Отживший

 

 

- Они могли думать.

Мы не слышим учителя, бывает так, заболтаемся, в пылу спора не слышим учителя.

- Они могли думать, - повторяет учитель. Чуть громче.

Вздрагиваем, оборачиваемся, смотрим на него. Спохватываемся, а что он сказал, а что сказал, а-а-а, сказал – они могли думать.

Замираем.

Вот те на.

Гром среди ясного неба.

- Они могли думать.

Осторожно спрашиваю. Мы всегда у учителя спрашиваем осторожно, чтобы не обидеть учителя, такой у нас учитель, обидится, уйдет в степь, будет молчать долго-долго…

Так что спрашиваю осторожно.

- Почему вы так решили?

Остальные шепчутся за плечом, подсказывают мне – господин учитель, надо сказать – господин учитель. Учитель снисходительно кивает, оставьте, оставьте эти экивоки…

- А ты в память их загляни…

Осторожно прикасаюсь к памяти существа, умершего миллионы лет назад. Осторожно смотрю, слушаю, чувствую, не знаю, какие чувства напрячь, какие чувства были у тех, кто жил тогда…

Не вижу.

Признаюсь честно:

- Ничего не вижу.

- Лучше смотри, - говорит учитель, - лучше. Да не напрягайся ты так, позволь мысли самой думать за тебя… позволь своим глазам увидеть то, что они сами хотят…

Отпускаю мысли.

Позволяю.

Вижу. Вижу залитый солнцем луг, который тут же сменяется тенью леса, густого, хвойного, душистого, неизвестная птаха заливается в зарослях, кули-кули-кули-кули…

Смотрю.

Но хоть убейте, не понимаю, с чего Учитель решил, что живущий и отживший свое мог думать.

 

Мы нашли их вчера.

То есть, как нашли… найти можно то, что искал, а мы их не искали. Мы шли через ледник к храму, шли в обход, потому что буря повалила мост над пропастью.

Там-то по пути мы и заметили их, вмерзших в лед. То есть как заметили… Увидели? Нет, не увидели. Почувствовали? Нет, не почувствовали. Просто когда я споткнулся на перевале, что-то постучалось в сознание, сказало мне – я тут.

- Тут, - сказал я.

- Что тут? – не понял учитель, который шел впереди.

- Тут… что-то есть. Во льду.

Учитель присмотрелся к толще льда – не глазами, а как-то иначе, у учителя это здорово получается. наклонился, приказывая льду осторожно расступиться, выпустить то, что прятал лед миллионы лет.

 

Их оказалось четверо. Жуткие, непонятные, с плоскими мордами, с безобразно изуродованными передними ногами, я вообще не понимал, как можно ходить на таких ногах.

- А они и не ходили на ногах, - сказал учитель, ловля мои мысли.

Я не понимал его.

- Но как же… летали?

- Нет. Ходили на двух ногах. Гарцевали на задних…

 

Мы перенесли тела в храм: несли бережно, как только могли, несли не силой мысли – везли на собственных спинах, чтобы чувствовать драгоценные ноши.

 

Я был героем дня. Даже самый мудрый из архивариусов сказал, что никогда в жизни не видел таких существ.

Никогда.

 

Еще раз смотрю память Отжившего.

Не понимаю.

Спрашиваю у Учителя почти шепотом:

- Но… почему вы решили, что они… думали?

Учитель фыркает, трясет гривой, снисходительно кивает:

- Смотри дальше. Дальше.

Смотрю дальше. Отживший свое идет по лесу, видит что-то съедобное, наклоняется – нелегко наклоняться, когда идешь только на двух ногах – тянет к еде переднюю ногу, только теперь понимаю, почему не ходит на четырех ногах, ходит на двух.

- Слушай, слушай, - подсказывает Учитель.

Спохватываюсь, что надо не только смотреть, но и слушать, - шелест деревьев, шорохи трав, дыхание ветра, стук сердца живущего и отжившего свое миллионы лет назад…

- Слушай, - с нажимом повторяет учитель.

Понимаю, что слушать надо не снаружи, а изнутри. Пытаюсь поймать сбивчивые мысли умершего, - мысли не ловятся, вспархивают перепуганными бабочками. Вспоминаю, что мысли не надо ловить, надо дать им самим войти в мое сознание.

Впускаю.

Жду.

Наконец, слышу в памяти умершего слово – живое, осмысленное, настоящее – лисичка.

Это он про еду – лисичка.

Снова поднимается на ноги, снова изумляюсь, как ухитряется стоять на двух ногах, кричит в темноту леса, видно, другим –

- Лисичку наше-е-е-ел!

Думает.

Вот теперь вижу – он думает. Вернее, думал, миллионы лет назад.

Учитель встряхивает гривой, поворачивается ко мне.

- Посиди с ним… с Отжившим. Послушай его память.

