Обратная сторона

Лицо пощипывало – от этого он и пришёл в себя. Голову осаждало целое войско мошкары, выписывающей над ним круги, тыкающейся в щёки, лоб, нос, залетающей в рот. Гадливо отплёвываясь и отмахиваясь, он отполз на несколько метров. Зашумело в ушах – звук, выросший откуда-то из середины его черепа, похожий на морской прибой. Вот тут он окончательно очнулся…

 …Кто… кто я такой? Самая первая мысль. Кто я такой?
 Подумать то подумал, но как-то по ходу дела. Поднялся с рыжей, подмёрзшей  до каменной твёрдости земли, сделал пару петляющих шагов, выгнул спину, крякнул, услышав, как хрустнули позвонки.
 Вдруг до него дошло.
 Кто я такой? И вслед за этим готовое объяснение: я ничего, ничегошеньки не помню.
 Подожди, подожди, как так? Как можно забыть? Сейчас, подожди чуточку, сейчас вспомню… Давай, давай, надо вспомнить…
 Он сел обратно на землю, отупело глядя на облако мошкары, колыхавшееся в стороне от него. С какой-то бессознательной поспешностью ощупал голову. Ни ссадин, ни синяков, ничего не болит. Только уши замёрзли и неприятно зудит щетина. Руки тряслись – не от холода. Стал хлопать по карманам, уяснив себе хотя бы, во что он одет. Чёрная тёплая куртка, чёрные джинсы, высокие ботинки, широкий длинный свитер. Это – его одежда. Это он точно знал. Но видел её, как будто в первый раз.
 В штанах всего один ключ, на кольце без брелока – несомненно, его ключ, от дома. Но где этот дом?! В куртке – помятая пачка крепких красных сигарет, полупустая. Коробок спичек. Закурил. Закашлялся.
 Мерещилась совершенная дичь – будто у него нет головы. То есть, она-то есть – вот, он может её потрогать. А лица, собственного своего лица, вспомнить не выходит. И не может представить себя со стороны. Вернее, не хочет. Потому что видит полностью одетое, шевелящееся тело – без головы. Вместо неё какое-то… не пойми, что…
 Он закурил вторую, с нервным упорством растирая уши.
 Ладно, ладно, спокойно… Это всё бывает. Да. Он даже знает, как подобное называется – амнезия. Вот же ж как – амнезию помнит, а как его имя – нет!..
 Зачем-то заставил себя покривиться в усмешке, покачался из стороны в сторону.
 Что с ним случилось? А, дурной вопрос. Надо… надо как-то добраться до людей. А там – примут меры. Обязательно примут – не один же он такой, с амнезией.
 Но… где ж люди то? А я где?
 Осмотрелся скорыми, постреливающими взглядами. Совершенно чётко знал, как такое место называется – карьер. Земля, вывернутая наизнанку. Мысль: мёртвая земля. Мимолётный, ничего не значащий бред, а вдруг напугал его детским каким-то, необъяснимым страхом. Вот чепуха. Земля, она ведь не живая, значит и мёртвой не может быть, так же? Так чего он зациклился, чего в груди так пусто стало?
 К чёртовой матери такие мысли…
 Он сидит на изрытом склоне отвала, ближе к верху. Карьер внизу похож на  выпотрошенную тушу какого-то зверя. Он промёрз до костей…
 Что это – поздняя осень или ранняя весна?
 Весна. Март месяц, точно. Над головой ярчайшее небо густо-синего, прямо-таки летнего цвета, без единого подобия облачка, и солнце довольно высоко, часов на одиннадцать утра, но не греет ни черта.
 А год? Вспомнил месяц, вспомни и год.
 …А, чёрт, дался мне этот год! Ну какая разница, какой?! Бестолку всё это!.. Людей нужно, людей. Если продолжать сидеть…
 Он встал и пошёл, просто вперёд, не задумываясь. Куда-нибудь выйдет.
 …Мошкара. Март месяц, а мошкара. Он развернулся назад. Да, вот оно, это облачко, ещё можно различить. Но этого быть не должно. Это он знает: мошкара – летом.
 Прочь, быстрее прочь отсюда.
