Паучонок +буква"Ё"

Однажды ясным тёплым безоблачным днём – одним из тех тёплых дней, какие бывают в начале осени, - ясным днём, когда бесчисленные ниточки-паутинки летят по воле ветра в прозрачном воздухе, а люди мимоходом смахивают их с лица – однажды ясным тёплым днём свежий порыв ветра забросил в форточку вашего окна одну такую паутинку.

 

Ниточка-паутинка медленно плавала в густом воздухе, как тонкая медуза в океанских волнах, кружась под потолком, словно выбирая удобную посадочную площадку.

 

Если бы вы дали себе труд заглянуть в этот момент на кухню и присмотреться внимательно к летательному аппарату, сотворённому Природой, то увидели бы на мерцающей в солнечном луче ниточке маленькую чёрненькую точечку. А если бы присмотрелись ещё внимательнее, то с удивлением обнаружили бы у точки... восемь крохотных лапок. Очень-очень крохотных, которыми „точечка” судорожно обхватывала паутинку.

 

Маленький „парашютист-десантник”, плавно кружившийся вместе со своим парашютом-ниточкой в плотном воздухе, словно плавая в морской воде, был всего лишь паучком. Родившимся два дня назад маленьким паучонком.

 

Он с удивлением, даже испугом, осматривался по сторонам, ещё крепче вцепившись в спасительную паутинку.

 

Совершенно другой, новый мир раскрывался перед его глазами, перед его чёрными блестящими глазками. Этот новый мир так отличался от привычного – того, к которому паучок успел привыкнуть за два дня своей пока ещё коротенькой жизни.

 

Вместо буйной зелени листвы вдалеке он видел гладкие линии стен и кухонной мебели. Вместо бескрайнего неба с бегущими по своим делам кучерявыми облаками-барашками блестящие глазки обнаруживали ровную плоскость потолка где-то далеко вверху. И очень странную планету, зависнувшую под ним на чём-то вроде его ниточки, но только в тысячу раз крупнее.

 

Планета походила на купол, расширявшийся книзу. А внутри купола ярко сияло маленькое солнце. Но, конечно же, Большое Солнце снаружи сияло гораздо ярче.

 

Парашют-ниточка паучонка, медленно облетая новый мир, почти вплотную приблизился к светлой стене с меленькими розовыми цветочками. И паучонок с удивлением обнаружил, что все цветочки, словно замершие на лугу в безветренную погоду, на самом деле – нарисованные, совершенно плоские... И он почему-то огорчился.

 

Ниточка прилепилась к вертикальному лугу с плоскими цветами. Паучонок с минуту сидел на ниточке, размышляя, что же ему предпринять. И хотя ножки затекли, ужасно не хотелось покидать такой привычный, надёжный летательный аппарат, родную паутинку, ставшую почти домом.

 

Всё же паучок решился – отпустил серебристую ниточку и храбро ступил одной из восьми лапок на странный, повёрнутый набок, плоский луг. Туда, где ещё не ступала его нога! Всё когда-нибудь происходит с нами впервые.

 

Теперь, когда паучок мог рассмотреть луг вплотную, почти в упор, он напомнил восьмилапому малышу распаханное поле, увиденное им вчера с большой высоты. Огромное перевёрнутое поле, по которому накануне прошёл плуг маленького трактора – так оно было изрезано равномерными бороздками с торчащими растрёпанными бумажными волокнами.

 

Обои, которыми была оклеяна кухня, позволяли паучку передвигаться сверху вниз и слева направо, по одной плоскости, цепляясь лапками за все те неровности и шероховатости, которые человеческому глазу просто незаметны.

 

И паучонок двух дней от роду отправился исследовать новый мир, в который занёс его свежий порыв ветра.

 

„Это судьба”, - подумал маленький восьмилапый путешественник, вступая на трудный путь.

 

* * *

 

 

Через полчаса малыш устал и остановился отдохнуть. Паучок не привык так много ходить пешком. Ведь те два дня, которые он прожил после рождения, паучёнок провёл в воздухе, вцепившись всеми лапками в ниточку, летевшую по воле ветра.

 

Малыш осмотрелся, поблёскивая глазками-бусинками. Гладкий купол-планета с маленьким солнышком внутри остался где-то далеко вверху, под самым небом. Так далеко, что паучёнок потерял к нему интерес. К тому же он плохо видел на такие большие расстояния.

