Проклятый сын

Воспоминания похожие на сон, Заруба приоткрыл глаза, все еще сомневаясь – сон это или видение, грезы о прошлом или кошмар, преследующий с самого детства.

Солнце распахнуло тени, просачиваясь сквозь худую крышу овинника. Заруба приподнялся, потянулся, помотав головой. Вытащил из сумы бересту, где стояло имя последней проклятой. Воистину многие годы Заруба резал, жег и рубил нечисть, что селилась рядом с людьми. Больно ему было смотреть на то, как страдают невинные от козней ведьм, вурдалаков и других тварей, о коих он знал не понаслышке. Заруба жил с ними бок о бок…

 

–       Закрывай, сынок, глаза

Вею-вею, чую-чую,

Прилетят ко мне ветра,

Вею-вею, чую-чую.

Черны перья, кости жжены,

Вею-вею, чую-чую,

Мальчик мой тебе пусть в жены

Смерть достанется и сила

Что людской род искосила.

Вею-вею, чую-чую…

 

Конь заржал, точно спрашивая, проснулся ли хозяин, Заруба умылся росой, откинул со лба длинные волосы, ощутив под пальцами старый шрам от когтей волка оборотня. «Ну, ничего»,- усмехнулся он, вспоминая, как сила оборотня стала ему подвластна. Теперь Заруба умел превращаться еще и в волка. Крался за добычей по тропам дремучего леса, незаметно подбирался к жертве и,  набросившись, перегрызал глотку. Не жалел нечистых, но и людей со временем, как узнал лучше перестал любить, как было раньше. «Жестокосердные», – сокрушался ведьмак.  – «Люди убивают себе подобных гораздо чаще, чем темные твари. А мрачные создания не жрут детей и сердца друг  друга, множа силы и поэтому остаются бессмертными».

Однако Заруба все так же помогал людям, даже зная, что они боятся и ненавидят его. Ведь все, что не похоже на нас, является угрозой, пусть человек  и не понимает, что это не так. Подсознание играет с нами, порой, в странные игры, расставляя силки с ребусами и разбрасывая петли с загадками.

Заруба вскочил в седло, направляя коня в деревню, где ждали его, надеясь, что там сможет накормить гнедого друга.

Ничего не предвещало грозы.  Только зной, сушь  и духота, что стояли в этих местах уже пятый месяц. Солнце как будто выжгло округу, сделав бесплодными почвы.

Конь Зарубы осторожно ступал по растрескавшейся земле, а ведьмак начинал понимать, что никто не ждет его кроме ведьмы, о которой говорила Любава.

Любава. Заруба закрыл глаза, покачиваясь в седле. Тени прошлого снова вставали в памяти. Хищное лицо матери и черные глаза сестры. Заруба всегда был словно чужим в семье. Отец – седовласый колдун, занимался сбором трав, для своей жены, матери Зарубы Огнеяры. Злобной и жестокой она была женщиной и детей воспитывала в ненависти к роду людскому и всему, что может радовать солнце и свет. Кормила сызмальства сырым мясом воронов и крыс, а однажды притащила окровавленное тело женщины, приказав Колдуну разрубить его на куски и сварить. Темноока походила на мать и даже в пятилетнем возрасте подпилила камнем себе зубы, чтобы они стали острее.

Потом стала красивой статной  девушкой, уехала в соседнюю деревню, а Заруба все еще не был  готов покинуть ведьминское логово. Жизнь среди людей страшила, а признаться в этом равносильно приговору  в смерти. Огнеяра и так была недовольна сыном и его робостью на совершение убийства и тягой к свету. Она знала, кто может вырасти из мальчика – её будущий палач, ведьмак, чего допустить было никак нельзя. Убить сына она не могла, слишком тяжело он дался ей и, даже имея каменное сердце, ведьма любила его.

Похож Заруба был на ее отца, в котором она души не чаяла, и ушел он, так рано, пострадав в бою за территорию с упырем с болот. Огнеяра всегда ненавидела упыря и потом, пробравшись бурым медведем в чащу напала стремительно, перегрызла шею, выдрала голову с позвоночником и вонзила в сердце осиновый кол, пригвоздив вурдалака к земле. Навалила на тело поверженного веток, камней и заревела, оповещая всех обитателей леса о новом хозяине.

Пришла зима холодная, голодная, много людей сразил мор насланный Темноокой. Вернулась она румяная,  еще более похорошевшая, всё смеялась, рассказывая, как на людей мор, да порчу наводила. И не было в том краю человека способного уничтожить семью нечистую.

Давали они людям время набраться сил, поверить, что кошмар закончился, а потом снова наводили черную смерть да ужас. А потом Огнеяра пришла в ближайшую деревню, привела Зарубу с собой и сообщила, что каждый последний день  после ущербной луны ее сын будет приходить и забирать ребенка, иначе мор, болезни, падеж скота и неурожай вернутся снова.

Несчастные запуганные люди ненавидели и боялись хозяйки мрачного леса. После того, как она поселилась там, никто не посягал на ее владения. Все тропы заросли колючим терновником, звери и птицы  начали селиться как можно дальше от ведьминого логова, высокая трава заполонила болота и овраги. Лишь волки совы и медведя и не боялись колдунов. Однако глава семейства уничтожил животных, забрав себе их силу, превращаясь в них, став еще более могущественным и опасным. Огнеяра хотела единолично управлять домом и повелевать, что каждому члену семьи делать, однако Колдун опередил ее, собрав силу трех зверей, став неуязвимым для зубов и когтей женушки.

–       То ли  мгла, то ли зверь, то ли стая птиц,

Расплескалась по небу тьма черная

Воет волком, бежит зверем словно тень

Не укрыться теперь и не спрятаться.

