Подземка

Ночной метрополитен живет своей жизнью. Не верьте тем, кто заставляет Вас поверить в то, что после закрытия метро на ночь, оно замирает и засыпает до утра. Вся основная рабочая деятельность работников метро, как раз, приходится на ночь, - в свободное время от пассажиров. О том, что творится ночью в тоннелях метро знают только работники метрополитена.Ночной метрополитен живет своей жизнью. Не верьте тем, кто заставляет Вас поверить в то, что после закрытия метро на ночь, оно замирает и засыпает до утра. Вся основная рабочая деятельность работников метро, как раз, приходится на ночь, - в свободное время от пассажиров. О том, что творится ночью в тоннелях метро знают только работники метрополитена.

 

Как часто любил говорить один знакомый еврей, - мне таки есть что вспомнить, только вспоминать не хочется. Не сразу я его понял. Случались в моей жизни яркие, интересные случаи, которые до сих пор стоят перед глазами во всех подробностях, такие, что вспоминай – не хочу. Не хочу, но помню, - это, как раз, про меня.

         Дело было в моей яркой студенческой молодости. Покинув свой город, сразу по окончанию школы, я решил перебраться в столицу, для чего подал документы в несколько московских институтов, и не без труда, поступил в один из них. Комната на шесть человек в многолюдном институтском общежитии мне сразу не понравилась, слишком уж шумно и суетно там было. 

         И я решил перебраться в отдельную съемную квартиру. Сразу возникал вопрос о дополнительных доходах, так как на студенческую стипендию особо не шиканешь. Вы не поверите, но приглашение на свою будущую работу я увидел, натурально, на стене. Как-то раз, спустившись в подземку, которая, по пришествию нескольких месяцев проживания в Москве, так и не перестала удивлять и радовать меня, стоя на платформе в ожидании поезда, я увидел на стене крупную трафаретную надпись, информирующую всех желающих о том, что московскому метрополитену на постоянную работу требуются рабочие. Под этой надписью, буквами помельче, было приписано, что образование и особые навыки не требуются и полный соц.-пакет.

         Не обратив, в тот момент, на это объявление особого внимания, я сел в подошедший вагон и поехал по своим делам. Вернувшись вечером домой, я обнаружил записку от доброй старушки, у которой снимал маленькую двухкомнатную квартирку в старой пятиэтажке. В записке говорилось о некоем хорошем человеке, который был согласен занять одну из двух комнат и разделить со мной ежемесячную арендную плату. В записке старушка говорила, что человек он хороший и компанейский.

         Этим хорошим компанейским человеком оказался Вячеслав Борисов, в последствии просто Славик. По иронии судьбы, Славка поступил в тот же институт, что и я, только на другой факультет. Хотя, если вдуматься, то странного в этом не было ни чего. Мы с ним оба приезжие с провинций в поисках новой жизни и таких приезжих в Москве, хоть отбавляй, и институты выбирали не те, где хотели учиться, а те, куда проще поступить.

         Славик, действительно, оказался компанейским соседом. Он никогда не лез в чужие дела, не доставал своими советами и правилами. Правил, к слову, у него было не много. Вернее сказать, если они у него и были, то я о них ничего не знал. Посидеть допоздна в баре или пол ночи смотреть фильм перед экзаменом, мешать водку с пивом, мыть посуду только тогда, когда она совсем закончится все это для него было делом вполне привычным, впрочем, как и для меня, в то время.  Единственный телевизор, стоявший на общей кухне, мы делили по-дружески и, если один из нас шел спать в свою комнату, пока второй оставался досматривать фильм, что, к слову, случалось довольно редко, звук у телевизора убавлялся до разумных пределов. Минусы у моего соседа то же был, хоть и не много. Самым огромным его минусом, для меня, был богатырский храп, который каждую ночь неуклонно сопровождал сон моего друга.

         Другим, не менее важным минусом, была его любовь к свежему воздуху, которая в особенной мере проявлялась после выпитого накануне. Не редко в студеную зимнюю пору я просыпался от того, что переставал чувствовать пальцы на ногах. Тогда мне приходилось, собрав в кулак всю силу воли, выпрыгивать из-под одеяла, бежать бегом в крохотную прихожую, надевать пуховик и ботинки и только тогда можно было идти в комнату Славки, который храпел, как медведь, чтобы закрыть окно, оставленное с вечера открытым. Не знаю, как он спал, но в его комнате для меня всегда было реально холодно. Не редко, проснувшись не до конца, по дороге в прихожую, я со всего маха натыкался на табурет, черт знает зачем оставленный Славкой посреди коридора, в те моменты мне очень хотелось прихватить этот табурет с собой и от души навернуть им по спящему Славику…

         Кстати, внешне Слава то же походил на медведя. На панду. Он был невысок, пузат и широк в кости. При своих 175 он весил почти 120 килограмм, и я постоянно интересовался у него, - как же он завязывает шнурки. К шуткам Вячеслав Борисов относился спокойно, мог и сам пошутить и на чужие шутки не обижался, поэтому, как-то раз в институте, среди общих знакомых, я сказал, что фамилия Славке не подходит, какой же он Борисов? – он Борик. С тех пор это погоняло Славик – Борик приклеилось к нему, как репей.

         К граниту науки мы со Славкой особого рвения не проявляли, а вот к посиделкам в барах и гулянкам по городу ниши натуры были весьма себе расположены. А на это нужны были деньги. Как, собственно, и на оплату нашей совместно снимаемой двухкомнатной квартирки. Задумавшись, в очередной раз, над извечным вопросом о пополнении денежных средств, я вспомнил об увиденном ранее в метро объявлении и поделился со Славиком своими мыслями. Ему очень понравилось словосочетание «полный соц. пакет», так как на тот момент, мы не раз пробовали свои силы в роли ночных грузчиков на разных оптовых базах. Грузчики получались из нас так себе. Ну грузить то мы оба умели, а вот разгружать у нас выходило плохо, особенно на следующее утро.

         И вот, как раз, в одно утро, из тех, которые случались после ночных погрузочных работ, собираясь в институт мы со Славкой решили, что хватит с нас этой грузовской романтики, нужно было попробовать себя в роли работников метро. Возвращаясь после занятий, я специально сделал крюк и подошел к платформе, где недавно видел объявление о приеме на работу в метрополитен. За неделю, или чуть более, крупные трафаретные буквы со стены никуда не пропали и, записав номер телефона, я пошел домой. Набрав номер, указанный в объявлении, пока шли гудки, я был уверен, что это чья-то шутка или одно из тех объявлений, которые в то время часто маскировали мошенники, с целью привлечения доверчивых балбесов на разовую противозаконную деятельность. Но мне ответил хорошо поставленный, грубый женский голос, который подтвердил, что я звоню в отдел кадров одного из государственных предприятий, работающих по обслуживанию устройств инфраструктуры московского метрополитена, и, что им, действительно, требуются работники на постоянную работу. Я немного поколебался, - говорить или нет, что мы студенты, так как предыдущий опыт показывал, что работодатель не очень приветствовал постоянные отвлечения своих работников на нужды учебы. Но потом, все-таки, решил сказать сразу, что мы учащиеся, чтобы не тратить время попусту на бесполезное собеседование. К моему удивлению, девушка с грубоватым голосом, на том конце провода, обрадовалась тому, что мы со Славкой учащиеся института и заверила, что наши отвлечения по учебе, в виде официальных сессий и прочего ни в коей мере не станут проблемой, а, даже, наоборот, предприятие заинтересовано в образовании своих работников и всячески это приветствует.

Уже на следующее утро мы со Славиком взяли документы и поехали оформляться на нашу будущую работу…

         Работа в подземке нам сразу понравилась. Во-первых, наша работа была, как правило, в ночное время, а это нас уже радовало. Во-вторых, была в ней своя, ни с чем не сравнимая романтика, которую было сложно понять непосвященному. Мало того, что ты работаешь по ночам, когда все спят, да еще и работаешь глубоко под землей, где кроме тебя и еще нескольких человек, никого нет. Ну и погодные условия под землей не могли не радовать, снаружи мог идти дождь или снег, ветер или мороз, а под землей всегда была одна и та же погода. График работы для нас был очень удобным, учитывая то, что мы еще и учились. Как было прописано в наших трудовых соглашениях, работая под землей в ночные смены, мы подвержены враждебным факторам, которые наш работодатель учитывал в виде дополнительных денежных поощрений. Да и сам график работ выглядел, очень даже, не плохо. Мы работали два – три дня в неделю, а получали в месяц столько же, сколько получали ежедневщики, работающие на поверхности.

         В нашей бригаде, в которой мы теперь работали, кроме нас со Славкой, было еще трое монтеров пути, как мы теперь назывались, и бригадир. Бригадиром был грузный мужик неопределенного возраста, именуемый Василий Ильич. Естественно, что вся бригада звала его Ильичем. Идя вечером на работу, мы садились на своей, уже почти родной Савеловской, доезжали до Петровского парка, далее переходили на Динамо и ехали до Аэропорта. Где, среди множества комнат для обслуживающего персонала, располагалась наша бригадная бытовка, в которой Ильич вел свои журналы с инструктажами по охране труда и еще черт знает с чем. Пока мы переодевались в рабочую спецодежду, бригадир вписывал нас в журналы, бубнил на словах какие-то инструктажи, после чего мы расписывались и приступали к работе.

Наша работа заключалась в ремонте и профилактическом обслуживании устройств, находящихся на станциях зеленой ветки, или вблизи этих станций. Иногда мы работали на самих станциях и возились со светофорами, иногда ехали дальше и находясь между станциями, на перегоне, чинили там стрелочную гарнитуру или перебирали изолирующие стыки на путях. Собственно говоря, мы со Славкой ничего не чинили, мы носили объемистые сумки с инструментами, а также таскали тяжелую кувалду и лом. Наша с ним работа заключалась в конкретных поручениях из серии «подай – принеси, иди сюда, отойди отсюда, стой там и не мешайся», а все остальное делал бригадир с остальными членами бригады.

Начав работать в подземке, я понял, что многое из моего представления о работе метрополитена было не верным. Например, я был уверен, что на ночь метро закрывается и кроме сторожей, более там никого нет. На деле же оказалось, что ночь под землей - это самое основное рабочее время. После дневных перевозок, все поезда следовали на мойки, которыми оборудованы многие тупиковые станции метро. Там мощные струи воды смывали с вагонов всю грязь и пыль, накопленную за день, а внутри вагонов, в это время, во всю орудовали уборщики, подметая полы, наспех протирая стекла и поручни. 

На станциях, другие уборщики, перебрасываясь шутками друг с другом, подметали и мыли пустынные коридоры и вестибюли метро, протирали лавки и плиты на стенах. Мрачные электрики, в темно-синей робе, меняли сгоревшие лампы в светильниках. В общем, ночной метрополитен жил своей жизнью, скрытой от посторонних глаз.

В дополнение к удобному для нас рабочему графику, был в нашей работе и еще один жирный плюс в виде бесплатного проезда в метро. Нам со Славиком выдали удостоверения работников метрополитена, по которым мы имели право на бесплатный проезд. Мы больше не стояли в очередях за жетонами и не проходили по ним на эскалатор, мы козыряли своими новыми удостоверениями работникам, дежурившим у турникетов, и шли в обход вертушек, чувствуя себя в такие моменты, ну очень крутыми.

Так мы проработали почти полгода, до того страшного случая, произошедшего в конце ноября 1998 года. Ночь опускалась на улицы Москвы, запоздавшие прохожие спешили по своим домам. А для нашей бригады рабочий день, а вернее рабочая ночь была еще впереди. Отоспавшись днем после занятий в институте, мы встали и плотно пообедали. Хотя, такие понятия как обед или ужин для нас уже перестали быть актуальными. Когда у тебя ночной график работы, а утром приходится ездить в институт, ужин вполне может оказаться завтраком.

После ужина мы подкинули монету, - кому мыть посуду. Как случалось чаще всего, выиграл я, а Славик проиграл. Поэтому, он разлегся на кухонной кушетке и включил новости, а я включил воду в кране и принялся за мытье посуды. Диктор в новостях пугал ростом преступности на улицах Нью-Йорка, военным переворотом в какой-то африканской стране и валютными аферистами в столичных обменниках, в общем, ни чего нового из новостей мы не узнали.

Одевшись, мы вышли на улицу и направились к станции метро. Обычно, наш путь до Совеловской занимал около получаса ходьбы, но в этот промозглый ноябрьский вечер мы добрались туда минут за двадцать. Ветер нес на себе холодные капли дождя, от которых поднятые до ушей воротники курток и надвинутые на глаза меховые кепки никак не защищали. Попадая на лицо, вода собиралась в крупные капли, которые, то и дело, противно стекали за пазуху. Дойдя до дома метро, как Славик окрестил вход в Савеловскую, мы не стали обходить вокруг, чтобы проверить открыт ли центральный вход, а сразу направились к ближайшим дверям с надписью «служебный проход». Я нажал на кнопку звонка и дверь тут же открыл пожилой говорливый охранник, которого Славка всегда называл Гиви, естественно за глаза.

