На валах Старой Рязани глава 20

Глава 20

 

Выйдя на улицу, сразу окунулись в сумерки - короток зимний день. Княжий двор озарялся бьющимся под ветром пламенем факелов. А заходили в гридницу, тихо было, подумал Ратьша, кутаясь в подбитый мехом плащ. Мороз, да еще и ветер... Сразу вспомнились русские невольники, работающие сейчас под стенами города. Без нормальной зимней одежи, без обогрева. Да и без еды, скорее всего. По спине продрало холодом, а в душе всколыхнулась ярость.

Во дворе стояла все та же сутолока, что и днем: бегали посыльные, бестолково толкались ополченцы, видно, получавшие оружие из княжеских запасов, садились на конь люди сотника Дарко. Садились, становились по въевшейся в кровь привычке по двое и шагом выезжали со двора. К Ратиславу подъехал Дарко.

- Так мы встаем на пересечении Борисоглебской и Ряжской? - переспросил он, сдерживая гарцующего, застоявшегося коня.

- Там, - кивнул Ратьша. - Дворы для постоя подберите попросторнее. Кони что б были всегда под рукой.

- Понял, - кивнул сотник и дал шпоры жеребцу. Тот приподнялся, было, на задние ноги - горяч, но усмиренный ударом кулака промеж ушей, встал на все четыре и вскачь понесся со двора, распугивая ополченцев.

Ратислав направился, было, к коновязи, но не доходя, встал, обернулся к идущим позади Гунчаку, Андрею и меченошам.

- Поднимусь, пожалуй, в княжьи покои, доложусь чего сделали, может, какие еще распоряжения князь Юрий отдаст. Ну и новости узнаю. - Глянул на княжича Андрея, сказал ему. - Коль чего надо с собой взять, поднимись к себе, возьми. Кто знает, как сложится, может так нажмут татары, что и до терема выбраться времени не станет. Вас тоже касаемо, - это уже остальным. - Встречаемся здесь у коновязи через час где-то.

Сказал и пошел к большому теремному крыльцу. На полпути оглянулся. За ним увязался Гунчак.

- А тебе что, взять с собой больше нечего? - не слишком ласково спросил Ратьша. - Иль Великий князь тебе покоев не выделил?

Половец смешался, встал, пробормотал обиженно:

- Выделил. Почему не выделил. Хорошие покои, теплые, светлые. Просто тоже хотел послушать, что князь скажет.

- Не все знать должны, что мне князь Юрий поведает, - жестко, глядя прямо в темные глаза половца, отрезал Ратислав.

Лицо Гунчака дернулось от обиды, но хан поборол себя, склонил голову, ответил:

- Понял, воевода. Пойду к себе.

- Ступай, - Ратьша начал подниматься по ступеням крыльца уже один.

Князя ни в покоях, ни в тереме не оказалось. Сказали, на стенах Юрий Ингоревич со всеми свитскими и воеводами. Не было в тереме и Великой княгини с дочерьми и приближенными. Эти в Спасском соборе. Молятся за спасение стольного города и его жителей. Там же епископ Фотий. Княжий терем оказался непривычно пуст. Изредка попадалась в полутемных переходах и коридорах спешащая по своим делам, торопливо и как-то испуганно кланяющаяся прислуга. Редкие стражники стояли у закрытых дверей.

Ратьша возвращался от княжьих покоев не торопясь - сам же отпустил своих людей на целый час. Что теперь, стоять и ждать их на морозе? Разве сходить в свою каморку, поглядеть, что еще прихватить с собой? Так там Первуша этим делом занимается. Сообразит чего брать лучше его - Ратьши. Проходя мимо лестницы, ведущей наверх в покои княжны Евпраксии, Ратьша невольно замедлил шаг. У лестницы стоял совсем молоденький страж, с легким пушком вместо бороды, весен восемнадцать исполнилось ли? Но в доброй  сброе, с мечом на поясе, тяжелым пехотным копьем в руке. Воевода остановился напротив - хорош! Спросил просто так, на всякий случай:

- Княжна Евпраксия у себя ли? Иль вместе с Великой княгиней в соборе?

- У себя, - словоохотливо ответил страж - видно тошненько ему было стоять тут в темном коридоре, когда други его на стене, может уж с врагом стрелами, да сулицами  переведываются. - Не взяла ее с собой княгинюшка - княжич Иван грудь покуда сосет. Хоть мамка у него и есть, но без молока княжны он, говорят, не засыпает. А в божьем храме невместно младню титьку совать, вот и оставила княгиня Евпраксию в покоях. Мамка с ней да прислужница. Втроем и остались.

