...Меня зовут Рикардо Конте, по национальности я - итальянец. Родился в Неаполе в 74-ом, и ещё с юношеских лет стал увлекаться антиквариатом и предметами старины. Конечно, в более зрелом возрасте моя тяга к предметам давно ушедших лет стала носить сугубо финансовые интересы, и так моё подростковое хобби переросло фактически в мою профессию. Всю жизнь, сколько помню, я регулярно посещал знаменитую антикварную ярмарку в Ареццо, а ещё меня частенько можно было встретить прогуливающимся старыми улочками Рима, где я с рук за бесценок скупил вот уже не одну сотню превосходных раритетных экземпляров разных направлений, завалявшихся на дедушкиных и бабушкиных антресолях, чердаках и подвалах чёрт знает с какого ещё года, и, впоследствии, отреставрированных за умеренную плату, после чего выгодно мною проданных с молотка, чтобы пополнить все эти бесконечные коллекции именитых ценителей действительно редких и раритетных вещей по всему миру.
Но это - так, для завязки сюжета, как говорится. Моя же настоящая история началась в 2010 году, когда в этом злополучном Ареццо я наткнулся на сомнительного качества картину без рамки. Художник изобразил на ней типичный французский пейзаж примерно начала 20-го века с Эйфелевой башней на переднем плане. Поначалу я цепким оценочным взглядом скользнул было по картине, но тут же пришёл к выводу, что интереса она, в общем-то, не представляет. Как и тот неприятный, грязный и косматый старик, её продающий. Но буквально пройдя дальше пару шагов, в моей голове будто бы что-то перемкнуло. Я резко остановился и снова вернулся к картине. В этот раз я уже внимательно всмотрелся на изображённую маслом всемирно известную достопримечательность Парижа. Я и сам время от времени бывал в столице Франции, куда пару лет назад всё же решилась переехать из Марселя одна моя богатая клиенточка по имени Софи Мортемар. Ах, Софи, Софи! Так что, как видите, с Эйфелевой башней я был, в принципе, знаком в достаточной мере, и, что характерно, неоднократно видел её своими собственными глазами.
И вот я всё смотрел на это потускневшее от вековой подвальной сырости и возмутительного хранения полотнище пока ещё неизвестного мне и, пожалуй, всему остальному человечеству мастера. Что-то тут было такое странное, непонятное, что цепляло взгляд и даже слегка вводило в ступор. И тут я понял, в чём причина! Изображённая на картине башня имела не привычные моему глазу четыре опорные «лапы»-колонны, а почему-то целых восемь!
«Или же художник попался невнимательный, или же он просто рисовал по памяти, с которой у него, как очевидно, были явные проблемы», - тут же материализовалась в моей голове мысль. Однако, исходя из собственного опыта, слова «невнимательность» и «художник» ещё никогда при мне не употреблялись в одном предложении. Да, и незнаю, но я что-то за всю свою жизнь не встречал и даже не слышал о подобного рода кощунственных изображениях главной достопримечательности французской столицы в работах европейских художников начала прошлого века. А, беря во внимание сам возраст холста и запечатлённый на нём временной промежуток, я сомневаюсь, что автор таким образом решил пошутить или попросту передать какое-то своё, особенное, видение башни. Как-то, знаете ли, стиль написания этого пейзажа наверняка был классическим, да и авангардизм в то время только-только начал зарождаться в искусстве, и ещё не представлял собой такие шипучие хитросплетения, как сейчас, от которых меня всё чаще берёт оторопь, а моё видение прекрасного вынуждено морщится, как от лимона. История о таких забавных случаях действительно упрямо молчит.
