Старая вещица. Но любимая.
***
Осень в этом году выдалась поздняя. Почти октябрь, а листва едва прошита редкими золотисто-багряными нитями. Небо по утрам настолько прозрачно, что кажется, стоит присмотреться и сквозь лазурную пелену мигнут звезды.
В такие погоды мысли заняты одним. Хочется взмыть в лазоревую синь, оторваться от наносной суеты, забыть о земных делах и парить в бездонной вышине, слившись с воздушными потоками.
Утром, встав до рассвета, я собрала рюкзак, оставила записку мужу, щелкнула дверным замком и тихо вывела из гаража отцовский байк. Город, накрытый прозрачным куполом и не имеющий смен времён года, остался за спиной. Предъявив пропуск на КПП, я из позднего лета окунулась в раннюю осень.
...Дорожные столбики стремительно проносятся мимо, сливаясь в размытую полосу, на редких поворотах тяжелый байк чуть клонится к земле, и я со смехом балансирую, восстанавливая равновесие.
Вот и спуск.
Сосна, расколотая ударом молнии, много лет служит указателем съезда с магистрали на спрятанную кустарником тропу, ведущую к бывшему аэродрому. Ночной дождь превратил заросший просёлочек в грязевую ловушку, следы шин выбили приличную колею. Набросанные в выбоины ветки смягчают движение и я, скинув скорость, медленно продвигаюсь сквозь царапающий шлем кустарник.
Мне – направо. К спрятанному в гуще леса домику, который отец купил лет двадцать назад, мечтая встретить старость именно здесь: недалеко от заброшенного взлетного поля.
Вырулив у невысокого забора, глушу мотор, опускаю подножку, снимаю шлем и, повесив его на ручку, замираю. Тишина-то какая! Волосы ерошит теплый с горчинкой ветер. В сосняке стайка клестов волнисто перелетает с дерева на дерево, издавая недовольное «кеп-кеп-кеп».
«Я ненадолго, ребята. Так, проверю кое-что, и обратно».
... Два длинных, в мой рост, свёртка мирно дремлют в дальнем углу чулана.
Осторожно касаюсь рукой светлой материи.
Под пальцами рождается пыльное облачко. Замерев на мгновение, оно неторопливо плывет, переливаясь в падающем из слухового окна луче солнца. Пылинки пляшут, наливаясь золотистым светом и, в унисон беззвучному танцу, упругая материя под моей ладонью начинает едва заметно вибрировать.
- Живы, – прижимаюсь щекой к просыпающемуся кокону.
За годы бездействия с ними могло случиться что угодно: рассохлись, опали, изъедены молью или другими жучками-мотылями, а то и просто: загрустили, рассыпались и исчезли. Бывало такое, и не раз.
Только не с моими. Мои – особенные.
Захлопнув дверь чулана, щелкаю тумблером секретки, сажусь на крыльцо и укладываю на колени тяжелые свертки. Ох, отец, отец. Зачем ты поселил в душе эту бездонную муку, этот вечный выбор между сном и явью, мечтой и реальностью, свободой и ответственностью…
«Отец! ты дал душе свободу,
Ты узы тела разрешил.
Что ж медлим? выше! к небосводу!
До вечной области светил!»*
Два кокона уютно разместились за спиной, двигатель урчит довольным тигренком, и я мягко трогаюсь с места, под радостную перекличку суетливых клестов.
День сегодня волнующе тёплый и солнечный.
Небесная лазурь режет глаза и, прищурившись, я вижу как там, в вышине, совершают кульбиты те, кто не смог справиться с соблазном и рванул в небо. Мало нас осталось, и с каждым годом становится меньше.
Город собирает жатву, расплачиваясь с летунами мнимой безопасностью и свободой. Добровольно отданные крылья у местных корпораций пользуются особым спросом.
У края взлётного поля, еще помнящего взмывающих в небо "Ла-11", "Пе-2" и первых "тушек", терпеливо дожидаются своих хозяев несколько байков. Пристраиваю рядом свой.
Прогретая солнцем трава радостно встречает меня и мою ношу. Сажусь, подтягиваю к себе свертки. Тонкое лезвие - подарок отца - только что освобожденное от старых кожаных ножен дрожит в пальцах, и я понимаю насколько взволнована.
- Тёзка, ну ты где? – Лана приземляется рядом со мной. – Сколько тебя ждать?