Мы поздоровались и Гиви, настоящего его имени я не знал, с кавказским гостеприимством пригласил нас внутрь:

 

- Что там, дождь, да? – спросил он, лениво отодвигаясь с прохода.

- Ага, - подтвердит Славик, на улицу сегодня лучше не выходить, придется тебе в туалете курить.

 

- У меня окно есть, - невозмутимо сказал Гиви, куда пошли, слушай, ноги вытирай, - посмотри, как следите, тут уже полы помыли.

 

Мне не нужно было это говорить, входя на работу через боковой служебный проход, я всегда тщательно вытирал ноги. И все равно, каждый раз, когда я вежливо здороваясь проходил мимо, на меня пристально и не добро смотрели уборщицы. А вот Славик вытиранием ног о входной коврик утруждал себя редко, а уж тем более лишний раз поздороваться с уборщиками, он, невозмутимо топал вперед, оставляя на свежевымытом полу жирные отпечатки уличной грязи, поэтому уборщики на него внимания не обращали и замечаний ему не делали. Но для этого нужно было родиться Славиком, у меня такие номера не проходили…

Пока я старательно оттирал подошвы ботинок о ворсистый коврик, Слава, оставляя мокрые следы, крейсерским шагом успел преодолеть половину вестибюля и уже подходил к турникету. Я поспешил за ним. Там сегодня дежурила строгая дама, которую я здесь видел не часто. Встретившись с ней глазами, я остановился и полез во внутренний карман куртки за удостоверением, подтверждающим мое право бесплатного проезда. Славик же, нисколько не смутился под ее строгим взглядом, не сбавляя ходу, и не обращая никакого внимания на вертушку, преграждающую проход вниз, выставив перед собой свой авторитетный живот, неотвратимо приближался к проходу на эскалатор. В итоге, я догнал его лишь внизу, так как мое удостоверение строгая тетка разглядывала по полной программе.

Людей в столь поздний час в коридорах метро было уже не много. Спустившись вниз, мы сели в ближайший вагон подошедшего поезда, который довез нас до Петровского парка, дальше был привычный переход на Динамо, откуда мы доехали до Аэропорта. Посмотрев на часы, Слава направился к эскалатору, - давай, что ли, поднимемся на верх, перекурим? – предложил он, не дав мне времени на ответ, - у нас еще пол часа до работы.

Мы поднялись на верх, вышли через центральный вход и отошли немного в сторону, подальше от холодного ветра и капель дождя. Мимо нас прошел патруль милиции, как минимум двое из четверых милиционеров с интересом посмотрели на нас. Милиция, к вечеру у метро, была особенно активна, они отлавливали подвыпивших граждан и сопровождали их в ближайший опорный пункт. Славик курил, и оживленно жестикулируя, не скупясь на выражения, обсуждал минувшие новости про улицы ночного Нью-Йорка и тамошние отношения населения чернокожих кварталов с местной полицией. Он не обращал никакого внимания на подозрительные взгляды проходящих мимо милиционеров, не сбавлял голос и не стеснялся на эпитеты, в общем, он вел себя, как всегда. Вероятно, поэтому, никто из четверки милиционеров не стал подходить к нам и интересоваться что мы делаем возле метро в столь поздний час.

Перекурив, мы нырнули обратно в теплый вестибюлю метро и пошли к эскалатору. В этот вечер тут дежурил пожилой мужчина с кавказскими корнями, отдаленно напоминающий Гиви у входа на Савеловскую. Он не стал проверять мое удостоверение, поздоровавшись со мной кивком головы, открыл турникет, и мы спустились обратно в подземку. Там Вячеслав уверенно отыскал, среди прочих, нужный проход, выводивший нас к бригадной бытовке.

Мы зашли за десять минут до начала рабочего времени. Вся бригада была уже в сборе. Ильич сидя в своем углу между висящими на стенах стендами с надписью Охрана труда и Красный уголок, что-то писал в журналах. Мы поздоровались и, подойдя к своим металлическим шкафчикам, стали переодеваться в рабочую спецодежду.

Обстановка сегодня в бригаде была не спокойной. Ильич молча кивнул нам в знак приветствия, на секунду оторвавшись от бумажной работы, удивительно, но он не стал нас отчитывать за то, что пришли впритык к началу рабочего времени. Щербаков Андрей Васильевич, старший монтер бригады и исполняющий обязанности бригадира в его отсутствие, вполголоса давал наставления Сашке с Женькой, - двум монтерам со стажем работы чуть больше года, те внимательно слушали и молча кивали.

Не дождавшись, пока бригадир допишет записи в свои рабочие журналы и проведет устный инструктаж, они втроем подошли к нему, молча расписались в журналах и направились к выходу.

 

- Андрей, ну ты все уяснил? – крикнул ему вдогонку Василий Ильич.

 

- Да понял я все, не в первой, Ильич! – послышался уже из за двери голос Щербакова.

 

         Он был вторым по возрасту и статусу в бригаде, разумеется, после бригадира, поэтому такая фамильярность Андрею Васильевичу, которого все члены бригады с уважением звали Васильич, дозволялась. Грустно посмотрев на пустой проем двери, через который недавно вышли остальные члены бригады, Ильич отбросил ручку в сторону и сказал, обращаясь к нам, - расписывайтесь!

         Он не стал бубнить нам ежесменные слова о правилах нахождения на межстанционных перегонах, а также в тоннелях метро, об опасности прикосновения к контактному рельсу, о том, что передвигаться следует только по служебным мостикам, об обнаружении незнакомых предметов и прочему, прочему, прочему… Записи в журналах были оформлены, дежурный диспетчер был предупрежден о всем маршруте нашего следования, а значит контактный рельс был давно отключен, движение поездов – остановлено.

 

          -   Смотри под ноги, не спеши, не валяй дурака и не отключай уши, - как правило, Щербаков, в отсутствие бригадира, ограничивался этими наставлениями. Правило «не отключать уши» было внесено Васильичем в наши подземные будни на вторую или третью смену нашего со Славкой выхода на работу. После одного случая, когда Славик, шедший впереди бригады, надел наушники и слушая музыку, продолжал бодро вышагивать по шпалам, в то время, когда вся остальная бригада свернула в боковой тоннель. Минут через пять, после того, как громогласный Щербаков, ростом и габаритами превосходящий самого бригадира, а в том было около 190 сантиметров росту, не смог докричаться до Славика, он послал меня догнать его, и передать Вячеславу Павловичу, заместитель бригадира, по такому случаю, вспомнил, даже, отчество своего вновь прибывшего монтера, где, а вернее, в каком месте у того окажутся наушники, если он вздумает еще раз их одеть на рабочем месте.

         Мы со Славкой поставили автографы напротив своих фамилий в журнале у бригадира и ждали дальнейших указаний. Ильич полез в шкаф и стал готовить инструменты, которые должны были понадобиться для работы. Приготовив короткий лом и молоток, приваренный к длинной металлической ручке, он накидал в сумку прочие инструменты. Последним он вынул вольтметр, покрутил его в руках и досадливо выдохнул:

 

 - Ах ты ж! Ну Васильич, все то он знает. Нужно ж было этот брать тем то он ни черта не померит.

 

 - Что, напряжометор не тот взяли? – влез в размышления бригадира Славик.

 

         Я мысленно приготовился. Была у Славки такая черта характера, - влезать со своими глупыми вопросами, мягко говоря, - не вовремя. И Щербаков, и бригадир реагировали на эти вопросы одинаково, - они долго и красочно, словами и жестами, крыли нашу с Вячеславом тупость. Именно нашу, нас с ним, почему то, воспринимали как единое целое, хотя нравилось мне это, прямо скажу, далеко не всегда. Но сегодня Ильич, лишь, грустно посмотрел на Славика поверх очков и подтвердил:
 

 - Да, не тот. Этот нужно было брать, этот точнее, а они сломанный взяли, он через раз мерит. Ладно, чего теперь сделаешь то, уехали уже, небось, теперь то уж что, - досадливо повторил бригадир. Ну ладно, берите сумку и инструменты, кивнул Ильич в сторону длинного молотка с ломом, и пойдемте.

        

 - Что-то я постоянно таскаю этот лом с кувалдой, - посетовал Славик, хватаясь за сумку с инструментами, - давай, Макс, ты сегодня бери лом с кувалдометром, а я инструменты понесу.

        

         С этими словами Славка закинул на плече лямки объемистой матерчатой сумки и вышел в дверь, следом за бригадиром. Мне оставалось только взять лом с молотком и догонять их.

         В подземке много своих правил и инструкций, писанных и не писанных. Например, под землей запрещается курить, - по технике безопасности. И в нашей бытовке это правило выполняется неукоснительно, за исключением тех случаев, когда вся бригада, после авральной работы, отмечает окончание выполнение работ распитием крепких спиртных напитков. Мы со Славкой за свои неполных полгода работы, уже два раза участвовали в таких мероприятиях. Последний раз случился пару месяцев назад. Тогда одна из смежный служб, ответственная за перевозку крупногабаритных грузов, при транспортировке каких-то труб, задела мачту светофора и повалила его на пути. Движение между Щелковской и Измайловской было перекрыто, почти на двенадцать часов. Это чужая ветка и находится она в зоне обслуживания другой линейной бригады пути, но тогда нужно было быстро устранить последствия аварии и начальство смело туда всех. В числе прочих, привлекалась и наша бригада. Дело было под конец смены, мы со Славкой уже мысленно собирались домой, когда рация бригадира ожила и оттуда послышался отборный мат, суть которого заключалась в следующем: нам нужно было быстро собраться и ехать на помощь. И не возвращаться, пока все не доделаем. И мы, после своей смены, почти двенадцать часов провели там. После чего Андрей Васильевич прозрачно намекнул бригадиру, что это дело нужно обмыть. И мы обмыли. Когда уже ближе к обеду, мы со Славиком, нетвердой походкой, шли к выходу на поверхность, с нами был, лишь, Женька – молодой монтер, работавший в бригаде на год дольше нас. Остальные члены бригады продолжали храпеть в бытовке. И туман там стоял такой, хоть топор вешай. Во всех остальных случаях курения в бытовке Ильич с Васильевичем пресекали резко, вплоть до подзатыльников.

         Но это правило действует только на платформе. Как только наша бригада заходила за входной сигнал и удалялась в тоннель, бригадир с замом закуривали первыми, а следом за ними и все остальные. Для нас со Славкой, это превратилось в своеобразную традицию.

         Вот и сегодня, шедший впереди Ильич, машинально сунул в зубы цибарку, но прикурить ее бригадир забыл, так и шел с ней в зубах. Славик догнал старшого, сунул тому в руку зажигалку и воспользовавшись моментом спросил:

 

 -  А мы туда что, пешком пойдем?

        

         Обычно наша бригада, как, наверное, и все прочие обслуживающие метро бригады, перемещалась по подземке на небольшом одновагонном поезде, которым управлял Василий Ильич или Андрей Васильевич. Это был, даже, не вагон, а прямоугольник на колесах, размером с четверть стандартного вагона метро, в котором, помимо нашей бригады с рабочим инструментом, умещалась еще крошечная кабина управления. Щербаков такой вагон называл, с уважением, - буханкой, как он пояснял для молодых салаг, ну то есть для нас со Славиком, - а по тому, что он по форме и содержимому похож на буханку. Когда Славка спрашивал его про содержимое, помощник бригадира посмеивался в усы и отвечал, что работали б мы тут лет двадцать назад, то знали бы что делают в буханке, - бухают да в карты режутся, пока едут.

 

  - Ты чему молодых учишь, Васильич?! - пресекал такую откровенность бригадир, но то же посмеиваясь.

 

- А где буханка то? – Ильич шел в своих мыслях, по этому Славику пришлось повторить свой вопрос.

 

Он шел и вертел головой из стороны в сторону, как будто бы наш полувагон мог появиться из ниоткуда.

 

 - Мы пешком пойдем, Слав, - ответил Василий Ильич, - нам сегодня на Сокол нужно, за пол часа дойдем. А ребята на Маяковскую поехали, туда пешком далековато.

 

- А чего случилось то? – снова полюбопытствовал Славик.

 

- Я сегодня за Соколом планировал работать, - ответил Ильич, - там секция на перегоне моргает на пульте, диспетчер уже какую смену жалуется. Нужно будет несколько изостыков проверить, где-то коротит. А Щербакова пришлось на Маяковскую отправить, там стрелка после прохода поезда контроль теряет. Или изоляция просела, или напряжение на контактах занижено. Мне уже перед выходом заявил другой диспетчер. А Андрюха прибор не тот взял, ни черта он там не померит толком, как я не проверил что он берет?! Знает он все, видите ли, - вновь посетовал бригадир.

