Монета

Я был единственным ребёнком в семье, поздним и вымоленным, поэтому не удивительно, что детство мне запомнилось счастливым и безмятежным.

Маменька, бывшая воистину красавицей, судя по фамильному портрету, и чрезвычайно мягкосердечной и добродетельной, исходя из рассказов батюшки, к сожалению, не смогла отдать мне свою любовь и заботу, по причине того, что скончалась в тот самый момент, когда я сделал свой первый вдох.

Батюшка служил в то время уже действительным статским советником и по долгу государевой надобности большую часть жизни проводил в разъездах по всей необъятной матушке-России, от Курляндских дюн до самых берегов Байгал-озера. Посему он не дал мне должного внимания и родительской опеки, но взамен применил изрядное усердие для полнейшего обеспечения моих потребностей, от здорового питания и добротного платья, до научения всевозможным знаниям, над коим трудились лучшие учителя и духовные наставники.

С самого раннего возраста приставлен был ко мне гувернёр, который постарался заменить так редко бывающего дома отца, окружил меня всевременной заботой и обучил многому из  того, чем сам владел в совершенстве.

— Вы, Онуфрий Лукич, очень способный к наукам мальчик, — частенько говаривал мой наставник, — важно лишь не растерять со временем вашу детскую непосредственность и восторженное отношение к миру, нас окружающему.

Онуфрий Лукич — это я. Что уж тут поделаешь, коли батенька мой, наречённый Лукой, будучи проездом в Изборске и посетив Спасо-Рождественскую церковь, имел видение  преподобного Онуфрия Мальского, похороненного в местном приделе. После чего мой будущий родитель принёс у алтаря клятву, что, ежели Бог даст ему сына, то будет окрещён отпрыск не иначе как Онуфрием.

— Не изволь беспокоиться, Пафнутий, — ответствовал я, — с радостию исполню твой наказ, в благодарность за науку и умения, коими ты меня наградил.

Как вы уже догадались, наставника моего звали Пафнутием. Сей муж выделялся богатырским сложением и густой окладистой бородой, в которой, вне всякого сомнения, можно было уберечь при надобности пару фунтов хлеба и добрую кружку бражки вдогонку. Токмо надобность таковая маловероятна, по причине полного отвергания моим гувернёром любого хмельного напитка.

Пафнутий влагал в мою бестолковую голову толику своей мудрости и заботился о развитии силы и ловкости.

— Не смейте сдаваться, барин! — понукал меня наставник. — Самое главное — победить себя, свою лень, слабость, малодушие. Опосля чего любой враг будет вам, словно семечки!

Стоит ли говорить, что я настолько свыкся с обществом Пафнутия, что видел его гораздо более родным, нежели своего истинного отца. Смею надеяться, что в ответ сей муж испытывал не просто известную приязнь, но и некие родительские чувства, тем паче, что ему самому не посчастливилось обзавестись потомством.

Среди прочих воспоминаний детства особняком стоит случай, коий представил моего наставника в некоем необычайном качестве и явился главной крепчайшей нитью из той верёвки, что связала наши души в дальнейшем.

Было мне в ту пору десять лет. Декабрь выдался не в меру морозным и снежным, но вдоволь порезвившись, стужа изрядно отступила, и в утро сочельника сосновый бор вкруг поместья являл собой истинный образ ярмарочной лубочной картинки. Пушистые снега, не встревоженные ни зайцем, ни кабаном, искрились в лучах солнца, а воздух был недвижим и столь чист, что казался застывшим хрусталём.

Я проснулся в радостном расположении духа и тепло поприветствовал Пафнутия, явившегося пожелать мне доброго утра.

— Скажи, Пафнутий, а не возвратился ли батюшка?

— Должен свидетельствовать, что нет, но смею верить, Онуфрий Лукич, что сия задержка вашего батюшки вызвана делами неотложной важности, и что, ежели представится малейшая возможность, он пренепременно постарается прибыть в поместье до Рождества.

— Полагаю, что приезд батюшки сделается истинным чудом… Пафнутий, а веришь ли ты в чудеса? — неожиданно спросил я

— Истинно так! — серьёзно ответил мой собеседник. — И сегодня как ни на есть самый благоприятный случай вам самому убедиться в существовании оных. Но прежде извольте завтракать!

Тем временем конюх Федот расчистил от снега гладь пруда, и мы с Пафнутием, прикрепив на ноги коньки, выскочили на лёд и катались до самого обеда. Гувернёр, обладающий внешностию былинного богатыря,  весьма неловко стоял на ногах, то и дело нелепо размахивая руками, а иной раз внезапно падал навзничь, вызывая громкий смех дворовой челяди.