- Здесь княжна? - во рту Ратьши внезапно пересохло. - И одна почти?

- Да нет же. Говорю: мамка с ней да девка теремная.

- Считай, что одна, - хрипло проговорил Ратислав и шагнул в сторону лестницы.

Стражник сделал движение заступить дорогу, но, смешавшись под тяжелым взглядом воеводы, остался на месте.

- Не видел ты меня, - приостановившись на первой ступеньке и повернувшись к воину, сказал Ратислав. - Понял ли? - Страж, не выдержав взгляда, опустил голову. - Ничего плохого княжне не сделаю, - уже мягче добавил Ратьша. - Просто поговорить нам надо.

- Так говорю же: мамка там и девка... - вскинул голову парень.

- То не твоя забота, - усмехнулся Ратислав и зашагал вверх по лестнице, поскрипывая ступенями.

Сенная девка попалась ему у самого порога светелки, в которой обитала княжна Евпраксия. Глянула на него испуганно и, повинуясь жесту, бегом скрылась в дальнем конце коридорчика, в чулане, должно. Сердце у Ратьши тяжело бухало где-то у горла. Еще бы - зайти в святая святых женских покоев, куда только женской половине дорога не заказана, да еще мужу княжичу Федору, покойному ныне. Ну еще глава семейства - Великий князь может зайти, но то если только большая нужда в том будет. А он, Ратша, руша все приличия и попирая обычаи, влез сюда, рискуя впасть в княжью немилость и опозорить честное имя княжны. Но ведь и время какое! Сможет ли он поговорить с Евпраксиюшкой еще когда в земной юдоли, или только уж на небесах? Да и попадет ли его многогрешная душа на небеса, так красиво расписанные попами?

Ратьша остановился у входа. Втянул ноздрями непривычные, дурманящие запахи женской спаленки, сочащиеся из под закрытой двери. Справа горел светоч, разгоняющий тьму коридорчика. Ратислав провел над пламенем ладонью, чтобы немного прийти в себя. Зашипел, почувствовав боль от ожога. Вдохнул и выдохнул несколько раз, как перед опасной схваткой. Постучал в дверь. Совсем легонько. Испугался даже, что не услышат.

Но его услышали. За дверью раздались шаги. Ступали твердо, уверенно. Нет, не княжна. Так и оказалось. Дверь открыла княжичева мамка - крепкая кровь с молоком молодка с громадной грудью. Ну да, для того и брали такую. Молодка, разглядев в полумраке коридора Ратьшу, опешила, видно не поверив глазам - посторонний мужчина на женской половине. Потом, видать, узнала, заметно испугалась. Спросила, прикрыв рот ладонью:

- Аль случилось чего, воевода? Неуж, татары в город ворвались?

- Нет пока татар в городе. Не бойся, - понизив голос почти до шепота, успокоил ее Ратьша. Спросил. - Как звать?

- Пелагея, - тоже перейдя на шепот, отозвалась кормилица.

- Вот что, Пелагеюшка, выйди-ка ты отсель ненадолго. Мне с Евпраксией поговорить надобно.

- Дак, не можно ж того, боярин, - совсем растерялась молодка. - Уходить тебе надо отсель скорее, пока никто не видал. Ведь стыд-то какой...

- Никто и не увидит. А мы никому не скажем, - надавил на нее взглядом Ратьша. - Ну! - он возвысил голос.

- Кто там, Пелагеюшка? - раздался из-за занавеси, отделяющей придверный закут от горницы, слабый голосок Евпраксии.

- Дак ведь... - начала мамка и замолчала, не зная что сказать дальше.

- Иди, иди, - подтолкнул ее к выходу Ратьша. - Ничего плохого княжне не сделаю. Только поговорю. Я быстро. А ты проследи, что б нам никто не помешал.

Пелагея, повинуясь направляющей ее к выходу руке боярина, оглядываясь и жалобно морща лицо, все же вышла в коридор. Ратьша аккуратно прикрыл за ней дверь. Откинув занавесь, вошел в горницу. Княжна лежала на самом краю обширного супружеского ложа, стоящего у левой стены горницы. Рядом с ложем качалась люлька с княжичем Иваном. Лежала Евпраксия на левом боку, поджав колени к животу, обхватив руками пуховую атласную подушку. На ней был надет просторный домашний сарафан, волосы стянуты черной траурной лентой. Маленькие изящные ступни ног выглядывали из под подола сарафана. Ртислав смущенно отвел от них взгляд.