Тогда я аккуратно поинтересовался у старика-продавца, знает ли он, что на этой картине изображено? Старик ответил, что конечно знает: Эйфелева башня, которую написал с реальной фотографии в самом начале своей блистательной карьеры какой-то знаменитый художник, чьё имя он, к сожалению, не помнит. Помнит только, что этот художник был другом детства его отца. Якобы, после окончания школы, молодое дарование со своими родителями посетил Париж, откуда и привёз ту самую фотокарточку Эйфелевой башни, которая так понравилась отцу моего престарелого собеседника. И вот, тот парень-художник в знак дружбы написал с фотографии картину, которую и подарил своему школьному другу. Как я не расспрашивал, но, похоже, больше этот старик и вправду либо ничего не знал, либо попросту уже ничего не помнил в силу своего возраста.
В общем, эта забавная история оборванца-старика, которой вот уже сто лет в обед, меня почему-то действительно заинтриговала, и я решил прикупить эту странную картину за смешные, в общем-то, для меня пять евро, даже не начав, как обычно, торговаться. А старик, похоже, был рад и этим грошам, так что все остались довольны заключённой сделкой.
Так как картины и живопись в целом никогда не были моей сильной стороной, то я всегда старался с этим направлением не пересекаться в своей относительно честной трудовой деятельности, боясь, что смогу, попросту говоря, пролететь с деньгами. Поэтому я моментально пораскинул мозгами и решил по возвращению в Неаполь, сразу сделать несколько экспертиз, чтобы установить реальную дату написания этого «шедевра», и заодно посоветоваться с парой-тройкой экспертов по части классической живописи из моего окружения, чтобы элементарно узнать примерную оценочную стоимость в любом случае выгодно пробретённого мною холста, если таковая вообще имеется. Но самое главное казалось мне совсем уж нереальным - я твёрдо решил выяснить имя автора этой мазни. Ведь он, судя по всему, мог действительно быть всемирно известным художником, а в своих руках я сейчас мог держать вполне кругленькую сумму, вырученную от продажи ранее неизвестной его работы. С такими мыслями я бодро дошагал до самого фойе своего отеля, на пороге которого меня и застал тот самый роковой звонок прекрасной синьорины Софи.
После приятного обмена любезностями, который впервые за все эти годы оказался ошеломительно коротким, но всё таким же приятным, она с беспокойством в голосе и на весьма повышенных тонах вкратце описала свою проблему и просила вылететь к ней во Францию буквально тотчас - ближайшим же рейсом. Если я правильно понял всю ту её скороговорку по телефону, состоящую по большей части из французских слов вперемешку с итальянскими и вкраплениями английских, то, кажется, она чисто случайно натолкнулась утром на местном еженедельном аукционе на что-то необычное. Софи была не прочь прикупить какой-то мебельный гарнитур середины 17-го века, но цена ей показалась слегка завышенной, поэтому ей якобы требуется мой совет. Я должен был своим профессиональным взглядом окинуть те драгоценные табуретки или что-то в этом роде, на которые она положила глаз, назвать свою оценочную стоимость этого гарнитура и, по возможности, дать дельный совет, стоит ли его через какое-то время попытаться перепродать. Ну, и, если стоит, то на каком аукционе и в какой момент, чтобы получить максимальную прибыль с продажи.
Но самое загадочное в этой нескладной просьбе то, что мадемуазель Мортемар была чем-то серьёзно взволнована. И причина была явно не ставшая уже обыденностью для нас обоих слегка завышенная цена на каком-то местечковом аукционе с извечным недобором грамотных специалистов-оценщиков. Основную причину своего звонка она таки приберегла под самый конец нашего разговора, когда я дал уже своё согласие, и мы успели договориться о встрече.
Софи, как бы ненавязчиво намекая, специально несколько раз повторила мне то, что описание лота было несколько неточное, а данный гарнитур даже отдалённо не выглядит выполненным в распространённом тогда по всей Европе стиле барокко, а скорее напоминает собой ранний ампир, появившийся и вошедший в моду аж спустя полтора столетия после официально задокументированного появления на свет этих непонятных предметов мебели, принадлежавших в свою очередь каким-то непонятным средневековым французским аристократам. Документы и экспертизы вроде бы реально были в полном порядке, но вот, кажется, продавец попался слегка хамоватый и довольно раздражённо стал отвечать, когда Софи попробовала с ним завести беседу и задать несколько уточняющих вопросов на тему несоответствия стиля гарнитура эпохе его изготовления.