— Прошу вас, Онуфрий Лукич, — взмолился наконец крайне смущённый наставник, — давайте уж прекратим сию клоунскую спектаклю, не в силах я более таковой позор над собою выносить!

Я мог похвастать изрядным умением кататься на коньках и задорно рисовал на льду замысловатые узоры, но печаль Пафнутия мне была понятна, посему я со вздохом прекратил сие весёлое развлечение.

— Пафнутий! — вспомнил я за обедом. — А не ты ли обещал мне явить образы истинных рождественских чудес?

— Сие верно, барин, и, полагаю, коли мы с вами отправимся в лес, то чудеса оные всенепременно пред нами покажутся.

Я облачился в шубу и сапоги, нацепил треух и в радостном нетерпении отправился следом за Пафнутием. Тот шёл неторопливо, раздвигая тяжёлые лапы елей и оставляя для меня борозду в глубоком снегу. Короток зимний день в наших краях, и я старался узрить как можно больше, покуда солнце не сокрылось за древесными кронами.

— Онуфрий Лукич! — оборотившись ко мне, шёпотом молвил Пафнутий, и указал на ствол близкой сосны.

Ухватив за кору лапками, на высоте пары саженей вниз головой застыла белка, воззрив на нас круглым блестящим глазом. Я встал столпом, опасаясь испугать зверька, а наставник медленно подобрался к дереву и протянул кверху раскрытую ладонь. Белка немного помедлила, но затем осторожно приблизилась, украдкой хватила с руки орешек и, отбежав немного, тут же на ветке разгрызла его, сыпля скорлупки вниз.

— Теперь вы! — Пафнутий извлёк из-за пазухи несколько орешков и высыпал оные в мою протянутую руку.

Белка опять приближалась с опаскою, однако не столь явною, нежели при первом разе. Маленькие лапки с острыми коготками щекотно коснулись моих пальцев, и рыжий зверёк с добычей в зубах тут же взмыл вверх по стволу.

— Пафнутий, смотри, смотри, какая шельма! — я засмеялся, глядя на ловкую добытчицу, и захлопал в ладоши.

— То ли ещё будет, барин! — богатырь улыбнулся в бороду и хитро прищурился.

Скоро наставник снова остановил меня жестом и присел на корточки, показывая совершить то же. Пригнув голову так, что треух сполз на глаза, я поглядел сквозь нижние ветви ближайшей ели и узрел в небольшом отдалении маленького оленя, беззаботно объедающего кору с молодой осинки. Мы старались не дышать, но олешек каким-то таинственным образом нас учуял и тотчас же бросился наутёк, смешно задрав хвостик и сверкнув напоследок белым пятнышком.

— Сие лань, Онуфрий Лукич, — ответил Пафнутий на мой восхищённый взгляд.

Затем мы спугнули стайку куропаток, спрятавшихся от хищников прямо в сугробе. Они вспорхнули из-под ног все разом, обдав нас ветром и осыпав снегом. Потом мы долго шли по запутанному следу зайчишки, покуда не узрели его самого, улепётывающего со всех своих длинных ног в ближайшие кусты. В лесу нашлось столько всего интересного, что я и думать забыл о времени и с досадой обнаружил, что солнце сокрылось за кромкою леса.

— Вы, верно, утомились, Онуфрий Лукич? — с участием осведомился Пафнутий. — Ну ничего! Мы уже почти прибыли.

И скоро впереди завиделась маленькая лесная избушка. Пафнутий отворил скрипучую дверь, и мы очутились внутри. Вот в домике зажёгся очаг, а на столе возникла свеча.

— Отведайте припасов наших скоромных, покуда чудеса рождественской ночи не объявились, — и Пафнутий достал из котомки хлеб, сало и кулебяку.

Я в сей же миг обнаружил, что изрядно проголодался, и без лишних уговоров принялся за угощение.

— Что сие за изба? —  вопросил я с набитым ртом. — Не ведал, что недалече от поместья сокрыто жильё человечье… И разве не все чудеса ты мне показал по дороге?

— Сие былая заимка охотничья. С того года, как его высокородие, ваш батюшка, запрет на охоту в поместье своём учинил, люди сюда редко захаживают, зато зверья лесного развелось предостаточно, в чём вы сами изволили убедиться. Но то не истинные чудеса, Онуфрий Лукич. Полагаю, что ежели будете вы в меру терпеливы и достаточно бесстрашны, то станете очевидцем чудес гораздо более удивительных. Потребно толику обождать, ибо чудеса сии лишь звёздной ночью могут явиться пред смертным.