 

Вот настал день, когда пришлось молодому Зарубу в деревню за данью явиться. Был  он высокого роста, несмотря на юный возраст: плечи широкие, а длинные темные волосы закрыли почти полностью еще детское лицо. Он пытался казаться грозным, и у него получалось, однако добыча для сестры с матерью и отца  не приносила радости или чувства собственной значимости. Чем больше он выполнял указания родителей, тем противнее становился себе.

Один раз пришлось ему забрать единственную дочь  кузнеца Любаву. Ей только исполнилось четырнадцать. Глаза васильковые, тонкий стан и голос нежный такой вонзили в сердце сына колдунов острые коготки. Никогда еще Заруба не ощущал ничего подобного. Знал, что ведет Любаву на верную смерть и долго ходил кругами, не хотел в лес дремучий в логово ведьмы возвращаться.

–       Далеко еще нам идти? – все спрашивала Любава. И то, что в ее голосе не было страха, очень удивило Зарубу.

–       Не знаю, - ответил он искренно, потому как не хотелось ему возвращаться домой. Не по душе, не по сердцу была ему эта мерзкая доля, насмерть детей и молодых людей приводить, а потом делать вид, что ему нравиться есть плоть, что готовила Огнеяра в большом котле, да нахваливала.

–       Я вижу, ты не такой, каким хочешь казаться,- сказала девушка, и ее голос показался Зарубе таким сильным и одновременно нежным. Сжал он ей руку, остановившись и спросил, где бы можно было коня достать.

Любава с удивлением посмотрела на него, точно читая мысли молодого ведьмака.

–       У моего отца есть кони… Но если  ты не отведешь меня к ведьме, они уничтожат деревню. И  ты не сможешь ничего сделать, я не думаю, что у тебя такая же сила, как у ведьмы или Колдуна.

–       Нет у меня их силы, но в сердце столько ненависти к ним и делам, что творят они, а все это противно, не могу больше я делать людям зла, да и убить свою семью не могу. Что же делать, как быть?

Любава коснулась руки Зарубы, ощущая, сколько силы в ней и не побоялась сказать, что она что-нибудь придумает.

–       А пока тебе надо вернуться домой, чтобы ведьма  не заподозрила неладное, а я вернусь в деревню, предупрежу всех, и  люди скроются в горах, куда не добраться никому из вас.

–       Не успеете вы, слишком далеко ушли мы,- вздохнул Заруба.- Не думал, я, что спасая тебя, подвергаю опасности всех, кто остался в деревне. Ох, не подумал…

–       Возвращайся, а к заходу солнца никого не останется в селении.

Долго потом Заруба жалел о своем решении. Он солгал матери, и она поверила. Или ему показалось так, ведь в этих краях никто и не слышал о ведьмаке готовящимся пойти на охоту в темный лес, в логово ведьмы и ее мужа Колдуна. Однако отец нахмурил  брови, знал он, что его сын замышляет, но не захотел мешать ему. Не по душе ему была жизнь с Огнеярой, и ее смерть была бы только на руку. Но кто сможет уничтожить такую могущественную ведьму, кто посмеет, не побоится и у кого духу хватит сразиться с ней и  ее тремя воплощениями?

Когда солнце опустилось за верхушки сосен, а в лес вполз серый туман, Заруба выскользнул из леса и побежал, что есть силы в деревню. Сердце его стало горячим, быстрым. Ноги несли вперед, и какая-то неведомая сила влекла его вперед, невзирая на смерть или  опасность, что подстерегали на каждом шагу.

Заговоренный терновник пытался спутать ноги, ветви сосен старались ударить  по лицу,  колючий кустарник вырос выше его роста, но Заруба выбрался из леса, где владения ведьмы закончились.

         В деревне пусто. Лишь посреди на площади догорал костер, а рядом Любава, сидела, дожидаясь его.

–       Что же ты делаешь глупая? – Заруба схватил ее за плечи,- еще немного и мать примчится сюда, да и отец с сестрой не заставят  долго ждать. Узнают, где все спрятались, у них много способов для этого, а потом разорвут тебя в клочья. Почему ты не ушла со всеми?

–       Погоди,- улыбнулась Любава, поманила его за собой к дому кузнеца. А там из стойла вывела гнедого коня, который оказался крупным жеребцом с сильными ногами.- Уедем туда, где ведьма никогда не найдет нас, не вернусь  я больше сюда. Ведь только отец не желал моей смерти. Все решили, что раз  вернулась, значит,  ведьма что-то сделала со мной и теперь над всей деревней нависла опасность. Они не поверили моему рассказу о том, что ты спас меня и что  не желаешь им зла. Однако послушали и ушли в горы…

–       Тсс,- Заруба закрыл ей рот широкой ладонью и прошептал, что  сейчас еще есть время, чтобы уехать подальше отсюда. Он помог Любаве забраться  в седло и, пришпорив коня, удивился, как легко  он слушает его, словно чувствует сердцем. Любава наклонилась к уху гнедого, прошептала что-то, и конь полетел что есть мочи, увлекая  за собой беглецов.

Над головой раскинулось звездное небо, по левой стороне темнели предгорья, а вверху, на заснеженной вершине, играл бликами лунный свет. Гнедой мчался, как стрела. И в какой-то момент Заруба поверил, что ему удалось вырваться из дьявольских силков матери, самой могущественной ведьмы на этих землях. Одной рукой он сжимал поводья, направляя, ведомый  внутренним чутьем, коня, другой придерживал Любаву. Казалось, она совершенно не устала, но глаза закрывались, пока обессилив, она не склонила голову ему на грудь, откинувшись назад.

Крик совы разорвал тишину. Заруба посмотрел вверх, оглянулся, видя приближающуюся неясыть, которая выставила вперед острые когти, пытаясь вцепить ему в спину. Ведьма спускалась ниже, но конь легко скакал вперед, словно знал, куда ему направляться. Любава проснулась и в ужасе прижалась к Зарубе. Волчий вой заставил его обернуться, позади гнедого  несся громадный черный волк, на спине которого сидела Темноока. Она скалила острые зубы и шипела, как кошка, вцепившись в шерсть на загривке волка. Еще немного и она влезла ему на спину, готовясь к прыжку. Ведьма захохотала по-совиному, опускаясь ниже, пытаясь вцепиться в волосы Зарубе.

