Пляшет, пляшет хунган…
…кто-то умирает на той стороне планеты…
Я очнулся…
…очнулся, громко сказано. Как-то не очень получается очнуться, когда у тебя в груди нож, по самую рукоятку, голова истыкана иглами, глубоко, сильно, больно, иглы под ногтями, руки обожжены, пытали, что ли, очень похоже…
Пробую встать.
Не получается.
Пробую позвать на помощь, что-то подсказывает мне, что здесь, в затхлом подвале ждать помощи не от кого.
Ползу. В никуда. Хочу вытащить кинжал из сердца, тут же спохватываюсь, это кровища хлынет, это мне вообще потом не жить… Из сердца… даже странно, нож в сердце, а я еще жив, еще дышу, еще живу, еще…
Темная тень в конце коридора. Хочу позвать на помощь. Тут же спохватываюсь. А если это кто-то из моих мучителей, что значит, если, кто еще здесь может ходить…
Двое. Там. в конце коридора. Затаиваюсь, задерживаю дыхание, прячусь, задеваю запыленную швабру, швабра с грохотом падает мне на голову.
Двое оборачиваются.
Видят меня. Я не сомневаюсь — видят.
— Взгляните…
— Оставьте его. Он пьян.
Брезгливо отворачиваются. Уходят. Последняя моя надежда уходит, в темноте подвала они не видят ножа у меня в груди, ничего не видят.
Кричу. Если этот хрип можно назвать криком.
— По… мо… ги… те…
Оборачиваются, тот, что повыше ростом, наклоняется ко мне, видит нож, ага, спохватился…
— Силы небесные… кто же вас так, мой друг…
Хочу ответить. Понимаю, что не помню, кто меня так. Тот, который повыше, выдергивает кинжал. Вот так. Просто. Жду крови, жду боли, много чего жду, ничего не происходит. Трогаю рану на груди, вот она, глубокая, не кровоточит…
— Позвольте, помогу вам, мой друг, недаром я получил диплом врача, — второй, пониже ростом и пошире касается моей груди, растирает рану, пальцами, пальцами, ч-черт, больно…
— Терпите… вот… так… готово.
Не верю себе. Там, где только что был глубокий разрез, все чисто. Будто и не было…
Не верю себе.
— Ну, вы волшебник…
— Никакого волшебства… Боже мой, почему люди всё, что не понимают, готовы признать за волшебство…
— Что вы хотите, Мишель… — кивает второй, — люди… — вспоминает про меня, — а вы… кем будете?
Открываю рот, чтобы ответить. Тут же закрываю. Потому что не помню, кто я. Вот так. Вообще.
— Не помните?
— Ага… совсем…
— Ничего, здесь это бывает…
— Где здесь?
— В Доме.
Двое присматриваются ко мне, внимательно, пристально.
— На кого же он похож…
— Слушайте, Мишель, я не знаю…
— Да и у меня скверная память на лица… Ну, кем бы вы ни были… добро пожаловать, мой друг!
— К-куда… добро пожаловать?
— В Дом.
Пляшет, беснуется мамбо, бормочет проклятия…
…где-то на той стороне земного шара умирает человек с остановившимся сердцем…
— Ну вот, друг мой… — Коперник с хитрецой смотрит на меня, — уравнение… которое по праву можно назвать уравнением вселенной. И здесь есть маленькое значение… лямбда… от которого зависит будущее нашего мира…
— Как… зависит?
Честно стараюсь понять. Не понимаю.
— Если лямбда меньше нуля, наша вселенная в будущем снова сожмется в коллапс. Если лямбда равна нулю, вселенная будет бесконечно расширяться с затуханием…
— Это как?
— Все медленнее и медленнее…
Киваю. Делаю вид, что понял.
— А если больше нуля?
— О-о, это самое интересное, друг мой…
Терпеливо слушаю. Нет, кажется, тот еще из меня астроном. Вот Коперник — да, голова, что надо, Бруно тоже, про Эйнштейна и говорить не приходится. А я…
Но если я не астроном, то кто… художник из меня так себе, на уровне домик-елочка, в механике как свинья в апельсинах, шедевра из-под моего пера тоже не вышло, стихи читал, так Пушкин, сукин сын, меня на смех поднял, макака небритая…
Но должен же я что-то уметь… особенное… Леонардо сказал, сюда другие не попадают, только великие… цвет человечества…
Правда, Бруно меня утешал, говорил, что может, я актер какой, надо бы попробовать Гамлета сыграть, если Шекспир меня не прибьет за это….
Воск — разновидность простых липидов, широко распространенных в животном и растительном мире. Сложные эфиры высокомолекулярных спиртов и высших жирных кислот. Не растворяется в воде, но растворяется в бензине, хлороформе, эфире. Пчелиный воск вырабатывают пчёлы…
— Мой господин… бегите.
Смотрю на часового. Не понимаю. Куда бегите, зачем бегите, от кого бегите.