Знаете ли, у людей нашего круга общения и работы, подобный эмоциональный негатив как правило отсутствует, так как в нашей среде вращается в основном потомственная интеллигенция и люди из высшего общества, чья жизнь уже состоялась, а вся эта продажа и коллекционирование дорогого раритета является ничем более, как обычным хобби. И вести себя бестактно и бескультурно, считая, что не имеет смысла метать бисер перед свиньями, можно было, в принципе, позволить себе только с теми людьми, которые не вращаются регулярно в нашей среде, не являются завсегдатаями разнообразных торгов и многочисленных антикварных аукционов, и вообще ничего не смыслят во всех тонкостях работы среднестатистического скупщика ли, антиквара или того же оценщика редких предметов. Ну, и, естественно, нам, как правило, тоже практически не о чем дискутировать с теми, кто не является владельцем дорогой коллекции настоящих произведений искусств. Кстати, большинство людей из моего списка контактов, например, вообще считают нецелесообразным вступать в полемику с рядовыми профанами о вещах, представляющих мировую историческую ценность и несущих культурное наследие – всё равно не поймут и не прочувствуют. И мы все, без преувеличения, за многие годы уже чуть ли не в лицо друг друга знаем и чуем за километр «своего» человека.
Софи же всю свою жизнь, как и я, принадлежала именно к той категории людей, про которую я вам сейчас так вдохновлённо рассказывал. Поэтому не было ничего зазорного в том, что она вежливо попросила дать вразумительное объяснение феномену того гарнитура, прозрачно и тонко подводя свою мысль к тому, что в приличном обществе и на приличных торгах не принято заниматься мошенничеством или жадно заламывать совсем уж несусветные цены, выставляя в описаниях лота некорректные даты, чтобы изначально поднять первоначальную стоимость. И хоть гарнитур ей действительно приглянулся исключительно с эстетической точки зрения, она всё же разумно не хотела покупать свинец по цене золота, попытавшись самостоятельно облагоразумить продавца и вообще разобраться в этом вопросе. Всё, что я понял из объяснений Софи - хозяин гарнитура повёл себя высокомерно по отношению к мадемуазель Мортемар, как будто он разговаривал не с признанным специалистом в этой области, а просто с очередной богатенькой дурочкой, абсолютно ничего не смыслящей в антикварной мебели, но всё же решившей провести время на аукционе из-за своего страстного желания хоть куда-нибудь пристроить нескончаемый денежный поток своего покровителя. Ну, вы понимаете: ведь антиквариат — это круто! Да, такие случайные люди иногда появляются в нашей среде.
Подобное недоразумение случилось с Софи впервые, и она от возмущения и, в силу довольно нежного по моим меркам возраста, на какое-то время слегка утратила уверенность в себе, растеряв на непродолжительный промежуток времени свой бесценный опыт одного из самых изысканных коллекционеров Центральной Европы, поэтому и решила обратиться ко мне не только за квалифицированной помощью, но и просто за обыкновенной человеческой поддержкой. Ну, и, конечно же, её мучили вопросы по части происхождения этого чуда, которое было официально задокументировано и позже подтверждено действительно известными в Европе экспертами, с которыми, кажется, мне уже приходилось работать. И ещё - почему никто на торгах, кроме неё, не поднял этот щекотливый вопрос, как будто всё было в порядке вещей? Получилось, скорее, даже наоборот - все присутствующие, со многими из которых она была лично знакома уже не первый год, внезапно стали бросать в сторону Софи и её вполне справедливых притензий свои недоумённые взгляды, в которых буквально читалось отношение к мадемуазель Мортемар как ко внезапно спятившей.