Увидев боярина, Евпраксия удивленно распахнула свои громадные черные глаза, но ни испуга, ни замешательства в них Ратьша не заметил. Княжна опустила ноги на пол, села на краю ложа, спросила чуть хрипловато:

- Ратислав? - зачем ты здесь?

Лицо Евпраксии было бледно, скулы заострились, глаза запали, под глазами залегли тени. При виде любимого с печатью перенесенных страданий лица сердце Ратьши екнуло от жалости и нежности. А еще куда-то улетучилась вся безумная храбрость, подвигнувшая его нарушить все обычаи и придти сюда. Да и зачем он сюда пришел? Теперь и сам не понимал. Слова не шли из сжатого горла. Он молча стоял и смотрел на княжну, решив хотя бы насмотреться напоследок, раз уж все равно пришел. На переносице Евпраксии появилась легкая морщинка, а в глазах засветилось понимание. Встав с кровати, она легко, словно танцуя, подошла к Ратьше почти вплотную, уставилась снизу-вверх своими глазищами в его глаза. Тот трепещущими ноздрями втянул неповторимый запах ее волос и тела. Голова закружилась и ему пришлось напрячь всю волю, чтобы тут же по-медвежьи не заключить княжну в объятия. Помогло и то, что она легонько качнула головой и чуть отстранилась. Головокружение прошло, но язык Ратьше по-прежнему не повиновался. Тогда слово сказала Евпраксия. Опять слегка подавшись к нему, спросила:

- Любишь?

Ратислав стоял болван болваном, не в силах даже кивнуть.

- Любишь... - теперь уже не спрашивала, а утверждала Евпраксия. - И любишь давно. Я видела. Ведь так?

Наконец-то оторопь, напавшая на Ратьшу, немного отступила и он смог кивнуть.

- А как же Федор? - в глазах княжны появилась непритворная боль. - Ведь он был друг тебе, почти брат...

- Федор мертв, - кое-как совладал с голосом Ратислав.

- Мертв... Мертв... - словно пробуя слово на вкус, почти прошептала Евпраксия. - Но ведь ты любил меня, и когда он был жив. Ведь так?

- В те времена я запрещал себе об этом думать, - прохрипел Ратьша. - Но теперь он мертв и я хотел, чтобы ты знала о том. О том, что люба мне...

- А ведь я просила тебя тогда, чтобы ты сберег моего Федора, - каким-то странным голосом напомнила Евпраксия и, подойдя совсем близко, провела кончиками пальцев по щеке Ратислава.

Сердце Ратьши глухо забилось где-то у горла. Он молчал, не зная что сказать в свое оправдание. Но Евпраксия, похоже, и не ждала от него никаких слов. Немного помолчав, она заговорила снова:

- Мне рассказали. Потом, когда я смогла хоть что-то услышать. Рассказали, что ты ничего не мог сделать для его спасения. Это так?

Ратислав кивнул.

 

- Не мог... - глаза ее заблестели от подступивших слез. Евпраксия моргнула. Слезы побежали из уголков глаз чистыми прозрачными ручейками. Она досадливо тряхнула головой, вытерла щеки ладонями, повернулась, сделала несколько шагов в сторону ложа, остановилась, вновь обернулась к Ратьше, спросила прерывающимся голосом:

- Так зачем ты пришел? Просто сказать, что любишь?

Ратьша переступил с ноги на ногу, кивнул.

- Только за этим? Больше ни зачем?

Новый кивок.

- Скромен ты, витязь, - в голосе княжны появилась легкая насмешка, отдававшая, впрочем, горечью. - И тела моего совсем не хочешь? Нисколечки?

Евпраксия подняла руки, крутнулась так что подол сарафана поднявшись колоколом, обнажил ее ноги выше щиколоток. Потом, покачивая бедрами, вновь подошла вплотную к Ратиславу, почти коснувшись холмами грудей его груди, глянула в глаза призывно.

- Так действительно не хочешь? Подумай. Вот ложе, вот я. Прислугу ты спровадил. Так как?

Кровь гулко стучала в висках Ратьши. Плоть требовала свое, но разум и взлелеянная им за последние годы любовь не воспринимали такую вот легко предлагающую себя княжну, вызывая чувство отторжения. Разум и любовь победили. Его потянувшиеся, было, для объятий к Евпраксии руки, сжали ее плечи, отодвинули подальше.