И то правда, надо послушать память, истосковалась память, неприкаянная, ненужная, никто её не слушал миллионы лет. А память – она большая, память – она глубокая, это только кажется, что память – одна жизнь, всего-ничего. А вот и нет, и не всего-ничего, и не одна жизнь – а память поколений и поколений. Вот живший и отживший свое идет по лесу, ищет лисички. Вот живший и отживший свое в стае таких же колет копьем огромного зверя – большой зверь, странный зверь, должно быть, напал на стаю. Вот живущий и отживший свое сражается с себе подобным, он должен умереть, но не сдаться, отстоять свою честь…

Встряхиваюсь.

Вздрагиваю.

Выпроваживаю чужую память из своего сознания, закрываю дверь в свой разум. Тщетно пытаюсь отогнать от себя ненависть, жгучее желание убивать. Не могу успокоиться, выбегаю на улицу, бью копытами в землю.

Холодный ветер ночи отрезвляет меня.

Снова возвращаюсь к телам Отживших, - не хочется мне, ой, не хочется возвращаться к памяти мертвеца. Помню наказ учителя, снова смотрю память.

Смотрю, заглядываю в прошлое, быть не может, чтобы там не было ничего хорошего, ничего такого, ради чего стоило бы смотреть…

Вижу пылающий город, который отчаянно обороняют воины.

Вижу руины некогда величественного храма.

Вижу, как глаза застилают слезы, когда отживший узнает, что тот, кто был ему так дорог, больше никогда не вернется.

Уже хочу отвернуться от чужого прошлого насовсем, когда перед глазами встает еще одна картина: человек в высокой башне через трубу с причудливыми стеклами смотрит на звезды.

 

Рассвет.

 

Учитель бережно обнюхивает отживших, недовольно фыркает. И так фыркает, что непонятно, то ли разочарован, то ли наоборот, есть надежда.

Спрашиваю:

- Они живы?

Учитель недоуменно смотрит на меня.

- Как умершие могут быть живыми?

- Ну… их же можно вернуть?

Другие ученики снова шепчут за моим плечом, господин учитель, господин учитель, опять забыл сказать, сколько ж тебе повторять можно…

Учитель молчит. Смущаюсь.

- Господин учитель… их же можно вернуть?

- Трудно их вернуть.

- Но возможно?

Учитель растягивает губы, радостно фыркает, бьет копытом.

- Можно… можно.

Прикасаюсь губами к истлевшему телу, истерзанному временем, мысленно говорю ему, что все хорошо. Долго-долго было плохо – миллионы лет после того, как сошедшая лавина погребла под собой четырех странников в горах. Было плохо, а теперь все будет хорошо, обязательно будет хорошо, и скоро-скоро мы будем вместе, и мы их увидим живых, всех четырех, а они увидят нас…

Учитель распоряжается:

- Будете стоять над ними по очереди… Каждый по полночи или по полдня.

Не понимаю.

- Господин учитель… зачем… стоять?

- Оставьте эти экивоки, - учитель недовольно фыркает на мое – Господин учитель – чтобы оживлять, зачем же еще?

Изумляюсь.

- Так долго оживлять?

- Что же вы хотели, миллионы лет прошло…

Покорно подхожу к телам, краем сознания слышу мысли другого ученика, он тоже хотел встать у тел первым. Отступаю, пропускаю его вперед, он тоже отступает, кивает мне, да ты иди первый, иди…

Учитель бьет копытом.

Оба становитесь. Оба. Долго их воскрешать придется… долго…

 

- Спишь?

Голос учителя в темноте ночи. Нет, не такой голос, которым поют песни, а такой, которым говорят молча, вторгаясь в мысли, чтобы не спугнуть тишину ночи.

Осторожно освобождаюсь ото сна – чтобы не спугнуть сон.

- Нет. Слушаю вас, учитель.

- Знаешь, что мне непонятно… думаю, и не могу уснуть, думаю, и не могу уснуть…

- О чем же, Учитель?

- Я заглянул в их память и увидел вот это…

Смотрю вот это. Не понимаю. Ничего особенного. Ныне покойный, а тогда живой идет по лесу, наклоняется, когда ветви хлещут его по плоской морде, отводит ветви…

- Что же не так? – спрашиваю.

- Обрати внимание на рост.

Не понимаю. Вернее, понимаю не сразу, повторяю про себя, - на рост, на рост, вроде нормального роста, хотя…

Хотя…

Присматриваюсь.

Догадываюсь только теперь: существо ростом на голову ниже меня теперь оказывается на голову выше.

Осторожно спрашиваю учителя:

- Случайность?

- Отнюдь. Я видел такие картины в их памяти не раз и не два, - Отживший идет по лесу на голову выше нас.

- Может… это был не Отживший?

- Отживший. В этом я не сомневаюсь.

- Может… какая-то другая раса Отжившего?

