Я недоверчиво хмыкнул.
- Правда-правда! – горячо откликнулась девчонка. Втайне от тети – она запрещала туда лазить – я ходила на второй уровень. Ниже – нет. И на втором очень страшно. Не знаю почему – вроде, пещеры и пещеры, но… Жрицы называют это эхом Хтона. На втором уровне его выдержать можно, ниже на третьем мало кто на это способен. Я не смогла.
Не верить Хрисе у меня не было оснований – боги создали на земле и под ней много чудесного. Кажется, в третью нашу с девушкой ночь я решился на разговор о ее помощи в нашем освобождении. Ответила Хриса, не задумываясь:
- Я готова, но – как? Вас охраняют стражи Атаны.
- Сколько их? – задал я самый, пожалуй, важный вопрос.
- Точно не знаю, - пожала плечами Хриса. – Но точно больше сотни.
- Проклятье! Многовато! – не сдержавшись, воскликнул я.
- Но вас охраняют одновременно не больше двух десятков. Кто-то отдыхает, кто-то охраняет вход в святилище.
- Уже легче, - вздохнул я. Потом спросил. – Ты можешь раздобыть оружие?
- Оружие? Откуда? – она покачала головой. – Стражники вооружены только дубинами. Ты их видел. Эту громадину я и приподнять-то не смогу. В город меня не пускают. Да если бы и пускали, оружие стоит дорого, а денег мне не дают.
- А нож? Хотя бы кухонный нож достать ты можешь?
- Нож? – Хриса задумалась. Потом ответила. – Хорошие бронзовые ножи на кухне наперечет и постоянно в деле. Да и с черной работы меня убрали. В том числе и с кухни. - В голосе ее слышно было искреннее огорчение. – Если я появлюсь там и при этом пропадет нож, меня сразу заподозрят и обыщут. Если нож найдут, будет плохо.
Давить на девчонку было нельзя. Я вздохнул и констатировал:
- Значит, мне и моим друзьям придется умереть на алтаре.
Хриса всхлипнула и прижалась щекой к моей груди. Потом порывисто села на ложе и решительно произнесла:
- Я попробую утащить нож. Но для этого мне нужно попасть на кухню, не вызывая подозрений. Быстро это не получится.
- А когда начнутся мистерии? – поинтересовался я.
- Торжества через пять дней, - отозвалась Хриса. – А жертвоприношения через семь.
На последней фразе голос ее дрогнул, и она тут же зачастила:
- Но тебя оставят напоследок, поскольку ты будешь исполнять роль царя. Сначала принесут в жертву твоих людей по два-три человека в день, так, чтобы их хватило на неделю. Таков обычай.
- Слабое утешение – умереть последним, увидев перед тем смерть своих друзей и родичей, - я горько усмехнулся.
- Я буду стараться, - сквозь слезы произнесла Хриса. – Буду стараться утащить нож. Но сильно ли он тебе поможет.
- Поверь – поможет, - уверенно сказал я.
Но прошли указанные пять дней, а девчонка, приходящая на мое ложе каждую ночь, беспомощно разводила руками.
- Верховная жрица, кажется, о чем-то догадывается, - говорила Хриса. – За мной внимательно присматривают. Гораздо тщательнее, чем за другими девушками, которые ублажают твоих друзей. Меня почти не выпускают из своей каморки. Только в обеденный зал и уборную. Но не отчаивайся – я что-нибудь придумаю.
Прошло еще два дня. Настало время принесения первых жертв, а Хриса так и не достала оружия. В этот день (если можно назвать днем вечную темноту пещеры) с утра двое стражей зашли в мою камеру. Один нес стопку одежды, которую положил на ложе, буркнув при этом:
- Переодевайся и будь готов к торжеству.
Одежда оказалась праздничной. Хитон из тонкого льна, окрашенного в пурпур с золотой каймой по подолу, золотой пояс и золотой же венец. Золоченые сандалии. Пожалуй, так дорого и нарядно я не одевался ни разу в жизни. Вот только дорогой наряд нисколько не радовал: сегодня должны умереть двое, или трое моих товарищей.
Едва я успел облачиться в праздничную одежду, как решетчатая дверь вновь загремела. Снаружи раздался голос стража, похожий на львиный рык.
- Выходи! Пора!
Я вышел из своей комфортабельной камеры. Громадный тоннель, в который выходили двери наших узилищ, оказался довольно ярко освещен множеством факелов, воткнутых в настенные держатели. Я прикрыл веки – свет факелов после слабого огонька моего светильника показался нестерпимым. Из камер показались мои товарищи, так же, как и я они щурились от яркого света. Все члены моего экипажа, как и я были облачены в красные хитоны, перепоясаны золотыми поясами и обуты в золоченые сандалии. Но золотой венец имелся только у меня. В пору загордиться… Легкими тычками стражи Атаны, которых здесь оказалось не менее полусотни, выстроили нас в одну шеренгу.
Откуда-то появилась главная жрица в сопровождении двух помощниц. Все они были пышно разодеты – тоже пурпур и золото. Жрица прошлась вдоль шеренги, внимательно осматривая моих людей. Кому-то поправила пояс, расправила складки хитона – прямо мать родная. Остановившись напротив, она внимательно осмотрела меня, поправила золотой венец на голове, отступила на шаг, осмотрела, довольно усмехнулась.
- Хорош!
Я ответно оскалил в улыбке зубы.
- Хорош! – повторила жрица. – Даже жаль немного отдавать такого на съедение.
На съедение? Я с трудом удержал улыбку на лице. Так вот, что нам уготовано – нас отдадут на съедение! Но кому? Чудовищам из Хтона? Видимо, так. Вряд ли кто-то еще обитает в этих подземельях. Удержать улыбку на лице удалось. Кажется, главная жрица была этим разочарована.
- Храбрец… - в голосе ее, и впрямь слышалась досада. – Ну, посмотрим, останешься ли ты так же храбр после сегодняшнего жертвоприношения, увидев, каким образом умрут твои люди. - Она опять усмехнулась. Довольно мерзко, надо сказать.
Отойдя в сторону, Жрица махнула рукой стражам Атаны. Те заставили нас повернуться вправо и так колонной по одному погнали на выход из тоннеля в сторону большого пещерного зала со скульптурой богини Атаны в его центре. Сразу за мной шел Полидевк. За ним Иреней. К моему немалому облегчению шел он вполне уверенно – видимо вполне оправился от ран. За Иренеем шагал Авгей. В общем, все мои люди, кого удалось рассмотреть, выглядели неплохо: отдохнувшими, а кое-кто даже заметно поправился.
Шли недолго. Еще на подходе к залу я увидел свет и услышал шум. Шум толпы. Сколько же там собралось народу? Мы вышли из тоннеля и вступили в Большой Зал. Здесь оказалось светло. Очень. Или так показалось после сумрака, в котором я жил последние две недели? Кроме яркого солнечного света, падающего из отверстия в потолке, зал был освещен факелами и пламенем, горящим в громадных медных чашах, которые были расставлены по всей его площади на высоких постаментах.