Между тем, ночь, о коей молвил Пафнутий, уже давно настала. В домике было тепло, а в животе сытно, посему я потихоньку клонил голову книзу, покуда не возложил её на стол и ненадолго прикрыл глаза…

Проснулся от стука за окном. Свеча угасла, но снаружи проникал неяркий свет, подобный сиянию церковной лампады. Я нацепил треух и выглянул за дверь.

В небесах сияла полноликая луна, и её огонь заливал всё в округе серебряным свечением. Я видел каждое дерево, каждый куст вкруг избушки, токмо Пафнутия нигде заметно не было. Зато в серёдке ровной поляны близ домика некий странный человек отгрёб снег в сторонку и стучал по земле палкой. Стук был столь громок, что пробудил меня ото сна. Намереваясь испытать человека о причинах неведомых действий, я подошёл к оному и стал подле.

Человек тем временем закончил стучать и принялся черпать что-то ведром из той ямы, что получилась средь сугроба. Меня он не заметил, а я не решался нарушить его действия неосторожным вопросом. Человек поднял голову, воззрил на луну, после глянул себе под ноги, кивнул и, усевшись на перевёрнутое деревянное ведро, добыл откуда-то самую натуральную ивовую удочку с привязанной рыболовной снастью.

И тут я понял, что не поляна под моими ногами, а замёрзшее озеро. И не палкой стучал человек по земле, а кельмой рубил полынью. Что за странное время избрал он для своей странной рыбалки?

— Милейший… — обратился я к рыбаку, — почто ж ты взялся рыбу ловить в столь неурочный час?

Человек дёрнул жиденькой бородкой при первых звука моего голоса и удивлённо воззрился на меня. Я в ответ удивился его лёгкому одеянию – а был он облачён лишь в меховой жилет, оставляющий голые по самые плечи руки.

— Рыбу? — хрипло ответил странный человек, и неприятно засмеялся, снова задёргав своей козлячьей бородкой. — А вот глянь, какую рыбку можно изловить нынешней ночью, ежели луна будет тому подмогой!

Он поманил меня пальцем, дабы я встал плотнее, и кивнул на прорубь бородкою. В самой середине спокойной воды отражалась луна, да так, что не сразу-то и поймёшь, где она настоящая, на небе иль во глубине водной. На моих глазах бородатый осторожно опустил снасть в воду, в самую луну, да так, что та почти не потревожилась. Я затаил дыхание, надеясь узреть поклёвку, и оная не заставила себя долго ждать. Гладь затрепетала, нитка дёрнулась, и рыбак сноровисто поднял добычу на поверхность. Но заместо карасика или уклейки на конце уды затрепетал серебристый кругляш, точно малая часть луны каким-то неведомым образом попалась на крючок.

— Глядь! — и рыбак протянул мне… самый натуральный серебряный пятиалтынный! — Сие не обычная монета, а волшебная, неразменная. Слыхал? Бери, бери!

Я нерешительно протянул руку.

— Не бери! — с берега бежал к нам Пафнутий, без шапки, в распахнутом кафтане. — Не бери, в кабалу к нечисти попадёшь!

— А ты, старый плут, почто мальчонку заморочить хотел?! — накинулся он на рыбака, оказавшись рядом. Глаза его сверкали гневом, а из ноздрей валил пар, точно дым из печной трубы.

— Ладно, ладно, Пафнутий, — тотчас прижал монету к своей груди козлобородый, — бес попутал… Откель же я знал, что сие твой малец?

— Мой, не мой, не твоё дело! — богатырь тяжело отдувался. — А прелесть да обман свои вон, на русалках испытывай. Бес его попутал… ну-ну!

— Да русалок всех давно водяной под свою узду получил. Ты ж сам ведаешь. А почто ж привёл мальца, коли не твой?

— Сие Онуфрий Лукич, наследник барина нашего, что охоту в лесу запретил. Не ты ли должон его высокородию в ножки кланяться, что охотнички отныне не досаждают пальбой своей, да силки с капканами в лесу твоём не ставят? А мне сей отрок роднее сына родного! Вот и задумал я ему чудеса наши лесные показать.

— Онуфрий Лукич! Да откель же я бы ведал? — рыбак привстал, поклонился и мелко-мелко задёргал бородкой. — Весьма признателен батюшке вашему! Отныне вы наш самый почётный гость!

И вдруг я заметил, что ноги рыбака не в штаны меховые одеты, как мне сперва показалось, а будто бы поросли этим мехом, точно у зверя дикого. Зрелище это так испугало меня, что я тотчас прижался к Пафнутию, ища у него защиты и успокоения.