 За карьером надо было взобраться по крутому холму. Он лез, хватаясь руками за пожухлую, прошлогоднюю, невесомую траву. Выкарабкался наверх – внизу обрыв, упирается в забор из бледно-белых каменных плит. Старый уже забор, перекошенный, за ним – здание. Какой-то завод. Или фабрика. Короче, где работают, а не живут. Но здесь и не работали уже давным-давно. Стены завода были чёрными, будто выгоревшими. Как наросты какой-то опухоли выделялись окна с синими, не прозрачными стёклами.
 Ему подумалось, что от здания исходит вонь. Особенная вонь. Запах того, что не может пахнуть – кирпич, камень, стекло… Заброшенность. Пустота.
 Он принялся спускаться в обрыв. Склон, накрытый тенью от завода, весь порос приземистыми колючими кустами. Они цеплялись за рукава. Но он двигался всё быстрее, пока чуть носом не упёрся в стену.
 Тело разогрелось, шея чесалась у воротника свитера от выступившей испарины. Вблизи забора непонятная вонь стала явственней – тяжёлая, железная… Да: похоже на то, как несёт от поручней в старых троллейбусах. И ещё в больницах. И там это не от лекарств – от сотен и сотен людей, каждый из которых со своим каким-то запахом. И вот, когда все эти запахи перемешиваются, получается эта кисловатая, почти что осязаемая вонь.
 Он пошёл вдоль забора, давя заросли под ногами. Здесь ему совсем не нравилось. Боялся чуть приподнять глаза, повернуть голову – и снова увидеть огромное чёрное здание с множеством пустых, а от того бессмысленных помещений.
 Набрёл на рельсы. Они высовывались прямо из-под забора и метра через три глотались кустами у подножия всё того же холма, с которого он и спустился. И какой смысл в этих рельсах?!
 Они показались ему какими-то живыми – будто вот-вот зашевелятся, как змеи, и… заговорят. Он поспешил дальше, спотыкаясь чаще, бормоча отрывки ругани. И вот вышел, почти вывалился из этого ущелья между стеной и холмом на… улицу.
 Совершенно обычная для промзоны улица, убитая колёсами и без тротуара для пешеходов. С другой её стороны – ещё забор, новый забор. За ним, конечно же, заводские и складские корпуса. Так и блещущие новизной, деятельною уверенностью, исполненные пафосной жаждой пахать, пахать и ещё раз пахать. Новые голубые крыши из профнастила сверкали от солнечных бликов. Полукруглые ангары казались увенчанными белым мерцающим сиянием, как, бывает, блещет море на горизонте.
 Но и здесь пустота. Ни намёка даже на малейший человеческий звук.
 …Вот же чёрт знает, что – вспотел, а морозец так и трётся о взмокшую спину… Он достал ещё сигарету, кое-как прикурил – руки била мелкая дрожь.
 И где все?! Где люди?! Почему ничего не работает, а?! Не то, что машины не ездят, а даже и напрочь не слышно, что б где-нибудь они ездили! Мёртвая, пустая, пронзительная тишина!..
 Он всё рассматривал заводские корпуса, поднимающиеся из-за забора. Тут вдруг подумал… а что, если вот сейчас… Ну, что-то там задвижется. Кто-то пройдёт, какой-нибудь звук…
 Ой, нет, нет. Вот уж теперь не надо… Он попытался сглотнуть прилипшую к горлу слюну. На секунду испугался, что не получится, что он сейчас задохнётся…
 Снова пошёл.
 Нет, всё-таки здесь получше. Дорога широкая, видно далеко – не то, что по каким-то чащобам ломиться…
 Он поймал себя на том, что очень напряжённо смотрит взад, вперёд, по сторонам. Вдруг… кто-то появится там или там. Этого ему не хотелось бы, потому что… Ну кто тут может быть, в этой пустоте?..
 …Почему никого нет?! Что, воскресенье, что ли?! Куда все люди пропали?!
 Подмывало глупое ребяческое желание – завопить погромче. Он давил эту навязчивую прихоть. От мысли, что на его крик может быть ответ, ледяной ужас прошибал с головы до пят.
 Слева – старый забор, справа – новый. И вот в новом заборе наконец-то обнаружились ворота. Обе створки раздвинуты до упора. Рядом – приплюснутая сторожка-выкидыш. Видно было широченный и абсолютно ровный двор. Посреди него поднималась невысокая толстая труба, похожая на памятник, удержанная несколькими железными тросами.