–       Мокошь, помоги, защити нас от сил нечистых! – Вдруг закричала Любава,- все отдам для тебя, только не дай забрать Зарубу ведьме!!!

Тьма сгущалась,  казалось, нет надежды.  И что могло помочь беглецам, кто мог спасти их? Заруба не верил богам, никогда не молился им и  не просил помощи. У него не было оружия, он не знал, как защитить Любаву, но когда сова снова приблизилась, подскочил в седле, схватив ее за ноги, и ударил со всей силы  оземь. Так хватил, что  полетел сноп искр. Волк ощерился и прыгнул на круп коня, ободрав когтями. Темноока ухватилась цепкими пальцами за хвост, но гнедой лягнул задними ногами, размозжив ведьме голову, и понесся вперед еще быстрее. Заруба понял, конь действительно стоящий, и эта мысль дала надежду на спасение. Любава  призывала Мокошь, молилась богам  и плакала, пока впереди  не показался лес, темной стеной сливаясь с предгорьями. И путь словно превратился во мглу, где ничего кроме звезд и луны не видно.

Яркий свет взорвал тьму, отбрасывая назад погоню. Опаляя волосы Зарубы, которые из иссиня черных стали белыми, как снег, а темные глаза точно выцвели – из черных став водянистыми, как у мертвеца…

 

Заруба остановил коня, погладил по мускулистой шее, воспоминания так больно стегнули по душе. Стянул волосы на затылке в узел, пытаясь отбросить прошлое назад, но оно почему-то упрямо врывалось  даже в самые потаенные уголки сознания…

 

Любава больше не вернулась к родителям, осталась с сыном ведьмы, который проклят матерью и людьми. Его ненавидели и боялись, поэтому он не хотел оставаться жить с ними бок о бок, а отправился в горное ущелье. Скалы старые и невысокие разрушал постоянный ветер, который на пару с лучами солнца пытался выжить молодого ведьмака с места, которое стало для него новым домом. Любава рассказывала Зарубе о людях, об их достоинствах и пороках и то, что не могут  все быть равными. Он полюбил ее, как сестру, не думая даже коснуться ее, оберегая и прислушиваясь к тому, чему она учила его. Делился с тем, что знал о потустороннем мире, понимая, как темные знания пугают ее, но Любава любила его и спустя многие годы  стала надежной опорой.

Спустя несколько лет, когда вошел он в пору совершеннолетия, Заруба понял, в нем начинает просыпаться темная сторона. Стало страшно ему, что навредит Любаве и признался  ей в том, какие непонятные вещи происходят у него в душе.

–       Мама рассказывала, что давным-давно, когда лес принадлежал Упырю, что детей таскал,  и кровь сосал, пригласил старейшина в селение ведьмака. Приехал старик,  обладающий большой силой, только с виду он казался старцем, никто не мог побороть его ни в кулачном бою, ни споре, когда хмельное вино текло рекой, ни в быстроте и ловкости. Затащил он упыря в болота, да пригвоздил к дереву осиновым колом, а голову принес в деревню, как доказательство смерти монстра. Старейшины заплатили ему золотом, и уехал Ведьмак. А потом, спустя несколько месяцев пропала голова Упыря, но никому не удалось воскресить чудовище. Что же  происходило в темном лесу до сих пор неизвестно, до той поры, покуда там не поселилась ведьма.- Любава опустила глаза.  - А потом, - продолжила она,- когда появился ты, я вспомнила того ведьмака и подумала, возможно ты наше избавление от нечисти, что наводит порчу и мор, уничтожая урожаи и скот. Возможно твоя сила не находит выхода и мучает тебя?

–       Так и есть,- согласился Заруба.- Но что мне делать, я не знаю. Нет у меня знаний, что помогут ведьму извести и ее логово уничтожить. Не владею я воинским мастерством, да и оборачиваться в зверей не умею, какой из меня ведьмак, так одно название – проклятый сын.- Он горько усмехнулся.- Жаль, что ты со мной ушла и жизнь свою  сломала,  кто я для тебя ни брат, ни муж, а так, точно дитя малое.

Любава обняла его, прижалась к широкой груди и сказала, что надобно отправиться им в дальние страны, где никто не  станет осуждать или бояться его, где можно научиться и воинскому делу и найти книги всякие мудрые, а может и  наставника, который захочет  дело свое ратное передать…

 

Заруба очнулся от голоса, который звал его, оглянулся – никого. Прислушался, а потом увидел старика выползающего из землянки, что была так ловко спрятана, что входа он и не заметил. Старик высокий,  в глазах тоска, а ведь раньше он сильным человеком был. Кузнецом. Заруба видел все, как и то, кто стоит перед ним.

–       Прости, Кузнец, не признал тебя сразу,- поклонился ведьмак. Старик прищурился, не понимая, откуда приезжий знает о нем. – Я тот самый ведьмак, Заруба, что приехал ведьму и дочку ее извести, похоронить навеки в логове их мерзком.

–       Заруба - прошептал Кузнец, прижав руки к лицу, и покатились слезы по сморщенным щекам, прячась в седой бороде.

–       Не по моей воле Любава ушла, а по своей, отче. Ты прости, коли горе причинил тебе этим, но не захотела  она остаться в деревне и в доме твоем.

–       Сколько времени протекло, словно та вода,- прошептал старик беззубым ртом,- что бежит и не видно, где она начинается и где конец её. От Любавы и  узнал, каким ты мастером стал, Заруба, что людям помогаешь, землю от нечести очищаешь. Прости, да не узнал тебя. В глазах все тот же юноша, так похожий на свою мать ведьму.