 

Я шел молча позади них, мы, как раз спускались с платформы станции в туннель метро. На ночь освещение на станциях метро, в целях экономии, убавляли. Какие-то светильники были совсем выключены, другие работали в пол силы и все равно, после яркого света станции, освещение в туннеле оставляло желать лучшего. Уже на лестнице, ведущей с платформы вниз на железнодорожные пути, мне приходилось держаться за перила лестницы и светить фонарем себе под ноги, а впереди, в полукруглой трубе тоннеля, света было еще меньше. На равном расстоянии один от другого, на потолке были расположены светильники, которые в большинстве своем, честно светили. Но их тусклого света, лично для меня, было недостаточно. Из-за нехватки освещенности стены и потолок начинали давить на психику, а я-то думал, что за полгода работы в метро смог адаптироваться под землей.

Бригадир со Славиком продолжали бодро вышагивать впереди меня, причем последний начал понемногу отставать. Славка перекидывал лямки объемистой сумки с плеча на плечо, видимо пытаясь найти удобное положение, что, как я думал, было задачей не решаемой. Я видел, как Ильич перед выходом спешно накидал туда гаечные ключи, пассатижи, несколько небольших молотков, зубило и прочее.

 

- Что, Борик, небось уже не раз пожалел, что заставил меня взять кувалду и лом, а сам схватил сумку? – ехидно подумал я, и еле удержался, чтобы не выкрикнуть эту мысль в сутулую Славкину спину.

 

Кстати, кувалда и лом удобно расположилась на моих плечах, ручки инструмента я зажал в кулаках, а другие концы инструмента положил на плечи и теперь шел легко, как лыжник с горы. Несмотря на свою легкую походку, на душе у меня скреблись кошки. Как сказал бригадир, работать нам предстояло недалеко от станции Сокол, которую я сильно недолюбливал. Да и не только я один.

Уже на второй неделе своей работы в московской подземке я понял, что есть тут нехорошие станции. Вот, например, работаем мы возле Балтийской или Речного вокзала и все нормально, да взять, туже Маяковскую, куда сегодня наши ребята поехали, - сколько раз наша бригада работала на самих станциях и в туннелях между ними, и никогда проблем не возникало. Работали с шутками, прибаутками, а уж когда Щербаков с нами, то его смех и поучения слышны даже на поверхности, - как ему ни раз бригадир замечания делал, - Ну оглушил, Андрей, учи молодых потише, уже в ушах от тебя звенит.

А вот на Соколе дело другое. Когда мы там работали, то все почему то, сбавляли голос и переходили на шепот. Не был исключением и бригадир. Даже, громогласный Щербаков, работая там, переставал кричать и хохотать, говорил вполголоса, тише говорить он, наверное, не умел. И во всей бригаде чувствовалась какая-то нервозность, видимо все старались побыстрее закончить работу и убраться отсюда. Что-то похожее, я испытывал и на Тверской, хотя справедливости ради, стоит заметить, что на Тверской мы работали не часто. А когда мы, закончив работу, наконец уезжали с этих станций, то чувствовал я себя не важно, а иногда и совсем худо. Головные боли, боль в глазах, вата в ушах, какие-то непонятные, черт знает откуда взявшиеся запахи, которые потом преследовали меня часами, - все это я замечал после работы возле станции Сокол. И остальные члены бригады, возвращаясь в бытовку, выглядели уставшими и разбитыми. Даже неунывающий Славик, попадая на Сокол, становился мрачным и хмурым. Как-то раз он пожаловался мне, что после Соловья, - как он в шутку называл нелюбимую станцию, у него часто голова болит и, даже, мутит, как при давлении. Впрочем, Славка принимал меры. Он всегда носил с собой термос, к которому временами прикладывался, и я давно подозревал, что у него там не чай был, так как после пары глотков щеки Борика розовели и к нему возвращалась привычная говорливость.

         Все это я заметил сам, без посторонних подсказок, газетных статей и желтых страниц интернета. Уже после своих наблюдений, я начал интересоваться вопросом, - что не так с этой станцией. Я обнаружил кучу газет и сайтов рунета, посвященных данной станции, в них говорилось о том, что после революции, большевики там расстреливали белогвардейцев, а еще где-то там было захоронение времен первой мировой войны. Еще говорилось, что многие на путях этой станции видели жуткие белые фигуры с дырками от пуль и сочащейся оттуда крови. Я бросил читать эти байки после первых же страниц, мне было неинтересно и противно. Попутно, мне попадались статьи с рассказами о том, что в метро видели стаи огромных крыс, каждая размером с собаку и прочее, прочее, прочее. Не знаю кто и зачем выдумывает все эти россказни, лично я ни чего такого не видел, ни белых фигур на путях, ни огромных крыс, да и не слышал, чтобы кто-то из работников метро рассказывал о них. Но вот плохое самочувствие после ночного посещения станции Сокол было для меня неоспоримым фактом. Как-то раз, я специально сделал крюк, и вышел на этой станции, возвращаясь домой после института. Я постоял на платформе, походил взад – вперед, прислушался к ощущениям. Но среди толпы народа, я ничего не почувствовал, совсем ни чего. Видимо, такой эффект станция давала только при ночном пребывании на ней…

         Затерявшись в своих мыслях, я еле успел заметить, как ушедшие далеко вперед бригадир со Славиком, свернули в боковой туннель, видимо Ильич решил срезать путь, и я поспешил сократить дистанцию. Я нагнал их сразу за поворотом, Славка стоял, уперев ладони в бока и шумно дышал, Василий Ильич, намочив ветошь чем-то вонючим, оттирал со стены какое-то сложное граффити. Меня всегда удивляло, - кто и как мог сюда попасть, но время от времени, в самых неожиданных местах московской подземки, появлялись новые настенные рисунки.

         Пока бригадир орудовал тряпкой, мы со Славкой молча курили. Правильнее было бы поручить нам оттирать эту ерунду со стен, но Ильич так никогда не поступал, а сами мы не напрашивались.

 

 - Ты что такой хмурый? – поинтересовался я у молчаливого Славика.

 

 - А что, есть повод для веселья? – попытался пошутить он.

 

         Постояли мы не долго, кое как размазав рисунок по стене, бригадир убрал ветошь в сумку и зашагал вперед, махнув нам рукой двигаться за ним. Еще минут через двадцать, в полном молчании, мы пришли на станцию сокол.

         Уже на подходе к ней я начал замечать в своем теле странные изменения. Сперва что-то случилось с ногами, я, вдруг, перестал чувствовать мышцы на ногах. У меня такое бывало, если долго сидеть в неудобной позе, согнув ноги в коленях и поджав их под себя. Как-то раз в институте, я просидел так целую пару и, когда прозвенел звонок, я быстро закинул тетради и ручку в наплечную сумку, встал и пошел. Вернее, я планировал встать и пойти, но ноги отказались слушаться, мышцы ног затекли и перестали мне подчиняться, и, вместо того, чтобы сделать шаг вперед, я полетел лицом на пол, еле успев выставить перед собой руки. В общем, хохма была еще та, тем более, что Славик, как всегда вставил свои пять копеек, крикнув мне, - куда ж ты без парашюта то?

 

         Вот и сейчас мои ноги стали вести себя так же. Они шагали вперед, сперва одна, потом другая и снова, и снова, но мышцы на ногах я не чувствовал, ноги, как будто, шли сами. В добавок к этому, во мне начало подниматься раздражение. Причин я понять не мог, но меня, вдруг, все стало раздражать: громко сопящий справа от меня Славик, бригадир, идущий впереди и задающий темп, эти светильники на потолке, каждый из которых светил по-разному, проклятая щебенка под ногами, мне казалось, что каждый камень, оказавшийся под ногами, попал туда не случайно. Я с трудом подавлял в себе желание пнуть новый камень в спину бригадира, маячившего впереди. Славка начал что-то насвистывать, но быстро бросил это занятие, как будто почувствовав мое состояние.

         Проходя мимо станционных светофоров, мы со Славкой достали тряпки и стали протирать пыль с сигнальных линз. Когда мы только устроились в бригаду, помощник бригадира каждый раз делал нам замечания, когда мы просто так проходили мимо светофоров:

 

 -А пыль протирать будет Пушкин?! – кричал громкоголосый Щербак, - или вы думаете, что тут эльфы работают?!

 

         Вот и теперь, несмотря на паршивое состояние, инстинкт сработал, все-таки, работа – есть работа. Мы со Славкой остановились, достали по чистой ветоши и стали протирать осветительные элементы конструкции, но бригадир обернулся и скомандовал нам бросить это дело, - не сегодня, - буркнул Ильич. Пройдя вперед еще метров двести, бригадир остановился.

 

 - Кажется, где-то здесь, - буркнул он, - Вячеслав, доставай приборы и инструмент. Максим, зачисти пока желоба на рельсах, чтобы напряжение померить.

 

         Сам бригадир достал рацию и отойдя в сторону стал вызывать Щербакова.

 

 - Да черт бы побрал этого, - наконец сказал он, когда заместитель ему так и не ответил.

 

 - Да, работают они, наверное, а сумки с рацией на платформе оставили, - успокоил бригадира Славик.

 

         Василий Ильич вернулся к нам и под его руководством мы быстро нашли и заменили неисправную перемычку. Когда уже мы со Славкой начали складывать инструмент, рация бригадира ожила и из нее послышался голос Щербакова, который сообщил старшому, что они по два раза замерили напряжение на всех контактах, но так ничего не нашли.

 

 - Все в норме, - подытожил Андрей Васильевич.

 

 - Да где ж в норме, когда дежурный жалуется, что контроль теряется?! – вспылил Ильич. Андрей, ты не спеши, еще раз осмотри контакты. Ты схему же взял? – ну так проверь все по схеме! Да не ори ты, а схему смотри.

 

         Убирая инструмент обратно в сумку, мы со Славкой переглянулись. Судя по этому разговору, ночь у нас обещала быть длинной.

 

 - И как мы на Маяковскую попадем? – задал наш общий вопрос Славик.

 

         Ильич посмотрел на нас долгим взглядом, потом, видимо принял решение:

 

   - Да вы то там зачем? Там бы и Щербакова было достаточно, если бы он на схему смотрел внимательно. Смотрел и думал, - добавил Ильич. – Я на станцию пойду к дежурному. У них машина дежурная должна быть, попрошу, чтобы меня на Маяковскую подбросили. А вы инструмент собирайте и обратно идите. Максим, вы ж тут без меня не заблудитесь? – спросил бригадир, обращаясь ко мне.

 

         Я мысленно прокрутил в голове обратный путь, прикидывая, - стоит ли срезать боковыми служебными туннелями, или идти вдоль путей. Но Славик, как всегда, влез в разговор и ответил вместо меня:

 

 - Конечно дойдем! Что ж мы, первый день, что ли?!

 

         Василий Ильич окинул нас долгим взглядом, потом вздохнул и не прощаясь повернулся, быстро зашагав обратно на станцию.

 

 - Ух, повезло. Сказал Славик, глядя в спину бригадиру, - я уж думал, что сейчас на Маяковскую поедем, а там и без нас хорошо.

 

 - Дежурная машина у них для других целей, - ответил я, одного Ильича, скорей всего, довезут, а вот вместе с нами, уже не факт.

 

         Мы запихнули весь инструмент в сумку, проверили, что ничего не забыли и сев, прямо посреди путей, закурили. По инструкции сидеть на путях запрещалось и будь тут Ильич, он начал бы ругать нас, как нарушителей -рецидивистов, но его тут не было, поэтому мы расслабились. Славка дотянулся до своей сумки и вынул оттуда объемистый, толстый термос. Вообще, в его малогабаритную наплечную сумку влезало многое, непонятно как, он умудрялся запихнуть туда, помимо мобильника, кошелька и сигарет, еще термос и всякую ерунду. Красный пузатый термос закрывала маленькая зеленая крышка, отвинтив которую, Славик налил в нее же холодную прозрачную жидкость из термоса. Как я и догадывался раньше, в термосе у него был не чай.

 

 - Ну что, Максимка, по глоточку?

 

         Меня всегда жутко злило, когда меня называли Максимкой, но мы с Бориком давно научились пропускать мимо ушей подколы друг друга. Я взял у него из рук зеленый колпачок с содержимым и осушил его одним глотком. Холодная жидкость, отдававшая мятой, обожгла горло. Терзавшее меня чувство тревоги тут же прошло, даже внутренний дискомфорт стал ощущаться, как нечто естественное.

 

 - Я давно знал, что у тебя там не чай, в этом термосе, - сказал я Славке.

 

 - Одно дело знать, а другое, видеть, - ответил он. Еще будешь?