 

Потоки мягкого света вливались в этот новый мир через странные прямоугольники, окружённые гигантскими колышущимися паутинами. Гигантскими, но ажурными и очень красивыми. Паучок не знал, что это оконные занавески и, конечно же, сильно испугался. Ведь паук, который сплёл громадную паутину, подумалось ему, может запросто съесть целую тысячу таких паучат, как я... Ведь это, наверное, невозможно громадный паук!..

 

В этот момент содрогнулась почва под ногами маленького путешественника. От неожиданности он чуть не упал со стены. Ещё, ещё удар... Сотрясения становились всё сильнее.

 

„Катастрофа!” – подумал малыш, - „Настоящее землетрясение!..”

 

Из таинственных недр тёмного прямоугольника напротив окна в новый мир нашего путешественника входила бесконечно огромная тень, настолько большая, что её невозможно было охватить одним взглядом. Испуганный паучок сжался, крохотное сердечко торопливо забилось в груди... Из темноты на свет, тяжёлой поступью содрогая стены и всё вокруг, появилось странное громадное существо... с четырьмя лапами!..

 

Паучок, во все глаза разглядывая великана, понемногу успокаивался. Ведь у гиганта всего четыре лапы, а не восемь, как у него. И на большой, как планета, голове всего два глаза. Хотя каждый из этих глаз в сотни, тысячи раз крупнее самого паучонка.

 

Маленький путешественник, замерев, во все глаза смотрел на медленные движения гиганта. Его верхние лапы нависали над горным плато, простилавшимся прямо перед паучком.

 

Это было очень ровное горное плато, настоящая высокогорная равнина, с прямыми краями, стремительно обрывавшимися вниз, в пустую туманную бездну.

 

К сверкающему многочисленными гранями холму или скале посреди равнины протянылась одна лапа великана. На лапе паучонок разглядел пять длинных толстых и неуклюжих щупалец, что заканчивались почти ровными, чуть закруглёнными, блестящими площадками.

 

Оглушительный шелест падающей под щупальцами скалы – и вот из блестящих на солнце руин показалась золотисто-коричневая поверхность... чего-то, скрывавшегося под блестящими исчезнувшими гранями... поверхность внутреннего холма!.. Оказывается – о, чудо! – внутри сверкавшей скалы находился другой холм, настоящая гора!.. Которая, к тому же, очень вкусно пахла – чуткий носик малыша почти сразу уловил волну приятного запаха.

 

Тем временем другая лапа великана поднесла к золотистой корочке этого, скорее всего, съедобного сокровища сверкающую металлом полосу на деревянной ручке.

 

Когда солнечный лучик пробежал по длиннющей полосе, словно молния вспыхнула перед глазами паучка. Вспыхнула так ярко, что малыш ойкнул и зажмурился. „Так и ослепнуть можно,” – проворчал он.

 

Металлическая полоса, взрезав золотистую корку чудо-холма, обнажила привлекательную ноздреватую массу, похожую на нежную губку, которая к тому же, пружиня под металлом, источала восхитительный аромат!..

 

И паучонок внезапно понял, что очень хочет есть.

 

Малыш видел, как огромнейший ломоть ароматного сокровища воспарил в небеса... поднятый в воздух лапой великана. Видел, как, воспарив, ароматный ломоть приблизился к планете-голове двуглазого циклопа и... - о, ужас!.. - в планете разверзлась бездонная пещера, вход в которую был окружён гигантскими сводами из белоснежных квадратов. Ряды квадратов напоминали две горные цепи, покрытые вечными снегами. Один из квадратов сверкал золотом. Вкусно пахнувшая планета-холм приблизилась к ним вплотную.

 

...Кусок вкусно пахнущей массы бесследно исчез в захлопнувшейся пещере. Голова великана немножко подвигалась, особенно в нижней части, затем пещера открылась вновь. И в ней исчез ещё один кусок, и ещё...

 

Летящие вниз астероиды, оторвавшись от небесного тела, поедаемого космическим чудовищем, пропадали где-то в туманной бездне. Там, где терялись во мраке две другие лапы гигантского существа. „Наверное, это злое божество, которое пожирает Вселенную,” – подумал паучок, и сам удивился таким мыслям.

 

И когда великан, сотрясая весь мир, медленно двинулся в сторону тёмного прямоугольника, уходя от струившегося света, непоколебимая решимость овладела маленьким путешественником.

 

* * *

 

Малыш быстро – настолько быстро, насколько мог – спускался в бездну. Он хотел найти упавшие звёзды – астероиды, избежавшие печальной участи своих собратьев, исчезнувших в пасти космического гиганта.