Ответы она рассчитывала, опять же, получить от более опытного антиквара - мсье Конте, то бишь - меня. К тому же, я был единственным оценщиком и её советником, которому дорогая Софи безоговорочно доверяла на протяжении вот уже семи с хвостиком лет, а я, в свою очередь, всегда старался ради неё держать марку и никоим образом не запятнать свою репутацию. Даже сейчас, несмотря на терзавшую меня тайну только что приобретённого холста и жгучего желания срочно возвращаться в Неаполь для осуществления своего плана относительно приобретённой картины, я всё же правильно расставил приоритеты и твёрдым голосом пообещал немедленно вылететь в Париж, чтобы лично взглянуть на тот странный гарнитур и сопровождающие его бумаги, а после помочь уладить все возникшие вопросы, и, если потребуется, даже выступить в роли посредника мадемуазель Мортемар при заключении ею сделки на приобретение прекрасных трёхсотлетних столов и стульев. Хотя, признаюсь, меня несколько насторожило как поведение Софи, так и её загадочные объяснения сложившейся ситуации - честное слово, на неё это было совсем не похоже, и это была просто бессмыслица какая-то!
Собственно говоря, мы познакомились с очаровательной Софи на её двадцатилетие в ресторане гостиницы, расположенной в историческом центре Будапешта, где я тогда не совсем легально заключал сделку на приобретение контрабандно вывезенных из Египта украшений с мумии одного фараона. Синьорина Мортемар тогда сидела за соседним столиком с кем-то из своих родственников, который как раз поднимал бокал шампанского в честь её дня рождения. Во время тоста, она слегка оглянулась в нашу сторону, как моментально своим профессиональным взглядом заядлого коллекционера определила происхождение, редкость и примерную стоимость той побрякушки, которую мне как раз только что передал мой новый партнёр по бизнесу, чтоб я мог лично ознакомиться с товаром. Софи вскочила со своего места, огненной фурией подлетела к нам и резко вспыхнула, спровоцировав небольшой скандал, в котором она с негодованием отметила, что подобным вещам место исключительно в национальных музеях, а не в частных коллекциях. В отличии от своего напарника, вдруг начавшего яростно защищать свою точку зрения, я тогда просто любовался ей, молча слушая, и в собственных мыслях отчасти соглашался с её словами. Ведь эти украшения действительно до недавнего времени пребывали в Каирском музее, где стараниями моего чрезмерно вспыльчивого партнёра по сей день вместо них всем посетителям демонстрируются искусно сделанные подделки. Юная же Софи довольно быстро отошла от гнева, и мы смогли познакомиться, найти общий язык, отметить её день рождения и мою сделку, а после - даже обменяться контактами на будущее.
И вот, с тех пор мы постоянно поддерживали связь и даже иногда налегке и без повода гостили друг у друга, но такой, как сегодня, я её ещё никогда не видел. Судя по разговору и срывающемуся голосу, это была, скорее, какая-то переполошённая 16-тилетняя школьница перед экзаменом, а не весьма сдержанная, воспитанная и респектабельная потомственная французская герцогиня мадемуазель Софи Мортемар. Однако, милая синьорина Софи, пребывавшая на тот момент в полной растерянности, всё равно не забыла про мои дорожные расходы. Их мадемуазель Мортемар обещала возместить мне в полном объёме, хотя в этом никогда и не было нужды - я всегда был счастлив лишний раз навестить эту чудесную девушку! Лишь бы она пригласила, конечно же... Что, к моему огорчению, случалось не так часто, как те же неестественно сухие телефонные разговоры или, того хуже, безэмоциональные холодные переписки по интернету, перемежавшиеся нашими общими рабочими моментами...
Что ж, милая Софи, я всегда был искренне рад нашим недостаточно частым встречам, но в тот раз ты меня, сама того не подозревая, втянула в поистине безумнейшую трясину, из которой у меня теперь уже нет другого выхода, кроме как погрязать в ней всё глубже и глубже, пытаясь где-то там нащупать дно. Я надеюсь, что, возможно, хоть в одном из множества миров ты вдруг станешь относиться ко мне хоть чуточку теплее. Ну, во всяком случае наше общение не будет происходить в нашем обычном ключе сотрудничества с выгодным бизнес-партнёром, и ты всё же решишь перейти к более тесным взаимоотношениям со мной, как с человеком...
