Поздравляем с Новым годом, желаем счастья, здоровья, сбычи мечт…
Нет, что-то не то. Да когда с новым годом поздравляют, всегда бывает что-то не то. Какие-то банальные фразы, избитые, затертые до черта, которые и вспоминать-то не хочется.
Поздравляем…
Нет, не то.
Рву телеграмму. В клочки. А надо что-то писать, надо что-то делать, новый год- это штука такая, если у кого случился новый год, попробуй вот так не поздравь, тебя потом самого так не поздравят, мало не покажется.
— Или позвонить ему…- шепчет Сателлит.
— Кому ему?
— Ну кому ты там пишешь…не знаю…
— Вот так, у Аппелеса новый год, ты даже не знаешь…умник хренов…
— Да я что, у всех дни рождения помнить должен?
— А ты как хотел, нас всего-то ничего, одиннадцать, можно и запомнить…когда у кого новый год…
— А если позвонить?
Хочу отмахнуться, тут же спохватываюсь, а это мысль, позвонить, вот так, вживую, а то сколько уже друг друга не видели и не слышали…
Вспоминаю номер. Вроде бы нас всего ничего, одиннадцать, а вот поди ж ты вспомни, у кого какой, у Апеллеса, вроде, десятый, да я его всегда с Аполлоном путаю…
Набираю.
Десять…
Длинные гудки.
Алло.
Нет, это не Апеллес, не его голос, как всегда маху дал, да чтобы я да не маху дал, да не бывать такому…
— А…простите, номером ошибся…
— Вы Апеллеса искали?
— Да.
— А его больше нет.
Замирает сердце. Вот так вот, собираемся-собираемся друг другу позвонить, успеется, успеется, потом, потом, на его новый год, на мой новый год, на еще чей-нибудь новый год, а потом вот так вот снимаем трубку, алло-алло, а его уже нет…
— А-а а…что с ним?
Вот так. Уж сколько раз твердили миру, нечего спрашивать, мало ли что, там у кого-то горе, а я тут лезу со своими расспросами, да что, да как, да почему…
Странник его прибрал.
Вздрагиваю. Хамить мне тоже не обязательно, сам знаю, не надо было этого спрашивать. ладно, как спросил, так и ответили. Мол, не твое собачье дело, что там случилось.
— М-м-м…очень соболезную. Всего хорошего.
Отключаю связь, перевожу дух. Только сейчас понимаю, что случилось, мыслишки такие нехорошие, вот так вот живешь, летаешь, ни о чем не думаешь, весной цветешь, осенью опадаешь, зимой снегом укутываешься, а тут бац, и все, и случилось что-то… Как говорят в народе — странник прибрал.
Интересно, почему так говорят…
Кстати, Апеллес по весне не цвел и по осени не облетал, нету у него весны и осени…
— Ну…за Апеллеса, — Цирцея поднимает бокал, — помянем.
Поминаем. Хорошее винишко, легко пьется, только бы потом чего не было, а то бывает вот так вечером пять бокалов проглотишь, и ничего, а наутро лучше бы не было этого самого наутро…
Все-таки спрашиваю:
— А что с ним?
Цирцея пожимает плечами.
— Странник прибрал.
Вздрагиваю. Вот заладили со своим странником, я же не так просто спрашиваю, а по делу, если один из нас помер, так может, и с другими то же самое случится…
— Нет, я серьезно, что случилось-то?
— Да говорю тебе, странник прибрал.
— Не знаешь?
— Почему не знаю, странник прибрал.
Смотрю на Цирцею, жаркую, знойную, раскаленную, издевается она, что ли…
— Так это же легенда…
Цирцея фыркает.
— Во отмороженный, все бы такие легенды были…От этого странника уже сколько народу полегло, а ты говоришь…
Хочу сказать, что я не отмороженный, вот Гадес, он да, отмороженный, засыпанный снегом, а я еще ничего…
— А что за Странник-то?