 Эта труба казалась живой. Живой и очень самодовольной – от того, что вот она, торчит здесь своим тупым дырявым носом в небо, а к вершине её ведут почётные железные скобы-ступеньки.
 Ему почудилось, что вот сейчас, вот прямо сейчас труба надуется и исторгнет из себя живой, осмысленный рёв и… Всё, что есть вокруг, всё пустое, молчаливое и мёртвое, и что и должно быть пустым, молчаливым и мёртвым без людей – тоже придёт в движение, застучит, заревёт…
 Он бросился бежать.
 Действительно раздался звук, но пришёл откуда-то очень издалека. Словно где-то громадный железный лист, с футбольное поле размером. С грохотом ударил в землю.
 Звук сшиб его с ног. Он спешно поднялся, потирая колени, тут же пошёл скорее подальше. Поворот. Снова всё заросло, не то деревьями, не то кустами, вымахавшими до гигантских размеров. Но здесь, по крайней мере, широкая проторенная тропа и не видно никаких заводов – новых или старых. Только секции заборов, выщербленные временем, еле-еле высовывающие свои плечи из безлистых ветвей, похожих на кости каких-то невообразимых чудищ.
 …Что это был за звук? Первый звук, который он услышал с тех пор, как очнулся, не считая собственного дыхания, шагов, несвязного бормотания.
 Что это за звук?
 И что за чертовщина вокруг творится?!!! Что?!.. Может, ядерная война случилась – и все вымерли? Да нет, не ядерная, а как это… Вот же ж – и ведь откуда-то знает, есть такое супернавороченное оружие, что ба-бах! – и всё на месте: города с домами, дорогами – а людей нет. Вообще нет.
 Могла такое случиться?
 А он тогда почему не вымер, почему не исчез?
 Ох, лучше б уж исчез…
 Удалось всё же как-то подуспокоить нервы. Постоял, отдышался от ужаса, покурил.
 Впереди, над той лощиной, по которой он шёл, растягивался мост, очевидно, часть какой-то магистрали. За этим мостом он увидел похожий на скалу жилой массив. Несколько десятков высоток, этажей под двенадцать, будто связанных в пучок. Человеческое жильё. Особенно приковывал его взгляд один дом, самый удалённый и торчащий над другими – микрорайон был выстроен на холме.
 Надо туда. Именно туда и надо. Он даже внезапно воодушевился. Но, в конце-то концов, должен же этот кошмар хоть где-нибудь и хоть как-нибудь разрешиться! Пройти под этим мостом, принять влево – а там ясно будет, как добраться до домов. Он поймёт дорогу.
 …Мост ему совсем не нравился. Чего бояться – ведь ни одной машины! А ноги еле слушались – не хотели туда идти. Опять из кустов вынырнули рельсы – улеглись прямо по выбранному им направлению, под мост и куда-то дальше. Ну на кой чёрт тут эти рельсы?!!
 Пришлось ступить  на них. Носки ботинок постоянно, чуть не специально, цеплялись, хотя он всего себя скрутил в такой узел, что аж спина разболелась. Он так сосредоточился на рельсах, что не сразу понял – вокруг головы мельтешится мошкара.
 Да что б тебя!.. Он в исступлении замахал руками, оскалившись на эту мелкую сволочь. Вот надо же ж – никого, ни единой живой души – только я и эти ненавистные твари!!
 …Поскорее, поскорее бы миновать мост… Что, если нога застрянет между шпалами? А ведь непременно застрянет!.. Кошмар какой-то… Ведь знаю, что это будет, а ничего не могу сделать… И вот я застряну – ни туда, ни сюда – и что будет? Ведь что-то будет…
 Дно моста было чёрным, с зеленоватым, мшистым оттенком. Неопознанная вонь тут просто оглушала, к ней примешивался запах сырой и ржавой затхлости, запах того, что не просто мертво, но и никогда, никогда не жило. А это не живое существует, оно огромно и оно тут – хозяин… Мост нависал над головой исполинским зверем, застывшим, даже заснувшим – в прыжке. Он гнал, рвал в клочки всё накатывавшую мерзкую и безумную мысль, что вот сейчас, сейчас он застрянет, а зверь над ним дёрнется, вырвется из оков, завизжит стальным визгом и обрушится на него, разевая свою пасть…
 …Но нет, всё закончилось, всё позади. Мост всё дальше и дальше, не догонит, даже если проснётся…
 Он едва не приплясывал от истеричной радости и всё оглядывался, как бы удостоверяясь в том, что это было только наваждение, заскок фантазии. Что не имеет воли и разума то, что люди же для себя когда-то построили…
 Гусиным шагом взобрался он по склону лощины и очутился на широком проспекте, в который и вливался мост.