Отвел в сторону ненадолго глаза Заруба, полоснули серпом по сердцу слова Кузнеца. Но даже имени его не спросил у Любавы и не знал никогда, кого благодарить за дочь, которая стала ему верной подругой.

–       Что было, то прошло, отче. Как звать тебя, как обращаться?

–       Белозар зовут меня, а беда у нас все та же, нет житья совсем от матери, да от отца с сестрой твоей. Ненасытными демонами стали, хуже упыря болотного, не одного ведьмака  извели, нет с ними сладу. Никто не может победить их темные чары. И уйти из этих мест колдовские чары  не дают, привязаны мы здесь невидимыми путами.

Призадумался Заруба, воспоминания тяжелым камнем легли на душе, словно все как вчера было: и смерти  невинных, и кровь, и мясо жертв, что готовила  ведьма в большом котле, напевая…

… –            Варится человечек, варится,

                   Мясо вкусное, мясо нежное,

 Чтобы сила людская к нам пришла,

Чтобы страхом накрыла, как саваном всех.

 

–       Матушка, отчего нам надо есть мясо человеческое, ведь столько зверя в лесу и птицы? – спрашивал маленький Заруба.

–       Оттого, глупый, что съев кусочек, мы забираем силы  и знания каждого, у младенца сила, причем самая большая в его чистоте и непорочности, у старца мудрость, а у женщин хитрость,  у мужчин  храбрость. Так что, как войдешь ты в пору юности, не будет тебе равного ни в силе, ни в ловкости, а убьешь зверя, выпьешь еще горячую кровь и сможешь оборачиваться в него по своему желанию. Великим могущественным колдуном станешь, и никто не сможет сравниться с  тобой.

–       Кушай Заруба, кушай Темноока

Чтобы сила великая стала у вас

Чтобы жизнь бесконечною сделалась

И лишь смерть  вас боялась, обходя стороной…

 

… Рассказал Белозар-кузнец, как подобраться к логову  ведьмы Огнеяры. И о том как приходят она или дочь ее Темноока в селение. Обернутся волками черными и давай резать скот и кровушку пить.

–       Как станет  нас меньше, уходят ведьмы, но является Колдун – муж Огнеяры, его имя неизвестно, он как туман, незаметно проникает в селение. И никто  не может уйти, забывая обо всем, кто мы, зачем живем на этом свете. За то молодые волю плоти дают, и детей много потом появляется, чтобы ведьмино чрево насыть бездонное, да на смерть отправить младенцев. В это время ни один из нас не ушел, куда бы не двинулся, ноги назад возвращают, то Колдун свои чары плетет, готовит будущих деток на заклание. Через десять месяцев возвращаются ведьмы, дань собирают, младенцев, да бездетных девушек на съедение. И не плач стоит, а тихий стон, словно завороженными стали все.

Приезжал недавно еще один ведьмак, что последним был, да погиб  в бою не равном, растерзали его злые отпрыски тьмы, ни оставили ничего, кроме одежды, да оружия. Говорил он, что имя колдуна узнать надобно, и то, что Огнеяра управляет всем, а он представляет опасность более сильную, так как пока не знаешь имени, не совладать с силой того кому принадлежит оно.

–       Подскажи, Белозар, не осталось ли от ведьмака сложившего голову одежды, оружия какого-либо. Есть у меня сила, с мертвыми разговаривать, может быть, и узнаю имя нужное, Колдуна-отца? - После сказанного сплюнул ведьмак на сухую землю и отвел глаза в сторону. Не по нраву  работа была ему в этот раз, но понимал он, что пора положить конец темным деянием тех, кто произвел его на свет белый.

Заруба был не таким, как все, тьмой рожденный, человеческой плотью вскормленный.  Не принимал его белый свет, да и в обитель зла не хотел возвращаться.  Бродил точно неприкаянный между двух миров, как призрак. Столько видел зла, что люди творят, как убивают и калечат друг друга, но не ожесточилось его сердце, приговаривал, что люди, как дети малые, много сотен лет им учиться, как жить в добре, да любви, и тогда тьма отступит сама, потеряв дорогу к свету от людских сердец.     

Потянул Белозар сухой и крепкой рукой,  за рукав Зарубу, да провел тропами заповедными  к схрону у подножья старого кряжистого дуба. Хотел откопать доспехи убитого ведьмака, только Заруба отодвинул его, попросил оставить одного, чтобы собраться с мыслями.

–       Приходи, Белозар на закате, а покамест, я с мертвым разговаривать буду, ненужно тебе видеть этого, слишком много ты и так пережил за свою непростую жизнь. Как коснется горы край солнца, что самая высокая на горизонте, жду тебя здесь под дубом. Вот тогда смогу ответ дать, знал  ли погибший ведьмак имя тайное Колдуна.

Ушел кузнец, да как скрылся за редким пролеском,  Заруба привязал к стволу дуба коня, что за ним преданно следовал, погладил меж ушей и поцеловал в горячую морду. Потом обернулся змеем большим, сверкнул глазами желтыми, зашипел заклятия древние, что поднимают из-под земли мертвых. Задрожала мать сыра-земля, расступилась в месте схрона и поднялся из могилы Елизар – ведмак-богатырь. Ростом на голову выше Зарубы, в плечах косая сажень, а ноги в землю упираются так, что почва проминается под ступнями.

–       Зачем потревожил меня, Заруба, знаю это ты, хоть и в образе змея проклятого.

–       По-другому не смог поднять  бы тебя, Елизар, прости, но пришел я в эти земли дело твое незавершенное доделать, ведьму Огнеяру, Темнооку, да мужа ее сильного Колдуна  предать мечу и огню. Говорил Белозар-кузнец, что имя вещуна черно бога попытался ты выведать, коли станет мне известно оно, так расправа будет  скорой.