- Опомнись, княжна, - хрипло произнес Ратьша. - Помни кто ты есть. Блюди себя в память о Федоре - траур еще не закончился.

Лихорадочно блестевшие черные глаза вновь наполнились слезами. Евпраксия протяжно всхлипнула, уткнулась лицом в нагрудник панциря Ратислава и горько, словно обиженный ребенок, заплакала.

- Ну что ты, что ты, - сдавленным голосом начал уговаривать Ратьша, легонько поглаживая ее по плечам. - Все хорошо будет. Ну не плач...

- Прости меня, Ратиславушка, - сквозь рыдания шептала княжна. - Прости меня дуру. Я же совсем с ума здесь схожу в четырех стенах. То мертвый Федор мне мерещится, то татары ко мне и Ванечке руки тянут.

Она внезапно подняла голову, впилась глазищами залитыми слезами в лицо Ратьши, зашептала лихорадочно:

- А я домой хочу, Ратиславушка, домой. К теплому ласковому морю, жаркому солнцу. Домой к матушке и батюшке. Подальше отсюда, от холода, снега, бревенчатых стен этих, от злых татар. Подальше...

Она снова уткнулась в грудь Ратьше и плечи ее затряслись от рыданий еще сильнее. Ратислав легонько, чтобы не причинить боль прижал ее к себе, погладил по спине, по волосам, бормоча какие-то слова утешения. Потом, когда рыдания немного стихли, подхватил легкое, словно пушинка тело на руки и уложил на край кровати, налил из стоящего на столе кувшина воды в кружку, дал княжне напиться. Та прерывисто вздохнула еще несколько раз и затихла, ухватив обеими руками здоровенную ручищу Ратислава и прижав ее к щеке. Шепнула:

- Не уходи. Побудь еще хоть немного, Ратиславушка. С тобой хорошо, покойно.

- Я здесь, княжна, здесь. Никуда не ухожу. Не бойся.

Евпраксия глубоко вздохнула, еще сильнее сжала его руку, попросила:

- Ты ведь заберешь меня отсюда? Ведь правда? И мы поедем с тобой ко мне домой к маме и папе. Они полюбят тебя. Правда-правда. Полюбят. Ведь получится так, что ты спас меня из этого страшного, окруженного врагами города...

Княжна замолчала, а спустя недолгое время Ратислав услышал ее ровное дыхание. Она спала спокойным сном. Может быть в первый раз за весь этот прошедший страшный месяц.

Сколько так просидел на краю ложа, боясь пошевелить хоть пальцем руки, которую прижимала к щеке Евпраксия, он не знал. Дышал-то через раз. Смотрел и не мог насмотреться на милое, ставшее безмятежным во сне, лицо. В себя его привел скрип двери и осторожные шаги. Ратислав повернул голову в сторону звука и увидел Пелагею, подходящую к ложу, диковато косящуюся на спящую княжну и сидящего рядом с ней боярина. Бережно, стараясь не разбудить, Ратьша высвободил кисть руки из тонких пальчиков Евпраксии, поднялся навстречу княжичевой мамке, ухватил ее за плечо и вместе с ней направился к выходу из горницы. Выйдя в коридор и плотно прикрыв за собой дверь, он сказал обмершей от всего случившегося молодухе:

- Ничего с княжной у нас не было. Это запомни. Перуном и Христом клянусь. Просто поговорили о Федоре. Мне он то ж не чужой был. Поплакала Евпраксия, не без того. Но теперь успокоилась. Вишь - заснула даже.

- Вот и я дивлюсь, - торопливо закивала Пелагея. - Почитай с самой смерти супруга толком не спит княжна, а если и спит, так мечется вся, видно сны дурные покоя не дают. А тут, поди ж ты, спит, как ангел.

- Вот и я о том говорю, - Ратьша помолчал чуть, потом добавил. - Но о том, что был я здесь знать никто не должен. Проболтаешься, не рада будешь, что на свет родилась. И девку сенную о том упреди. Поняла ли?

Пелагея испуганно прикрыла рот ладонью, не зная, что ответить.

- Поняла?! - глухо рыкнул Ратислав и глянул на мамку взглядом от которого слабели ноги и у видавших виды воев.

Та мелко закивала. На глаза навернулись слезы.

