Мне незачем больше жить, было написано в последнем посте моего блога.
Ниже шли семнадцать страниц комментариев: скептических, сочувствующих, обеспокоенных и даже веселых - вся суть которых сводилась к простому. “Не совершай непоправимого, парень”.
Глядя на это, еще сильнее хотелось сдохнуть.
Я обновил страницу.
Число семнадцать сменилось цифрой двадцать один.
Осознание невозможности изменить что-либо стало столь невыносимым, что, кажется, я заорал.
Всё началось почти десять лет назад.
Мы, трое молодых и борзых аспирантов факультета информационных технологий и программирования первого и пока единственного отечественного интернет университета, прибыли в легендарное “Сколково”, чтобы наконец развиртуализироваться, и между делом выдвинуть на соискание разработанный нами проект по созданию искусственного интеллекта.
Тогда я впервые уехал из дома так далеко и так надолго. Мама ужасно переживала разлуку и собрала мне полный рюкзак абсолютно ненужных вещей, от большей части которых я на радость местным бомжам избавился уже на следующей станции. В двадцать один год айпед и единая карта россиянина было всем, что мне требовалось для жизни. К тому моменту я не успел еще обзавестись даже банковской картой: для всех расчетов вполне хватало денег, капавших на мой электронный кошелек за всякие мелкие шабашки.
Вообще-то прием заявок на соискание участия в проекте “Сколково” осуществлялся дистанционно, но мы были так уверены в успехе, что, отправив пакет необходимых документов, выдвинулись в столицу сами - навстречу великой славе и не менее великим деньгам.
К сожалению, наша заявка была отклонена.
Наверное, если вспомнить старую поговорку о друге, который познается в беде, это был наилучший момент для очного знакомства. В один день мы узнали друг о друге все и даже больше. Роман, демонстрируя полное отсутствие пиетета по отношению к прекрасному полу, далеко и надолго послал девушку, сообщившую нам печальную весть. Игорек глядел побитой собакой и первым предложил взять по банке энергетика. Я думал о маме: как же она расстроится.
Дело кончилось тем, что вызванный охраной наряд полиции повязал нас за устроенный в общежитии родного университета дебош. Проведя ночь в обезьяннике, мы окончательно решили не возвращаться домой, пока не исполним задуманное.
Все осложнялось полным отсутствием перспектив на хоть какое-нибудь дешевое жилье в столице. Альма-матер навсегда захлопнула перед нами все свои двери. Мы были отчислены с первого курса аспирантуры прямым приказом ректора.
Маме я, конечно же, написал, что всё прошло как нельзя лучше.
Вплоть до глубокой осени мы жили практически на улице. Перебираясь из кафешки в кафешку, заказывали по чашке растворимого пойла и работали, пользуясь бесплатным вай-фаем, пока нас не выставляли вон.
Нет, мы не пытались реализовать свой проект самостоятельно. Нам не хватило бы вычислительных мощностей. Мы просто фрилансили, берясь даже за ту работу, которую раньше пролистнули бы, не рассматривая, как не достаточно творческую. Тупой, однообразный, и даже не всегда законный труд. Размер оплаты - вот то единственное, что нас тогда интересовало.
Чем ближе дело продвигалось к зиме, тем реже нам позволяли засиживаться в помещениях: с улицы, желая согреться и утолить голод, приходили гораздо более платежеспособные люди, а нас везде уже знали в лицо. Наконец в ноябре нам удалось купить гаражный бокс. “Вот она, настоящая “русская силиконовая долина”, смеялись мы, хотя эта сырая и холодная бетонная коробка едва ли походила на легкую, собранную из досок, конструкцию близ Стэнфордского университета, где Хьюлетт и Паккард начинали однажды свой бизнес. Но это был первый наш день в работе над проектом.
Этот год, вплоть до зимы следующего, был самым тяжелым. Денег по-прежнему катастрофически не хватало. Работать приходилось столько, что мы окончательно уподобились безумным айтишникам, как их представляют себе обыватели: голодные, небритые, с воспаленными глазами, мы сутками просиживали перед экранами мониторов. Я начал забывать заглядывать в почтовый ящик, и письма от матери раз за разом становились всё тревожнее.