Цирцея передергивает плечами, странник и странник, она-то откуда знает, бог миловал, не встречалась с таким… Если бы встретилась, тут бы уже живая не сидела…
Прощаемся. Кланяемся Цирцее, в который раз думаю, как бы подкатиться к Цирцее, а то вот так встречаемся, винишко пьем, а дальше дело не заходит, а зря…
Расходимся. Цирцея исчезает в темноте звездного неба. Уже собираемся с Сателлитом устроиться на ночлег, надо бы и соснуть чуток, когда что-то происходит там, в темноте. Нехорошее что-то. Яркая вспышка, сдавленный крик, как бывает, когда кто-нибудь кого-нибудь собьет, насмерть, еще не верю себе, быть не может, ускоряем ход, летим туда, задним числом вспоминаю, что меня и самого поддеть могут…
— Цирцея…
— Цирцея!
Еще не верю себе, смотрю на то, что осталось от Цирцеи, от первой красавицы, прижимаюсь губами к ее губам…
— Странник… странник…
— Бредит, — шепчет Сателлит.
Мне тоже хочется сказать — бредит, но чем дальше, тем больше начинаю понимать, не бред это, не бред, не бред…
— Кому там неймется… — увалень Гефест включает телефон, — вот так, только рассядемся, давай с работы названивать…
Номер на телефоне не определяется, это не к добру, когда номер не определяется, дурные вести не ждут на месте.
— На тебя Странник идет.
Даже не узнаю по голосу, кто говорит, телефон вообще здорово искажает голоса, что есть, то есть.
— Это он кому сказал? — спрашиваю в пустоту.
— Мне. Приперся-таки… ну я его примерно так и ждал…
Мне кажется, я ослышался.
— Ждал…странника?
— Ну, а ты как думал.
— Ты его что…пригласил?
— Шутишь? Он тя не спросит, пригласил ты его или нет, припрется, и дело с концом… Ничего, пусть только сунется, у меня силенки побольше будет.
Смотрю на Гефеста, вот уж исполин так исполин, даже если всем скопом на него навалимся, не одолеем…
Яркая вспышка в темноте ночи.
Странник.
Кто это сказал, вроде на Гефеста не похоже, на Сателлита тоже… спохватываюсь, это же я сказал, вырвалось неосторожно, не к ночи будь помянут… А что не будь помянут, вон он уже приперся…
— Р-разойдись, — командует Гефест, разбегаемся в стороны, вот уж драка будет так драка, да какая драка, отсюда вижу, Странник раза в три меньше Гефеста… Врежется в Гефеста, мало не покажется…
Ближе…
Ближе…
Что-то происходит, что-то отделяется от странника, не успеваю понять, что. Гефест вздрагивает всем могучим телом, по нему ползут трещины, трещины, трещины, и вот несокрушимый исполин разлетается на куски…
Ошибка…
Нет, никакой ошибки быть не может, не показалось, не померещилось, несокрушимый исполин разлетается на куски…
Как во сне, как в бреду вижу Странника, как он летит между осколков, проносится мимо, толком не успеваю разглядеть, вижу только сияющий месяц, тусклую искру, и все…
Сателлит бросает запоздалое:
— Аминь.
— А…кто он вообще, странник?
— Хи, отмороженный, такой большой, и не знает.
В который раз хочу намекнуть, что не отмороженный я, не отмороженный. Вот Гадес, тот да, отмороженный, далеко-далеко от тепла и света, а я еще ничего… А вот что такой большой и не знает, это да, это про меня, что есть, то есть…
— Не знаю.
— А вот, есть такой…ненормальный.
— Почему ненормальный?
— Ты чего, не въехал? У всех как орбиты идут? По кругу, по кругу. А у этого как?
— Не знаю, — отвечаю, жду очередной тирады про отмороженного.
— Эх ты, вытянутая. Дли-инная-длии-ная. Вот он по этой орбите длинной ходит, всех других сшибает… Вот тебе и ненормальный.