–       Знали проклятые, что придет другой ведьмак, растерзали меня без остатка, но осталось три волоса на моем плаще, да несколько капель крови. Скажу имя тебе, только пообещай, что не уйдешь с этой земли, покуда не перестанут биться черные сердца двух ведьм и вещуна черно бога.

–       Клянусь, Елизар, самым дорогим, что есть у меня,- прошипел голосом Зарубы змей. Образ Любавы стоял перед глазами. Знал ведьмак, не уйти ему отсюда пока не закончит начатое дело, и не освободит земли, где родился от чудовищ мерзких, держащих в страхе окрестности.

–       Так запомни это имя проклятого колдуна, что поклоняется черно богу, да пользуется его советами и чарами, пуская в свою плоть черную душу творения мрака. Имя ему Борута, так назвала его мать именем злого духа лесного, что покровительствует ему и силу дает огромную.

Сказал имя и обратился в прах ведьмак Елизар, снова земля прекратила движение и застыла холмом у подножья дуба. Взглянул Заруба сквозь змеиные глаза на лес, из-за которого виднелась лысая гора. Помнил, как мать, отец и сестра тащили его за собой на шабаш, где собиралась нечисть. Пляски в лунном свете, жертвоприношения и мерзкие совокупления друг с другом. Заруба и Темноока с другими детьми сидели на деревьях в мягких лапах и, затаив дыхание наблюдали, за танцами и оргиями, на то, как  истязают свои жертвы:  ведьмы, упыри и вурдалаки, кикиморы.  Длинноволосые русалки, которых притащил с собой водяной, хохотали, да всякие мерзкие твари: оборотни, болотники, домовые и обдириха, банники, полудницы и щелкуны стучали зубами и вопили на все лады. Всех и не перечесть.

Вскоре Белозар пришел, рассказал ему Заруба, что смог узнать  у павшего ведьмака, да имя назвал Колдуна, чтобы кузнец всем рассказал его, если вдруг  не справится Заруба.

 

А тем временем в темном логове Огнеяра варила зелье провидения. Помешивала, да все сквозь дым и пар заглядывала на бурлящую поверхность,  в  ожидании увидеть, что творится в ближайшем селении и стоит ли отправляться туда за кровавой данью.

–       Что увидела там, матушка? – спросила Темноока.

–       Ничего не вижу, посмотри сама, доченька.

Наклонилась Темноока, а ведьма толкнула  дочь в котел и накрыла тяжелой крышкой, чтобы та не выбралась.

–       Что творишь, нечестивая?! – воскликнул Колдун, приближаясь  к очагу. Ведьма оскалилась, показывая заостренные зубы. Передние выделялись длиной и более темным цветом.

–       А не расскажешь ли ты, муженек, что задумали с Темноокой извести меня, да силу мою забрать?

Дочка ведьмы истошно кричала, сначала проклинала. Потом молить стала.

–       Не совладать тебе со мной, ведьма,-  пробасил Колдун,- так как имени моего тебе никогда не узнать. А с Темноокой мы поглодаем еще твои косточки, так замучила  ты нас, просто сил нет!

Выпустила Огнеяра дочь, подняв крышку на котле. Выскочила молодая ведьма, чуть не сварившись заживо. Кожа слезла с красивого лица. На руках лохмотья, ногти отпали, волосы вылезли.

–       Я избавлю от боли тебя, Темноока,- проворковала Огнеяра,- но за измену твою, никогда больше тебе не быть красавицей, как прежде. Пусть твое отражение будет напоминанием о том, что ты  предала меня.

Заплакала Темноока, упала на колени, просила вернуть прежний облик. Сжалилась ведьма, коснулась рукой лба дочери, произнеся заклинание, да обратила дочь в жабу мерзкую. Жаба размером, как лошадь, дыханье смрадное, а в горящих глазах слезы.

–       Приведешь мне трех желающих занять твое место и пройти сквозь твое чрево, верну тебе человеческий облик. А ты, муж мой,- Огнеяра гневно сверкнула глазами, посмотри в котел, да подумай, радоваться или печалиться.

Подошел к котлу черный вещун, знал, что не справится с ним жена-ведьма, да заглянул в котел и увидел, как к лесу приближается всадник. Волосы белые, как снег скручены в узел, гнедой конь несет всадника, чуть не прогибается. За спиной воина меч, да лук со стрелами, но не внешний вид удивил и испугал Колдуна, а то, что сын пропащий и проклятый всеми едет прямиком к лесу в логово колдунов.

 

Ехал не спеша ведьмак, легко направляя гнедого, чувствовал он, что сможет справиться с семьей колдунов, но боялся коня потерять, Поэтому решил к чарам прибегнуть. Спешился, да осмотрелся на поляне, на границе ведьминого леса. Тут он мог еще ворожить, и? сломав несколько веток, сложил шалашиком, вытащил из-за пояса мешочек с порошком, произнес заклинание и в миг «шалашик» превратился в таверну с постоялым двором. Присел на корточки, присмотрелся – видит мышь бежит, щелкнул пальцами, и вот веселая хозяйка толстушка зашла в таверну, посудой гремит, вино, пиво разливает, гостей зовет.

Приметил бурундука лесного, обернул его в мужа хозяйки с рыжей бородой, а стайку воробьев в пьяную братию завсегдатаев таверны.  Осмотрел творения свои и остался довольным, а потом закрутился волчком, приняв облик  молодого торговца, с которым был знаком в путешествии по средиземноморью.

Горит в очаге огонь, в котле варится картошка, говядина с овощами. Хозяйка пиво гостям наливает, а такой аромат по лесу разнесся, что сам  Колдун пожаловал к порогу таверны. Стоит с ноги на ногу переминается, никак войти не может, ничего не понимает, что за дело такое, ноги не слушаются, точно кто-то на порог соли насыпал.

Выглянул ведьмак из-за угла, улыбнулся, приглашая войти.

–       Смеешься, собачий сын! – проревел Колдун, протягивая руки к шее Зарубы, не признал, разгневавшись, что перед ним сын его.