- Вот так. Девку упреди, не забудь. А лучше отошли куда подальше. Со стражником я сам разберусь, а больше никто ничего и не видал.

Ратислав повернулся, сделал шаг к лестнице, оглянулся на трепещущую в страхе Пелагею, добавил:

- Княжну с княжичем береги, как зеницу ока.

Сказав это, он начал спускаться по лестнице. Поравнявшись со стражником, стоящим внизу и пялящимся на него с откровенным любопытством, буркнул:

- Со мной пойдешь. Хватит здесь в хоромах отсиживаться.

Тот обрадовался, но и смутился. Сказал в замешательстве:

- Меня начальник охранной сотни сюда ставил. Сам понимаешь, воевода, без его приказа уйти не могу.

- Договорюсь с ним. Прямо сейчас к нему и пойдем. Но то, что я в покоях княжны был, о том знать не должен даже сотник.

Ратислав остановился, уперся все тем же тяжелым взглядом в гридня. Тот взгляда не выдержал, опустил глаза в пол, выдавил с трудом:

- Понял, воевода...

- Вот и ладно. Пошли. Да, и как звать тебя?

- Семеном нарекли, - все так же потерянно ответствовал парень.

- Ну так с нынешнего дня будешь у меня в меченошах, Семен.

- Благодарю, боярин, - сразу воспрял гридень и попытался поясно поклониться на ходу, едва не воткнувшись головой в угол, который они как раз обходили.

- После поклонишся, - проворчал Ратислав, ускоряя шаг. - А сейчас недосуг.

Уладив дела с начальным человеком охранной сотни, вышли во двор. На улице стало еще ветреннее. С неба полетел мелкий льдистый снег. Подхваченный ветром он сек лицо, заставляя отворачиваться. Все ратьшины спутники уже были здесь. Укрылись от снега и ветра за закутом большого крыльца. Давно, видно, ждут, повиноватился перед самим собой Ратьша, но виниться перед cdbncrbvb не стал - не вместно. Сказал только Первуше, кивнув на топчущегося позади Семена:

- Помощник тебе. То ж при мне меченошей будет.

Первуша оценивающе глянул на ладного гридня, одобрительно кивнул.

- А теперь по коням, - сказал Ратислав уже всем. - На Ряжскую улицу. По ней до Борисо-Глебской. Там, чаю, Дарко нас встретит.

Почти бегом - замерзли, отворачиваясь от секущего ветра, ратьшины свитские устремились к коновязи, наспех обмели припорошенные снегом седла, вскочили на застоявшихся скакунов, разобрали поводья и двинулись к воротам, ведущим из великокняжьего двора на улицу.

Улицы Столичного града были почти пусты. Пусты и темны. Воинские люди еще с вечера отправились на определенные им места у крепостной стены. Жители затворились во дворах, томясь в ожидании страшного. Только конные посыльные изредка попадались навстречу. Факелов зажигать не стали - дорогу отыскали бы и с закрытыми глазами. Кроме Гунчука и Первуши все остальные были местными. До пересечения Ряжской и Борисо-Глебской добрались быстро. На перекрестке остановились - надо было выяснить, где остановилась сотня Дарко. Сотник и впрямь позаботился о встрече воеводы, оставив здесь гридня. Не сразу его приметили потому что тот укрылся от ветра за углом ограды ближнего двора. Но, услышав стук копыт по деревянной мостовой, гридень выбрался из своего убежища и замахал подъезжающим рукой.

- Сюда, боярин, сюда! - закричал, перекрикивая шум ветра. - Вон та усадьба! - показал вниз по улице на белеющие свежим тесом солидные, изукрашенные резным узорочьем ворота.

Подъехали к воротам. Забор из ошкуренных сосновых бревен, заостренных сверху оказался тоже не низким, пожалуй, поболее двух саженей. Встречавший их гридень опередил, бегом подскочил  к воротам, застучал в правую створку рукоятью плети. Та открылась почти что сразу. Открывал ворота тоже воин из сотни Дарко. Сам сотник сбежал с высокого теремного крыльца, когда Ратислав и его сопровождающие уже спешились и привязывали коней к коновязи, возле которой уже стояло с полтора десятка лошадей, благо место позволяло. И вообще двор, в который они въехали оказался весьма обширен. Видно не прост был его хозяин.

Скорым шагом приблизившись и отдав легкий поклон, Дарко жестом гостеприимного хозяина указал воеводе на крыльцо, сказал:

- Располагайся, боярин. Место тебе и княжичу приготовлено. Да и остальным хватит -  хоромы просторные.