— Вас убьют… они уже ворвались в дом…
Спохватываюсь. Пробрались-таки, мятежники, или не мятежники, интересно, кто их подослал, Сохатый, что ли, очень похоже…
Тёмные тени наваливаются на меня, вижу занесенный надо мной кинжал, не надо, не надо, не на-а-а-ада-а-а-а…
Пляшет мамбо вокруг митана, дороги богов…
— Друг мой!
— А?
— Друг мой… вы что?
Смотрю на Эйнштейна, ну чего ты трясешь меня, чего трясешь, сейчас начнет рассказывать, друг мой, я открыл гениальное уравнение, способное перевернуть мироздание…
— Вы кричали во сне.
Спохватываюсь. Точно. Кричал. Перебудил весь Дом, доиграюсь, что меня отсюда выгонят…
— А… кошмар приснился…
— Что же именно? — Мишель появляется как из ниоткуда, вот так, как про кошмары заговорили, тут как тут, налетел, как муха на… не, не на мёд… На другое что. Мишеля хлебом не корми, дай увидеть пророчество какое-нибудь, и грянет гром, и третий из рода Великих сядет на царство, но будет свергнут тем, у кого голова быка по ту сторону речки-вонючки…
— Да… так… — смотрю на него, многозначительно, тебе-то какое дело, тебе-то…
— Вы запоминайте, запоминайте сны… может, вспомните, кто вы…
Вздрагиваю. Еще не хватало, если это мое прошлое, проще сразу голову в петлю, чем с таким прошлым жить…
Применение восков:
Изготовление свечей
Изготовление литовок — моделей для литья
Основной компонент помад
Загустители для кремов в косметике
Для защиты продуктов питания при транспортировке
Изготовление восковых фигур.
— Нет, это невозможно… — Гейтс смотрит на меня, как на врага народа, — вы притворяетесь, или вы правда клинический идиот?
Краснею. Похоже, я и правда клинический идиот, по крайней мере, в этих ваших компьютерах я как свинья в апельсинах.
Да я много в чем как свинья в апельсинах. Точнее, во всем. Перепробовал, кажется, все, что можно, только что крестиком не вышивал, и пирожки не пёк. Попроситься, что ли, к повару Наполеона, пусть поучит меня чему-нибудь, трюфель-де-пари-ля-франсе…
Сжимаю виски.
Отчаянно пытаюсь вспомнить, кто я.
Не вспоминается.
Выхожу из Дома, перевожу дух, в который раз смотрю и смотрю на вывеску, Дом восковых фигур, читаю, перечитываю, почему-то кажется, что если долго перечитывать, я вспомню, вспомню…
Папа Легба, отвори ворота. Папа Легба, отвори ворота и дай мне пройти. Отвори ворота, чтобы я смог возблагодарить лоа…
Поет мамбо…
Возвращаюсь домой, еще раз перебираю, вроде бы все взял, как Леонардо просил, стеклышки, батарейки, шестеренки, проводки, бог мой, что из всего из этого получится, никогда мне не понять, что из этого всего получится, где мне… Ладно, хоть какой-то с меня прок, мальчик на побегушках, подай-принеси-пошел-вон-не-мешай…
Наши сидят в зале, сбились в кружок, говорят о чем-то вполголоса. Еще не слышу, но чувствую — говорят обо мне. Вполголоса. Нехорошо, когда вот так вполголоса, не к добру…
— Так вы уверены… этот… он самый? — шепчет Мишель.
— Ну… я еще на тридцать три раза фотографии его посмотрел, точно, он…
— Так что же получается… такую змею на груди пригрели…
— Да уж…
— Да он же не помнит ничего…
— Да все он помнит, придуривается… У вас бы, господа, такое прошлое было, вы бы еще и не так притворялись…
— И что с ним теперь… делать?
— А что вы теперь с ним сделаете, ничего вы с ним не сделаете…
Толкаю дверь. Случайно. Я вообще много что делаю случайно, руки не из того места растут…
Все замолкают, как-то неловко замолкают, смотрят на меня. Уже чувствую, что я здесь не в тему, как-то очень не в тему…
— Я вот… принес…
Показываю сумки, вот, притащил…
— А, очень хорошо… с-спасибо…
Леонардо даже не ворчит на меня, что не то принес, вот это хуже всего, что не ворчит, лучше бы наорал…
Хочется спросить у них, кто я. И нельзя…
Все-таки спрашиваю:
— А… а я кто?
— А мы-то откуда знаем… если сами про себя ничего не знаете…
Чтобы изготовить куклу, необходимо использовать вещь, принадлежащую жертве, или фрагменты тела жертвы, например, волосы, ногти или выделения. После определенного воздействия на куклу (см. симпатическая магия) владелец куклы может с ее помощью воздействовать на…
Пляшет, беснуется хунган, бьет куклу, колет иглами, бормочет проклятия…
Появляются двое.
