Ослепительный луч паровозного прожектора выхватил справа от рельсов дом станционного смотрителя. Мигнул зелёным семафор.
— Грязи проехали,— на почерневшем лице кочегара горели глаза,— надо подтопить.
Открыв топку, Мик закрылся рукой от ударившего в лицо жара. Саднили потрескавшиеся губы. На грязной майке улыбался заляпанный потным пятном череп. Узкие джинсы были порваны в нескольких местах. Под толстым протектором массивных армейских ботинок хрустела угольная крошка. В полыхающем чреве железного монстра что-то шевелилось. Чётко прорисовывалась человеческая голова с объятыми огнём волосами:
— На-а-а ма-а-аленьк-о-о-ом плоту-у-у-у…
Голос из горящего ада заставил Мика закинуть еще пару лопат.
— Вот, сука, живой…
— Мик, дружище, не на том баяне лабаешь,— открыв железный ящик Кит протянул лопату с огромным черпалом,— называется у них — комсомольская.
— Это тебе за то, что я всю жизнь не настраивал гитару,— топка проглотила очередную порцию чёрного золота,— это — что ни в одну ноту не попал.
Изрыгающий огненными вспышками дым валил из трубы мощным пламенем. Шлейф пепла, стелившийся за пыхтящим чудовищем, укрывал колхозные поля тёплым покрывалом человеческих останков.
— Ну-у-у-у и-и-и пу-у-у-усть,— рот на корчившемся в предсмертной агонии теле, казалось, издевался над паровозной бригадой.
— Раньше ты лучше топил,— Кит почесал красно-синего дракона на груди. Сморщенное лицо напоминало мочёное яблоко.
— Так то ж котята были,— исколотые черными точками вены вздулись на руках кочегара. Золотая серьга жгла ухо.
—…и-и-и дальше-е-е будь что-о-о буде-е-ет…,— шипела накалившаяся труба.
— Может у тебя получится? — Мик протянул парившую лопату машинисту,— он и про вас с Джимми говорил, как не умели вы играть, так и не умеете.
Внезапно грохот колёсных пар стих, прижатое воздушным потоком погасло пламя, загудела остывающая труба.
Из нутра печи постучали. Темп звуков нарастал, было похоже на игру барабанщика. Скрипнула петля, огненный выдох заставил музыкантов зажмуриться:
— Джаггер, у тебя ля западает,— сказала обгоревшая головёшка,— а тебе Ричардс до моего уровня, как до Парижа раком ...
Подошва ботинка задымилась, обугленный хрящ, прижатый захлопнувшейся задвижкой, сочился серой. Капли, шипя, растворялись облачком в насыщенной солёной гарью кабине паровоза.
— Почему до Парижа раком, я же Кит?
— Он, наверное, с лягушкой перепутал.