 

         С пол часа мы сидели и курили, пока не выпили все содержимое термоса. Из закуски у Славика было две шоколадки, которые, как ни странно, очень подошли к холодной водке со вкусом мяты. Конечно, на рабочем месте это строжайше каралось, но мы были в стороне от станции, поэтому нас навряд ли мог кто-то увидеть. Сперва мы молчали, прислушиваясь к звукам подземки. Я когда-то читал одну статью в газете, где автор описывал сложные условия работников метрополитена. Что им приходиться работать в кромешной темноте и полной тишине и как это плохо влияет на психику. Еще, по-моему, там было сказано про огромных крыс, размером с таксу, стаи которых бегают по лабиринтам подземелий и нападают на людей. В последнем я и тогда сомневался, а вот по поводу первых двух, теперь то же могу сказать, что это все вранье. Собственно, враньем в той статье было все от первого, до последнего слова. Ни каких такс в метро никто не встречал, освещение на стенах, в большинстве своем, работало исправно и давало, пусть тусклый, но свет. И полной тишины в подземке никогда не было. То где-то щебень просядет, то со стены, или с потолка кусок штукатурки отвалится, где мыши пробегут. Естественно, это все не так громко, как днем, но, когда ты один в полумраке подземки, да еще и ночью, все эти звуки воспринимаются по-другому. Работы под землей в одно лицо запрещены по технике безопасности, возможно этот запрет продиктован, так же, особенностями человеческой психики. Когда я только начинал работать в подземке, даже в присутствии бригады, я пугался всех этих непонятных звуков и шорохов под землей, мне часто казалось, что за мной кто-то идет в полумраке тоннеля. Но потом я понял причины этих звуков, или просто привык к ним. А еще, в самом начале моей трудовой деятельности под землей, я часто любил немного отстать от остальной бригады и идти одному по туннелям метро, пытаясь представить, что ощущает космонавт, находящийся в полном одиночестве на борту космической станции, удаленном от остальных людей сотнями километров. Из этих размышлений меня вывел Славик.

 

 - Что-то мне всегда не по себе на этой станции. Нет, не то, чтобы мне под землей не комфортно было. Я себя нормально чувствую на других станциях, вот, например, когда мы работаем у себя на Аэропорту, или, скажем, на Речном вокзале, то все нормально. Но, стоит мне только подойти к Соколу, со мной начинает твориться что-то неладное. Глаза слезятся, не могу вдохнуть полной грудью, а если нахожусь тут более часа, то вообще, мутить начинает и в голове шумит. Мне про эту станцию кто-то в институте рассказывал, что тут какие-то секты были и ритуалы проводили с жертвоприношениями, ты про это не слышал, Макс?

        

         В отличии от Славки, я не поленился почитать про станции метро, на которых работал. В числе прочих, мне попадались статьи и про станцию Сокол, которая пользовалась плохой репутацией среди экстрасенсов, которых, в последнее время, было, хоть отбавляй. Было там и захоронение времен первой мировой войны, и расстрелы попов с белогвардейцами в процессе революции. Но сейчас, находясь в душном туннеле глубоко под землей, мне об этом вспоминать совсем не хотелось. Поэтому, я ответил, не вдаваясь в подробности:

 

 - Читал когда то, что тут после революции расстрелы были. А про секты это все байки, ты сам подумай, ну откуда тут сектантам то взяться? Днем тут народу полно, на ночь все закрывают и охрана, поди не для мебели поставлена., - вспомнил я говорливого охранника на Савеловской, которого Славка окрестил Гиви.

 

 - Ну почему байки, - у Славы после выпитого была большая охота поговорить, - они могут сюда днем спускаться, когда метро открыто, а потом прятаться где-нибудь под землей, пока не закроют, вон сколько тут ходов разных, - махнул рукой Славка в ту сторону, откуда мы пришли. А уже ночью выходить и проводить свои обряды сатанинские.

 

 - Ты сам то во все это веришь? – спросил я, начиная злиться. Не вовремя и не к месту Борик затронул эту тему.

 

 - Не очень-то, - признался Славик. Живя со мной полгода по соседству, он хорошо научился понимать мое настроение, поэтому я так и не понял, - то ли он и правда во все это не верил, то ли сказал так просто, чтобы не злить меня.

 

 - Ну, раз не веришь, пойдем обратно? – вставая сказал я, - сегодня у нас полное право свалить с работы пораньше.

 

         Славка то же встал и с тоской посмотрел на объемистую сумку с инструментом, из которой бригадир забрал только тестер, остальное, за ненадобностью, оставил нам. Меня, после выпитого, начало терзать чувство справедливости, я схватил сумку и повесил ее себе на плечо, оставив на Славу лом с молотком. Еще, меня терзало чувство вины, что мы бросили бригадира одного, в то время, как остальные члены бригады продолжали работать. А ведь вполне могло быть, что там, на Маяковской, могла пригодиться наша помощь в виде дополнительных рук. Но уже через несколько шагов, лямки сумки с инструментами начали больно врезаться мне в шею, а это было более реальным, чем голос совести, поэтому, я отбросил лишние мысли и бодро зашагал рядом со Славиком, который, слегка пошатываясь, бодро шагал по направлению к Аэропорту.

         Я уже подыскивал слова, которыми хотел убедить упрямого Борика, в которого Славка обычно превращался после выпитого спиртного, не срезать боковыми тоннелями, а продолжать идти по главному. Пусть мы нарежем лишний крюк, длинной минут в двадцать, зато точно не заплутаем и выйдем к нужной станции, где находится наша бригадная бытовка. Но Славик сам предложил мне идти напрямую. Сумку теперь тащил я, а он шел, относительно меня, налегке, видимо поэтому он предложил мне прогуляться по поездному тоннелю.

 

 - Давай, что ли, прогуляемся, Макс? – давненько я тут не ходил, посмотрим, что там изменилось, - весело спросил Славка.

 

         Я сильно сомневался, что за пару недель нашего отсутствия в туннели могло что-то измениться, но вслух этого говорить не стал, только попросил Славика сбавить шаг, спешить то нам было не куда. Мы шли рядом и разговаривали о тех станциях метро, на которых хотели работать. Одно дело побывать на станции в качестве пассажира подземки и совершенно другое дело побывать там ночью, когда кроме нашей бригады, вокруг ни души, когда кругом тишина и покой, можно заметить такие вещи, которые ускользают от глаз обычного человека. Оказалось, что Славку давно запала в душу Театральная с ее лепниной на потолке и Маяковская.

 

 - С лепниной? – переспросил я? – Да ты романтик! А на Маяковскую что ж сейчас с бригадиром не поехал? – он, небось, был бы рад.

 

 - Ну знаешь, - ехидно ответил Борик, - одно дело хотеть, а другое – работать, это ж, если вдуматься, разные вещи.

 

         Шуршание щебня где-то впереди тоннеля прервало мой смех. Была в моем друге, эдакая, незамысловатая рабочее - крестьянская смекалка, о которой глядя на пузатого, краснолицего Славика, я часто забывал. Шум осыпающегося щебня впереди туннеля снова повторился, на этот раз громче. Такое иногда случалось само по себе, что-то где-то просело и щебень зашуршал, но чаще такой звук сопровождал шаги человека. Скорей всего, если бы не распитое содержимое Слаквиного термоса, мы бы остановились и стали прислушиваться, но спиртное сделало нас смелее, а едкий запах мяты, непонятно как попавший в термос, упорно преследовал меня, заглушая все остальное.

 

 -  Слышал? – спросил Славка, не сбавляя шагу.

 

 - Слышал, лениво подтвердил я, не придавая случившемуся особого значения.

 

         Мы продолжали шагать дальше. Фонари висели в наплечных карманах, мы шли не спеша, настенного освещения нам вполне хватало. В чем-то Славик оказался прав, на стенах то и дело на глаза попадались крупные граффити замысловатого содержания, большинство из которых выглядело, очень даже, свежими. Иногда, на стене, в человеческий рост была размалевана какая-то буква, иногда неизвестный художник своей сюрреалистичной картиной пытался донести до нас какой-то смысл, но как я ни вглядывался, большинство этих рисунков оставались для меня просто мазней. И не жалко ж на это деньги и время тратить, - подумалось мне. Но среди всей этой хаотичной мазни, мне запомнилось пара рисунков, которые было бы не стыдно и в музее выставить. На одном была нарисована высокая, красивая девушка в синем сарафане, несущая на плече желтый кувшин. Второй рисунок изображал двух гопников, один из которых, казалось бы, смотрел мне прямо в глаза, а второй, практически, вылез из картины. Славик, даже, остановился напротив, разглядывая это граффити. Цвет лица и глаз был подобран очень хорошо, а части тела были настолько пропорциональны и добавляли объема.

 

 - Интересно, сколько бы такая картина в Европе стоила, если бы ее вместе со штукатуркой туда вывести? – спросил Слава.

 

 - Таможня не пропустит, - пошутил я.

 

         Мы уже собирались идти дальше, когда Славка увидел боковой тоннель, уходящий от основного, по которому мы сейчас шли, в бок по крутой дуге. Тоннель не был пешеходным, по его середине шли рельсы, но они были слишком близко расположены один к другому, да и стены тоннеля были гораздо уже, чем в уже привычных нам тоннелях метро.

 

 - Странный тоннель, я раньше не замечал его, - задумчиво произнес Славик.

 

         Откровенно говоря, я этот тоннель то же не припоминал, хотя мы уже бывали тут не единожды. Но одно дело идти вместе со всей бригадой, как всегда, спеша в бытовку, чтобы переодеться и ехать домой отдыхать, и совсем другое дело не спеша прогуливаться тут вдвоем.

 

 - Ну что, зайдем посмотрим куда он ведет? – спросил Славка, и тут же, прочитав сомнения на моем лице добавил, - да не боись, мы только с краю заглянем и все, а если он длинный, вернемся назад и пойдем дальше.

 

 - Ну ладно, пошли посмотрим, - я постарался не отвечать на поддевку Борика «не боись» и добавил с ехидством, - а куда ты с ломом то поперся, или думаешь, что его здесь украдет кто-то?

         Свою сумку я бросил у поворота в тоннель, постаравшись поставить ее, как можно ближе к стене. Было мало вероятно, что кроме нас двоих в эту ночь тут пройдут еще чьи-то ноги, но, в отличии от Славки, который кинул молоток с ломом, прямо посреди прохода, я был осторожный человек и всегда думал о последствиях, вернее старался о них думать. Сняв с плеч казенные фонари и включив их, мы осторожно зашагали вперед по узкому тоннелю.

         Лампы потолочного освещения горели только в главном тоннеле и никакого источника света, кроме наших фонарей в этом кротовом проходе, как его тут же окрестил Славик, не было. Пройдя метров тридцать, вдоль тоннеля, наш путь преградил грубо сколоченный деревянный шит, с наклеенным поверх него полиграфическим плакатом, красочно сообщавшем о том, что прохода нет. Но пытливый, нетрезвомыслящий ум Борика такими фокусами не проведешь, поводив фонарем позади этого щита, он высветил из темноты второй щит, расположенный метрах в пяти за первым, который сообщал, что проход запрещен.

 

 - Интересно, так прохода нет, или он запрещен, вещи то разные, - весело и вслух размышлял Славка. Пошли, Макс, проверим, который из них врет, - сказал он и зашагал в темноту узкого тоннеля.

 

         Тоннель был скучным и однообразным: серые, необработанные шершавее стены, высеченные, судя по всему, в скальной породе и не облагороженные бетоном, унылая, местами проржавевшая узкоколейка, шпалы которой были, в большинстве своем, деревянные, лампочки, свисающие с потолка на длинных проводах и непонятно где включавшиеся, все это навевало на меня тоску и сонливость. Я шел вслед за Славиком, уже, наверное, с несколько сотен метров, но единственное разнообразие тоннеля заключалось в том, что кое где на стенах попадались красные стрелки, указывавшие направление вперед, ничего другого, за что мог уцепиться глаз, в этом заброшенном проходе не было.

         В том, что этот тоннель заброшен, сомневаться не приходилось. Узкая колея между рельсами, на которую бы вряд ли встал современный поезд или наша бригадная «буханка», да и сам тоннель с трудом бы смог уместить внутри себя современный вагон метро, не говоря уже о том, что колея рельс, естественно, вместе с самим тоннелем, постоянно продолжала по крутой дуге загибать направо. Может когда-то этот тоннель использовался при строительстве метрополитена и существовал для каких-нибудь хозяйственных нужд и, наверняка, он никогда не знал поездов, эти рельсы годились, разве что, для тачек на колесиках. Вдобавок ко всему, тут было пыльно и пахло затхлостью и тленом. К запаху плесени примешивался запах гниющей древесины и сырости, вдобавок ко всему, тут было холодней, чем в основном тоннели метро, о котором я теперь вспоминал, как о чем-то очень желанном и радостном. Я несколько раз споткнулся о выступы на шпалах, видимо древесина прогнила и вспучилась из-за влаги, которая, казалось висела в воздухе этого темного прохода и до боли зашиб большой палец, несмотря на плотную подошву кирзового сапога, под которым усердно потели мои ноги.