–       Да, заходи, Борута! – крикнул Заруба, хватая колдуна за седую бороду, втаскивая внутрь.

Вдруг почувствовал колдун, что силы покидают его, проясняются черты из-под смеющихся глаз незнакомого весельчака.  И видит колдун Борута не глаза незнакомца, а взгляд смерти, заключившей его в объятия. Собрал Борута последние силы, не в силах вырваться из заколдованной таверны, видимо незнакомец пришел по его душу, хочет расправиться с ним. Обернулся Борута волком, повалил хитреца, но не успел, и опомниться, стал тот медведем и давай драть когтями ему брюхо.

Превратился тогда колдун в змею, вырвался из лап грозного зверя, но стал Заруба  филином, вцепился когтями в шею старика Боруты и сдавил, что есть сил. Видит Борута сквозь пелену, что не филин смотрит на него, а сын Заруба, что заманил сюда из ведьминого леса одного, чтобы в одиночку расправиться со старым колдуном.

Обернулся тогда он снова волком, ударил лапой по крылу Зарубы-филина, брызнула алая кровь, а в горле волка закипела слюна. Щелкнул он зубами, встретившись лицом к лицу с мордой волка, что оскалил пасть. На левом предплечье глубокие отметины от когтей, но  не пугает это ведьмака. Вспомнил Борута Елизара, который сразиться решил с ним, в последний миг прошептал ему свое имя колдун и перегрыз горло, напившись кровью воина. Но как Заруба узнал  его тайное имя, он не сразу понял. Отряхнулся Борута, став человеком, отполз в сторону, выставляя вперед руки.

–       Пощади меня, Заруба,- молит, и слезы текут по сморщенному  темному лицу.

Знал Заруба пословицу, что не верь волчьим слезам, принял свой облик, осмотрев  быстро внутреннее убранство таверны. Сила заклятия не дала разрушиться колдовскому созданию. Хозяйка с мужем потчевали завсегдатаев, а отец и сын стояли друг напротив друга, истекая кровью, считая минуты, оценивая шансы, готовясь к новому прыжку.

–       Нет, Борута,- ответил Заруба и слова его, как раскаленная плеть, хлестнули по сердцу колдуна.- Не бывать по твоему, не для того я всю жизнь шел путем воина, чтобы прощать и тебя и Огнеяру с Темноокой. Зови  их, никто не поможет тебе!!!

Схлестнулись они снова, никто  больше не стал оборачиваться зверем. Силен Заруба, но и Борута спуску не  дает, вцепился длинными когтями в шею ведьмака, пытается добраться  до яремной вены. Ударил Заруба его головой прямо в лоб, искры полетели в разные стороны. Закачался колдун. Улучил момент Заруба, выкрикнул заклятие, и обратилась его правая рука в меч, словно лезвие  выросло из локтя, да проткнул сын черное  сердце колдуна, а потом снес и голову прочь.

Покатилась голова чародея к очагу, подпрыгнула, чтобы спастись в огне, да подскочил Заруба, поднял ее, заглянул в широко раскрытые глаза и увидел ужас на искаженном лице Боруты.

–       Ты  не сделаешь больше  зла,

         Пусть твой прах будет вечным проклятием,

         Для тебя и для тех, кто с тобою,

         Совершал  злые козни, на радость тьме.

         Станет пеплом пусть плоть твоя древняя

         А душа вечной пленницей этих мест,

         Твое зло станет камнем, на ней лежит,

         Никогда  не вернется Борута в лес.

Превратилась голова Боруты в пепел, вдохнул его Заруба, обретая силу отца, сплюнул в огонь, зашипело пламя под черной слюной ведьмака. Знал Заруба, что теперь пути назад нет, и темная  его сторона станет сильнее.

Обезглавленное тело поднялось, подергиваясь, направилось прочь из таверны. Схватил Заруба его за воротник, вышел следом, встряхнул. Вылетели кости, а шкура осталась в руках ведьмака. Он завыл истошно, превращаясь в черного волка, завершая ритуал, без остатка съедая поверженного врага. Горька трапеза, слезы льются из глаз, потемнела прядь волос на левом виске, затянулись раны на руке, чувствует ведьмак, как сила растет в нем огромная.

Выдохнул, опустившись на траву, вспомнил Любаву, и так ему захотелось проститься  с ней, что сердце разрывалось от тоски. Но Любава была далеко в пещере, где жили они столько лет, куда вернулись после странствий. Не захотел Заруба брать ее с собой, опасался за то, что смерть слишком  близко подберется к ней и не сможет он быть рядом, когда понадобиться подруге. Он размышлял все, кто для него Любава, любил же ее всем сердцем и тридцать лет они жили,  не расставаясь, ни разу не коснувшись друг друга, как мужчина и  женщина. Сейчас же Заруба пожалел об этом, потом прислушался к сердцу, не темная ли сторона заговорила с ним, и плетет свой узор из страсти и желания, пытаясь ослабить ведьмака.

 

Ведьмин лес сделался серым, туман  полз, как змеиный клубок, став враждебным для Зарубы. Давным-давно, когда-то он, босой, носился по  влажному мху, а ядовитый туман щекотал пятки. Теперь же туман охранял логово Огнеяры, она чувствовала, что некто расправился с колдуном и теперь идет сюда. Чуяла она, что  проклятый сын вернулся, понимала, что битва      начнется не на жизнь, а  на смерть. Но и не подозревала, что Заруба  уничтожил отца колдуна.

–       Иди  ко мне, доченька,- проворковала Огнеяра, подзывая Темнооку. Выпрыгнула из темного угла логова черная жаба, покрытая бородавками и наростами. Открыла рот и выплюнула оттуда женщину нагую, что заключила союз с силами тьмы. Лишь одну согласную привела Темноока для матери,  что захотела стать ведьмою, да принять смерть  за хозяйку свою.