- Привет, – смотрю на её рвущиеся в небо розоватые крылья. – Снова летаешь? Смотри не переусердствуй!
Она звонко смеётся. Перья подсвечены розовым цветом, значит – влюблена. Поэтому и манит её вверх, к солнцу, где можно распахнуть себя навстречу восходящему потоку, слиться с ним и, одурев от собственной бесшабашности, кувыркаться в тёплых воздушных струях.
- Пошли! – она теребит меня за плечо.
- Нет, подружка. Сегодня без меня, – киваю на свёртки. – Вот разверну, просушу, проверю. Может, завтра?
Она уже смотрит в небо. Уже не со мной. Уже там, трепещет от желания оторваться от земли.
- Точно? – бросает на меня недовольный взгляд.
- Лети, лети, - машу рукой. – Я отсюда на тебя, красивую, полюбуюсь!
Глядя, как она бежит по полю, ловлю себя на том, что завидую.
Отчаянно понимаю, что уже не будет в моей жизни такого полета. Отлетала. Не будет хохотать в груди сердце, захлебнувшееся от всеобъемлющего счастья. Не будет утр, которые встречаешь с улыбкой только потому, что где-то рядом досматривает сон твоя нечаянная радость. Не будет осязаемого восторга ожидаемой встречи, который окрашивает день солнечными красками. И не будут звенеть страстью подсвеченные розовым цветом крылья…
Любовь – это для молодых. У нас – всё проще, яснее и привычнее. Как там говорила Джули: «Неизлечимо, хронически замужем»? Почти болезнь.
Тогда зачем я здесь? Что погнало меня затемно на этот «людьми и смертию забытый»** аэродром?
Вот они, лежат передо мной. Пара, созданная друг для друга и для меня.
Тёплый ветер теребит окрашенные в сероватый цвет кончики перьев. Под лучами осеннего солнца маховые перья постепенно начинают расправляться, пух, выталкиваясь наружу, впитывает тепло и освобождается от накопившейся сырости. С каждой минутой они становятся легче, и я понимаю, что лететь, скорее всего, придётся. Сегодня. Слишком давно они не видели неба, слишком долго я держала их взаперти.
- Погода портится! – Лана проносится над головой, касаясь кончиком крыла моей макушки. – Смотри, какие тучи!
Вскидываю глаза к небу, с усмешкой рассматривая надвигающийся грозовой фронт. Точно, мои крылышки постарались. Знают, что от этого я отказаться не смогу. Соблазнители, искусители! Глажу упругие перья, чувствуя, как они дрожат от нетерпения.
Небо постепенно затягивается тучами. Они стремительно слизывают прозрачную лазурь, уверенно заполняя эмпирей от горизонта до горизонта. Видно, что там, наверху, бушуют ветра, гоня свинцовое стадо только им известным маршрутом.
Под брюхом нависающей тучи выписывает кульбиты Ан. Порывы ветра пытаются вышвырнуть его из своей стихии, прижать к поникшей траве, заставить смириться. Даже отсюда слышен хохот этого влюбленного в небо мальчишки.
Свинцовый полог становится плотнее, и я пытаюсь прикинуть, хватит ли у меня разума и смелости прорваться сквозь него.
Ан плюхается рядом:
- Давненько тебя не было.
- Ты вырос, малыш.
Запрокинув голову, он задорно смеется. Отросшие волосы хлещут по спине, длинную челку теребит ветер, открывая вечно спрятанные ею серые глаза. На мгновение я поражаюсь тому, как гармонирует цвет его глаз с надвигающейся непогодой.
- Полетишь? – он бросает взгляд на мои подрагивающие крылья.
- Еще не решила.
- Так, как ты, никто не летает, – вздыхает он. – Но у меня получится. Вот увидишь! – смотрит пристально, в глазах - вызов.
- Не сомневаюсь, Ан. Если у кого и получится, то у тебя, – поднимаюсь с земли, отряхиваю одежду. – А теперь, иди.
Он неохотно поднимается следом:
- Тебя подождать?
- Нет.
- Точно?
Похлопав по карманам брюк, вытаскиваю ключи от домика:
- Держи. Можете переждать бурю там.
Он ловко подхватывает связку и бежит к небольшой группе, дружно разогревающей своих железных коней у края взлетной полосы. Прижатые к груди крылья забавно хлопают его по коленям.
Эх, надо было надеть летный комбинезон. Да кто ж, знал, что решусь? Всего-то и хотелось – посмотреть на счастливчиков и проветрить крылья. Нет, возвращаться не буду. Чтоб не сбить охотку.