 Запустение никуда не делось. Слева, в низине видел он крыши, кубы и цилиндры заводов, трубы. Справа начинались обычные и привычные человеческие дома. Только без людей. Он сразу это понял.
 Он выбрался на дорогу рядом с остановкой под розовой крышей. За ней – приземистый, очень длинный супермаркет со стеклянными стенами, а за ним уже, всё выше и выше по террасам холма стояли башни многоэтажек.
Он присел на ступеньках супермаркета, закурил, запустив пальцы в сальные от пота волосы.
 …Здесь, конечно, не в пример лучше, чем в проклятой этой промзоне. Да, тут… спокойней. Много открытого места, далеко видно… Если вдруг что-нибудь появится… этакое… он успеет заметить, спрятаться… убежать, в конце концов.
 Супермаркет – ну что может быть милее сердцу, а? супермаркет, где ещё и платить не надо. Потому что некому платить… Он принудил себя рассмеяться. Подошёл к прозрачным дверям, прижался лицом к стеклу.
 Очевидная мысль если захотеть, он может увидеть своё лицо. Сантиметров на десять отодвинуться, сфокусировать взгляд…
 Нет. Не хочу. Не знаю, почему. Не хочу.
 Он даже призажмурился – намеренно. Что б и случайно, хоть одну какую-то черту – не увидеть.
 …Двери, зараза, на фотоэлементе. Поломались, что ли?.. Да… да ведь электрики нет. Хотя тогда, по идее, если там чего случится и свет вдруг пропадёт – двери обязаны же открыться. Если бы люди внутри были – что ж они, запертые будут сидеть, пока не починят…
 Не знаю. Но двери заперты.
 Вот же ж скотство! А сигареты кончаются. И спички уже достали. И жрать охота! Да и выпить бы!!! Скотство!..
 Он заехал ботинком по двери. Ага, щ-щас! Посмотрел по сторонам, увидал-таки какой-то камень возле лысой, пустой клумбы. Принялся со всей мочи, со всей мочи, с откровенной злобой колотить им по стеклу, морщась от того, как удары неопрятно отдаются в плече.
 Вот же ж – повыдумывают – всякой – пакости!..
 Долго он так бил-бил, даже рука заболела. Когда уже готов был плюнуть с досады на эту затею, стекло своим взвизгом полоснуло по ушам, сразу побелело миллионом трещин и осыпалось ему на ноги мелкими-мелкими осколками.
 Он пробрался внутрь.
 В торговом зале повис молочно-серый, пасмурный полумрак, скрадывавший яркие цвета огромных рекламных вывесок с громадными картошинами, пачками крупы и прочей дребеденью. Уличного света едва доставало до дальнего конца супермаркета.
ОН прошёл мимо одной из касс, обернулся помимо воли на монитор, вперившийся в пустое кресло перед ним. Компьютер, естественно не работал. Просто бесполезный кусок пластмассы и всякой всячины, в него напиханной. Но ему начало чудиться… что как-то он работает… Чёрный, почему-то кажущийся лоснящимся экран словно имел своё вполне реальное лицо…
 Он поборол заворочавшийся внутри ужас, подошёл, упёрто вглядываясь в эту гладкую черноту. Протянул руки и перевернул монитор. Вот так. Я это могу сделать и нечего пугаться.
 Дёрнул  на себя машинку, из которой обычно выползают бумажные языки чеков, оборвал провод и с глухим, тупым треском разломал пластмассовый стенд над креслом кассира, где торчком стояли сигаретные пачки. Достал первую попавшуюся, забрал ещё и зажигалку, тут же, рядом, под рукой у продавца. Закурил.
 Дымить в помещении – запрещено. А он вот пускает серые облачка из ноздрей – и ничего. Он это может. И ему ничего не будет.