 

* * *

 

Прошло много времени, прежде чем паучок достиг дна – того, что казалось ему бездонной пропастью. Перед его взором, постепенно привыкшим к недостатку света, предстали раскинувшиеся в полумраке просторы.

 

Тёмно-синие квадраты полей, словно нарезанные гигантским ножом, терялись в бесконечности, скрывшей линию горизонта. Сюда попадали лишь остатки дневного света. Путь солнцу преграждало оставшееся далеко вверху горное плато, светлая равнина, о которой паучок уже почти забыл.

 

Малыш, отдохнув пару минут, спустился по склону и ступил на тёмно-синюю прохладную поверхность. Идти стало гораздо удобнее. Исчезли надоевшие борозды и бумажные волокна, похожие на мёртвую траву.

 

То, что сверху казалось аккуратно нарезанными полями, на деле оказалось похожей на резину почти идеально ровной почвой.

 

„Какие странные значки,” – посмотрев вправо, подумал малыш, - „они как будто паучки, смешные нарисованные паучки.” Но задерживаться не стал, а быстро поскакал дальше. Ведь он отдохнул и, самое главное – у него было важное дело – найти упавшие сверху звёзды – космические крошки, астероиды, пролетевшие мимо „чёрной дыры”, которая не так давно пожирала их дружное сообщество, ароматное и вкусное „Братство хлебца”...

 

Если бы паучок умел читать, он бы прочёл раньше те, другие, видневшиеся на горном плато значки. Ими была усеяна цветная полоска, окружавшая где-то там наверху золотистый чудо-холм посреди светлой равнины – полоска с надписью „Слобожанский хлеб”.

 

А „смешные нарисованные паучки” в уголке тёмно-синего квадрата среди раскинувшихся полей – лишённых, правда, всяческой растительности – могли бы сложиться в слова: „Линолеум. Сделано в Польше”.

 

Скоро впереди показались очертания астероида – одного из тех, которым удалось спастись от всепоглощающей „чёрной дыры”. Но ещё раньше паучок почувствовал знакомый вкусный запах – и аппетит разыгрался не на шутку!

 

Все восемь лапок понесли своего маленького голодного хозяина вскачь.

 

Оказывается, к ароматному астероиду спешил не только паучок. Сверху на бреющем полёте стремительно спускался двукрылый летательный аппарат с двумя большими выпуклыми фасеточными глазами.

 

Каждый глаз был составлен из сотен мрачно поблёскивавших шестиугольников, наподобие пчелиных сот, которые от чего-то вдруг уродливо свернулись и потемнели.

 

Дрозофилла – а это была именно она, всего лишь мушка-дрозофилла, на которую люди редко обращают внимание – пролетела мимо, устремившись к другому, более крупному куску „небесной вкуснятины”. Здесь, на синем поле, большими и малыми астероидами, как манной небесной, было усеяно буквально всё пространство.

 

Тем временем паучок, так и не заметив миновавшей опасности, добежал вприпрыжку до хлебного астероида и принялся с наслаждением набивать рот ароматной едой.

 

Вы пожмёте плечами – ну какую опасность может представлять собою маленькая мушка-дрозофилла, часто зависающая над компотом, хлебом или остатками салата в нашей кухне?

 

Но это для нас с вами.

 

А для крохотного паучонка, только появившегося на свет, и такая мушка показалась бы крупным хищником. Ведь он, только растопырив все восемь лапок, смог бы – и то с трудом – отмерить всего один миллиметр на вашей линейке.

 

Конечно, дрозофилла могла стать очень опасной для такого крохотного создания. Она так же опасна для него, как злой ишак или вечно голодная коза для беспомощного мышонка. Все знают, что осёл и коза – травоядные животные. Но при случае оба не побрезгуют пузатой мелочью, попадись она на пути. Особенно той, что не сможет себя защитить. И запросто схрумкают вместе с нежными косточками.

 

Муха-дрозофилла была крупнее паучонка в пять-шесть раз. И если бы еды вокруг было поменьше, запросто могла бы обидеть восьмилапого кроху.

 

Когда паучок наелся доотвала, то обнаружил, что очень хочет спать. Природный инстинкт – то есть „свёрнутый разум”, бесценное знание, доставшееся ему в наследство от далёких родителей и многих поколений древних предков – подсказывал малышу, что пора подыскать безопасное убежище. Укромный уголок, где бы он смог вздремнуть пару часов – или больше – не опасаясь, что кто-нибудь позавтракает маленьким паучком.