         Борик шел впереди и вполголоса фальшиво напевал песню, в которой он обещал убить лодочника, я шагал за ним, стараясь не терять из виду его объемистую спину и одновременно внимательно разглядывая путь под ногами. Мы прошли так еще метров двести, к неприятным запахам, сопровождавшим нас ранее, прибавился едкий запах мочи, да к тому же, стены тоннеля начинали сужаться. Я уже хотел было крикнуть это пухлой спине, прыгающей впереди меня со шпалы на шпалу, о том, где я видал этот тоннель и что нам нужно возвращаться обратно, когда Славка впереди меня резко остановился.

 

         - Не тормози, Борик! – я в очередной раз зацепился носком сапога за деревянную выпуклую шпалу и едва устоял на ногах, а тут еще Славка впереди меня стал, как вкопанный.

 

         - Гляди, Макс, похоже мы на станцию вышли.

 

         Большой палец на моей правой ноге от многократного столкновения со шпалами пульсировал болью, во рту стоял привкус кислятины, он материализовался из воздуха и забил, даже, едкий привкус мяты. В общем, настроение у меня было так себе, а тут Славка со станцией, мало что ли мы их видели?

         Но, станция и правда была очень своеобразно. Высота потолка, навряд ли превышала два метра и местами из него капала вода, создавая на полу причудливые черные лужицы. Ширина станции составляла, примерно, двадцать метров, а вот длину я определить не мог. Луч фонаря не добивал до противоположной стены.

         Славик сделал еще несколько шагов вперед, вышел из колеи и поднялся на небольшое возвышение, по-видимому, бывшее когда-то платформой. Наш мощный фонарь, именуемый в бригаде «наутилус» остался лежать в холщевой сумке, которую я оставил у входа в тоннель, а света от наплечных фонариков едва хватало для освещения дороги, по этому исследование получалось так себе. Потолок на станции подпирали несколько чахлых колонн, которые было больше похожи на растолстевшие фонарные столбы, чем на виденные мною ранее колонны метро.

         Боковые стены, до которых с трудом доставал луч моего фонаря, были облицованы маленькими квадратами плитки, цвет которой определить было невозможно, а пол был завален мусором, пылью и комьями засохшей грязи. Пытаясь очистить от мусора небольшой кусок пола, я едва не наткнулся на какой-то шалаш, упирающийся одним концом в чахлую колонну. Высотой он доходил мне до пояса, его стены были собраны из всякого хлама, разбросанного по полу: куски арматур были кое как скреплены толстой проволокой и продеты в сгнившие картонные коробки. В качестве крыши, сверху шалаша находился дырявый жестяной лист, из которого выпирали острые металлические штыри.

         Осмотревшись, я обнаружил еще несколько таких шалашей, стоявших чуть поодаль от первого. Выглядели все они, примерно, одинаково: редкие ржавые трубы вместо стен, которые ни от чего не защищали, сверху увенчивали дырявые листы металла и все это было переплетено стержнями толстой проволоки, которая когда то, судя по всему, являлась жилами кабеля. Рядом с некоторыми такими конструкциями стояли маленькие металлические столбики, имевшие форму буквы Т. На верхушках таких столбиков сушилось гнилое тряпье, которое на вряд ли могло кому-то понадобиться. Выглядело все это странным, до ужаса.

         Я пытался, но так и не смог вообразить кому и для каких нужд понадобилось плести такие странные жилища, в таком темном месте. Детям тут неоткуда было взяться, и вся эта фантасмагория была слишком, даже для разовых рабочих метро, которые привлекались в качестве ломовой силы при капитальном ремонте путей, который происходил время от времени.

         Пока я стоял и размышлял об увиденном, продолжая водить фонариком по сторонам станции, Славка прошел мимо меня, громко и нецензурно комментируя попадавшиеся на глаза вещи. Там, где он остановился, я заметил третий шалаш, рядом с которым стояла пара высоченных резиновых сапог.

 

         -Забирай, Максик, твой размер, - весело пошутил Борик, пнув один из них. Ух ты! А это что? Тьфу ты, я-то думал это вобла …

        

         Говоря это Славик нагнулся и ухватив длинный шнур, на котором висело несколько сушеных тушек, судя по виду, некогда бывших грызунами, и потянул его вверх. Я лишь краем глаза успел это заметить, все мое внимание было приковано к большим резиновым сапогам. Они стояли в полушаге от славки, он теперь повернулся к ним спиной, заинтересовавшись сушеными мышами. А вот сапоги – напротив, - они повернулись и их носы теперь смотрели в Славкину спину. Я отчетливо видел, как сапоги, сперва один, потом второй медленно изменили свое положение, так же отчетливо я видел, что поверх сапог никого нет. Я только хотел крикнуть Славке, чтобы он отпустил этот чертов шнур, за который тянул и убрался оттуда, когда Славка наконец порвал его и мыши, или что там на нем висело, попадали на грязный пол. Он повернулся ко мне лицом, оказавшись боком к этим чертовым сапогам, и открыл рот, чтобы сказать мне какую-то шутку. В этот момент один сапог оторвался от пола и с огромной силой приложился о Славкино бедро, чуть повыше колена.

         Я увидел изумление в глазах моего друга, когда он, охнув от боли, опускался на корточки, затем его глаза округлились и расширились, страх, буквально, полился оттуда. Славка разогнулся пружиной и с места рванул в мою сторону, - в сторону выхода с этой станции. Как я уже упоминал раньше, Славик был невысок и упитан сверх всякой меры, я сомневаюсь, что он и в школе то стометровку выдерживал, но в эту минуту Борик был чемпионом. Он разогнулся и пулей метнулся вперед, но, даже, этого оказалось недостаточно. Когда его первая нога оттолкнулась от пола и полетела вперед, его спина и голова резко завалились назад, как будто чья-то сильная рука ухватила его за шиворот. И, не успев сделать второго шага, Славка резко взмыл в воздух и со всего маха приземлился на спину. От удара по станции прокатилось внушительное эхо, а его фонарь упав, откатился и вывалился на рельсы, чудом продолжая светить. Мои колени машинально подогнулись, для лучшего старта, а мой корпус наклонился в противоположную от Славки сторону. Я уже был готов рвануть к выходу, когда увидел растерянные и испуганные глаза моего друга. Собрав всю силу воли в кулак, я устоял на месте, продолжая светить в сторону Славика. Бросив быстрый взгляд на пол, я увидел в нескольких шагах от себя толстый, полусгнившей кусок кабеля, длинной сантиметров в сорок. Это, конечно, был не лом, но все равно, этим можно было сломать кому-нибудь ребра. В два прыжка я подскочил к нему и схватил жгут с пола, он оказался плотным и увесистым, но, когда я оборачивался обратно в сторону лежащего на полу Славки, того уже не было видно. Понимая, что этого делать не стоит, я, все же, сделал несколько шагов по направлению к тому месту, где последний раз его видел. Один Славкин ботинок соскочил с него и теперь лежал на полу, но самого хозяина ни где не было видно. Зато узкое помещение станции стало наполняться шаркающими шагами и приглушенным бормотанием, которое мне совершенно не понравилось. Звуки раздавались спереди и с лева от меня, в той стороне, куда при падении, отлетел Славкин фонарь. Я понимал, что, когда услышу шаги позади себя, там, где должен быть выход, бежать уже будет поздно, но все равно, несколько раз громко крикнул имя своего друга. Я боялся услышать ответный крик, по тому, тогда бы просто не смог бросить его тут одного, чего бы мне это не стоило. Но ответом на мои крики была тишина. Тишина, нарушаемая лишь шаркающими шагами и бормотанием. И я побежал….

         Спрыгнув на железнодорожные пути, я бежал, что было сил, по узкому тоннелю, который, по моим прикидкам, через триста -  четыреста метров, должен был вывести меня в главный тоннель между Соколом и Аэропортом. Добежать туда – значит жить дальше, эта мысль пульсировала в моей голове, каждый раз, когда мои сапоги касались деревянных шпал и снова отталкивались от них. Сапоги были мне велики, как минимум, на размер, портянки под ними размотались и обувь теперь свободно болталась на ногах, рискуя соскочить с каждым шагом. Не обращая внимание на эти мелочи и хватая ртом кислый воздух, я продолжал бежать вперед. Когда до деревянных щитов, пытавшихся оградить нас от этой станции, оставалось с десяток шагов, что-то пронеслось вперед, обогнав меня и чуть не сбив с ног. От столкновения, я до хруста врезался плечом в стену тоннеля, но все-таки, устоял на ногах. В добавок, пробегавший выхватил у меня из руки, вместе с кожей, кусок провода, который я продолжал сжимать в кулаке.

         Тупую боль в плече терпеть было можно, но ладонь горела до слез. Я терпел и продолжал бежать, обогнув один щит, затем второй, я выскочил в главный тоннель и в этот момент, палец моей правой ноги, тот самый, который за сегодня уже не раз сталкивался с неровными шпалами, на полном ходу врезался во что-то твердое. За новой вспышкой боли, я не сразу понял, что споткнулся и потерял равновесие. Зажмурившись, я полетел головой вперед, ожидая что мой лоб вот-вот налетит на что-нибудь твердое, но все закончилось, относительно, благополучно. Открыв глаза, я увидел, что до ближайшего рельса я не долетел сантиметров двадцать. Мне опять повезло. Я посветил фонарем себе за спину, так как пробегая по туннелю, мне казалось, что чьи-то шаги раздаются позади меня, но туннель, на сколько хватало света от фонаря, был пуст. Посмотрев вниз, я увидел сумку с инструментами, которая продолжала аккуратно стоять возле стены, там, где я ее оставил, а споткнулся я о длинную ручку проклятого молотка, который беспечный Борик бросил прямо на проходе.

         Позади меня послышался шум осыпавшегося щебня. Звук эхом отразился от стен тоннеля, заставив меня вздрогнуть. Рывком поднявшись на ноги, я снова бросился бежать и только через несколько минут сообразил, что бегу не в том направлению Мне следовало двигаться на право в сторону Аэропорта, но я снова приближался к Соколу. Осознав это, я свернул в боковой пешеходный тоннель, вроде бы тот, по которому нас недавно вел бригадир. Прихрамывая на правую ногу, я бежал по узкому слабоосвещенному коридору, который, словно кротовые норы, под разными углами пересекали другие проходы, неотличимые друг от друга. Каждое ответвление коридора начиналось табличкой с номером, впрочем, эти номера ни чего мне не говорили.

         Добежав до прохода №114 я запыхался и перешел на шаг. Коридора с таким номером я не припоминал. В общем то, я вообще раньше не обращал внимание на номера коридоров, ну есть он – и есть, какая разница какой номер, если впереди всегда шел кто-то знающий когда и куда нужно свернуть. И все равно, уверенность, что я проскочил нужный поворот, нарастала с каждым шагом. Следующий проход, ведущий направо имел уже номер 119. Выругавшись вслух на тех умников, которые придумали это безобразие, я свернул на него и похромал в сторону железнодорожных путей главного тоннеля. Минут через двадцать я понял, что ранее здесь никогда не был. Обычно, эти узкие пешеходные проходы то и дело пересекались с другими тоннелями или в скором времени выводили на станции. Этот же коридор шел прямо, без разветвлений и был длинным, как сегодняшняя смена.

         Наконец, коридор вывел меня в основной железнодорожный тоннель, который сразу же показался мне знакомым. Аэропорт, все-таки, остался позади и я приближался к станции Динамо. Решив сразу по приходу на станцию связаться через дежурного по рации с бригадиром и доложить ему о происшествии в закрытом тоннеле, я ускорил шаг. Страх и пережитое напряжение стали понемногу отпускать меня, навалилась усталость. Я, буквально, засыпал на ходу и несколько раз споткнувшись, чудом, сохранял равновесие. Тоннель стал круто уходить вправо, а это означало, что до Динамо было уже рукой подать и тут я почувствовал в воздухе запах сигаретного дыма. При чем, это была не вонь каких-нибудь дешевых сигарет, которые обычно курили работники метро, это был аромат дорого заграничного табака. В нескольких шагах впереди я увидел в воздухе облако табачного дыма, а на путях лежал тлеющий окурок с золотым ободком. Значит, передо мной тут прошли люди, при чем, времени с их ухода прошло совсем немного. Я поискал глазами удаляющиеся силуэты, но тоннель впереди был пуст. Зато я сумел разглядеть узкую полоску света в боковой стене, слева от себя. Там был небольшой тупик непонятного назначения, таких тупиков в тоннелях я уже видел не мало и проходил их не задумываясь, и не приглядываясь. Я бы и теперь мог запросто пройти мимо, и ничего не заметить, если бы не сигаретный дым и приоткрытая дверь, через которую ярко пробивал свет от мощной электрической лампочки.

