Все это, да еще и мое возможное божественное происхождение неизбежно сделали меня вожаком среди питомцев Авгея. Сам он, кстати, почти не вмешивался в наши взаимоотношения. К тому же, явно выделял меня среди других подростков. Особенно после того, как я рассказал ему о своем появлении на острове и показал амулет в виде бычьей головы. Авгей объяснил, что такие амулеты имели право носить только члены царской семьи Миносов – владык Крита. С этого момента в поведении его появилась еще и почтительность. Не откровенно бросающаяся в глаза, но заметная. Впрочем, это не мешало ему, время от времени, учить меня уму-разуму, когда меня уж слишком заносило. Но делал он это не обидно, так, как это делал бы родной отец, наказывающий сына за проступки. Само собой, ни о каком рукоприкладстве речь не шла - только устное внушение. Но и словами Авгей мог наказать так, что запоминалось надолго. Впрочем, парнем я рос умным, доходило до меня все с первого раза, а многие вещи понимал и без подсказок со стороны – ихор в крови имеет значение.
Пытался учить нас наставник и грамоте. Но тут кое-каких успехов добились только мы с Иренеем, да еще три-четыре парня из Агеевых воспитанников – слишком трудная наука. Да и не слишком понятно было, для чего она может пригодиться. Полидевк, так отказался ее постигать уже после третьего занятия. Он в сердцах слепил в комок табличку из свежей глины, на которой пытался нацарапать своими толстыми пальцами закорючки письменных знаков и вышел из дома нашего учителя. Авгей не сердился и не настаивал. А вот счету научились все - нужность этой науки была очевидной, и потому никто не ерепенился. Даже Полидевк.
Вот так в повседневных заботах о хлебе насущном, воинских и иных упражнениях я дожил почти до восемнадцати лет. Перелом в моей, да и не только в моей, жизни произошел поздней осенью, в последний год правления старого анакта наших островов Мегасфена. Уже наступала пора бурь, когда редкое судно рисковало выйти в открытое море, но наблюдателей, следящих за приближением чужих кораблей к нашему острову с дозорной скалы, мы пока еще не снимали. И вот ранним утром, когда еще только начало светать, а снаружи нашего дома завывал ветер и крупный дождь стучал по плоской крыше, в нашу с Иренеем комнату ворвался один из наблюдателей. Эту обязанность, кстати, взяли на себя мои парни – я уже давно считал таковыми всех воспитанников Авгея.
- Чужой корабль у берега! – выкрикнул он, расталкивая нас, еще спящих, досматривающих самые сладкие предутренние сны.
Проснулись и сообразили, что к чему мы быстро. Хоть набегов пиратов на наш островок при моей жизни ни разу не было – слишком жалкой стала бы их добыча, но Авгей всегда учил нас быть готовыми к такому. Мы быстро накинули хитоны, подхватили самодельные копья с отлитыми и заточенными собственноручно медными наконечниками и выскочили на улицу. Деревня просыпалась. На улицу выскакивали кое-как вооруженные мужчины, сопровождаемые встревоженно галдящими женщинами и плачем разбуженных маленьких детей. Косой дождь, несомый штормовым ветром, быстро вымочил нас до нитки.
Подбежал Полидевк и еще шестеро парней из нашей деревни, занимающиеся военной подготовкой у Авгеея. А еще, совсем недолгое время спустя, подошел и он сам в полном доспехе, со щитом и копьем в руке, с мечом на поясе.
- Ну, что случилось? – спросил он это спокойно, безо всякой тревоги в голосе.
Парень-наблюдатель, разбудивший нас объяснил:
- Чужой корабль. Похож на критский. Стоит на якорях рядом со входом в Потаенную бухту. И дела у них, похоже, плохи.
- Пошли, - коротко сказал Авгей и зашагал, разбрызгивая воду и грязь из-под ног, в указанном направлении.
Потаенная бухта, та самая в которой я учился плавать, находилась от нашей деревни в десятке стадиев. Потаенной она называлась потому, что вход в нее был узок и его скрывали отвесные скалы, так, что человек, не знающий о существовании такового, со стороны моря ни за что его не разглядит. Зато в бухте в любой шторм вода была гладкой, как в пруду – скалы закрывали ее со всех сторон.