–       Как зовут тебя, молодая ведьма? – спросила Огнеяра.

–       Нет у меня имени,- рассмеялась ведьма.

–       А где живешь ты, молодая ведьма? – спросила Огнеяра.

–       Там, где моя хозяйка живет, и служить я ей буду до исхода  дней.

–       Полезай во чрево, молодая ведьма, все ли ты узнала о темных силах? – Огнеяра приказала жабе раскрыть рот, и снова нагая ведьма полезла внутрь, а Темноока проглотила ее, закрыла глаза ощущая, как словно огромный червь по внутренностям ползает, царапаясь острыми когтями. Сложно передавать колдовские  знания умения, легко даются они при рождении, а когда человек осознанно решил заняться колдовством, это не так легко.

 И вот трижды пролезла женщина сквозь нутро жабы Темнооки,  а как выбралась, то стала похожа на нее, в человеческом обличии, как две капли воды. Смотрит в желтые глаза чудовища и хихикает.

–       Ну, здравствуй, доченька,- Огнеяра поцеловала в лоб молодую ведьму,- всему научилась, все узнала?

–       Да, матушка,- молодая ведьма поклонилась в ноги Огнеяре, целуя их. А Темноока начала уменьшаться в размерах, до величины большой собаки и смотрела на Огнеяру, и квакала, не имея возможности вымолвить ни слова.

–       А ты прочь пойди, предательница,- велела Огнеяра, сверкнув черными глазищами,- приведи еще двух, тогда будет тебе мое прощение.

Посадила Огнеяра молодую ведьму рядом с  очагом, и начала расчесывать длинные волосы костяным гребнем, да приговаривать:

–       Станешь дочерью на заклание

Коли силы большой не набралась ты,

Ну, а если с хитростью справишься,

         Настоящей ведьмою станешь ты.

Улыбалась женщина, становясь все краше, моложе, теперь ей снова двадцать лет, а Огнеяра зеркало подносит к лицу, показывает, какой она стала.

–       Сделаешь для меня работу, навсегда красавицей останешься, научу тебя многому, все знания передам, а коли предашь меня, скормлю жабе, из которой ты вылезла, чрево которой тебя мудростью и силой наградило.

–       Все отдам за тебя, матушка,- молодая ведьма приложила к голой груди руки, чувствуя, как кожа под пальцами становится упругой, нежной. – Я жизнь отдам за тебя, матушка, чтобы стать такой, как ты.

 

Не смогла найти Темноока еще двух женщин для обращения, привела только одну еще. И стало у Огнеяры две верные помощницы, которые были готовы на любую жертву. Наградила она их силой превращения в ворон, да способностью летать на помеле, и решила подготовиться ко встречи с ведьмаком, с проклятым сыном, пока он силы на битву с молодыми ведьмами тратит.

–       Ну, а ты, дочь неверная,- обратилась ведьма к жабе,- если остановишь Зарубу, да наложишь заклятие на логово, верну тебе облик прежний, но лицо красивое навсегда останется лишь в памяти, пусть уродливое напоминает тебе о том, что ты сделать со мною хотела.

Жаба не могла ничего ответить, а только громко квакала, да пускала пузыри, колдовать в образе  жабы было очень трудным занятием, руки не слушались, и лишь сила мысли могла быть способная на нечто  большее.

 

А ведьмак зашел в самую чащу леса, идет пешим, оставив коня  за пределами темного леса, жалко стало гнедого, не захотелось, чтобы он пострадал от ведьминских чар. Идет  в полной тьме, но видит всё, зрение звериное  не дает упустить ничего от внимания. Вот легкая тень пронеслась между  деревьями, насторожился Заруба и заметил, как незнакомая ведьма летит к нему голая на метле. Летит и хохочет, с толку сбивает.  Накинул на себя ведьмак невидимый туман, смотрит, растерялась ведьма, оскалилась злобно, свистнула и, откуда не возьмись, прилетела вторая бестия. У второй глаза огнем зеленым горят,  указала она когтистым пальцем в сторону Зарубы, так и увидела его  первая тварь. Завизжали они, выпуская когти, кинулись в его сторону. Обернулся он филином, взлетел на сосну повыше, а потом кинулся на первую волчьей тенью, снес голову одним ударом, видя, как рухнуло обезглавленное тело в высокий терновник. Превратился снова в филина и ждет, что дальше будет. Затаилась ведьма, увидела, как подруга сгинула, превратилась в дым, глаза затмила туманом сонным. Закрываются веки ведьмака, ноги не слушаются, прошипел он сквозь зубы слова заветные, вмиг прояснилось все, да и ведьму увидел он, что меж сосен сидела, да колдовство плела, напевая под нос тихим голосом.

Обратился в рысь Заруба, подкрался призраком, набросился, распахнув пасть, откусив половину лица молодой ведьме. Кровь горячая темная хлынула в рот и все смог увидеть и прочитать ведьмак. Неспроста Огнеяра подослала двух бестий, подготовила для него силки посерьёзнее. Но ничего, он справится.

Ночь, казалось, никогда не кончится, тьма сгущалась. И чем ближе Заруба подходил к логову ведьмы, тем воздух становился гуще, да ночь, словно угольная пыль, что затмевает любой луч света. Принюхался Заруба, тихо ступая по еловому насту, потом взобрался выше на деревья, здесь лучше чувствовался запах логова. С ветки на ветку он пробирался к дому, заросшему колючками из терновника, спрятавшегося под корнями огромных деревьев, точно логово волка и волчицы. Заруба был уверен, что мать знает о гибели отца. Но известно ли то, что к нему перешла вся сила Боруты? Теперь разве это имело значение, подумал Заруба.

