту.

Наиболее серьёзным проявлением систематического

злоупотребления амфетамином является нарушение

психики, трудноотличимое от шизофрении.

Передозировка амфетамина опасна прежде всего

для сердечно-сосудистой системы. Вызываемые амфетамином

тахикардия, повышенное артериальное давление

и спазм сосудов могут привести к ишемическому инсульту,

субарахноидальному кровоизлиянию, инфаркту миокарда.

(материал из Википедии – свободной энциклопедии)

– Отдать швартовы! Поднять паруса! Полны-ый… йы-ынлоп дёре-епв!

Голову будто стаканом накрыли. Раскалываясь об остростеклянные грани, звуки падали каплями пота, солёными, как морская волна, бились брызгами в барабанные перепонки.

Ам-мг, сглотни, укачивает. Ам-мг, дыши.

Серый качнул головой, и стакан качнулся вместе с ним. Тяжёлый, как чугунная крышка для сковородки, в которой поджаривается мозг, шкворчит, идёт пузырями.

Фрч-ш, держать равновесие. Качка продолжается.

– Ялу-ур ове-ел… е-ево руля! Курс на норд-вест!

Он стоял на скользкой, как свежезалитый каток, дощатой корабельной палубе, и над головой его, в парусных рваных прорехах, плескалась бесконечная синь, и под ногами его пели звонкоскрипучие доски, терпко пахнущие смолой и морскою солью. И Серый всасывал в себя полной грудью – воздух, отдающий солёным привкусом попкорна, с хрустом раздавливая слова, оседающие под языком.

– Эй, на мачте-е… етчам ан-н…

Его повело вперёд и влево, стакан зацепился за прикроватную тумбу гранёным, колкобликующим боком. Дон-нг!.. треснул, рассыпавшись осколками по подушке, и Серый взвыл, хватаясь за раненые виски. Кровь билась под пальцами тёплыми, пульсирующими толчками, в глазах было ярко-красно и до щекотки солёно. Серый тёр пальцами веки, будто желая втереть их вовнутрь, чтобы не видеть – потолок, невыносимо яркой белизны, раскачивающиеся стены в золото-рыжих солнечных кляксах, расплывшихся на обоях, мух, свободно гуляющих по ним, невзирая на качку… Кш-ш, вон пошли отсюда, и без вас тошно!

…Стакан стоял на столе, в бесконечных пяти шагах от Серого, врастал в качельно шатающуюся поверхность, словно стеклянный гриб. В стакане был штиль и полное, одуряющее безветрие, подкрашенные ржавчиной волны баюкали чёрный мушиный труп. Чайка ходит по песку, морякам сулит тоску. У-уу…

Серый скривился. Пить хотелось адски, горло будто железною тёркой надрали, тёрли, как гнилую морковку, с хрустом выдирая красно-оранжевые лоскуты. А потом посыпали солью, крупными, отборнейшими ломтями соли, сковырнутой с морского дна… Кх-хах, отставить жаловаться, осторожно опускаем ноги на пол, сначала правую, потом – левую…

– Татичс ен нор-р… а ну, ворон не считать, чёртовы дети! Шкоты подтянули, равнение на норд-норд-вест!

В лицо ударил порыв солёного ветра, шапкой взбил нестриженные волосы. Открыв рот, точно потерявшийся из гнезда воронёнок, Серый с жадностью сглатывал остро-солёные капли, кристалликами белого оседающие на губах. Палуба под ногами ехала вверх и вниз. Расставив в стороны трясущиеся конечности, Серый пытался удержаться на норовистом морском скакуне корабля. Корабль взбрыкнул, вильнув корпусом на очередной волне, и Серый упал, неловко, на бок, больно ударившись коленом о торчащий из палубы гвоздь.

– Разрази меня гро-ом!.. омрг янем…

Цепляясь за спинку кровати, Серый поднимался на ноги. Из пробоины в коленке лениво полз червячок крови, пиявочно-тонким хвостом выщекочивая на коже каждую волосинку. Тш-ш, куда чесаться, йодом бы промыть… Глм-мк. Тошнит, как от йодного привкуса в воспалённом горле. Нужно запить водою.

