По мотивам произведения «Тень ворона» Константин Чихунов
– Пить будешь?
Семёныч открыл глаза. Моргнув пару раз, он раздвинул веками пелену, застилавшую глаза и оторопел. Затмив горизонт, ему улыбалось до боли знакомее лицо.
Выгоревшие брови, рыжая щетина, перегар: словно метроном, перед глазами раскачивался свисток. «Это ж Федя – физрук,– успокоился Алексей Семёнович».
– Где я? – чуть приподняв голову, Лёша выдохнул с облегчением.– Слава богу, не в милиции.
В маленькой душной комнате висела яркая одежда, от запаха пота и духов подташнивало.
– Ты что, дружище ничего не помнишь? – в открытом рту отличника ГТО от радости болтался язык. На гладко выбритой голове синела корявая надпись «Адидас».
Увидев на потолке следы от ботинок, у Алексея отлегло. Хозяйским глазом, окинув обстановку, он подытожил:
– Кубки на полке, сделанная им табуретка валяется в углу, два пальца,– он посмотрел на правую руку,– на месте,– Вывод пришёл сам собой.– Мы что, пили в женской раздевалке?
– Молодец,– Фёдор трясущейся рукой пытался налить из бутылки.
Закрыв глаза, Алексей снова почувствовал, что холодная вязкая субстанция сковало тело. Синий потёртый халат прилип к верстаку. От резкого свистящего звука пилорамы заложило уши. «Зачем, Лёша,– билась умирающая мысль в голове,– ты поспорил с Федей? – Руки цепко сжимали алюминиевый бюст Ильича.
Лезвие диска жадно глотало каждый миллиметр до лысого черепа. Дрогнули плечи штамповки, разрезанная голова вождя улыбнулась двумя полыми половинками, брызнула кровь. Теплота, разливающаяся по венам трудовика, приятно усыпляла. Монотонный голос собутыльников убаюкивал. Лишь два окровавленных пальца, живописно подрагивающих на сидушке портили эстетическую картину застолья.
Неожиданный стук в окно, заставил учителей забыть о членовредительстве. Через запылённое стекло слесарной мастерской на них смотрела огромная голова Ворона:
– Мужики,– птица стукнула длинным клювом в форточку,– может, скорую вызвать?
Грубый гортанный голос заполнил помещение, вытесняя мощью тембра запах мокрых опилок.
– Не надо,– ловко перевязывая культю первой попавшейся под руку тряпкой, физрук дрожал от вида пульсирующей крови,– Пришьют пьянство на рабочем месте и несоблюдение техники безопасности.
– Да,– только и смог вымолвить учитель истории. Исаак Шпеер застыл от увиденного. Ему мерещилась маленькая тюремная камера на вершине старинной башни и молодая барышня, играющая на гуслях. Если казённая палата старику пригрезилась впервые, то о девушке с гуслями он мечтал каждый день.
Наблюдая, как перемотанная половой тряпкой рука постепенно превращается в часть мумии, Алексей отметил: он ощущает пальцы и даже шевелит ими. Трудовик вспомнил, как чесалась отрезанная нога у героя недавно просмотренного фильма, и потерял сознание.
– Бери пальцы, полетели в Склиф. У меня там знакомые,– пытаясь влезть в кабинет, Ворон вытягивал гвозди из штапика.
– В самой больнице? – при слове Склиф, Исаак принялся икать. Родной брат Изя работал в клинике хирургом.
– Ну не в самой,– хрустнуло стекло в первой раме,– рядом, на кладбище.
Чёрные крылья отливали фиолетовым цветом, перья бороды мерцали изумрудами. Раздвинув когтями свежевыструганные изделия, птица недовольно проворчала:
– Хватит уже детей табуретками мучить. Пора на гробы переходить.
– Сплюнь,– подхватив оплывшего товарища, Федя уложил его на спину Ворона.– Без полиса примут?
– Примут даже без головы,– каркнула пернатая карета.– Пальцы подай.
– Куда их?
– Взрослый уже должен знать.