- Кто хозяин? - направляясь ко входу и впрямь не маленького терема с высокой подклетью и верхним жильем с пристроенным гульбищем, спросил Ратислав.

- Гость муромский, - ответил сотник. - Как понял, что на засеках татар не удержим, отъехал восвояси со всеми домочадцами. Оставил только троих дворовых, что б за хозяйством приглядывали. Так что, считай, вся усадьба в нашей воле.

- То ладно, - кивнул Ратьша. - Следи только, что б вои чего не порушили, не пожгли. Что б хозяин, вернувшись, обиду не предъявил.

Сказал и подумал: будет ли куда возвращаться хозяину, а тем паче, будет ли кому обиду предъявлять... О том же, должно, подумал и Дарко, но вслух ничего не сказал. Да и то - воев должно в любом разе держать в строгой узде, вернется хозяин, аль нет.

- Лошадей остальных где поставили? - спросил еще. - Кроме этих, - мотнул головой в сторону коновязи.

- На конюшне, в скотьем дворе. Места всем хватило - скотины нет, только птица. А эти на скорый случай: мало ли гонцов послать, или еще чего.

- Хорошо, - еще раз кивнул Ратислав.

 

По высокому крыльцу зашли в терем. В нижнем жилье расположились вои дарковой сотни. Было здесь душновато, но зато тепло. Кто-то возился со скинутой с себя сброей, кто-то негромко беседовал, но большинство воев спали - умаялись за столько-то дней в холодной зимней степи. Кому повезло, улегся на лавках, кто не успел, лежали вповалку на полу, застеленном кусками войлока и овчинами. Эти брони не снимали, только шлемы с подшлемниками и сапоги. В жилье стоял густой запах мужского пота и портянок.

- Нам наверх, - показал на лестницу у дальней стены Дарко.

Поскрипывая ступенями, поднялись в горницу. Размерами она была заметно поменьше нижнего жилья и было тут попрохладнее, но зато и дышалось легче - не витали запахи многолюдства. Терем был разгорожен на четыре части дощатыми перегородками. Лестничный закут освещался дорогим из узорчатой бронзы масляным светочем. И впрямь богато жил муромский гость.

- Вот здесь я для тебя отвел место, воевода, - показал Дарко на самую правую дверцу, темнеющую черным проемом. - Там и ложе имеется и столик поснедать, так что б не беспокоили.

 - Там место для тебя, княжич и твоих дружек, - показал сотник на дверцу слева. Ложе одно, но широкое, коль будет твоя воля, и им хватит места с тобою улечься. А нет, так и на полу поспят - места хватит, на лежаках с той же кровати скинутых.

- Разберемся, - с забавной солидностью кивнул Андрей. - И не дружки со мной, а меченоши.

- Прости, княжич, - глубоко поклонился Дарко. И Ратиславу показалось, что сотник за поклоном спрятал улыбку.

- Хан Гунчак то ж в отдельных хороминах, - указал Дарко на следующую дверь и на этот раз улыбку не прятал. - А я с десятниками разместился вот здесь, рядом с тобой, воевода, - он показал на дверку рядом с ратьшиной каморкой.

- Нам с Сенькой куда, боярин? - Спросил Первуша.

- Со мной поселитесь, - коротко ответил Ратислав. - Дарко, лежаки на пол им устрой.

- Сделаю, воевода, - кивнул сотник. - Кстати, есть кто хочет?

Есть никто не пожелал - не больно давно из-за стола.

- Ладно, обустраивайтесь пока что, - приказал Ратьша. - А потом на стену пойдем. Давненько на татар не смотрели, чего они там поделывают.

Первуша отправил Семена вниз с сотником за лежаками. Сам занес в каморку, определенную им для жительства объемистый мешок с вещами Ратислава, собранными в его комнатке в княжьем тереме. Ратьша последовал за ним. В каморке стояла темень. Он пошарил рукой и в обычном месте нащупал с десяток восковых свечек. Богат, богат гость! Взял одну, вышел снова на лестничный закут, снял с подвески горящий светоч, подпалил от него фитиль свечи. Потом вернул светоч на место. Загораживая разгорающийся огонек, вернулся в каморку, уселся за небольшой столик на лавку, стоящую подле. Первуша возился в углу, раскладывая из мешка ратьшины вещи. Потом ввалился Семен, несущий два лежака набитые соломой, стал укладывать их возле ложа. Ложа узкого, только на одного.