 

Оглянувшись по сторонам, сонные глазки малыша остановились на видневшейся поотдаль квадратной башне. Подняв глаза повыше, паучёнок удивился – тёмная башня уходила куда-то вверх, далеко-далеко, исчезая в туманной дымке, как вершины вечерних гор исчезают в облаках.

 

Крохотный путешественник подумал, что там, в вышине, башня подпирает собою горное плато – светлую равнину, на которой лапы великана расправлялись с блестящей скалой. Паучок подумал, что неплохо бы разведать, сколько башен ведут наверх, но решил отложить разведку на потом. Он слишком сильно устал и очень хотел спать.

 

Сил хватило только на то, чтобы добраться до подножия башни («или крепости?» – подумал паучонок) и удобно устроиться в углублении между крепостной стеной и тёмно-синей плоскостью странного поля без травы.

 

Малыш заснул моментально.

 

И снились ему вкусные звёзды, круглые планеты, „чёрная дыра”, поедающая ближайшую звезду... А вокруг летали астероиды и кто-то взволнованно говорил: „Осторожно, штурман! К нам приближается крупный метеорит! Надо во что бы то ни стало избегнуть столкновения...”

 

* * *

 

Небо... Далёкое небо, которое подпирают огромные столбы... словно могучие атланты, взвалившие на свои мускулистые плечи непосильную ношу... Небесный свод держится только на их плечах. И что будет, если атланты ослабнут, если уронят Небо?.. Что, если они захотят сдвинуться с места, изменив свою Судьбу?

 

Землетрясение... Столбы сдвинулись, земля дрожит от мощных ударов, грозя расколоться на части...

 

В какой-то момент паучок понял, что просыпается – башня и пол под ним сотрясались от грохота. А совсем близко двигались два столба – это они вызвали „землетрясение”. Каждый из столбов упирался в тёмно-синюю поверхность расширенной частью с пятью короткими выростами-щупальцами. Сон паучёнка словно ожил. Столбы явно принадлежали тому великану с пастью-„чёрной дырой”.

 

Какие огромные нижние лапы, подумал паучок, взглянув затем на свои крохотные лапки. Для сравнения.

 

Судя по тому, что башни стали сотрясаться сильнее, чем поверхность пустых тёмно-синих полей, великан обрушивал свою мощь на горное плато – и паучонок вспомнил светлую равнину. Малыш резонно предположил, что на той равнине могли появиться новые горы. Более того, он сделал важный вывод, что, скорее всего, новые горы и появляются на равнинах после сильных землетрясений. Но тут же одёрнул себя, из скромности мысленно заменив слово „вывод” на более подходящее определение – пусть это будет „научной гипотезой”.

 

Интересно, новые горы – они так же вкусны, как та взлетевшая к „чёрной дыре” золотистая гора-планета? Та, с которой сыпались вкусные астероиды? Ароматные звёздочки?

 

И, вспомнив о том, что он собирался на разведку, малыш пополз вверх по шероховатой поверхности крепостной стены – или башни, он сам толком не знал – пополз, ловко цепляясь лапками поочерёдно то за одни, то за другие выступы и выбоины, щели и впадины.

 

Паучонок был полон сил и надежд на светлое будущее.

 

А разве есть что-либо лучшее, чем надежда на светлое будущее, подкреплённое увлечённостью и азартом, интересом к настоящему важному делу?

 

Тем временем грохот прекратился. Удары, следовавшие один за другим, стихли. Сотрясение башни приостановилось. Чудовище на двух столбах ушло, скрывшись, как и в прошлый раз, в далёком тёмном проёме.

 

А паучок, запыхавшись, достиг края, где башня подпирала горную равнину.

 

Надо заметить, что здесь ему пришлось несладко. Какое-то время малышу пришлось ползти вниз головой, как по потолку (чтобы было легче, он представил себя легендарным паучонком-нинцзя из старой сказки) для того, чтобы обогнуть „край земли” – точнее, край равнины – и вылезти на ярко освещённую солнцем поверхность. Какое в этот час светило солнце – малое или большое – он не заметил. Не до того было.

 

„По подвигу и награда будет” – всплыли в древней памяти, доставшейся по наследству от предков, чьи-то слова. И правда, труд паучка был вознаграждён!

 

Великое Восхождение маленького смельчака по отвесным стенам, казавшееся бесконечным, привело к роскошному пиру! Воистину, он попал на пир! Просторы светлой равнины, раскинувшейся перед паучком, были заполнены до линии горизонта!..