Проверяю шнуровку ботинок, затягиваю ворот куртки, под ней – фуфайка с длинными рукавами. На голову – шлем. На ногах – старые, чуть потертые джинсы.
Ветер стихает. Кажется, что он стелется по траве, изредка, резкими рывками устремляясь ввысь.
Самое время.
Резко выдыхаю, еле сдерживая сосущее под "ложечкой" волнение.
«Зачем тебе это? Кому и что ты хочешь доказать? - Замолкни! - Себе-то можешь ответить?! - Могу! - Ну! - Не знаю…»
Бросаю последний взгляд на опустевшее поле. Поднимаю глаза к небу. Тучи, словно заинтересовавшись одинокой фигурой, клубятся над головой, пытаясь рассмотреть ту, что рискует бросить им вызов.
- Поехали.
Крылья привычно сливаются с телом, даря ощутимый горячий зуд в области лопаток. Жесткие перья охватывают плечи и предплечья, кисти рук прячутся в пуховых перьях. Кроющие прикрывают шею, пытаются пробиться сквозь одежду к телу. А вот этого – не надо. Стоит дать им волю, и они завоюют тебя полностью. Этим и отличаются мои от всех остальных: живут собственной жизнью. И каждый раз – проверка. Каждый раз – искушение. Взлететь и не возвращаться.
Первый взмах. Второй.
В руки вливается набранная крыльями энергия, течет, собираясь в солнечном сплетении, и уже оттуда горячим потоком распаляет кровь, заставляя звенеть каждую жилку.
Всё остальное сделает тело. Взлёт – это его искусство. Нужно только отдаться командам, отодвинуть разум на задворки сознания и не забывать дышать.
Взмах! Еще!
Резкий порыв ветра подхватывает бегущее тело и выталкивает его вверх во влажные объятия беременных туч. Под ногами проносится прижатая к земле трава, и я устремляю взгляд в затянутое тучами небо, мгновенно забыв о том, что оставила внизу.
Взмах! Еще!
Липкий туман обхватывает влажными ладонями, сковывает движения, утяжеляет перья и мне приходится уменьшить силу взмаха, давая крыльям возможность приноровиться к новой стихии. Тугой ветер смещает свинцовые пласты, тянет в сторону, грозя затянуть в центр нарождающейся бури. Вдали, пока еще чуть слышно, громыхает.
Взмах! Еще!
Туман становится плотнее. А вместе с ним и ветер. Внезапно накинувшийся порыв перехватывает дыхание, сбивает взмах, пытается вывернуть руки. Подныриваю под воздушный кулак, с усилием прогибая спину, и снова устремляюсь вверх.
Взмах! Еще!
Набросившаяся стихия не даёт взлететь выше и, вцепившись в ботинки, гирями тянет вниз.
Эх, мать, отяжелела! Набрали косточки земного притяжения!
Да и куртка за спиной вздувается пузырем, ломая маневренность. Тянусь губами к молнии, перехватываю «собачку» и срываю ее, ибо предварительно сняла скобу, выплевываю кисловатый кусочек металла в беснующееся пространство. Шквалистый ветер, рванув хитрые швы, срывает первый трофей, и кожанка, взмахнув рукавами, исчезает в липком тумане. Фуфайка вмиг становится мокрой и тяжелой.
Взмах! Еще!
Первым не выдерживает левый ботинок. Конечно, как всегда, левый! Шнуровка лопается и ботинок, кувыркнувшись, летит к земле. Потеряв равновесие, я кувыркаюсь следом. Ветер бьёт со всех сторон, крутит штопором, пытается сорвать крылья, и на мгновение я теряюсь – где верх, где низ?!
Паника тонкой иглой впивается в мозг.
«Зачем тебе это надо? - Заткнись! - Будешь лежать красивой лепёшкой. – Сгинь! - Вернись, пока не поздно! - Уже! Поздно!»
Страх туманит сознание и я заклинанием выдыхаю слова из старой книги: «Страх убивает разум. Страх – это малая смерть, несущая забвение…!»***
Туман одинаково давит со всех сторон, а мне нужен знак! Всего лишь один малюсенький знак! От того, кто всё видит и знает!
Прорезавший серое безвременье луч солнца приносит азартный хохот и, рванувшись, я снова обретаю мир – мне наверх! К солнцу! Оно там! Всего-то и нужно, пробиться! Я делала это! Много-много раз! Смогу и сегодня!