Пока мы шли туда, к нам присоединились парни из моего отряда и мужчины, прибежавшие из еще двух деревень нашего острова. Собралось в общей сложности под сотню человек, вооруженных, кто чем. По каменистой тропинке мы забрались на скалы, окружающие бухту с северной стороны и увидели чужой корабль. Это и впрямь был критский корабль. Пусть не часто, но к нашему острову они приставали. Украшение в виде черной бычьей головы на носу, высокое кормовое украшение на корме – выгнутые дугой, вырезанные из дерева птичьи перья, скрепленные тщательно вырезанной застежкой, окрашенные охрой. Корпус смоленый, черный. Корабль был военный – волны то и дело обнажали таран, торчащий из-под форштевня. Корабль не из самых больших, в шестьдесят с небольшим локтей длиной. Беспалубный. Настил имелся только на носу и корме. Между ними банки для тридцати (примерно) гребцов. То бишь, корабль имел где-то пятнадцать пар весел, сейчас убранных. Одна мачта. Парус, само собой, спущен. Такие корабли, сказал Авгей, используются критянами для разведки и патрулирования.
Я сразу влюбился в этот корабль, в его стремительные хищные обводы, в кормовое украшение и бычью голову на носу. Но корабль погибал. Он хоть и стоял на двух якорях – кормовом и носовом, так, чтобы находиться носом к волне, но якоря держали плохо, и было заметно, что его, пусть и медленно, но верно тащит на прибрежные скалы, вокруг которых бесновались пенные волны. До гибели ему оставалось не более одного стадия.
- Жалко, - сказал кто-то из мужчин, стоящих правее и позади меня. – Разобьет в щепки. Груз потонет. Только и останется деревяшки собирать на дрова.
Мне стало жалко до слез красавец корабль и в голове мгновенно созрел план. План рискованный, но вполне выполнимый. Я повернулся к Авгею, Полидевку и Ирененю и, перекрикивая вой ветра, объяснил, что хочу сделать. Иреней начал, было, возражать, но Авгей успокаивающе положил ему руку на плечо, а мне сказал:
- Делай, раз решил. А мы тебе в этом поможем.
Я благодарно кивнул и начал спускаться по козьей тропинке вниз к берегу бухты. Торопился: кто знает, сколько времени жизни даст буря кораблю. Но, поскользнувшись на мокрых камнях, и, едва не загремев вниз по крутому склону, притормозил и стал спускаться осторожнее – не хватало покалечиться в тот самый момент, когда в жизни моей, возможно, намечается коренной перелом. Добравшись до плоского песчаного берега, я пустился бежать в сторону выхода из бухты. Бежал до тех пор, пока скалы не преградили мне путь. Здесь я, не снимая хитона, бросился в спокойную воду и поплыл по направлению узкого горла входа. Осенняя вода была, поначалу, обжигающе холодной, но мне не привыкать. Тут главное надо двигаться быстрее, а разгоряченная кровь сама согреет коченеющее тело.
Вот и горло. Здесь уже ощущается волнение моря, приходящее извне. Главное, держаться середины, чтобы не ударило об скалы. Вход в бухту не длинный и я, быстро миновав его, выгреб в залив. Полосу прибоя миновал благополучно – волны бились о скалы правее и левее меня, ведь позади был вход в бухту. А вот в заливе волны меня помотали. Но мы с друзьями часто качались на них в шторм. Правда, было это летом в теплой воде, но и сейчас особой разницы я не ощутил – тело понемногу немело. Оказавшись на гребне волны, увидел свою цель – корабль, определился с направлением движения, и энергично погреб в его сторону.
Преодолев примерно половину расстояния, я понял, что переоценил свои силы – ледяная вода буквально высасывала тепло из моего тела. Руки и ноги деревенели, дыхание сбивалось. И это у меня, считавшегося лучшим пловцом и ныряльщиком нашего острова. В общем, добрался до своей цели на чистом упрямстве и злости. Но добрался. Экипаж заметил меня еще издалека и, когда я оказался у довольно низкого борта, несколько пар рук подхватили меня из воды и втащили наверх.
Какое-то время я приходил в себя. Кто-то из матросов накинул мне на плечи овечью шкуру. Пусть и сыроватая, но она немного согрела. С десяток критян толпилось вокруг, о чем-то спрашивали. Но за шумом бури я почти ничего не разобрал. Понял только, что говорят он на пеласгийском наречии. Ну, его я знал так же хорошо, как и ахейское – добрая половина людей на нашем острове изъяснялась на этом языке. Со стороны кормы раздался громкий рык, услышанный всеми даже сквозь шум урагана. Матросы отошли от меня и занялись вычерпыванием воды деревянными черпаками. Я оглянулся. С кормового возвышения по низенькой лесенке спускался, надо полагать, капитан корабля.