…Муха качнулась вместе с потолком, забила крыльями, взлетая, точно крикливая морская чайка. Серый проводил глазами её полет – до стола оставалось еще три труднопреодолимых шага, три бесконечные морские мили. Застывшие паркетные волны под ногами кололи его ступни просоленными деревянными иглами, было горячо, остро и практически не больно. Горячо, горячо, холодно!

Ледник надвинулся откуда-то из-за спины, дыханием плавучего айсберга, и Серый застучал зубами, натягивая майку на оголившиеся плечи. Тц-тц-тц, как же здесь дует…

– Ыфир оп… рифы по курсу! Развернуть стаксель! Убрать брамсель и марсель!

Корабль швыряло, как отслоившуюся от доски щепку. Вцепившись в мачту, Серый поднялся с палубы, вглядываясь, сквозь несущиеся по стремительно сереющему небу тёмные, грозовые облака, в монолитом вставшие на горизонте, неумолимо приближающиеся, прозрачно-белые, словно нестаявший лед – зубчатые скалы, и воду вокруг них, скручивающуюся воронкообразною пастью, грозя поглотить собою корабль и его самого.

– Отдать бом-кливер, чёртовы лентяи! К морскому дьяволу в гости захоте-ели… иле-етохаз итсог…

Серый стоял у стола, держась за хлипкую опорную спинку трясущегося стула, и стакан в его руке трясся вместе с ним, выплескивая за борт драгоценные капли воды. Серый поднес его к губам – выщербленный, мутно-грязный, с плавающей прямо по центру мухой. Муха шевельнула лапками, оживая – и Серый, вздрогнув, поставил стакан на место. Чёрной, пульсирующей точкой – муха увеличивалась в размерах, точно бы Серый планировал на неё с высоты, обрастала трепещущими от ветра крыльями парусов, мачтами, торчащими прямо, как спички, кричащими на палубе людьми… корабль вновь приближался, впитывая Серого в себя, оглушая запахами и голосами, выдёргивая, точно морковку из грядки, с пронизанной духотой и кошмарами комнаты. Что-о… за… ч-чёрт-т…

– Хрева-ан хес-с… свистать всех наверх! Сто чертей и одна ведьма!

Чёрные, сгустившиеся над палубой тучи – приняли форму лица. Заросшее многодневной щетиной, тощее, испитое, оно наклонялось, цепляясь волосами за мачты, сизыми, как густой туман. В провалах глаз его взблескивало уходящее солнце, губы, клубящиеся сгустками тьмы, что-то шептали, сдвигаясь и раздвигаясь над головою Серого, и это было настолько невыносимо страшно, что Серый бросился бежать, мотаясь по палубе из стороны в сторону, прикрыв руками глаза, не в силах взглянуть наверх, туда, где в невозможной вышине, на вспыхивающем грозою небе стояло ОНО.

– Ра-азвернуть штормовой фок! Приготовиться-а… асьти-ивотогирп…

В стакане, сжатом между трясущихся пальцев, шёл подлинный девятый вал, перехлёстывая через муху и выгрызенные до трещин стеклянные рифы края. Зажмурившись, Серый сделал широкий глоток. Его мотнуло на стул, слегка приложив локтём о спинку. По-чаячьи вскрикнув, Серый открыл глаза. Жажда не проходила, усиливаясь скручивающей желудок тошнотой, и выход был только один – нужно срочно принять… куда же он её вчера спрятал… вот же чёртова морская болезнь…

…Езнь, езнь, езнь. Уши заложило так, словно бы он падал с парашютом – в собственный недопитый стакан, на чёрную, деревянную спину кораблемухи, болтавшейся на высоких волнах, летел, рассекая воздух, как грёбаная бескрылая чайка, чайка, обдолбавшаяся амфиков на вчерашней тусе и ловящая сегодняшний отходняк всеми своими облезлыми перьями. Нет, ну куда же… ёлки вы моталки…

– Юо-обк яиду… носовые орудия – к бою! По воздушным силам противника – пли!!!