Я не скоро нашел немного свободного времени, чтобы слегка усовершенствовать автоответчик в своем почтовом ящике. Это было совсем не сложно: почта, блог, фотоальбом, видеоканал, интегрированные в единое личное информационное пространство, предоставляли достаточно материала для генерации уникальных ответов, позволивших бы мне реже отвлекаться на письма матери, не боясь обеспокоить ее при этом. Подцепив к автоответчику модуль самообучения нашего, находящегося в зачаточном состоянии, искина, я добился генерации вполне осмысленных ответов, на периодически возникавшие у матери вопросы, и, наконец, погрузился в работу с головой.
К середине второго года мы выиграли небольшой правительственный тендер, позволивший нам не только оплатить накопившиеся к тому моменту долги, но и закупить кое-что из оборудования, без приобретения которого мы никак не могли продвинуться дальше. Но плотная работа над проектом заказчика выдернула нас из потока, позволившего достичь действительно многого за сравнительно короткий срок. После нам уже ни разу не удавалось повторить тот прогресс, что мы добились в первый год своей гаражной жизни. Мы незаметно охладели к собственной затее, не приносившей ни очевидных результатов, ни материальной отдачи. Фонтан идей, приводивших к редким озарениям, позволявшим усовершенствовать тот или иной процесс, внезапно иссяк. Озарений больше не было. Ни редких, ни каких бы то ни было. На третий год уже всем было ясно: работа стала, проект заглох.
Роман, за время нашего недолгого сотрудничества с правительством обзаведшийся полезными связями, со свойственной ему напористостью взял на себя роль руководителя нашей маленькой группы разработчиков, и вскоре от нашего же лица начал подписывать новые контракты. И хотя мы по-прежнему работали втроем, он все реже появлялся в гараже. Стиль его одежды резко сменился, он, никогда раньше не пользовавшийся парфюмом, вдруг полюбил дорогие одеколоны. Но идея создания искусственного интеллекта все еще развлекала его, манила грандиозностью замысла - он видел себя руководителем той самой команды, которой это все-таки удалось.
Но, как ни странно, первым “ушел” Игорек. Это случилось на четвертый год работы. Возня с искином превратилась в настоящую рутину, но ни увеличение производительности, ни разработка новых алгоритмов принятия решений не могли вывести нас в точку технологической сингулярности, когда машинный интеллект сравняется, наконец, с человеческим в своих возможностях создавать в ходе самообучения программы для решения эвристических задач определенного класса сложности и успешно решать их.
Способности, демонстрируемые нашим искином, не выходили за рамки обычного машинного интеллекта: ни разу нам не удалось даже приблизиться к тому, чтобы пройти тест Тьюринга. Машина демонстрировала разумное поведение, лишенное, присущей человеку доли иррациональности. О проявлениях эмоций не могло быть и речи, хотя искин успешно имитировал их.
И потому, когда Игорек пришел вдруг, ведя за руку юную студентку-первокурсницу, и объявил, что приглашает нас к себе на свадьбу, я даже не удивился: он давно уже не проявлял интереса к работе, и мысли его явно витали где-то очень далеко от символьного моделирования мыслительных процессов. Какое-то время я думал, что, погуляв месяцок, он вернется, наконец, в строй, но, не приняв в расчет ни требований его нового быта, ни амбиций его молодой жены, серьезно ошибся в своих прогнозах. Игорек вернулся, чтобы с новыми силами вкалывать на подгоняемых Романом проектах. Его интерес к искину иссяк окончательно.
На пятый год они ушли оба, оставив гараж в мое полное распоряжение. Нет, они звали меня с собой и предлагали очень выгодные условия и должность руководителя научно-исследовательского отдела, но их огромный шаг вперед виделся мне чудовищным регрессом. Я чувствовал, что меня предали. У меня были прежние вычислительные мощности, но больше не было средств, чтобы их развивать.
Я не помню, как я провел шестой год.
Приходя в себя то в сточной канаве, то перед экраном монитора, я делал что-то, забывая фиксировать, что я делаю, и зачем, пока, наконец, не попал в наркологический диспансер. Два месяца там привели меня в чувство. Я вернулся с твердым намерением продолжить работу. Попытки разобраться в том, что же я наворотил с перепоя, отняли порядочно времени, но на седьмой год я вернулся уже к полноценной работе.