 

В живописном беспорядке вокруг были разбросаны чьей-то гигантской рукой чудные скалы, горы и холмы... некоторые с молочными реками и кисельными берегами!.. Местами с зелёными перелесками и оранжевыми полукружьями... Десятки, сотни вкусно пахнущих вещей разнообразных размеров и оттенков!.. Целые горы еды!

 

Горы, которых хватило бы для безбедного и сытого существования тысяч – да что там, миллионов паучков! А также их детей, внуков и правнуков.

 

...Ну и неряха же этот великан, подумал малыш.

 

* * *

 

Через пару дней паучок вполне освоился в новом мире. Досконально изучил великанские привычки. Выяснил между делом, что великаны бывают разные – в смысле, разных размеров. Бывают почти до самого неба (то есть почти под потолок). Бывают чуть поменьше, но зато с красивыми нитями-канатами вокруг планеты-головы. И бывают совсем маленькие великаны – великанчики с планетами (то есть головами) поменьше.

 

Паучок сравнил их с кометами – у тех тоже имелся светлый хвост, развевающийся по солнечному ветру. Ещё восьмилапый житель нового мира узнал, что нити-канаты, окружающие во множестве планеты-головы, называются причёсками.

 

Одним из великанов являлась, как догадался паучок, Женщина. У неё особенно красиво была устроена причёска. Нити-канаты так плавно и размеренно колыхались, когда она резала хлебную скалу, что просто заглядение. Паучок просто впадал в транс, как загипнотизированный, когда смотрел на неё во все глаза.

 

Были и другие великаны – великанчики. Их головы-планеты были поменьше, хотя глаза казались ну очень большими. Может быть, потому, что находились ближе к паучку – почти над самой равниной.

 

Да, паучонок изучил многие повадки существ – хозяев нового мира. И приспособился к ним.

 

Беспокойство доставляли только маленькие великаны. Они слишком часто двигали лапами, раздавливая вкусные астероиды на равнине стола. А из других скатывали крупные шары, похожие на Луну.

 

Когда на кухню прибывали великанчики, малыш стремглав пускался наутёк, быстро перебирая всеми восемью лапками. Чтобы успеть спрятаться в сумерках того края равнины, куда лапы-щупальца редко заходили. Здесь над его головою нависал бесконечный карниз, тянувшийся влево и вправо. Карниз терялся вдали и назывался подокоником. Но это малыш узнал позднее.

 

Да, в таких случаях лучше всего убегать. С великанами сражаться бессмысленно – он ведь не Дон Кихот. Хотя, кто такой Дон Кихот, паучок вспомнить не мог, как ни старался. „Бережёного Бог бережёт”, - всплывала в памяти чья-то древняя мысль, когда малыш улепётывал во весь опор от проворных лап великанчиков, шарящих по равнине.

 

* * *

 

Несмотря на великое множество опасностей, подстерегавших паучонка в новом мире, ему здесь нравилось. Он был сыт и доволен. И даже благодарен великанам – ведь это благодаря им здесь, на бескрайней равнине, появляются такие вкусные горы!

 

И множество вкусных вещей помельче.

 

Жизнь, бесспорно, прекрасна и удивительна, думал паучок, взрослея не по дням, а по часам. Он стремительно набирал вес, увеличиваясь в размерах. И чувствовал, как прибавляется сил в его растущих лапках.

 

Счастливые безоблачные дни проходили один за другим. Постепенно забылось путешествие в мрачную бездну. И надо же такому случиться, что как раз в эти дни в безмятежную жизнь паучка вошли неприятные вредные мухи.

 

* * *

 

Малыш и раньше наблюдал в воздухе странные летательные аппараты. Неопознанные малышом летательные объекты. Они носились во все стороны над равниной, заваленной вкусными астероидами-метеоритами. Аппараты временами зависали над одним из упавших астероидов, садились, затем опять взмывали в небо.

 

Их фасеточные глаза не проявляли никакого интереса к паучонку.

 

Но в один день всё резко изменилось.

 

* * *

 

Однажды утром малыш проснулся от более мягкой поступи. На кухню входила Женщина-великанша с красивыми золотистыми локонами. Паучок, протерев глаза, какое-то время просто любовался из-под карниза подоконника плавными движениями Женщины. Словно смотрел ежеутренний телесериал.