Серый и не сразу заметил, как к пушкам, сизо-чёрного, мушиного цвета, расставленным вдоль бортов палубы, подошли пушкари. Круглые, как распираемые воздухом мячи, ядра вкатывались в жерла, чтобы мгновения спустя вылететь из них – чёрными, раскалёнными жаром шарами, взрывающимися где-то в вышине, в нависшей над кораблём тучеморде, тянущей грозовые, напитанные тьмою конечности к шевелящейся матросами палубе, к онемевшему от ужаса Серому, к пушкам, падающим кверху колёсами под её угольно-чёрными пальцами…

– Кормовые орудия – к бою! Пли, чёрт вас всех раздери… иредзар… хесв…

Что-то попало в глаз – колкое, несуразное, зверски больное. Пылинка, оторвавшаяся от краешка стакана – не давала Серому спокойно вздохнуть, выбивая потоки слёз в безуспешных попытках избавиться от неё. Он шарил по карманам трико, ища платок, зеркальце, заныканный со вчерашнего амфик, и не мог обнаружить ни того, ни другого, ни третьего. Шмыгал носом, внезапно открыв у себя непрекращающийся насморк, истекал слезами в ладошку – и от коварной соринки, и от жалости к себе, замученному в хлам мухами, жаждой и бесконечною качкой. Поддев наконец непослушными пальцами муху, Серый поднял её на воздух, возжаждав без помех осушить стакан в пару-тройку глотков пересушенным солью горлом, но острые, как пчелиные жала, десятки соринок вырвались из наклонившегося стаканного жерла, обрушившись валом на беззащитное лицо Серого, его треснувшие до крови губы, глаза, слезящиеся ручьями солёного. Ч-черт, да что же это за хрень-то творится…

– Асурап тифир-р… рифить паруса! Вычёрпывайте воду, бездельники, сто чертей вам под хвост!

Скорчившись у перевёрнутой вверх тормашками пушки, Серый видел, сквозь чёрно-серую пелену бушевавшего ливня, как отдаляется, расползаясь клоками туч, жуткое поднебесное лицо, изливая потоки слёз на промокшую палубу, как, стоя по колено в слёзодожде, слаженно работают матросы, вычёрпывая с палубы воду, как, намертво вцепившись в штурвал, сражается со стихией штурман… как вдруг чернота охватила корабль практически полностью, зажала в клещи справа и слева, подняла в небеса, прямо к раззявленному бездною тучерту. Серый кричал, не слыша собственного голоса, и грохали под ухом пушки, и выла туча, и голос капитана перекрывал всё вокруг:

– Огонь, чёрт вас всех задери! Иреда-аз сав трёч…

Стул качнулся под Серым в очередной раз и, не выдержав, подломился, с шумом опустив своего хозяина на пол. Пыль взметнулась кудлатыми волнами, Серый чихнул, протирая глаза. А что, если таблеток не осталось вовсе? И качка, мухи, слёзы и дикая головная боль не закончатся никогда? Он лег на пол, заложив руки за голову, и обречённо смотрел в потолок, считая то появляющиеся, то исчезающие трещины на его бело-щербатой поверхности. Вот это было самое ужасное из возможного, по сравнению с чем меркли все шторма, бури и тучеморды – некстати закончившийся амфик, который можно было, конечно, достать в одной хорошей аптеке, по договоренности с одним неплохим человеком – но до аптеки ещё нужно было доехать, через весь город. Сейчас, когда штормило от каждого шага, Серый не представлял, как он сделает это. Как спустится по лестнице, не упав, как выйдет во двор, как дойдёт до метро, как менты пропустят его в подземку… не, не пропустят, конечно. Ещё остановят, и спросят, а что это с ним. И где брал – тоже спросят. Ну, и он сдаст адрес аптеки, потому что ему уже всё равно. А жаль, там хороший человек работает… Нет, он не может сейчас никуда идти. Он должен найти амфик, хотя бы полтаблетки. Серый помнит – они должны быть где-то тут, в комнате. Белые, как соль, с едва солоноватым привкусом… Серый облизнулся, сглатывая за щекой тугую, горчащую слюну. Ам-мг, дыши. Держись, ам-мг. Порыться на камбузе…

– Омяр-рп гереб... берег прямо по курсу! Поднять паруса! Курс вест-норд-вест!