 Храбрясь, он нарочито широким шагом ступил в нутро магазина. Там было ещё темнее. Ещё несколько минут назад с буйным задором представлял себе, как заграбастает палку колбасы и будет жрать её целиком, большими кусками, насколько рта хватит. Но теперь от одной мысли о еде желудок выкручивался. И вообще – тут темно! Темно!
 Не разбирая, он схватил с прилавка бутылку водки, вернулся к кассам чуть не бегом. Сел напротив стеклянной стены, выходившей на улицу. Тут посветлее, тут видно, что там снаружи…
 Ага, а пить из чего? Где-то здесь по любому есть пластмассовая посуда – все эти вилочки, тарелочки, ну и стаканчики. Но возвращаться… Нет, он туда не пойдёт. Темно. Полки, холодильники, стенды – и ни одного окна. Нет, не пойдёт.
 Отвинтил крышку, отбил дозатор об пол. Резкий, травяной запах разлившегося по рукам и штанам алкоголя тут же ударил в нос. Его чуть не вырвало. Задрал голову, занёс надо ртом раскуроченное горлышко. Водка не столько попадала внутрь, сколько лилась по подбородку и шее. Однако, ему хватило. Словно в грудь что-то ударило, в голове тут же сделалось горячо.
 Он ещё закурил, стал вытирать рот рукавом, но только весь, казалось, провонял спиртом.
 Что ж это происходит, а? Может, он умер? Если он умер, так где он теперь? Понятно, это не рай. Но и на ад не похоже. Так что это такое?!
 Нет, не мог он умереть – он же всё чувствует. Тело своё, усталость, как сигаретный дым щекочет ноздри. А должен бы быть… кем?  Ну там, духом бесплотным, что ли. А это что?!!
 …Голова как-то сама собой поворачивалась, и взгляд обращался вглубь супермаркета. Неясные, тёмные очертания… чего? Чёрт знает, чего… Ему не хотелось туда смотреть. Там, он знал, есть двери, ведущие туда, где вовсе всё черно, как эти мониторы у касс… Мониторы, как разведчики, да… Окно, через которое чернота смотрит в мир…
 Что за бред?! Что я, пьяный уже, что ли?!
 Нечего, нечего бояться – это он понимает. Там всё пусто. Но он представлял себе, что двери, которые он видит, приоткрываются. Кто-то… кто-то может выйти из абсолютной черноты, оттуда, где человек слеп…
 Он выбежал на улицу. Заставил себя остановиться на ступеньках, обзывая себя неврастеником, потому что там нет, нет ничего, а он, как маленький, испугался какой-то…
 Из-за многоэтажек, гораздо ближе, чем в первый раз, прогремел тот звук. Ударил так, что он аж присел на корточки. Эхо вибрирующими волнами прошло от дома к дому и замерло у самого магазина.
 Ну а это что такое?!!  Откуда этот звук, что он значит?! Словно что-то невообразимо огромное упало с неба…
 Он прижал ладони к глазам, из которых брызнули мелкие слёзы. Какой-то кошмар… Что ж это происходит, а?..
 Надо идти. Туда, к звуку. Очень страшно. Но стоять на месте ещё страшнее, потому что начинает представляться… Что вот из окружающей пустоты вдруг… кто-то или что-то начнёт выходить, из самых тёмных мест…
 Надо идти.
 Он пошел, закуривая на ходу. Сразу за супермаркетом –довольно широкая улица, поднимающаяся вверх. С двух сторон ода за одной многоэтажки. Сотни и сотни окон. Пустых. Никого нет. Но… Да, теперь он уже хотел, что б там никого и не было. Пусть, пусть – пустые квартиры, с вещами, но без хозяев. Пусть лучше они совсем будут пустыми. Но он как-то знал, что… что-то там может жить. В пустоте. Что-то, чего не может и не должно быть, выглядывает украдкой из окон…
 Обычные старые столбы вдоль дороги. Оборванные провода – куцые лоскуты. Где всё остальное? А? Это… уже вовсе ни на что не похоже!.. Это ж как надо было их оборвать так?..