Потрепав халат, Фёдор вложил в здоровую руку другу записку «пальцы в заднем кармане»:
– С богом,– физрук перекрестил на дорожку летунов,– береги его, Ворон,– скупая мужская слеза оставила еле заметный след на небритой щеке учителя,– последнего трудовика в нашей Альма, мать её.
Ворон сделал несколько прыжков и, увернувшись от ветвистого клёна, встал на крыло.
Свежий весенний ветер приятно холодил лицо. Перед глазами прыгало солнце. Яркие лучи согревали оперение под головой. Бездонное небо, подёрнутое пышными завитушками белых облаков, несло учителя по труду в неизвестность.
Нужны кокс, уголь и антрацитовые доспехи,– на измазанном в крови зеленоватом хирургическом костюме висел бейджик «Ипполит Спасо-Кукотский-Кочергин». Доктор стягивал перчатки, внимательно разглядывая записку. Белая кожа на щеках покраснела у него по периметру маски. Из-под накрахмаленного колпака выглядывали ухоженные седые волосы.
В маленьком уютном склепе пахло плесенью. Мраморные плиты с надписями стояли каменными истуканами по диаметру комнаты. В центре, на застывшей бетонной глыбе распласталось тело мужчины без ног.
Медсестра с головой голубя что-то шепнула старику. Хирург улыбнулся и посмотрел с завистью на Ворона:
– Хорош! Сколько вам надо времени?
– Одна лапа здесь, другая в кабинете химии,– глаза Ворона полыхали огнём,– обещал помочь мужикам. Всё-таки последний из…
– Могикан? – во рту врача блеснула стальная коронка.
– …трудовиков 45 школы. Когда-то сам её оканчивал,– взмахнув крыльями, Ворон исчез, оставив после себя маленькое тёмное пёрышко. Подхваченное сквозняком оно плавно опускалось на каменный пол.
– Ух ты,– осматривая пациента, Ипполит прищёлкнул языком, дыхнул на линзы и вытер очки о зелёную ткань,– странно, что всего два пальца отрезал. Трезвый что ли? – глянув на помощницу, он согласно мотнул головой.– Ладно, бегун подождёт. Тем более что он не последний.
На колёсный столик с инструментом Ворон высыпал два порошка: белый и чёрный.
– Молодец,– доктор дотронулся до первой горки языком,– кокс бодяженный, попрёт. Уголь,– от пламени зажигалки в тот же миг замерцали огоньки,– а доспехи? Без них пальцы не срастутся.
– Тут такое дело,– Ворон вытянул из-под крыла широкую измазанную чем-то чёрным тряпку,– Мария Ильинишна своими пожертвовала. На, говорит, Воронов, ради Лёши последнее с себя сниму.
Развернув флаг, доктор приложился лицом к тряпке и втянул ноздрями воздух:
– Маша, Машенька, Машуня,– всплакнув, доктор высморкался в нежную ткань,– чего стоим, надевайте.
Всосав через трубочку кокс, старик посыпал углём голову трудовику и щёлкнул резинкой велосипедок пациенту по животу:
– Готово!..
– Трудовик очнулся? – в дверях раздевалки показалась пышная грудь, утянутая зелёным свитером. Шахматный орнамент на выпуклом животе переливался в мигающем свете ламп дневного света. Одутловатое лицо завуча вплыло секундой позже. Дама поправила длинную шифоновую юбку и подмигнула Алексею:
– На Воронке прокатился? – в конце этого вопроса ощущалось многоточие. Если бы в дверном проёме стояла жена, то фраза закончилась бы словом «алкаш». Блуждающий женский взгляд пробежался по клетчатой рубашке, перепачканным рукам и остановился в районе бугорка на обтягивающих велосипедных лосинах.– У химички урок через час. Кокс с углём физрук вернул, дело за малым,– Виктория Львовна томно улыбнувшись, резко сдёрнула с Алексея портки,– так вот ты какой...
Последние слова растворились в шуме голосов прибежавшего в раздевалку десятого «Б», но липкие ладони завуча и удивлённые лица девчат снились трудовику всю оставшуюся жизнь.