Промокший до нитки, Серый приоткрыл дверь, мышью юркнув в темноту и тесноту корабельного камбуза. Чтобы только не видеть плачущее тучелицо над прозрачными сколами стакана-края мира, берега всех берегов, не слышать басовито рокочущих над палубой всхлипов. Чтобы перестали дрожать руки и потеть голова. Чтобы желание пить наконец-то пропало и появилось желание выспаться, которого не было с позавчерашней ночи… И что-нибудь поесть, обязательно. Но сначала он найдёт амфик.

В камбузе пахло жареным мясом и тушеной капустой. Запах отбивал аппетит начисто, впрочем, это было неважно – в камбузе была вода, в огромном деревянном жбане, пережатом железными обручами, плескалась на донышке, застояло-затхлая… но без мух. Серый выпил её в два глотка, и тут же извергнул обратно – это было невыносимо. Соль. Это была разбавленная водою, наисоленейшая соль, зубьями тёрки впившаяся в израненное горло. Серый кашлял, прижав руки к животу, пытаясь избавиться от поселившегося под языком солёно-мерзкого – увы, это было невозможно. Стащив со сковородки капустный лист, он принялся жевать, удивляясь странному привкусу, пока дверь с шумом не распахнулась, и тёмный, возникший на пороге силуэт не взревел:

– Не отлынивать от работы! Воду черпать, вместе со всеми! Под килем бездельника протащу-у… ущаторп-п… аки-и…

Серый выплюнул изо рта изжёванный им зачем-то тетрадный листок, размазал ладонью чернильную кляксу по щеке. Кальмары… кальмары стреляют чернилами… кальмара бы съесть… Не, перебьешься, Серый. Ищи. Сам знаешь, что.

…Это был непростой квест, и только такой старый морской волк, переживший уже не одну амфетаминовую качку, как он, мог осилить его. Серый нашёл – в дальнем ящике стола, за погнутыми ложками и копилкою мелких монет, студенческим билетом его, Серого, и его же, Серого, ксивой с такой юной и непохожей на него, сегодняшнего,  четырнадцатилетней физиономией… нашёл неоткрытую пачку. Амфики, заныканные им на чёрный, самый чернущий день, когда всё будет плохо, как сейчас, будет штормить и качать на белёсых волнах амфетаминовой ломки, он выпьет таблетку – и всё снова будет хорошо. Всё устаканится – и буря, и качка. Серый выпьет и пойдет тусить в клуб, а потом завернёт к кому-нибудь в гости, а потом поест и поспит… может быть, а может быть – и нет. Это не главное, правда. Главное – это вот сейчас… ам-мг… полстакана… с таблеткою… и вместе с мухой, шут с ней… и подождать немного, блаженно раскинувшись на кровати в позе морской звезды, и…

Это больше всего напоминало пушечный выстрел – прицельно в сердце, корабельною пушкой в упор. Проглоченное по неосмотрительности, разрастаясь внутри него, крошечное чёрное ядро разрывало сердечные клапаны один за другим, взрываясь то тут, то там кроваво-красными фонтанами мяса и сухожилий. Беззвучно разевая рот, точно рыба, вытащенная на берег, Серый скатился с кровати, дёрнул рукой, в отчаянной попытке выплыть… и камнем ушёл на дно, под вой затихающего урагана, в мелькающей перед глазами сине-зелёной волне. Ха-ах-х…

– Ондяр-рзи ад… да, изрядно нас потрепало! Но чёрт меня побери, если мы не встанем скоро на якорь в уютной бухте! Право руля!

Буря в полупустом стакане стихала, уступая место послегрозовому покою. Потрёпанный, корабль плыл по волнам, спеша причалить к заманчиво-близкому берегу, покрытому коркой нетающего льда. Серый стоял на корме, рваным тельняшечным рукавом вытирая со лба налетевшие брызги.

Всё было хорошо.

Похожие статьи:

Рассказы → Море Спокойствия

Рассказы → Случай в Портофино

Рассказы → Мечта о Море

Рассказы → Алые паруса

Рассказы → Поплывем до буйка?