 

Но вот её движения стали более размашистыми. Они захватили всю равнину, усыпанную вкусными крошками, астероидами, скалами и холмами. Горы попадали в прозрачные шуршащие оболочки и возносились куда-то вверх и в сторону. Астероиды исчезали под ровными взмахами гигантского куска материи, напоминавшего разноцветную грубую сеть – наверное, для ловли китов. Сеть была соткана из толстенных, как брёвна, но гибких канатов. Грубая сеть стремительно и неотвратимо ползла по равнине, оставляя за собою ровную влажную пустыню, похожую на гладь морскую во время штиля.

 

Паучок с ужасом представил, что было бы, заночуй он там, среди холмов. И от волнений почувствовал зверский голод. И сразу понял, что у него появилась проблема. И не одна.

 

Во-первых, исчезли вкусные астероиды, горы, а с ними и многочисленные крошки. Что теперь он будет есть?

 

Вторая проблема пикировала со злобным жужжанием на пустынную равнину. Раздражённые отсутствием пищи, летательные аппараты носились в воздухе. Фасеточные глаза сверкали в солнечных лучах, сканируя поверхность. Они искали еду. Они, как и паучок, были голодны. Малыш понял, что у него появились опасные соперники.

 

Одна из дрозофилл – летательные аппараты, как вы помните, являлись ни чем иным, как обычными (для нас с вами) мухами – спикировала мимо карниза прямо на паучка. Но промахнулась. Малыша спасла блестящая реакция – он успел отпрыгнуть в сторону, спружинив всеми восемью лапками, и скрылся в глубокую тень.

 

Паучок, конечно, подрос за последнее время. Но всё же муха по-прежнему превосходила его в размерах. И по-прежнему представляла опасность. Злющая дрозофилла, напавшая на паучонка, была примерно в два раза крупнее.

 

Отдышавшись и прийдя в себя, малыш начал рассуждать. Здесь опасно. Еды нет. Значит, надо отправляться на поиски лучшей жизни.

 

В мозгу вспыхнуло страшное слово из древней памяти, подаренной инстинктом и предками – „Эмиграция...”

 

И малыш отправился в путь.

 

***

 

Он шёл вдоль карниза, стараясь оставаться в тени.

 

Словно скалы нависали над ним, храня от возможной опасности, от злобных летающих тварей. Они жужжали справа, пересекая небо по причудливым траекториям. Фасеточные глаза этих двукрылых разбойников то стремительно спускались к самой поверхности высыхающей под солнцем равнины, то столь же быстро взмывали вверх.

 

Наступал голод. Паучок чувствовал это всеми клеточками своего подрастающего – и настойчиво требующего пищи – тела. Растущий организм брал своё. Вот только паучонок ничего пока не мог ему предложить.

 

Малыш по-прежнему шёл вперёд. Шёл долго. Солнечный свет угасал. Более того, свет успел померкнуть в его глазах. От голода и усталости.

 

Наступал вечер.

 

И – вот она, долгожданная удача!.. Паучок набрёл на крошку, закатившуюся под карниз. Малышу несказанно повезло! Хлебная крошка была значительно мельче тех холмов, возле которых привык питаться паучёнок. Значительно мельче холмов и астероидов, ещё вчера заполнявших собою всю бескрайнюю равнину.

 

Она была даже меньше крошки-паучонка.

 

Но для великолепного ужина и её было предостаточно!

 

* * *

 

На следующее утро малыш проснулся в превосходном настроении. Подкрепился остатками ужина и задумался о превратностях Судьбы. Вот ведь, не в те ворота свернёшь, неверный путь выберешь – и превратности обеспечены.

 

Или, взять великанов. С одной стороны, снабжали паучёнка обильной и вкусной едой, были ему симпатичны. Но, с другой стороны, они же превратили плодородную равнину в пустыню. И для паучка теперь, с исчезновением изобилия, наступали тяжёлые времена.

 

Прикинув и так и эдак, добрый малыш решил, что великаны в целом заслуживают уважения и снисхождения. И благодарности, конечно же.

 

Паучки не злопамятны. Паучки помнят добро.

 

Грохот и шум, заполнившие собою, казалось, весь мир вокруг, возвестили о пришествии – вся великанья семья была в сборе.

 

Над дрожащей от сотрясения и вибрации гладкой равниной показались лица-планеты, задвигались, подобно летящим кометам, руки великанов, распугавшие полчища перепуганных дрозофилл. Летательные аппараты, лихорадочно блестя фасеточными глазами, ринулись кто куда – то взмывая в небесные выси, то забиваясь в щели по углам.