- Нет… я заметил, один и тот же Отживший то идет, и я вижу, что он на голову ниже меня, то идет, и я вижу, что он на голову выше.

Вспоминаю тело Отжившего, не понимаю, как это существо могло подняться так, чтобы стать на голову выше меня.

Признаюсь:

- Не… не понимаю.

- Я тоже не понимаю.

Учитель осторожно выходит из моего сознания, прикрывает дверь – ту дверь, через которое в сознание входят гости. Открываю вторую дверь – через которую в сознание приходят сны.

 

Отживший не хочет оживать.

Еще бы – сколько веков лежал в земле, сколько миллионов лет ждал воскрешения, уже и отчаялся ждать, уже и забыл, кто он есть, что он есть, зачем он есть. Сжимаю руку Отжившего – высохшую, почерневшую – мысленно говорю ему, что все хорошо, и что он хороший, и что мы очень-очень его ждем.

Входит учитель.

Не кланяюсь, потому что в руках чаша с живой водой, так и расплескать недолго.

- Ожил? – спрашивает учитель.

Признаюсь.

- Не ожил. Не хочет…

Учитель присматривается к телу.

- Хочет… но не может. Тут Слово нужно…

Я не знаю Слово, я еще слишком юный, чтобы знать Слово. Нет, конечно, я слышал Слово, но Слово мало слышать, Слово надо понимать, чувствовать…

Учитель знает Слово, Учитель умеет чувствовать Слово. Учитель идет к Отжившему, говорит мне:

Ступай. Посмотри его сознание.

Иду смотреть Сознание Отжившего – это так важно, смотреть чужое Сознание, увидеть каждый закоулок, каждую строчку памяти.

Сажусь на клетчатый пол святилища, всматриваюсь в чужую память.

Листаю память страница за страницей.

Смотрю.

Снова вижу Отжившего на голову выше меня, вокруг него другие Отжившие – тоже на голову выше, взмахивают оружием, рубят друг друга на куски, взмывают в воздух кровавые брызги. Вспоминаю, что видел то же самое – только Отжившие были на голову ниже меня.

Мне больно – потому что больно Отжившему, в память которого я всматриваюсь. И все-таки я смотрю, не отпускаю память, должен же я понять, что происходит с Отжившими, должен…

Должен…

Страшная догадка пронзает мою душу.

Начинаю понимать.

Выпускаю из своего сознания чужую память – она убегает очень резво, даже сама закрывает дверь, видно, чует, что стала нежеланной гостьей.

Через ночной луг спешу в Святилище, где Учитель говорит Слово. Замираю у входа, пораженный увиденным, - Отживший неуклюже поднимается с жесткого ложа, пытается встать на ноги, не может, ползет на коленях, смотрит на серпик месяца в окне…

Смотрю на Отжившего.

Убиваю взглядом.

Как учили. Не так, как убиваешь, чтобы умер и потом снова на землю пришел – через век, через два, через сто тысяч лет – а так, как убиваешь, чтобы враг не вернулся. Никогда.

Зря, что ли, учили управлять ненавистью…

Учитель смотрит то на меня, то на тело, распростертое на полу. Не понимает.

- Зачем… - спрашивает Учитель, - зачем?

- Вы видели его память?

Учитель хмурится.

- А Господин Учитель уже говорить не нужно?

- Господин учитель… вы видели его память? До конца?

- Я отправил тебя смотреть его память. Смотреть его память, а не убивать его.

Так вот же… я посмотрел в конце…

Учитель не слушает меня, не хочет слушать, учитель уходит прочь, в степь, чтобы молчать. Понимаю, что если упущу его, то упущу навсегда, он закроет от меня свою душу…

- Учитель! Господин Учитель! – вынимаю из своей памяти кусочек чужой памяти, так больно и сильно врезавшийся в душу, - вот… взгляните сами… Да вот же!

Учитель оборачивается. Смотрит. Кусочек памяти, где Отжившие воюют на голову ниже меня и кусочек памяти, где Отжившие воюют на голову ниже меня.

Учитель смотрит.

Вздрагивает от боли, когда кого-то из Отживших пронзают копьем.

Наконец, он видит то, что заметил я. Я чувствую его ужас, сильный, острый, обжигающий.

Зачем? – Учитель смотрит на меня оторопело, - зачем они это делали?

Не знаю, господин учитель.

Оставь эти экивоки… Они убивали друг друга, я понимаю… но… зачем они поступали так… так?

 

Пылает костер.

Догорают тела тех, кто жил миллионы лет назад.

Догорают навсегда, чтобы никогда не восстать из пепла.

Чувствую, что еще долго не смогу вытряхнуть из головы чужие воспоминания – Отживший в бою на целую голову выше меня, потому что сидит на…

Сидит на…

Чувствую, что жуткое воспоминание еще долго будет приходить ко мне по ночам.