Сразу понимаю — не к добру. Если после закрытия музея, это точно не к добру, к добру после закрытия не ходят. Краем глаза замечаю, что сигнализация спит. Совсем хорошо. Лихорадочно прикидываю, зачем пришли, за машинами гения Леонардо или за полотнами Рафаэля. Оглядывают зал, перешептываются, переглядываются, и тошное такое чувство, состояние такое, когда надо закричать, позвать на помощь, прогнать грабителей — а ты не можешь сдвинуться с места…
Останавливаются подле меня, будь я проклят, что ничего, совсем ничего не могу сделать…
Один из них, крепкий и низенький, хватает меня.
Ошибка какая-то…
Нет. Хватают меня, не равнодушно, как куклу, как делают работники музея, а как-то бережно, даже пугливо, будто держат человека.
Вот это настораживает…
Уносят. Леонардо провожает меня взглядом, мне кажется, подмигивает, хотя нет, до захода солнца он подмигнуть не может…
Садимся в машину. Садимся, громко сказано, меня просто кладут на заднее сиденье жигуленка. Едем куда-то в подступающие сумерки, представляю, как завтра замелькают заголовки газет, неизвестные похитили фигуру… фигуру… кого?
Мысленно отмечаю себе, любой ценой добраться до завтрашних газет, узнать, кого украли в музее…
Выходим из машины где-то за городом. Выходим, громко сказано, меня выносят ногами вперед, совсем обнаглели, ногами вперед… а черт его знает, жив мой прототип, или нет, но что-то мне подсказывает — жив…
Что-то…
— Сюда?
— Ага, в подвал…
— А чего в подвал, не живой, чай, кричать не будет…
— Да кто их знает… Много что про них говорят…
— Говорят, что кур доят…
Меня как будто бьют по лицу, кричать не будет… Затхлая сырость подвала, темные ступеньки, свет еле-еле пробивается в окно…
Низенький и плотный заносит надо мной нож.
— Тпру, стой, куд-да ты его…
— А чего, любоваться на него прикажешь?
— Да не-е… ты это, хоть напиши чего на кинжале… инфаркт миокарда там, сердечный приступ…
— А-а, точно-точно, забыл… с этим охламоном вообще имя свое забудешь…
Низенький и плотный быстро карябает что-то на тетрадном листочке, наскоро цепляет на лезвие, что он там написал…
Целится в меня.
Второй, смуглый, с полными губами, пляшет вокруг столба, бормочет проклятия, старый хунгам…
Вздрагиваю, когда нож вонзается в грудь, больно, ч-черт, распотрошили старую рану, мне же её только снаружи подлатали, внутри так и осталась…
Последний луч солнца тает за горизонтом. Подскакиваю, падаю, закрываюсь от них, дрожащими руками сжимаю кинжал, вытащить-вытащить-вытащить…
Двое шарахаются от меня, как черт от ладана, да что это они… а-а, ну да, не привыкли люди, чтобы восковые фигуры оживали, бегали, закрывались руками…
— Чего смотришь, — плотный кивает своему напарнику, — стреляй уже на хрен, стреляй!
Слишком поздно замечаю кольт в руке похитителя, не укрыться, не спрятаться, не…
Не…
Темная тень разбивает окно подвала, падает на моего врага, выстрел приходится куда-то в стену, в стену, обошлось. Бью плотного, резко, сильно, он тут же валит меня на пол, нда-а, не рассчитал я силенки, а что это плотный обмяк, свалился, ах да, это его Суворов ломиком по затылку…
Бруно хватает меня за руку.
— Бежим.
Бежим. По ступенькам подвала в темноту ночи, к и дальше, до музея. Обходим случайных прохожих, они и не знают, кто перед ними, в темноте не разглядеть. Спохватываюсь, говорю то, что должен был сказать с самого начала:
— Спасибо… огромное… выручили…
— А как же… — Суворов подмигивает — сам погибай, товарища выручай…
Спрашиваю то, что должен был тоже спросить давным-давно.
— А… кто я?
Мои спутники снова пожимают плечами, мы-то откуда знаем…
Смотрю под ноги, на заснеженный тротуар, сметаю снег с оброненной кем-то газеты…
Сметаю снег…
Вижу свое лицо.
— Что там? — Леонардо недовольно оборачивается, смотрит на газету у меня в руке, — а-а-а… ну вот… почитаешь…
Для создания лица восковой фигуры используются маски. После снятия маски лицо подтачивают или, наоборот, подплавляют, чтобы добиться лучшего сходства. Глаза вставляются с внутренней стороны лица, подбираются по цвету и размеру. Вены на руках наплавляются отдельно…
Зачем-то ухожу на чердак. От всех. Почему-то не хочется, чтобы кто-то видел, как я увижу самого себя…
Читаю.
Перечитываю.
Верю и не верю.
Слишком страшно, чтобы быть правдой.
Слишком ожидаемо, чтобы быть ошибкой…
Статья рассыпается на отдельные слова, фразы, десятки миллионов жертв, преступления против человечности (интересно, это как), фото прилагаются…
Брезгливо отворачиваюсь.
Начинаю понимать.
Все еще сжимаю в руке кинжал с наколотой на него бумажкой, что там написано, черт её знает…
Сжимаю в руке кинжал…
Неужели так просто…
Сжимаю кинжал…
Пляшет хунган…
2014 г.