Впрочем, я отвлёкся. Спустя пять часов Софи стояла вместе со мной на площади Трокадеро в Париже и загадочно улыбалась, глядя на моё лицо, на котором, наверное, читалось, мягко говоря, небольшое удивление. А если быть совсем уж откровенным, то это было, скорее, состояние дикого шока. Передо мной, как и на той картине, на восьми «лапах» возвышалась Эйфелева башня! Я просто не верил своим глазам – как так? Как это было вообще возможно, если она всегда имела всего четыре колонны в своём основании?
- Что ж, мсье Рикардо, сейчас убедились? – Софи перевела взгляд с башни на моё лицо и тут же весело рассмеялась, - Вам нужно чаще давать себе отдых или чаще посещать Париж. Давайте теперь вернёмся к нашему разговору о том гарнитуре, - синьорина Мортемар слегка дотронулась до моего плеча, как бы пытаясь вывести меня из ступора, но мой взгляд всё равно оставался прикован к нижнему уровню башни.
Тогда я хотел было ответить что-то про достаточное количество посещений мною Парижа, чтобы запомнить раз и навсегда внешний вид Эйфелевой башни, но мой хаотичный поток мыслей прервала вибрация мобильного телефона.
Я достал из кармана пиджака свой телефон и посмотрел на дисплей – звонил один из моих старых знакомых. Ченг Ху не был коллекционером, а скорее являлся моим конкурентом, при чём более серьёзным и влиятельным, чем это можно было себе даже представить. Фактически ни одна мало-мальски достойная сделка в Азии не заключалась без его пристального внимания и, соответственно, отчисления процента на его постоянно растущий счёт в банке. Китайское правительство официально, конечно, боролось и с коррупцией, и с подобными Ченгу личностями вообще, но такой влиятельный и весьма осведомлённый во многих аспектах человек, как господин Ху, находился примерно на одном уровне власти с самой Коммунистической партией Китая, поэтому его, закономерно, не трогали. Откровенно говоря, в наших кругах даже ходили слухи, что он дышит, пока сотрудничает с Центральным комитетом Партии и Министерством государственной безопасности КНР. Так или иначе, он был вхож во многие высшие круги мирового сообщества, имел свои интересы в разных прибыльных отраслях бизнеса, а также всегда был в курсе мировых событий и закулисных интриг, поэтому я вполне допускаю обоснованность подобных слухов.
Сейчас же я был несколько удивлён его звонку, так как последний раз мы пересекались, когда я два года назад представительствовал паре богатых наследников из Бремена во время продажи ими части Янтарной комнаты богатому китайскому коллекционеру.
Более полувека комната тайно находилась в частной коллекции Гюнтера Крюгера, который незадолго до своей кончины внезапно решил передать её обратно в Россию. Естественно, что такое, слегка затянувшееся, незаконное владение национальным и культурным наследием целой страны породило бы бурю негодования по всему миру, если бы всплыло в мировой прессе. Не говоря уж об изрядно подмоченной репутации германских спецслужб и всяческих попытках очернить имя самого коллекционера очередным спекулированием на теме Второй Мировой Войны. Поэтому правительством Германии был придуман и отчасти разыгран целый спектакль по её постепенной передаче России в виде жестов доброй воли. Так, в 2000-ом году, министром по делам культуры ФРГ первая часть комнаты, состоящая из флорентийской мозаики и янтарного комода, удивительным образом обнаруженных на территории Германии, была официально передана российскому правительству, что должно было положить начало возвращению комнаты домой.
К сожалению, старина Гюнтер скончался раньше, чем успел передать следующую часть. Спустя несколько лет улаживания, возникших на этой почве конфликтов с государством, его сыновья решили распорядиться наследством по-своему. Комната стала по-тихому и в обход аукционов расходиться по всему земному шару, не забывая попутно чуток пополнять карманы около десятка высокопоставленных чиновников Германии.