 

Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, посреди бесконечной равнины выросли долгожданные горы в прозрачной, так приятно шуршащей оболочке... и снова запахло жареным... простите, вновь запахло безбедной сытой жизнью!

 

Руки великанов аккуратно нарезали ароматные хлебные скалы. Паучок не смотрел зачарованно, как раньше, в каких „чёрных дырах” исчезают куски с золотистой корочкой. Метеоритные потоки носились в пространстве направо и налево, буквально сбивая с ног – парочка астероидов поменьше подлетела к малышу, опрокинув его на спину.

 

Хлебные метеоры были невелики, к тому же очень лёгкие и не причинили паучку каких-либо увечий. Он моментально вскочил на все восемь лапок, лихо спружинив, и, что называется, на полусогнутых, ринулся к ближайшему „подарку небес”.

 

Уплетая за обе щеки внезапное угощение, малыш вспомнил выражение „манна небесная”, хранившееся в потайном уголке наследственной памяти.

 

Так вот, что это такое, „манна небесная”!

 

* * *

 

„Манна небесная” не просто утолила голод. Насытив малыша, она даровала ему ощущение счастья. Хорошие предчувствия не обманули. Паучок радостно смотрел на мир довольными сияющими глазками! Всё-таки, если вдуматься, как мало нам нужно для счастья! Для того, чтобы почувствовать себя „в своей тарелке”, подумал паучок.

 

И тут же спохватился – ну не сошёлся же свет клином на еде. Есть вещи и поважнее, более возвышенные... Например, божественное происхождение великанов.

 

Наверное, подумал малыш, они бессмертны. И очень умны. Ведь они такие большие. Гигантские космические тела, существующие испокон веков в бесконечной Вселенной, должны быть, наверное, почти вечны...

 

И пока он думал о возвышенном и даже чуть-чуть божественном, в поле зрения вдруг попала необычная муха. Она казалась крупнее и темнее других. Передвигалась как-то неуклюже, пошатываясь, будто была пьяна или больна.

 

Руки великанов орудовали над ближайшей хлебной горой совсем близко от подозрительной мухи, намазывая огромной металлической полосой что-то ярко-жёлтое на крошащиеся ломти. Металл ярко вспыхивал под лучами солнца, но даже это не сильно пугало муху.

 

Она лишь неловко отлетала в сторону, совсем недалеко.

 

Чтобы тут же вернуться.

 

Малыш отчётливо почувствовал опасность, исходящую от мрачного крылатого существа. Опасность не только для себя, но и для великанов, которым симпатизировал. Паучонок решил подобраться как можно ближе, пусть даже с риском для жизни, и разобраться в ситуации.

 

Риск для малыша, конечно же, был. Паучок был слишком мал, и люди могли раздавить его случайно, просто не заметив.

 

Малыш двигался по равнине быстрыми перебежками. Прячась то за одним, то за другим предметом. Равнина была усеяна мелкими и крупными астероидами.

 

Наконец ему удалось подобраться почти вплотную к странной мухе. Осторожно выглянув из-за рыхлого хлебного астероида (обычной хлебной крошки, скажете вы), стал внимательно наблюдать за мрачной крылатой уродиной, превышавшей его размерами, по крайней мере, в три или четыре раза.

 

Муха, покачиваясь, как пьяная, отхватывала от вкусной скалы то один, то другой кусок. И тут же роняла их из уродливых мохнатых лап. Паучку показалось, что крылатая тварь не голодна, а поступает так из тупой примитивной жадности.

 

Или из вредности.

 

И вот тут малыш разглядел нечто, вызвавшее ужас и отвращение.

 

Движение на теле „крылатой ведьмы”, только что замеченное им, производили мелкие существа, во множестве ползавшие по брюху и спине омерзительной крылатой твари. Поверхность тела мухи буквально кишела гадкими микробами – другого слова паучок не мог подобрать (хотя были ли они настоящими микробами, или какой другой заразой – какая разница? Они были опасны, и это главное. Очень, очень опасны! – понял паучок).

 

Легионы болезнетворных микробов поочерёдно или пачками сползали по мохнатым, усеянным крючками, мушиным лапам на равнину стола, неотвратимо подбираясь к хлебным залежам. Микробы, будто безмозглые бездушные жестокие машины, запрограммированные зомби, ползли по направлению к хлебной скале.

 

Дрянные заразные создания, вдруг осознал малыш, явно стремились попасть с пищей внутрь божественных тел таких добрых и хороших великанов.