Ратислав смотрел на них, уперев подбородок в скрещенные на столе руки и думал о Евпраксии, переживая каждый миг их встречи, каждое слово, сказанное им и ею, ее чудесный  лик ее, запах волос...

Пробудил от грез Ратислава княжич Андрей.

- Все готовы, воевода, - сказал он звонким юношеским голосом, входя в каморку. - Можно идти на стену.

Княжич только что не приплясывал, так не терпелось ему посмотреть на грозных татар. А вот Ратьша пробудился от своих грез с трудом - все никак не хотел уходить из головы образ княжны.

- Пора, воевода, - повторил Андрей. - Все тебя ждут.

Ратислав тяжело поднялся из-за стола - разморило. Все-таки одна ночь сна после таких передряг слишком мало. Тут бы неделю отсыпаться. Но недели никто не даст. Могут не дать даже этой ночи. Он тряхнул головой, отгоняя оцепенение и расслабляющие мысли. Собрался, сказал:

- Идем, княжич, идем.

С Ратьшей на стену поехали все свитские, включая Гунчака. Половец, пока суть да дело, задремал у себя на ложнице, но стоило его тронуть за плечо, сразу вскочил. Спросил бодрым голосом, словно и не спал:

- Что, уже пора? - И двинулся к лестнице.

Поехали к Исадской стене. По всему именно там монголы должны будут делать основной приступ. Доехали быстро. Живо вскарабкались на стену, поднялись на смотровую площадку воротной башни Исадских ворот, всмотрелись в мелькающие за двумя поясами надолбов огни факелов.

Спервоначалу понять, что там в ста с лишком саженях делается не получалось - метель усилилась, тяжелые тучи висели совсем низко, ветер рвал пламя факелов. Потом глаза попривыкли. Ко всему факелов татары для работающих невольников из хашара не пожалели. Да и то - чего в темноте наработаешь. Потому даже отсюда что происходит на месте работ рассмотреть удалось. Увиденное неприятно поразило - пленники вовсю вкапывали колья изгороди и та была готова уже больше чем на половину. Если так будут работать всю ночь, то к утру, пожалуй и закончат. Так что, завтра можно ожидать приступа? Ратьша озвучил вопрос стоящему рядышком Гунчаку.

- Нет, - покачал головой половец. - Вряд ли. Сначала будут разбивать стену пороками. Ворота то ж. Вот когда сделают проломы, тогда уж... А пока тут делать нечего. Можно возвращаться.

Спустились вниз. Ратислав по пути заглянул в осадные клети, пристроенные с внутренней стороны крепостной стены, занятые воинами, нашел воеводу, начальника полутысячи обороняющей воротную башню и ближние к ней прясла. Тот не спал, сидел у очага, глядя на огонь. Ратислав его знал - бывши сотник княжьей дружины Ермил. Было ему лет слегка за тридцать. Большинство воинов Ермила тоже бодрствовали, негромко переговариваясь. Ратьша прислушался. Говорили, все больше, о татарах. Эти вои в сражении не были. Их за засеки не взяли - оставили охранять стольный град. Так себе были вои, что и говорить, небывальцы в основном. Да и доспех с оружием слабоваты. Рассказывали о татарах какие-то страсти. Прикрыв за собой дверь в клеть и встав у порога, Ратислав прислушался к разговору. Свет от очага сюда не доставал, потому воины не обратили на него особого внимания и продолжали внимательно слушать сидевшего в самой середине клети длинного худого воя лет сорока, обросшего жиденькой рыжеватой бороденкой. Язык, впрочем, был у рыжего подвешен хорошо и молотил он им без передыха.

- В главных у этих Гогов-Магогогов ходит народ по прозванию мунгалы, - рек воин. - Ох, сильный народ. Пришел он с восточного края земли, подминая под себя и покоряя все народы на пути. Люди у мунгал, как наших два - высокие, сильные. Кони как наших три. Срубишь голову у мунгала, а на ее месте новая вырастает. А все потому, что послал их на наши головы Враг Рода Человеческого и грядет с их приходом конец света...

Дальше Ратьша слушать не стал, подошел к воеводе, встал напротив. Тот с трудом оторвал взгляд от огня, узнал Ратьшу, поднялся на ноги не спеша. Поздоровался. Рыжий примолк. Все воины в клети, те кто не спал, уставились на воеводу и вид их ему, ох как не понравился: испуганный вид, пришибленный какой-то.