Смотрю на пацаненка, как его звать-то, Кронос, вроде, ну да, Кронос, откуда молодые все знают, и почему мы, старичье, никогда ничего не знаем…
— Ну хорошо, сшибает…Но с Гефестом-то как? Вот уж, казалось бы, исполин, а тот его… на расстоянии…
— И ты у меня спрашиваешь? Поди вон у него спроси, может, скажет…
Смеемся. Смех какой-то не хороший, на грани истерики, ну а мы как хотели, будет тут истерика, когда смерть приходит непонятно откуда, вездесущая, всепожирающая — сме-ерть…
Хотел спросить еще что-то, уже забыл, что а, ну да…
— А это…на нем жизнь есть?
Кронос снова хочет взвиться, (и ты у меня спрашиваешь ), не взвивается, наклоняет голову, задумывается.
— Есть жизнь…но какая-то не такая жизнь…
— Какая не такая?
— Ну…другая какая-то…
— А то можно же договориться с ним, если жизнь…
— С ним не договоришься…Говорю же тебе, есть жизнь, но какая-то не такая жизнь…
Звонок среди ночи.
Вот так.
Внезапно.
Впрочем, среди ночи — громко сказано, не бывает у меня ночи в чистом виде, на половине день, на половине ночь. Все равно вроде бы все уже знают, я в это время сплю…
Да кому неймется, названивают и названивают…
— Чего надо-то, не понял?
Два слова.
— Странник идет.
Два слова, от которых переворачивается мир.
— На…на меня?
В трубке фыркают, а то так непонятно, что на тебя, если бы не на тебя, тебе бы и не звонили.
— А…что делать?
— И у меня спрашиваете?
Уже не спрашиваю. И так все понятно, что тут делать, смотрю на Сателлита, а ведь ему тоже крепенько достанется, если вдарит…
Крепенько достанется.
— Странник? — спрашивает Сателлит.
Надо же, все понял.
— Он.
— Далеко?
— Не успел спросить.
Ждем. Надеемся на что-то, не знаю, на что. В конце концов, кто сказал, что орбиты наши друг на друга налетят, может, еще все обойдется, мало ли, а вдруг…
Странник.
Теперь вижу его во всей красе, вон он, в лучах Альтаира, чуть меньше меня, несомненно, живой, есть на нем жизнь, но какая-то не такая жизнь…
Еще не вижу, но чувствую, столкновение неизбежно. Смотрю на Сателлита, надо что-то говорить в таких случаях, я не знаю, что, никакими протоколами не предусмотрено, что делать прикажете, если Странник…
А Сателлиту и горя мало, вертит вокруг себя осколок метеорита, прицеливается, да не смешите меня, вот таким камушком целую планету зашибить, это я не знаю, каким идиотом быть надо. То есть, не так, каким бы ты идиотом не был, а планету не зашибешь…
Приближается…что-то он сделает со мной, странник, что-то, что только он один умеет, что-то…
Сателлит бросает камень, бормочет что-то, точно под тридцать градусов широты, точно…
Странник приближается… Он видит камень, бросает в него другими камнями, ловко у него получается, да что он так боится этого камня, что…
Поздно спохватился, — шепчет Сателлит.
Я и сам вижу, поздно, камень падает на тело Странника, вспыхивает…
Яркая вспышка.
Еще.
Еще.
Что-то происходит там, на теле странника, огонь, дым, свет, яркий, слепящий, зажмуриваемся, вот она, смерть, кто сказал, что это старуха с косой, вон она, смерть — это свет…
…потираю опаленный бок.
Прихожу в себя. Не сразу вспоминаю, кто я, и что я.
А…ну да…
— Сателлит!
— Я здесь…
Смотрю на Сателлита, как это он уцелел, вращаться стал как-то не так, ну конечно, вон какая вмятина на теле…
— Обошлось?
— Обошлось…
— Но…как…
Сателлит показывает в темноту вечной космической ночи, не сразу понимаю, что вижу. Ну конечно, осколки того, что было Странником…
— А…к-как ты его?