Взмах! Еще!
Кувыркнувшись в порыве ветра, успеваю дернуть шнурок второго ботинка. Прощай, земноходящее! Да что ж, за ветер сегодня такой! Мотает как льдинку в проруби. Ты уж определись!
Взмах! Еще! Выше! Да! Да! Еще!
Тело дрожит от напряжения. Руки живут своей жизнью. А крылья? Крылья поют! Нет, кричат от восторга!
Буревестник, блин!
Рядом вспыхивает огненный зигзаг. Вот, ни фига себе! Еще под молнию угодить!
Металлические вставки шлема начинают вибрировать, и мне не остается ничего другого, как избавиться и от шлема. Жаль. По спецзаказу штучка сделана.
Взмах! Еще!
Мать мою!! Ураганный ветер швыряет вверх, затем резко вниз, и снова вверх. Крылья гудят от натуги, пытаясь удержать меня в потоке.
Буря столетия! Видел бы меня Стивен Кинг!
Сейчас все зависит от моих крыльев и от того, что под моей черепушкой! Я уже здесь! Земли нет! Дома нет! Есть небо и солнце! Только туда! Вверх!
Очередной порыв срывает старенькие джинсы, разметав их в клочья.
Взмах! Еще!
Бросаю взгляд вниз. Подо мной – светопреставление! Молнии пронзают чернильную темноту, грохот катится тяжелым броневиком и ощутимо бьёт по ушам.
Взмах! Еще!
Дыхания не хватает... Воздух пронизан электричеством, волосы ощутимо трещат. Крылья весят тонну, и я впервые допускаю мысль, что могу не долететь. Эта мысль приходит осознанно, не запачканная эмоциями. Тупое безразличие сковывает мышцы, и я ясно вижу, как пробивая спиной туманную кипень, на землю стремительно падает тело с изломанными крыльями.
Накинувшийся ветер рвет остатки одежды и, торжествуя, тянет вниз. Врожденное упрямство и животная жажда жизни выдергивают из сумеречной зоны: нет уж! Я так близко! Не дождетесь! «Кто? - Какая разница!»
Сердце пойманной птицей бьется в горле. С отчаянным хрипом поджимаю ноги и резко их выпрямляю, сжигая ошмётки сил на то, чтобы вырваться! Глаза видят только утончающуюся с каждым взмахом пелену над головой.
Взмах! Еще! Еще! Ну же! Ну!
Да!
Солнце встречает пронзительной белизной. Впивается жадными губами в тело. Пронизывает его насквозь и омывает дрожью наслаждения. Я хохочу от восторга, заполняя собой солнечное безумие.
Крылья, обретя свободу, рвутся вверх, увеличивают размах и нащупывают восходящие потоки.
Сплошной покров туч остался внизу и я, купаясь в холодном воздухе, всем телом впитываю солнечный свет, дурея от нахлынувшей истомы.
Награда!
Только я, солнце и бездонная лазурь!
С юга наплывает полоска чистого неба. Бурю медленно сносит в сторону океана.
Жгучий холодный воздух постепенно становится теплее, тело заполняется бодрящей мелодией, и я чувствую, как перья начинают укутывать грудь.
- А вот этого, мои хорошие, не дождётесь!
Взмах. Еще!
Прижатые к телу крылья пытаются сопротивляться, когда я стремительно пробиваю рассеивающиеся подо мной тучи.
... Умытая осенним ливнем трава холодит ступни и я, прыгая на одной ноге, пытаюсь попасть в брючину другой. Распотрошенный рюкзак щедро одаривает сухой одеждой и пачкой галет. Рядом недовольно ворчат крылья…
------------------------
* "Дедал и Икар" В. Брюсов.
** перефразированная строчка «Людьми и смертию забыт, стирает пыль с могильных плит». М.Ю. Лермонтов. Мцыри.
*** "Страх убивает разум. Страх - это малая смерть, несущая забвение. Я смотрю в глаза своему страху. Я дам ему пройти сквозь меня. И когда он пройдет сквозь меня, я оглянусь и посмотрю на тропу страха. Там, где прошел страх - не останется ничего. Там, где прошел страх, останусь только я". Ф. Герберт "Дюна".
Похожие статьи:
Рассказы → Ты вернёшься? (миниатюра)
Рассказы → Будь готов заплатить
Рассказы → (фрагмент) Буря