- Ты почему попускаешь такие вот разговоры? - попрекнул он Ермила. - Сам же в битве побывал с монголами, знаешь, что люди они, как люди! Не богатыри, а лошаденки у многих, так и вообще чуть побольше сторожевой собаки!

- Пресекал поначалу, - простуженным голосом ответил Ермил. - Так ведь шепчутся и шепчутся. Страху нагоняют друг на дружку. Потом надоело - рот каждому не заткнешь. Теперь вот сам слушаю, чего еще натреплют. Любопытно даже.

- Любопытно! - взрыкнул Ратислав. - Да они ж завтра, коль начнется приступ  у тебя со стены разбегутся! Этого хочешь!?

- Куда ж они денутся? - усмехнулся Ермил. - В город сбегут? Так там их то ж достанут, понимать должны.

- Ох рано тебя князь-батюшка на воеводы поставил, коль ты таких простых вещей не понимаешь, - убавил голос Ратьша. - Когда же ты видел, чтобы обуянные страхом думали куда бегут и что сними потом будет? Бегут просто, губя себя и других. Вои твои этим страхом уже заражены. Их от него лечить надо, а ты попустительствуешь!

Ратислав вновь возвысил голос. Ермил опустил голову, видно, поняв, что опростоволосился.

- Ладно, воевода, - слово "воевода" Ратьша произнес с легкой насмешкой. - Будем лечить твоих воев от страха. - Есть в твоем войске бывалые рубаки, или все такие вот как этот? - он кивнул на рыжего краснобая, сейчас испуганно втянувшего голову в плечи.

- С полсотни наберется, - подумав, изрек Ермил.

- Зови. Хватит и полтора десятка. А из вас кто хочет монгольского пардуса за усы подергать? - спросил Ратислав у окружающих его воинов.

К этому времени все спящие проснулись и с интересом прислушивались к словам воеводы степной стражи.

- Много не надо, - продолжил Ратьша. - Тоже с десятка полтора. Что б не думали, что только бывальцы такое могут. Ну! Аль слабы в поджилках стали, рязанцы!

- Ну такого не дождетесь!

С дальнего, слабо освещенного угла к очагу пробрался здоровенный вой, обросший косматой черной бородой с растрепанными длинными, до плеч волосами, стянутыми кожаным ремешком. На вое был надет копытный наборный доспех, видать, доставшийся от далеких предков. За широким поясом простой плотницкий топор на длинном, свежевыструганном топорище. Широкие штаны из домотканины заправлены в поношенные сапоги. Войлочную с меховой опушкой шапку он сжимал в громадном кулаке.

- Бери меня, воевода, - голос его напоминал медвежье рычание. - А то все пятитесь от татар, пятитесь. До стольного града вот уж допятились. Куда дальше? Пора им и укорот давать.

- Молодец! - хлопнул его по плечу Ратислав. кто еще?

Из сгрудившейся возле очага толпы вышло еще пять человек. Рыжий же болтун забился куда-то в дальние ряды.

- Больше нет желающих. А? Рязанцы? Храбрецы и удальцы. Ведь все на Руси знают: нет воинов лучше рязанских, - продолжал подначивать Ратьша.

Вышло еще трое.

- Девять, - посчитал Ратислав. - Маловато, но...

- Погоди, воевода, - поднял руку косматый. - Пойду покличу по соседним клетям.

Он вышел на улицу, а Ратьша присел к очагу, протянув к теплу озябшие руки. В клеть заглянул обеспокоенный долгим отсутствием воеводы Первуша. Вошел, подошел к Ратиславу, спросил:

- Когда домой, господин? - народ на улице замерз, тебя дожидаючись.

- Да вишь, дело тут у нас образовалось, - ответил тот.

- Надолго ли?

- Кто знает, может и на всю ночь.

Первуша присвистнул, сказал:

- Так, может, всех сюда позвать? Пусть греются.

Подумав, Ратьша ответил:

- Гунчак, Дарко и княжич с меченошами пускай на место постоя отправляются. Семена отправь за оружием туда же. Для меня, тебя и его самого. Щиты пусть возьмет, луки и каждому по тулу со стрелами. Остальное, вроде, все при нас.

- Неуж на вылазку? - встревожился Первуша.

- Вылазка не вылазка, а надо татарина потревожить. Что б не слишком вольно себя под стенами чувствовал. Да и защитников города воодушевим маленько, а то что-то закисли. Непорядок.