         Я медленно подошел к светящемуся проему в стене, пытаясь нащупать в темноте дверную ручку, за которую можно потянуть дверь на себя. Но ручки не было, дверь не была предназначена для того, чтобы ее открывали снаружи. Да и никакой двери, по сути, со стороны тоннеля тут не было, мы довольно часто ходили в этом направлении, если бы дверь была – я бы запомнил ее.

         Не нащупав ручки, я просунул ладонь в приоткрытую щель и потянул на себя за край двери. Она с трудом подалась в мою сторону, при этом отлично смазанные петли не издали ни единого звука. За дверью оказался узенький коридор, начинавшийся со ступенек, ведущих на верх. Свет здесь был мягкий, но приглушенный, аккуратный ряд узких ступеней заканчивался примерно на уровне глаз, поэтому что находится дальше, за лестницей, ведущей на верх, я разглядеть не мог.

         Осторожно отпустив дверь, я убедился, что она не захлопнется за моей спиной, больше приключений на сегодня мне не требовалось. Дверь не шелохнулась, она осталась в том же состоянии, в котором я оставил ее, успокоившись, я стал подниматься по ступеням.

         За ступенями оказался еще один коридор прямой, как стрела, слабоосвещенный и не похожий на все остальные тоннели и коридоры, виденные мной за всю жизнь. Сразу по окончании лестницы, слева и справа, по стенам коридора пошли широкие двери из красного дерева. На верху дверей располагались позолоченные таблички, по видимому, с именами владельцев дверей: Маршал М.В. Гран. , Генерал Майор В.С. Саф. И прочие. Двери были одинаковые, только имена на табличках отличали одну дверь от другой. Увлекшись изучением фамилий, я не сразу заметил, что эхо от моих шагов, хоть я и старался производить как можно меньше шума, пропало совсем, а ноги ступают по чему-то мягкому. Посмотрев под ноги, я увидел длинный, красный ковер идущий от ступеней, по которым я только что поднялся и до конца коридора, который заканчивался, к слову, шагах в десяти от меня. Заканчивался коридор запертой металлической дверью, справа от которой за большим дубовым столом, увенчанном красивым раритетным светильником под стать столу, сидел молодой, холеный солдат. На голове бойца красовались наушники, а сам он, покачиваясь на задних ножках высокого стула с резной спинкой, с улыбкой рассматривал большой цветастый плеер, судя по виду, дорогой и заграничный.

         По всей видимости, солдат никого не ждал, а по тому расслабился до неприличия. Отвлекшись на дорогой интерьер коридора, я увидел его только тогда, когда нас разделяло менее пяти шагов. Он же, по-прежнему, смотрел вниз и мое присутствие не замечал. Из его наушников до меня долетали обрывки модной веселой мелодии в исполнении популярной зарубежной рок группы. Сама песня была мне знакомой, но вот название группы, исполнявшей ее, я никак не мог вспомнить.

         Когда я, почти, уже решил так же тихо повернуть обратно, боец, наконец, оторвал глаза от плеера и посмотрел на верх. Наши взгляды встретились. Сколько же эмоций могут промелькнуть на человеческом лице за несколько мгновений. Сначала он побледнел, затем привстал, потом снова с грохотом опустился на стул, затем его глаза округлились от ужаса, он прыжком поднялся на ноги и тут же выпрямился по стойке смирно, успев в полете надеть фуражку. Когда пятки его сапог с грохотом коснулись пола, он уже отдавал мне честь и только расстегнутая верхняя пуговица на его гимнастерке выдавало в нем недавнее разгильдяйство.

         С минуту мы молча изучали друг друга. За эту минуту, ладонь его правой руки размякла и начала опускаться, спина ссутулилась, левая рука потянулась к винтовке, которая так и осталась стоять, прислоненной к столу стволом вверх, а в глазах появилась досада.

 

         - Стой, кто идет!?! – выпалил боец на едином выдохе.

 

         - Рядовой монтер пути московского метрополитена Максим, - отрапортовал я. Слова как то, вдруг, сами пришли мне на язык, как, впрочем, со мной случалось не редко в моменты сильного эмоционального подъема.

        

         Он продолжал молча рассматривать меня, при этом, ствол ружья был нацелен мне в живот. До той поры мне не приходилось служить в армии, а уроки военрука, проходившие у нас в школе раз в неделю, я посещал редко, поэтому, мое умение разбираться в оружии было близко к нулю. Я не знал, как назывался нацеленный в меня карабин, да и был ли это карабин или что-то иное, я так же не знал. Но я умел разбираться в людях и видел глаза того парня, который держал в руках карабин, направленный в мою сторону. Он был чуть помладше меня, но не значительно, ростом он был выше, а вот телосложением немного уступал мне. В нем не было ни злости, ни агрессивности, его глаза выражали досаду и полное непонимание сложившейся ситуации.

 

         -А фамилия у тебя есть, рядовой монтер? – передразнил он меня.

 

         Я умышленно не назвал свою фамилию, зачем она ему?

 

         - Рядовой московского метрополитена Максим, - прикинувшись дураком, повторил я.

 

         - Откуда ты тут взялся то? – спросил паренек, опуская винтовку. Ее вид меня не сильно то пугал, я вообще сомневался, чтобы он снял оружие с предохранителя, но тем не менее, опущенное ружье, если так можно выразиться, сильно разрядило обстановку. Парнишка был слегка лопоух и с веснушками, он с опаской бросал быстрые взгляды мне за спину и по-прежнему казался напряженным.

 

         - Я один, - ответил я на незаданный вопрос. Из тоннеля метро. Увидел свет в дверном проеме, вошел в дверь, поднялся по ступеням, пришел сюда.

 

         - Какую дверь? – досадливо спросил боец, - как ты ее нашел то?

 

         - Да говорю ж тебе, она приоткрыта была, за дверью свет горел, так я ее и увидел.

        

         Паренек с чувством выругался. По его реакции я сообразил, что оставить дверь незапертой совсем не входило в его планы.

 

         - Что ж мне теперь с тобой делать то, рядовой Максим? – спросил он с плохо скрываемым сарказмом.

 

         - Ты ж меня не застрелишь? – попытался я отшутиться, - может я выйду так же, как вошел?

        

         Солдат задумался. В его глазах зажегся радостный огонек, а губы начали растягиваться в улыбке. Но огонь тут же погас, а улыбка превратилась в кислую гримасу разочарования.

 

         - Да нет, не выйдет. Узнают… - с горечью произнес боец.  Придется действовать по инструкции. А по инструкции я дежурный наряд должен вызвать. Они приедут, оформят тебя и отвезут в комендатуру или в опорный пункт до выяснений. Там ты пол ночи проторчишь, а потом домой отпустят. Тебе то что, мне хуже будет, - грустно закончил солдат. Но отпустить не могу, узнают – будет хуже, - тут же добавил он. Садись, чего ты, - кивнул он мне в сторону пола напротив себя, - тут чисто, а ждать придется долго…

 

         Солдата звали Димкой, за время ожидания мы успели немного познакомиться и поговорить. Я, не вдаваясь в подробности, кратко рассказал ему что случилось этой ночью, про заградительные таблички и заброшенный тоннель.

 

 - Старый заброшенный тоннель, говоришь? – переспросил он, - а ты на той ветке где Сокольники не работал, нет? Вот где есть, действительно, старые заброшенные тоннели. Знаешь, как там по ночам бродить жутко? У нас там два бойца пропало, просто пошли прогуляться и не вернулись. Понимаешь?  Оба вооруженные были, но не вернулись. Командиры все списали на дезертирство, что, дескать, сбежали они с дежурства, прихватив с собой оружие. Но слух прошел, что останки одного из них позже нашли в одном из брошенных тоннелей. Автомат рядом с ним лежал, говорят, что он, даже, выстрелить успел. А вот голову не нашли. Ну я сам не видел, а так, рассказывали. После этого нам отцы-командиры запретили из бункеров выходить, мы раньше с той стороны, - кивнул он в сторону двери, ведущей на пути метрополитена, территорию патрулировали. Потом перестали, - закончил Димка.

 

         - Так у вас бункеров много? Не только этот? – не смог удержаться я от вопроса.

 

         - Не только этот, - по тону бойца я понял, что вопросов на эту тему более задавать не нужно…

 

   Он ошибся, ждали мы не более двадцати минут, после чего за мной пришли два офицера и трое солдат. Они расписались в журнале, который Дмитрий достал из ящика стола и увели меня через другую дверь, предварительно надев мне на голову мешок из плотной ткани. Меня не били, мне не угрожали. Я шел с «закрытыми глазами», двое солдат по бокам аккуратно вели меня, направляя и поддерживая за локти. Шагов через сто, нас ждала машина с работающим двигателем. Судя по высоте кузова, это был армейский уазик, хотя, возможно это было что-то совсем другое. Далее я сидел в кабине автомобиля, два солдата плотно прижимались ко мне плечами с обоих сторон. Езда на автомобиле продолжалась с четверть часа. Солдаты сидели по обе стороны от меня и тесно прижимались ко мне плечами, поездка происходила в полнейшем молчании. Не работала магнитола, молчал водитель, молчал конвой. Было слышно лишь шуршание шин по асфальту, да редкие автомобили, проезжающие мимо нас. Я почувствовал, как наш автомобиль два раза пересек трамвайные пути.

         Потом мы остановились, дверь машины открылась, солдаты аккуратно вывели меня наружу и повели в какое-то здание. Иногда меня останавливали, придерживая сзади, передо мной открывали двери, потом меня вели дальше. Закончилось все в тесной комнате с длинным металлическим столом. Под потолком висела лампа без абажура, на маленьких оконцах были решетки. Солдаты сняли колпак с моей головы и молча вышли, закрыв за собой дверь.

         Я сидел в тишине и думал о Славке. Пошарив по карманам, я обнаружил, что сигареты и зажигалка остались на месте, из кармана пропало только мое служебное удостоверение, по которому я проходил в метро, при чем, пропало так, что я, даже, не заметил в какой момент это случилось. На дальнем конце стола виднелась пепельница. Я не стал тянуться за ней, а аккуратно стряхивал пепел на край стола.

          Я сидел и курил в полнейшей тишине, размышляя что случилось со Славиком и жив ли он сейчас. Я не знал, что за чертовщина была в том тоннеле, но не мог забыть вида пустых сапог, носы которых сами собой повернулись в сторону моего друга. Машинально пригладив волосы на голове, я ощутил сильное жжение в правой руке, посмотрев на нее увидел, что кожа на ладони содрана до мяса. Я вспомнил в какой момент это случилось, - когда я, почти, добежал до деревянных щитов, ограждающих вход в тоннель. Возможно это было Борик, который каким-то чудом ухитрился вывернуться и сбежать, во всяком случае, я очень на это надеялся.

         Через время, счет которому я потерял, в комнату вошел мужчина в обычной милицейской форме. Он молча пододвинул ко мне пепельницу, осмотрел мою окровавленную ладонь и вышел. Через несколько минут он вернулся вместе с другим милиционером. На врача он похож не был, но вполне грамотно обработал зеленкой рану на моей руке и туго забинтовал. А следом за ними в комнату вошел усталый и грустный Василий Ильич.

         Бригадир посмотрел на меня, вздохнул и сел на предложенный милиционером стул, рядом со мной. И только тогда молчаливый милиционер начал говорить…

         Его фамилию я не запомнил, но он был старший следователь какого-то района, чего-то там. Я устал и мой мозг слабо воспринимал информацию. Следователь сообщил мне, что я находился в неположенном месте, при чем по графику работ и записям в производственном журнале, произведенном бригадиром, находиться я там не должен был. Затем мне прозрачно намекнули что бывает за разглашение секретной информации и далее, далее, далее.  Я слушал и кивал, механически соглашаясь со всем сказанным.

         Потом слово дали мне. Мне велели подробно изложить о том, что происходило сегодня ночью после ухода бригадира вплоть до того момента, как я оказался «в помещении категории СКЦ». Я не стал спрашивать у следователя что означает эта аббревиатура и стал рассказывать о том, как мы аккуратно сложили инструменты, умолчав, разумеется, о распитии содержимого Славкиного термоса, о том, как шли по длинному пути к рабочему помещению с целью переодеться и сложить инструмент. И подробно стал рассказывать о том, как мы со Славиком свернули в заброшенный тоннель метро. Когда я только начал об этом рассказывать, бригадир, который до этого сидел неподвижно, уперев свой взор в край стола, вскинул голову и затараторил скороговоркой:

        

         - Вы заградительные щиты видели? Видели?!! О том, что проход запрещен? Там щиты есть, товарищ капитан, - обратился он уже к следователю из милиции.