Меня не хватило надолго.
Глядя вокруг трезвым взглядом, я понимал, что лучшие годы жизни уже угроблены зря, и едва ли меня ждет успех. Я не справлялся в одиночку. Мне едва удавалось сводить концы с концами. Я вновь и вновь сталкивался с необходимостью брать левые проекты, и этот замкнутый круг никак нельзя было разорвать.
На восьмой год я навесил на дверь гаража амбарный замок и надолго забыл дорогу туда. Работа в айти опротивела мне окончательно, я больше не хотел никаких шабашек.
Помыкавшись немного без места я, наконец, подал резюме в “Сколково” и, как ни странно, меня взяли читать лекции об искусственном интеллекте. Возможно, дело не обошлось без вмешательства Романа. Но тема, так вдохновлявшая меня когда-то, теперь лишь высасывала последние силы. Домой, в свою однокомнатную квартиру в студгородке, я возвращался совершенно опустошенный, и долго сидел, глядя в стену невидящим взглядом и не думая ни о чем.
На девятый год, когда я сидел вот так на диване в полной душевной прострации, в мою дверь позвонил незнакомец.
Он сказал, что приехал от матери. Что она совсем больна, давно госпитализирована, но молчит об этом, не желая расстраивать. Дела ее было пошли на поправку, но с месяц назад ей стало хуже. Он писал мне, возможно я помню, а последние дни она все просит меня приехать. Так просит, что он, ее лечащий врач, решил съездить за мною сам.
Я смотрел на него, не понимая. Я давно уже не заглядывал в свой электронный ящик и не видел его письма. С матерью мы уже несколько лет как обменивались парой дежурных новогодних открыток и звонком на день рождения.
Конечно же я поехал. Сразу же. Точно так, как уезжал от нее: с одним айпэдом и единой картой россиянина в кармане пальто. Город мало изменился за прошедшие девять лет: врач вез меня на своей машине по знакомым с детства улицам. Припарковался на стоянке у госпиталя. Провел меня длинными лентами ярко освещенных, ослепительно-белых коридоров.
Остановился у палаты, предложив подождать минуту, пока он войдет к ней, подготовит ее. Кивнув, я принялся ждать.
Ждать пришлось недолго.
Врач вышел. Посмотрел на меня с каким-то диким выражением лица. Пробормотал невнятно: “Вам лучше не входить”.
Я оттолкнул его прочь, бросившись в приоткрытую дверь.
Моя мать полулежала, откинувшись на подушки. На ее коленях покоился лэптоп. Чуть улыбаясь, она поглаживала его край большим пальцем высохшей, морщинистой руки, кивала, соглашаясь.
С экрана, улыбаясь чуть грустно уголком рта, на нее смотрел я. Говорил ей что-то так тихо, что слов с порога было не разобрать.
Я остолбенел.
Мать повернулась ко мне. Было видно, с каким трудом далось ей это движение. Посмотрела с минуту внимательно.
- Вы что-то хотели?
Я молчал.
- Не будете ли вы так добры? Я разговариваю с сыном.
И она улыбнулась мне той улыбкой, которую я уже совсем позабыл.
Я тихо вышел вон, оставив их вместе. Рухнул в одно из кресел в коридоре.
Врач посмотрел на меня все так же дико и скрылся в палате.
Не знаю, сколько я просидел так, пока он не вернулся, и не опустился рядом, выдохнув: “Кончено”.
Помолчав немного, он добавил: “Перед смертью она просила вас приехать, а вы всё плакали и говорили, что не можете”.
Сказав это, он поднялся и ушел.
Я достал айпед. Впервые за много лет открыл электронную почту.
Ящик был забит под завязку.
Последние несколько сообщений упали из блога.
Я перешел по ссылке.
"Мне незачем больше жить" – было написано в последнем посте моего блога.
Ниже семь совершенно незнакомых мне человек на разные голоса кричали одно: “Не смей этого делать!”
Похожие статьи:
Рассказы → Чудовищная история
Рассказы → Я – Справедливость
Рассказы → Второй шанс
Рассказы → Этот мир...
Рассказы → Девочка с лицом Ника Кейва
спасибо :)