 

Эта ясная мысль молнией мелькнула в мозгу. И перед внутренним взором похолодевшего от ужаса малыша развернулась кошмарная картина конца света... Он представил на минутку, как Женщина, которая подкармливала паучка, заразившись злобными микробами в беспамятстве падает на пол ... как тускнеет её взгляд, словно излучавший мягкий волшебный свет... как закрываются навеки её огромные красивые глаза в обрамлении длинных загнутых ресниц...

 

Малыш, дрожа всем телом, всеми восемью лапками, представил, как смертельная болезнь поражает остальных богов из великаньей семьи...

 

Паучку казалось раньше, что боги-великаны бессмертны. Вернее, он не особенно задумывался над этим. А тут ужас охватил его при одной мысли, что всему - такому привычному и любимому миру - может наступить конец...

 

Ледяной ужас окатил малыша, словно водопад, с головы до пят, от мысли, что великаны со своими глазастыми великанчиками могут исчезнуть, могут умереть...

 

Паучок был смелым и решительным парнем. Решение пришло к нему мгновенно. Единственно правильное решение!

 

Он стремглав метнулся к вздрогнувшей крылатой ведьме и успел вскочить ей на спину раньше, чем тёмные крылья подняли вихрь.

 

Уже в воздухе малыш схватил монстра за тощую шею – единственное уязвимое место чудовища – и принялся рвать изо всех сил, уворачиваясь от бешено щёлкающих челюстей.

 

Восьмилапый храбрец пытался разорвать ткань, связывающюю уродливую голову с горбатым телом. Изо всех пытался прервать эту связь – в прямом и переносном смысле.

 

От круговерти и смрадных волн, источаемых в полёте мухой-ведьмой, у паучка закружилась голова.

 

Он успел сделать ещё только одно движение, разорвав какой-то важный нерв или артерию на шее монстра... и сражающийся клубок, вздрогнув в предсмертной агонии, рухнул на мирную хлебную равнину...

 

* * *

 

Очнувшись, паучок пошевелил одной лапкой, потом другой... третьей, пятой... восьмой. Убедился, что цел. Сознание возвращалось к нему сквозь туман головокружения. Малыш чувствовал себя очень скверно. Просто препаршиво. Его подташнивало. Всё тело болело от порезов и ушибов.

 

Слабость медленно отпускала дрожавшее тельце.

 

Окончательно прийдя в себя, паучок сориентировался в пространстве и отправился к месту, где начиналась схватка. Бой не на жизнь, а на смерть.

 

Первым делом он бросился к хлебной скале, на которую успели вползти десятки мелких заразных тварей. Малыш беспощадно давил и топтал этих смертельно опасных микробов одного за другим, пока не очистил всю скалу от заразы.

 

И сделал это очень вовремя.

 

Потому что огромная рука, закрыв небо, подхватила хлебную скалу – паучок еле успел отпрыгнуть в сторону – и передала кусок хлеба в руки самому маленькому великанчику.

 

Глазастый великанчик, казалось, заметил паучка-спасителя. Но утверждать это наверняка трудно.

 

В любом случае, сынок великанов с аппетитом кушал хлеб с маслом, который казался паучку теперь далёкой планетой.

 

Однако рано было останавливаться на достигнутом. Рано было успокаиваться. Паучок разыскал всю мелкую заразу, которая успела сползти перед боем с крылатого монстра, и раздавил каждую из этих мелких тварей. Затем, чуть отдышавшись, вернулся к поверженному чудовищу, и уничтожил всю заразу вокруг. „Микробы” покидали издохнувшего монстра, будто крысы, бегущие с тонущего корабля.

 

И лишь когда малыш убедился, что с заразой покончено раз и навсегда, что семья великанов спасена – он позволил себе удалиться под карниз. Паучок жутко устал за день. За день, полный подвига и борьбы. Но он не думал об этом. Он удобно свернулся клубочком и вздохнул.

 

Люди никогда не узнают, как близко находились к смертельной опасности. Никогда не узнают, что спасением своим всецело обязаны маленькому восьмилапому герою. «Но разве это важно?» – промелькнула у паучка сонная мысль.

 

Маленький храбрец спал, подогнув под животик натрудившиеся лапки. Спал крепко и без сновидений.

 

Он твёрдо знал, что завтра прийдёт новый день, полный радостей и забот. Полный жизни.

 

И что всё теперь будет хорошо.

 

 

***  

 

Похожие статьи:

Рассказы → Когда капсула долетит

Рассказы → Первая глава рассказа "После конца Света"

Статьи → Знакомство с новым миром

Рассказы → Паутина Каравана