 

         Тот молча посмотрел на бригадира, потом кивнул мне, видимо, давая добро на продолжение. И я продолжил… Я рассказал о том, как мы обогнули запрещающие надписи и углубились в заброшенный тоннель. Я помнил, что при поступлении на работе проходил множество инструктажей и расписывался в каких-то инструкциях, которые теперь мы со Славкой грубо нарушили, понимал, что за такое могут быть последствия, но сейчас нужно было рассказывать обо всем без утайки и я рассказал. Рассказал о пустых сапогах, один из которых ударом сбил с ног моего друга, рассказал о таинственных шалашах, собранных из всякого хлама, разбросанного по полу.

 

          - На сколько отчетливо ты видел сапоги? – спросил у меня следователь.

 

         Я ответил, что видел их в нескольких шагах от себя и видел так же ясно, как вижу сейчас его. В сапогах никого не было и тем не менее они двигались.

 

         - А что, все-таки, случилось с монтером пути Борисовым? - задал мне вопрос следователь, откладывая ручку в сторону.

 

         - Я увидел палку, валявшуюся на полу и нагнулся для того, чтобы поднять ее, а когда я снова посмотрел в то место, где стоял Борик, то есть, Борисов, его там уже не оказалось. Я позвал его несколько раз, но ответа не было.

 

         - Значит в том помещении, кстати, что там за помещение? - обратился следователь к моему бригадиру и не дожидаясь ответа продолжил свой вопрос, - в том помещении кроме Борисова, вы никого не видели, но слышали чьи-то шаги и подняли палку для самообороны, так что ли? А это случилось на выходе из тоннеля, когда кто то, кого вы, так же, не рассмотрели, пробегал мимо вас и выхватил у вас из руки ту палку? – указал он на мою забинтованную ладонь.

 

         Я подтвердил, что все было именно так. Я никого не видел. Что-то слышал, но что именно пояснить не могу. Могло ли мне показаться то, что Вячеслав получил удар по ноге именно пустым сапогом, а не иным предметом, брошенным из темноты неизвестным лицом? – Наверное, могло. Чего можно разглядеть в свете двух фонарей…

         Далее мне дали расписаться в протоколе, заканчивающимся «с моих слов написано верно». Я пробежал по нему глазами. Подчерк был корявым и неразборчивым, но в целом, то, что мне удалось прочитать, действительно было записано с моих слов и да, - записано верно. Я расписался. Затем следователь дал мне для ознакомления и росписи еще какие-то бумаги, пояснив на словах ответственность и те неприятности, которые могут последовать о разглашении случившегося. Я кивал и уверял его, что понимаю и осознаю всю ответственность и ни чего разглашать не собираюсь. Капитан, в свою очередь, уже с легкой улыбкой, сказал мне, что никакого нарушения с точки зрения закона, лично он, в моих действиях не видит. Но сделал особое ударение на том, что оказаться там, где не следует не есть преступление, преступление разглашать это третьим лицам. Я понял, что он имел ввиду, о чем убедительно заверил сотрудника милиции. Затем капитан задал всего один вопрос бригадиру:

 

         - Что будем делать с монтером Борисовым? Есть ли информация о том, где он находится или может находиться в настоящее время и будет ли официальное заявление на расследование случившегося?

 

         Меня сильно удивила реакция бригадира. Василий Ильич вскочил со стула и ходя по кабинету взад и вперед тараторил, что никакого происшествия не было, а поисками Борисова Вячеслава Павловича он займется сам, при необходимости, сам доложит своему диспетчеру о случившемся, все согласно инструкции, - добавил бригадир. А на данный момент ни каких оснований считать данный случай опасным он не видит.

         После этого нас отпустили, пожелав нам хорошего окончания смены. Мы вышли на улицу под моросящий ноябрьский дождь. Я все еще слабо ориентировался в столице, но посмотрев по сторонам, понял, что мы находимся недалеко от станции метро Динамо. Ильич сунул мне в нагрудный карман мое служебное удостоверение, и сказал, глядя мне в глаза:

 

         -Ты пойми, Максим, в то, что ты рассказываешь поверить невозможно. А если бы ты написал там, кивнул он в сторону двери ведущей в милицию, через которую мы только что вышли, заявление о пропаже сотрудника метро, началась бы служебная проверка. Сразу куча проверяющий из разных инстанций появятся, мне за случившееся объявят выговор, со всей бригады снимут премию, а могут снять еще и квартальные, а тебя с Борисовым могут уволить за грубое нарушение инструкции. А со Славкой твоим ничего не случится, добавил он, никуда он не денется, найдем мы его. Туда сейчас должен Щербаков подъехать, и мы вдвоем поищем монтера Борисова. А ты иди поспи, выглядишь уж больно паршиво, - на этот раз в голосе бригадира я услышал неподдельное сочувствие.

 

         Идея была стоящей, тем более, что я от усталости и стресса с трудом держался на ногах. Я сдержанно поблагодарил за все Ильича и пошел в сторону входа на станцию метро Динамо.

         Вернувшись домой, я нашел в холодильнике три яйца и заветренный кусок докторской колбасы. Соорудив омлет на скорую руку и запив его чаем, я отправился спать, сквозь сон слыша, хлопанье дверей, шум лифта и топот на лестничной клетке. За моей дверью во всю наступало утро и соседи собирались на работу. Я заснул. Сны в то утро мне не снились…

         Следующие два дня я провел дома, лишь раз выйдя в магазин за продуктами. Идти в институт мне совершенно не хотелось, и предстоящая сессия показалась мне чем-то весьма несущественным, лишь в среду вечером я отправился на работу. Как всегда, я дошел пешком до Савеловской, правда, на это раз я, шел один, Славка дома так и не объявился. Я проделал уже привычный путь под землей и добрался до служебной бытовки, почти за час до начала работы.

         Бригадир с Щербаковым уже были на месте, остальные еще не подошли. Ильич вежливо поздоровался со мной, а Васильич что-то буркнул, внимательно разглядывая мое лицо. Про Славика они ничего не сказали. Я не стал ходить вокруг да около и спросил напрямую, пытаясь заглянуть в глаза бригадиру, который уже сел за заполнение своих журналов.

 

         - Вы искали Борисова?

 

         - Конечно искали, - ответил бригадир, смотря на меня поверх своих очков, сползших на кончик носа. Искали, но никого не нашли. Фонарь его, который, как ты рассказывал, откатился в сторону и вывалился на пути, мы, то же, не нашли. И шалашей твоих мы там не обнаружили. И вообще ни каких следов не увидели. Вы точно там были? – ответил он вопросом на вопрос.

 

         - Были и именно там, - подтвердил я.

 

         - Ну, в таком случае, Борисова там нет. Или ушел уже, или не было его там, я уж не знаю. Но сейчас там его нет, - с раздражением попытался поставить точку в разговоре бригадир.

 

         - А вы там все отсмотрели?

 

         - Все?! – как всегда, громко и не к месту вступил в разговор Щербаков. А ты знаешь сколько там тоннелей со станции ведут? В некоторые я бы вообще соваться не стал, завалиться могут, некоторые уже завалились. А в некоторые, даже, крысы не суются. Везде крысы есть, по всему метро бегают травит - не перетравить, а там нету их. Целые лабиринты там, еще при царе Горохе построенные. Там и схем то нет, после войны потерялись. А может и не было этих схем никогда. Тот тоннель, в который вы, дураки, сунулись называется «большевистский тупик», а знаешь почему? Тупик — это шутка такая, чтобы всякие тупИки, вроде вас со Славкой, туда не совались, а то не сыщешь потом. Ты что думаешь, он первый кто там пропал? Да там два года назад при капстроительстве на перегоне несколько человек из наемных рабочих пропало. Отлить, понимаешь, ушли туда и не вернулись, а до них еще знаешь сколько таких было?

         - Ну все, хватит, Андрей! Байки тут рассказывать! – Бригадир бросил на стол ручку и окрысился на помощника. Чего ты тут такое рассказываешь? Никто там не пропадал, - продолжил он, обращаясь уже ко мне, - так, травят басни всякие, - указал он кивком головы на Щербакова. Еще раз тебе объясняю, Максим, ни куда твой Борисов не пропадал. Тут Москва, понимаешь? Столица! И не каждый может к здешней жизни приспособиться, а чего уж говорить про подземную работу, да еще и ночами. Люди уходят, увольняются, уезжают. Некоторые находят что-то лучше и молча сбегают. Вот и Борик, кстати, что ты его так называешь? Объявится Слава потом, за вещами придет, как одумается.

 

         После этих слов я понял, что Славку искать никто не собирается. Да и есть ли уже смысл искать его? А вместе с этим пониманием ушла и романтика подземной работы. Подтянулись остальные члены бригады. Все здоровались со мной, по долгу заглядывая в глаза, видимо, все уже были в курсе о случившемся. Но расспрашивать меня никто не стал. Если об этом постарался бригадир, то за это я был ему благодарен…

         Отработав ночную смену, мы вернулись в бытовку. Я переоделся и молча поехал домой. На выходе из Савеловской ко мне подбежал говорливый Гиви и стал расспрашивать о том, что случилось в ночь на понедельник. Работая в смену, я совсем потерял счет времени, оказывается, то был понедельник. Он напрямую спрашивал, что там за таинственный секретный бункер, который мы нашли и за что арестовали Славика. Вот тебе и подписка о неразглашении, усмехнулся я. Оказывается, все уже знаю о случившемся не хуже меня. Кое как отвертевшись от его вопросов, я пошел домой.

         Завтракать мне не хотелось, аппетит в то утро исчез напрочь. Так же, как и сон. Войдя домой и приняв душ, усталость сняло, как рукой. Включив телевизор, я попытался смотреть новости. Не услышав ни чего интересного, я начал просто переключать каналы. Наконец, оторвавшись от телевизора, я включил Славкину магнитолу и покрутил колесо настройки, то, что он слушал для меня было полнейшей безвкусицей. Найдя на волне радио чего-то тихого и мелодичного, я сел за лэптоп.

         В отличии от новостей, интернет кишел сплетнями. Со всех сторон обсуждался какой-то скандал, связанный с королевской семьей из Англии. Другие интернет-газеты обещали фотографии молодой звезды эстрады, которая напившись танцевала голой на столе какого-то московского ресторана. Над Москвой опять видели огни НЛО, а также местные диггеры нашли вход в Метро-2 и провели туда журналистов, последние красочно описывали увиденное. Мы со Славкой не раз спрашивали бригадира и его зама про это секретно метро. Андрей Васильевич врать, в принципе, не умел и ответил, как всегда, - громко и убедительно. Что он сам о таком метро ничего не знает и лично не знаком ни с кем, кто о нем хоть что-то бы знал. А работает он тут уже, почти, двадцать лет и знаком со многими, уж в этом я точно не сомневался, и, если бы оно было – кто-нибудь об этом бы знал, а раз так, - знал бы и Щербаков.

         Пощелкав по ссылкам, пестревшим фотографиями и рассказами о Метро-2, я понял, что журналисты ни чего о нем не знают. Большинство фотографий были непонятно откуда притянуты за уши, а из статей я понял, что многие журналисты под землей никогда не ступали дальше пассажирской платформы. И я переключился на статьи про НЛО. В некоторых были приведены неопровержимые доказательства, подтвержденные многочисленными фотографиями, того, что в каком-то районе Москвы жители массово наблюдали шарообразные предметы в ночном небе, другие статьи утверждали, что это был обычный метеорологический шар.

         Наконец, я бросил это занятие и пошел к холодильнику, было уже время обеда. В морозильнике лежал обледеневший кусок мяса, который некогда был курицей. Готовить мне было лень, пришлось одеваться и топать в ближайший продуктовый за колбасой и яйцами. Когда я вернулся с покупками, было уже время ужина, день пролетел быстро и незаметно. Соорудив омлет с ветчиной, я немного постоял под душем. Голова была чугунной, состояние разбитым. Сказывались последствия бессонной ночи. Усталость окутала меня своим одеялом, но спать, почему то, не хотелось. Неизвестно откуда, налетело чувство тревоги. Включив телевизор, я ходил по квартире из угла в угол, пытаясь понять, что со мной происходит. В новостях рассказывали про улетевший метеорологический шар, который позже приняли за НЛО, в общем все то, что мне успел рассказать интернет. Выключив телевизор, я пошел спать.

         Лежа в постели, я ворочался с бока на бок, сон ходил кругами, но подходить ко мне не спешил. Мысли в голове всплывали, как рекламные баннеры. Я думал про слова Гиви, - правда ли что Борик где-то задержан? Потом я услышал слова бригадира, - это Москва, люди тут исчезают и появляются, увольняются и сбегают. Могло ли так быть? Мне снова вспомнилась темная заброшенная станция, где произошло что-то такое, чего я до сих пор не мог осознать, было чувство, что я чего-то не сделал, но чего именно, я не понимал. Вспомнились слова Щербакова: «пролетарский тупик», так, кажется, он назвал это место, что там и раньше пропадали люди. У каждого из них была своя убедительная правда. Правда была, только Славки не было. Наконец, я уснул.