— Э-э, Онуфрий Лукич! — потрепал меня по голове наставник. — Я ль не упреждал, что терпение нынче в цене да бесстрашие? Да сам виноват – не успел всё вам рассказать. Да и не поверили бы вы, покуда сами не увидели. Значит, слушайте…

Сие пред вами не человек, а хранитель леса, как он есть. Леший, то есть, — при этих словах Пафнутия леший снова поклонился. — А в краях чужеземных зовут таких как он по-разному. Всех имён его я не ведаю, скажу лишь, что слыхивал рассказы про фавнов и сатиров, в ту далёкую пору, когда бывал с хозяином прежним в европейских державах. Это всё про тот же скрытный народ, что в лесах повсеместно обитает. Имеют оные свойство одно чудное – не видят их люди, пусть даже и встанут в двух шагах. И лишь в одну ночь становятся лешие и другие волшебные обитатели доступны для нашего взора. Как есть, сегодня сия ночь и настала.

Пока Пафнутий вёл свой рассказ, леший успел натаскать из проруби ещё с полдюжины пятиалтынных.

— Онуфрий Лукич, а ну-ка, слови свою удачу! — вдруг предложил он и протянул мне свою удочку.

Я неуверенно оглянулся на Пафнутия. Смерть как хотелось изловить неразменную монету, но опасения вызывали слова наставника про кабалу.

— Но бойтесь, Онуфрий Лукич, берите! — подбодрил тот. — Кабала страшна лишь, нежели в дар принимаешь монету. А коли сам словишь – будет тебе счастие!

Я неловко взял уду и неумело опустил снасть в полынью.

— Торопитесь, ибо луна вот-вот уйдёт! — упредил меня леший.

И верно – ещё чуток, и зайдёт водяная луна за ледяной край. Но вдруг снасть в моей руке дёрнулась, и уду потянуло вниз.

— Тащите! — подпрыгнул фавн. — Уйдёт же!

Я потянул за нить, и вот в руке моей улёгся серебряный пятиалтынный. Тяжёлый, холодный, мокрый. Настоящий! А следом из воды показалась покрытая тиной коряга.

— Кто это воду в моём озере мутит? — пророкотала коряга.

От испуга я отпрыгнул, что давешний заяц, да чуть не выронил обратно драгоценную монету.

— Не гневись, брат водяной, — поклонился к коряге леший, — сие наследник здешнего барина, что охоту в лесу запретил, да воспитанник нашего друга Пафнутия.

— А, ну тогдысь другое дело! — успокоился водяной. — Ежели что, упреждай заранее, дабы я волну зазря не гонял. А то, думаю, русалки, что ль, расшалились. И до весны ещё спать да спать.

И покрытая тиной голова без всплеска исчезла в глубине.

— Ну что ж, — повернулся  к нам леший, — и мне, видать, пора! Дело сделано, монеты наловлены. Луна скоро за лесом спрячется. Обращайтесь, коли что. Пафнутий, сам знаешь, за твои заслуги перед нашим народом я для тебя в лепёшку расшибусь! Да и вы, молодой барин, зовите, ежели надобность будет!

С этими словами лесной хранитель развернулся и неспешно пошагал в сторону леса. Коленки его выгибались назад, а ноги оканчивались копытами.

Не помню, как мы пришли в избушку. Внутри было жарко натоплено, и меня быстро сморил сон. Проснулся от яркого солнечного луча, упавшего сквозь окошко на лицо. Я лежал на полатях, укрытый тулупом. Дверь отворилась, и на пороге возникли Пафнутий и батюшка.

— Да здесь он, ваше высокородие, — смущённо басил мой гувернёр, — не извольте беспокоиться, умаялся, выспался, да ещё и чудес лесных насмотрелся.

И он подмигнул мне так, чтобы батюшка не заметил. Я вскочил с лежанки и с радостию бросился к обоим.

— Как я рад, что вы приехали, батюшка! — сказал я, плача от счастия, и уткнулся лицом в его живот.

Не знаю, ведал ли батюшка о всех наших волшебных приключениях. Да что там, я и сам до сих пор не знаю, было ли всё наяву или привиделось мне во сне. Вот она – эта монета. Я нашёл её в кармане шубы вечером того же дня. Так значит, было? Или батюшка тайно подложил мне пятиалтынный в качестве рождественского подарка? Прошло много лет, и некого спросить уже об этом. А монета вот она. Я её не трачу. Боюсь, вдруг окажется не неразменной…

Похожие статьи:

Рассказы → Ода парной бане

Рассказы → Человечек и Репейник

Рассказы → Возвращение в детство.

Рассказы → Ведьма

Рассказы → Синдром Золушки