И вот, одну из частей Янтарной комнаты решил купить за баснословные деньги какой-то китайский миллиардер. Я тогда выступал в роли независимого оценщика и представителя братьев Крюгер, а господин Ху занимал ту же роль, но только со стороны разумно пожелавшего остаться неизвестным китайского коллекционера. С тех пор мы не встречались лично, но Ченг Ху незримо присутствовал при всех моих сделках в Китае. К слову сказать, без его покровительства мне так и не удалось бы вывезти из Италии в Китай три скрипки Джузеппе Гварнери, которые я до сих пор считаю лучшей продажей в своей карьере.
- Рикардо Конте, слушаю вас господин Ху, - я всё же отвлёкся от детища инженера Эйфеля и поднял трубку.
- Сяньшэн Конте, добрый вечер, - вежливо поприветствовал меня Ченг.
Я понимал, что раз Ху звонит мне лично, значит у него есть действительно веская на то причина, поэтому любопытство стало потихоньку захлёстывать меня, вытесняя мои мысли о картине, Эйфелевой башне и гарнитуре синьорины Софи. Ченг же не стал утруждать себя любезностями, принятыми в европейском обществе, и сразу перешёл к сути:
- Я хотел бы получить вашу консультацию. Вы не могли бы сейчас вылететь в Пекин? Естественно, что я оплачу все ваши издержки, если таковые имеются. Очень важно ваше личное присутствие.
Я был в недоумении: какая консультация могла требоваться Ченгу, который имел настолько солидный багаж знаний и опыта, что и сам мог проконсультировать кого угодно?
- Простите, господин Ху, но я вас не совсем понимаю. Не могли бы вы уточнить - какого плана консультация вам необходима?
В трубке повисло слегка напряжённое молчание. После чего Ченг сухо ответил:
- А вы приезжайте, и я вам всё расскажу. Не заставляйте меня искать вас на карте Парижа.
Откуда он знал про то, что я нахожусь в Париже - одному богу известно. Но тон разговора был действительно решительным и серьёзным. Впрочем, и сами манеры господина Ху были такими же решительными, прямыми и даже с небольшим замахом на грубость.
- Хорошо, господин Ху. Но я, скорее всего, буду не один. К сожалению, мне ещё нужно некоторое время, чтобы уладить возникшие проблемы своего постоянного клиента, который так же не прочь побывать в Пекине в окружении хорошей компании, - после своих слов я вопросительно взглянул на Софи.
Она удивлённо приподняла бровь, после чего безразлично отвернулась, напряжённо всматриваясь в силуэт Эйфелевой башни.
- Жду вас в Пекине через одиннадцать часов. Ваш рейс через 35 минут. Поторопитесь, - в трубке послышались гудки.
Я молча положил телефон обратно в карман пиджака и взглянул на Софи.
- Появилось что-то поважнее? - с деланными нотками безразличия спросила она.
Я как мог объяснил Софи, что люди уровня Ченга Ху не звонят просто так. К тому же, проблему её гарнитура мы можем решить и во время перелёта. Честно говоря, я был уверен, что она была не прочь слегка развеяться и смотаться на денёк-другой в Китай. Тогда её просто смутило моё поведение - что я так легко согласился лететь на другой конец мира, хотя обещал провести это время с ней и её проблемными диванами.
Но уже сразу после посадки настроение синьоры Мортемар улучшилось, и она даже пробовала со мной шутить. Она действительно имела очень лёгкий и быстро отходчивый характер. Но мне было как-то не по себе - я всё же ощущал, как надо мной сгущаются тучи...
Похожие статьи:
Рассказы → Зимний этюд. Вневременной.
Рассказы → Фарфоровый город
Рассказы → Коготь сатаны
Рассказы → Здесь и сейчас
Рассказы → По следам Водолея. Глава 7/7