 Все столбы были без просветов заклеены белыми бумажными обрывками – объявлениями. Самыми разными – от руки, печатными… Он сообразил, что ни одной буквы разобрать не может. Хотя знает все эти буквы, слова, всё это знакомо… И не может ничего прочитать!
 Да что ж это за ужас? Что это случилось со мной, со всем?.. Что это за ужас?
 Уже и на улице, на открытом пространстве, ему становилось нестерпимо жутко. И некуда спрятаться, некуда убежать…
 Он стоял посреди дороги, скукожившись, будто в мороз, хотя собственно холода уже давно не ощущал. Наоборот, жарко было. Курил, едва чувствуя дым в лёгких.
 Надо идти…
 Дорога, взбираясь на холм, сделалась совсем узенькой – почти переулок. Раздваивалась. Налево – старые маленькие домишки в два-три этажа вперемешку с частным сектором. Направо – подавляли своей высотой башни-многоэтажки и дома-корабли. Стояли они уже без толкового, строгого порядка, подделываясь под рельеф. Он пошёл направо, ступил под морозную тень – солнце было уже где-то за жилмассивом, с той стороны холма.
 Блочные дома – кажется, что строили их как-то на скорую руку, неряшливо, словно так и знали, что не люди тут будут жить, а эта дикая, кошмарная пустота. Швы между блоками густо и жирно вымазаны тёмно-серым. Окна первых этажей заставлены решетками с тонкими, бело-ржавыми прутьями. Будто кто-то снаружи наклепал их, что б изнутри никто не вырвался. Дома окаймлялись гурьбой гаражей, которые, как сорняки, пытались занять любое свободное пространство. Все они были порыжелыми, с желтыми потёками, с такими же ржавыми, похожими на кулаки, замками.
 В одном гараже, под крышей, он заметил круглую пробоину, в которой торчал небольшой вентилятор с тремя лопастями. Сквозь – проглядывала чернота…
 Мошкара! Зараза! Сволота! Отвяжись ты от меня!
 Он запрыгал на месте, беспорядочно дёргая руками вокруг головы, отплёвываясь и фыркая. Рванулся в одну сторону, в другую – бесполезно. Зарыдал. Не мог больше сдерживаться. Согнулся, чуть не ползком, всхлипывая и мыча, отодвинулся от мошкары. В судорожной брезгливости принялся утирать лицо.
 Откуда, откуда эта мошкара берётся? Нет никого, целый мир провалился куда-то, а мошкара – вот она!.. Живёт, скотина, как ни в чём не бывало…
 …Вентилятор – маленький, будто приросший на месте, давал путь черноте. Чернота пялилась на мир и рвалась наружу.
 Он снова пытался бежать, из последних сил. Он бешено вымотался за эти полтора-два часа. Ноги ломит, горло дерёт от сухости, хмеля как не бывало, зато тошнит от намертво въевшегося в одежду запаха спирта.
 Остановился посреди двора, который обступали огромные, мёртвые, пустые, и в то же время живые своей какой-то, бесчеловечной, противоестественной жизнью, дома. У крайнего из них валялось несколько теряющих уже форму каменных блоков, исписанных баллончиком. Дёрганые, кое-как нарисованные буквы, почти что бессмысленные – это он знал. Но… именно это он мог прочесть…
 Совсем рядом, вот за этим вот последним домом, загрохотало. Громадный звук занял все пустоты между домами. Покатился по нему невидимой волной. Эхом ответили стёкла в окнах, двери, стены, асфальт. Яркое, живое небо, которое должно было бы быть таким близким на вершине холма, было очень далеко, вовсе не отсюда, не из этого мира. Дома заслоняли солнце, которое не в состоянии было хоть что-то согреть и оживить, сжечь мороз и прогнать тень…
 Железный звук, механический звук – был тут живым, мыслил, говорил на своём языке свои истины.
 Он чуть не оглох от этого звука. Стоял с полминуты. Вот ожила рука, полезла в карман, достала сигареты.
 Он очень и очень устал. Но вот он дошёл, добрался-таки. Сейчас он всё поймёт, вспомнит, узнает. Кто он такой, что стряслось с ним и всем миром. Всего-то и надо – обойти этот последний дом и увидеть обратную сторону. Увидеть то, что родило железный, живой звук. Вот он уже и идёт, вот сейчас, прямо сейчас…
 …Только б не мошкара…