— Долго объяснять…это не я его убил, это жизнь его…такая вот…не такая жизнь…
Аргус приближается.
Телескоп режет глаза, уже толком не вижу этого Аргуса, а надо видеть. Так и хочется перевести все на автоматику, все, как есть, пусть машины сами высчитывают орбиту этого Аргуса, сами его сбивают, а нельзя самим, тут только на человека вся надежда…
Ближе…
Ближе…
Тут, главное, не психануть, не выпустить ракеты раньше времени. Говорят, был один такой, пустил ракету не в срок, ему потом пулю в затылок пустили, правильно, нечего.
Аргус приближается. Теперь уже никаких сомнений, пересекутся орбиты, пересекутся, столкнутся две планеты, расколются на куски…
Наверное, это будет красиво.
Только этого не будет. Не дождетесь. Выверяю время, нет еще не сейчас, ну подлети, голубчик, ближе, ближе…
— Вот…вращалась наша планета, никого не трогала, и тут бац! — хрень какая-то из космоса налетела, хлоп — и прямехонько на землю нашу. И что случилось?
— Раскололась планета, — голос с задней парты, где играют в воздушный бой.
— Окстись, раскололась, я тебя самого счас так расколю, мало не покажется, — фыркает учитель.
Класс хохочет.
— Раскололась…выдумали тоже… если б раскололась, мы бы тут не висели…на жердочках, головы свесив. Дурачье… орбита у планеты поменялась, вот что случилось… И стала наша Терра летом от Альтаира в двух шагах, а зимой во-о-он где, и холод сучий, по бункерам прячемся…
Класс ёжится, все уже одну зиму пережили, знаем, что за дрянь…
— А вот теперь скажите мне, другие планеты как вертятся? По кругу, по кругу. А наша как? По во-о-о-о-он такому эллипсу. И это значит что? Планеты друг на друга налетают. А чтобы не налетели, надо что делать?
— Сбивать.
— Точно говорите, сбивать.
Класс оживляется, хохочут, фыркают, делают вид, что расстреливают планету из пушек, пиф-паф-ой-ой-ой…
Трещит звонок, в классе начинается светопреставление, хлопают крыльями, раскачиваются на жердочках, верещат. Учитель хлопает хвостом, чш, чш, звонок не для вас, а для учителя…
— Вопросы?
Спрашиваю. Как давно хотел.
— А…это…а почему раньше наша планета ни с одной не столкнулась… пока нас не было… или ракет у нас не было?
— Окстись…не столкнулась, и черт с ней, обошлось… счастливый случай…
Счастливый случай…
Аргус совсем близко, нацеливаюсь…Что-то падает на Терру, ревут сигнализации, поздно, поздно, сбиваю что-то летящее на нас, черт, промазал, ослепительная вспышка над лесом…
Еще одна…
Еще…
— Ты куда смотрел-то, кретинище?
Шеф…а что, есть еще какой-то шеф, откуда шеф, зачем шеф…
Пытаюсь отшутиться.
— Да ладно, не на реактор же упало…
— Да то-то и оно, что на реактор, куда смотрел-то?
Екает сердце.
Нет.
Не надо.
Быть не может…
Пожа-алуйста…
Грохот.
Вот теперь понимаю, что такое большой бум.
— А что было-то?
— Метеорит…осколок. Это же сейчас все системы безопасности взбесятся…машины судного дня…
— Это же сказки…
— Сам ты сказка…сейчас сами с тобой сказками будем…
— …он вот так на планету нападет, и кровь высосет…
— Да ну тебя, откуда у планеты кровь?
— Точно тебе говорю, кровь высасывал!
Молодежь размахивает атмосферами, пугает друг друга, а-а-а, точно тебе говорю-ю-ю, а он ка-а-а-к…Рассказывают про странника, про которого толком ничего не знают.
И не узнают.
Ноет старая вмятина, уже поросшая травой, уже мелкое перволесье там пробивается.
— А странник вернется? — спрашивает кто-то из молодых.
Я знаю, что странник не вернется.
Никогда.