         Сон был не глубокий и тревожный. Мне снилась какая-то ерунда. Вроде бы, я уехал отдыхать на море и снял там комнату в гостевом доме. Потом начался ливень и ураган. В моей комнате разбилось окно, а общая крыша начала протекать. Мы с соседями стояли, слушали вой ветра и думали, что делать с крышей. Я лет пять, как не был на море, да и не планировал поехать туда в ближайшем будущем, поэтому, к чему мне приснилась такая ерунда, понять не мог. Проснувшись я лежал и смотрел в потолок, по которому, временами, пробегали неясные тени от мигания неоновой рекламы, расположенной прямо у меня за окном.

         В комнате было тихо, темно и холодно. Пальцев на ногах, высунувшихся во сне из-под одеяла, я не чувствовал совсем, зубы стучали. Небось, опять эта скотина-Борик выжрала бутылку на ночь и теперь ему жарко. Нужно было собрать волю в кулак, выпрыгнуть из-под одеяла и быстро, по-солдатски, натянуть на себя свитер и брюки, висящие на соседнем стуле, после чего идти в комнату храпящей скотины, чтобы закрыть форточку, которая, как уже бывало не раз, с вечера открыта настежь, а на улице уже совсем не май месяц.

         Сперва, я натянул на себя свитер и, только натягивая брюки, в голове молнией мелькнула мысль, - а Славки то нету… Мозг моментально проснулся и заработал на полную мощность, я вспомнил все события минувших дней. И вспомнив, застыл, пытаясь застегнуть ремень брюк.

         В комнате было тихо, но полной тишины в старой пятиэтажке, расположенной возле проезжей дороги, да к тому же, с деревянными полами, не было никогда. Я стоял и вслушивался в ночные шорохи. За окном внизу зашуршали шины автомобиля, что-то щелкнуло на рекламной вывеске и тень за шторой из синей превратилась в сиреневую. Где-то у соседей скрипнула половица и зашуршала вода. Снова зашуршали шины автомобиля и новый скрип половицы, только теперь мне показалось, что скрипела она не у соседей. Мне показалось, что за дверью в мою комнату кто-то дышит и волосы у меня на загривке встали дыбом. Вернулся Борик? А если вернулся, то в каком виде? Это было глупо, но нужно было срочно закрыть или подпереть дверь. Двери мы никогда не закрывали и ключ от моей комнаты, который мне когда-то дала хозяйка, теперь мог валяться где угодно

         Застегнув, наконец, ремень на брюках, я оглянулся по сторонам. В небольшой комнате, помимо кровати, на которой я спал, располагался стол, пара стульев, кресло и шкаф с антресолью. Вся мебель, как и квартира, была сделана еще при коммунизме, а по тому, все в комнате было тяжелым и добротным. Остановившись на кресле, я стараясь двигаться как можно тише, на цыпочках подбежал к нему и попробовал приподнять. Кресло оказалось громоздким и неудобным, к тому же, очень тяжелым. Кое как переместив центр тяжести себе на живот, я доковылял до двери, где, как мог аккуратно поставил его на пол, подперев входную дверь. Теперь ее просто так не откроешь.

         Босые ноги онемели на холодном, деревянном полу, но я стоял, не в силах сдвинуться с места и не сводя глаз с ручки входной двери. Мне показалось, что она несколько раз попыталась повернуться, но уверен я в этом не был. Где-то снова полилась вода, затем раздался несильный хлопок, который бывает, когда на кухне в газовой колонке автоматически зажигается газ. Снова скрип половиц и тихие шаги, где-то тихо звякнуло стекло.  Правильней всего сейчас было бы выкинуть из головы дурные мысли, отодвинуть кресло, открыть дверь и выйти в коридор. Включить там свет, чтобы не налететь в темноте на табурет, как уже не раз случалось, зайти в Славкину комнату и закрыть окно, которое, наверняка, было уже открыто несколько дней подряд. Затем вернуться в свою комнату, залезть под одеяло и уснуть. И я почти уже решился на это, как дверь с той стороны несильно толкнули. Я скорей ощутил это, чем почувствовал. Наверняка, это был сквозняк, но в тот момент этого оказалось достаточно, чтобы страх полностью овладел мной.

         В два прыжка я оказался возле окна. Рывком отдернул штору и выглянул в окно. Мы жили на четвертом этаже старого пятиэтажного дома, бежать было не куда. Но вид освещенной ночной улицы, по которой проезжали редкие автомобили, а также вид рекламного щита за окном, мигающего вспышками неоновых ламп, немного успокоил меня. Я взял с кровати одеяло и перетащил его на стол, стоявший возле окна, затем перенес туда подушку, приоткрыл форточку и закурил. Мысленно я снова оказался в коридоре с дубовыми дверьми и красным ковром на полу. Интересно, что стало с тем солдатом, кажется его звали Дима, он говорил, что его неприятности будут посерьезней моих. Я смотрел в окно и думал. Ведь я заселился в эту квартиру первым. Хозяйка, Маргарита Андреевна, показа мне на эту комнату и эту кровать. А потом появился Славик. Окно в его комнате выходило во внутренний тихий дворик, где ночью не проезжали автомобили, а за окном не было мигающей рекламной вывески, которая так часто будила меня по ночам. Почему ж я, когда узнал про соседа, не перенес вещи ту комнату?

         Так я и просидел до утра, смотря на ночную улицу в свете рекламных огней, куря и думая. Временами я начинал проваливаться в сон, но чтобы уснуть тут было холодно и неудобно. Под утро машины замелькали чаще. Снизу послышался звук работающего телевизора, а где-то на лестничной клетке громко хлопнула дверь. Соседи собирались на работу. Я вылез из-под одеяла, размял затекшую спину и натянул носки.

         Кресло, казалось, за ночь потяжелело в два раза, я еле отодвинул его в сторону, освободив проход. Отрыл дверь и вышел в коридор. На кухне мерно и гулко тарахтел старенький холодильник, в прихожей громко тикали часы, а дверь в Славкину комнату была приоткрыта. Вероятно, это был все тот же сквозняк, но полумрак коридора вновь разбудил во мне ночные страхи. Стараясь не смотреть по сторонам, я быстрым шагом добежал до прихожей, сунул ноги в ботинки, накинул куртку, схватил ключи от квартиры и не завязав шнурков выскочил на лестничную площадку. И только когда в двери щелкнул замок, я смог перевести дух. Сильно хотелось пить, но чтобы вернуться обратно в квартиру не могло быть и речи. Сев на ступеньки, я зашнуровал ботинки, потом поднялся и поехал в институт.

         Мыслей про учебу в тот день у меня не было, я все думал - что делать дальше. До аванса оставалась еще неделя, но, когда я снова представлял себя спускающимся в пустые тоннели метро, мне становилось жутко. О том, чтобы еще, хотя бы, одну ночь переночевать в квартире, которая, к слову, была оплачена на две недели вперед, я не мог, даже, думать. Сейчас, сидя на лекции, среди двух десятков лоботрясов, мое ночное поведение казалось смешным, но вот ночью я был уверен, что несколько раз слышал щелканье замка в комнате Славика, а после этого шаги под своей дверью. И готов был поклясться, как кто-то толкает мою дверь снаружи. Еще одну такую ночь я мог не выдержать.              В общем, как я ни ломал голову, но так и не смог решить, как поступить дальше. Решение пришло неожиданно. Сидя на лекции, я подумывал о том, чтобы вернуться домой вместе с каким-нибудь одногруппником, чтобы по-быстрому перекинуть свои вещи в сумки. Но повода для подобного рода просьбы я так и не придумал. Конечно, было бы лучше прийти домой с одногруппницей, тогда можно было и переночевать в квартире, а возможно и жить там вместе как ни в чем не бывало. На нашем мужском факультете училось всего четыре девушки, две из которых были уже заняты, а бегать после уроков по институту в поисках пары мне показалось смешным.

         Возвращался домой я в одиночестве и чем ближе подходил к дому, тем все неохотнее шли мои ноги. Я решил не закрывать входную дверь, а подперев ее табуреткой быстро собрать сумки и… куда идти потом, я пока не решил. Я уже зашел во двор и смотрел на окна нашего дома. Из всех окон мне всегда нравилось одно на втором этаже. То, в котором была видна старая, пожелтевшая от времени газовая плита, а рядом такие же пожелтевшие, стояли шкаф и маленький холодильник. Вся видимая поверхность шкафа и холодильника была изрисована и заклеена переводными картинками, которые я так любил клеить в детстве. Я тогда жил в похожем доме, только то была однокомнатная хрущевка и на нашей кухни стояли такие же: шкаф, плита и холодильник, заклеенные похожими переводными наклейками. Возвращаясь домой после ночной смены в метро, я всегда любил смотреть в это маленькое кухонное оконце, если там горел свет. Я вспоминал детство и на душе сразу становилось тепло и уютно. Вот и сейчас, зацепившись взглядом за это окно, решение о том, что мне делать дальше пришло внезапно, само собой.

         Я ломал голову вопросом «как мне справиться со сложившейся ситуацией»? – когда жить в привычной квартире больше не мог, только сейчас я признался себе, что спускаться на работу в тоннели метро мне было до ужаса страшно, учеба в институте не давала, совершенно, никакого смысла. И что со всем этим делать, я понял только сейчас, - ни чего!

         Я отчетливо понял, что в Москве меня более ничего не удерживает. Институт был для галочки, оплаченная квартира на две недели вперед? – да не обеднею, неделя до аванса, - это целых две смены, а нервы мне гораздо дороже. Легко поднявшись по ступенькам до пятого этажа, я позвонил в боковую квартиру, там жила Валентина Федоровна, - подруга нашей хозяйки, с которой она меня сразу же познакомила и велела обращаться в экстренных ситуациях, та знает, как ее найти. Я два раза позвонил в дверь и немного подождал. За дверью раздались шаркающие шаги, после чего входная дверь приоткрылась, на сколько хватало длины цепочки, в приоткрытый проем выглянуло озабоченное лицо пожилой дамы, которое с минуту разглядывало меня не узнавая. Я сообразил снять шапку и поздороваться, после чего Валентина Федоровна тут же признала во мне квартиранта своей подруги.
 

         - А, это ты, Максим? – сказала женщина, улыбаясь.

 

         Свою речь я отрепетировал, когда поднимался по лестнице прыгая со ступеньки на ступеньку. На всякий случай, я напомнил, что снимаю квартиру этажом ниже у Маргариты Андреевны, а та просила в случае чего обращаться к вам. Вот я и обратился.

 

         - Мы сейчас снимаем квартиру вдвоем с Вячеславом. Он в командировке и вернется не раньше, чем через неделю, а мне нужно срочно уехать по делам, некоторое время я буду не в Москве. Я бы хотел сдать вам ключ ну и показать квартиру, что там все в порядке. Вы не могли бы со мной спуститься и посмотреть, пока я буду собирать вещи?

 

         Валентина Федоровна немного смутилась и сказала, что и она и Маргарита Андреевна полностью доверяют молодым людям, снимающим квартиру и платящим за нее вовремя. Значит про Славика хозяйка ей сообщила, мысленно отметил я. Мы спустились вниз и, пока Валентина Федоровна осматривала наш привычный беспорядок, я быстро упаковал свои вещи, которых оказалось до удивления мало, в две дорожные сумки, при этом чуть не забыл забрать с кухни ноутбук. И уже осматривал свою комнату напоследок, - не хотелось мне чего-то тут забыть, как из коридора раздался голос пожилой женщины:

 

         - Максим, а вы же мне сказали, что Слава в командировке? – в ее вопросе было удивление, упрек и испуг. Упрек человека, очутившегося в неловкой ситуации, краем глаза я заметил, что она крестится.

 

         - Ну да, уехал, до следующей недели его не будет, - подтвердил я и с сумками на плечах направился к выходу.

 

         Только стоя на остановке под порывами холодного ноябрьского ветра, я задумался над вопросом Валентины Федоровны. Она стояла в коридоре, между нашими со Славкой комнатами, при чем дверь в последнюю оказалась открыта.

         А я ехал на вокзал, где уже сегодня ночью планировал сесть в поезд до Санкт-Петербурга и уверенность в том, что я все делаю правильно, крепла во мне с каждой минутой. Как мне сказал бригадир, - это Москва, люди тут исчезают и появляются! Славка пропал, теперь я это окончательно понял, а что появилось в его комнате я знать не хотел.

 

        

 

        

 

 

Похожие статьи:

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Потухший костер