На  пятнистой шкуре рыси появилось с десяток пятнышек, то тьма прокладывала дорогу для себя, и Заруба ощущал это, но пока не пытался бороться. Лишь мысли о Любаве вели его вперед, не давал поддаться мраку, который разрастался в нем  с каждым шагом. И чем ближе ведьмак подходил к логову, тем более тягостными становились мысли. В один момент он даже  забыл, зачем оказался здесь и почему крадется в облике рыси.

–       Это все чары,- рассмеялся он,- простое волшебство,- он снова засмеялся, и этот смех был не добрым. Что-то пьянило разум Зарубы, и, спустившись с деревьев  ко входу в логово, он свернулся, словно котенок и уснул на пороге, обретая облик человека – проклятого сына третьей проклятой ведьмы.

Утро не принесло облегчения, ни страдания, ни боли, только пустота и зловонное дыхание. Заруба открыл глаза, увидев перед собой мерзкую жабью морду. Потом осознал, что его руки крепко стянуты и подняты над головой, он увидел крюк,  свисающий с потолка и цепь, которая шла от него к кожаным ремням. Взгляд жабы, казалось, проделывает дыру в сознании, Заруба посмотрел на нее, понимая, что ничего не может произнести. Наконец тварь отвела взгляд, и  к нему вернулся дар речи.

–       Кто ты, тварь?- спросил он, повиснув на крюку, пытаясь понять, насколько крепка цепь. Она скованна словом заклятия и надо было постараться, чтобы вырваться.

Потом ведьмак услышал голос в голове, он показался ему знакомым, а потом снова этот обжигающий взгляд твари – огромной жабы размером с собаку. Ее словно поставили охранять его.

–       Не узнал меня, Заруба? – спросила жаба. Именно от нее исходил голос, но звучал он именно в голове.- Это я Темноока, сестра твоя. Мать обратила меня в мерзкую тварь, и теперь я служу ей и духом и плотью, обращаю людей в ведьм и колдунов, тех, кто хочет служить ей.

–       И много обратила? – рассмеялся в глаза жабе Заруба.

–       Достаточно, Заруба, и не справиться тебе с целым войском, даже если ты силу забрал у отца, матушка  будет сильнее.

Закрывай глаза, ведьмак

                  Позабудешь обо всем ты

Баю-баю, баю-баю,

Навсегда пусть сон придет

По неведанному краю ты пройдешь,

И не вернешься,
Станешь куколкой послушной

Навсегда в руках моих…

Веки стали тяжелыми и понял Заруба, что никогда не выбраться ему отсюда, попытался обратиться в змея,  не вышло. Казалось, жаба сдерживает его, но как, ведьмак понять не мог. Не сразу понял он, что оказался в западне, и только чудо может спасти его.

Он просыпался, снова спал, ощущая, что силы покидают. Пытался разговаривать с сестрой-жабой, но та не слушала его. А потом  ровно на пятый день явилась Огнеяра. Усмехалась, кругами ходила вокруг  Зарубы, все пеняла ему, да выговаривала.

–     Знаю, зачем держишь меня здесь, ведь не справиться тебе с силой моей,- рассмеялся ей в лицо Заруба.

Замерла ведьма, вперилась глазищами в лицо сына и зацокала языком:

–     Ничего, ничего сила не вечная, ей нужен выход, а без дела обратится она против тебя и сожрет заживо, ей же все равно кого уничтожить врага или хозяина. А разве ты  не знал этого, Заруба?

Заруба понимал, что это конец, но надежда теплилась в душе слабым огоньком, а образ Любавы не давал ему сдаться в лапы судьбы.

Ничего не ответил он ведьме, а закрыл глаза, искал внутри себя  крупинки света, связывал их в единое целое, понимая, что лишь любовь внутри его сердца способна спасти, противостоять  даже самому сильному колдовству. Чем  больше он думал об этом, тем больше силы возвращались к нему. Он не  слышал больше голоса Огнеяры и кваканье Темнооки, которые посчитали, что он  впал в забытье снова.

Заруба вдруг почувствовал, что откуда-то доносится голос Любавы, как будто она рядом с ним. Он шел на ее голос из тьмы, которая все плотнее окутывала душу, пытаясь подчинить себе. Потом раскрыл глаза, находясь внутри сознания, а  со стороны казалось, что ведьмак все еще спит. На самом деле он шел по длинному коридору, залитому светом, к той, что ждала  его все эти годы.

–     Я успокою твою боль,- сказала Любава, появившись из света,- Мокошь поможет  нам, уже свит венок из луговых цветов и могила для тебя выкопана, да и меч лежит в ногах, но не отпущу я тебя, не дам покориться силам зла. Иди сюда, обниму тебя, друг мой сердечный, друг любимый.

Сделал шаг Заруба и чувствует, что ноги не слушаются, опустил глаза и видит, как скованны они  веревками темными. Путы полупрозрачные, как будто сотканные из тумана болотного, но держат его, не дают и шагу ступить.

–     Не могу, Любавушка, ноги связаны, не получается и шагу ступить,- произнес обреченно Заруба и стало ему так грустно, что тоска злорадно посмеивалась за спиной, а печаль залезла под ворот рубахи.

–     Знать не любишь меня, раз не можешь и шагу ступить,- ответила Любава. Отступила назад, а в глазах застыли слезы, стал свет меркнуть. Заруба смотрит на нее и не верит, что  больше никогда не увидит, не почувствует запах ее волос, не коснется нежной руки.

–     Пуще жизни люблю тебя, Любавушка, ради тебя и пришел в логово к ведьмам лютым, но не справился,- стало темно кругом, замотал Заруба головой, не верит, что любимая ушла навсегда. Сделал шаг во тьме, еще один, раздвигая стены, он не видел их, но ощущал под пальцами, как и острые шипы, что вонзились в ноги. Резко дернулся вперед не жалея себя, прокричал имя Любавы снова и снова, и ударила боль точно плеть, и как будто оторвалось от него что-то большое и мерзкое, что врастало много лет внутрь, заполняя нутро.

Он открыл глаза и видит, что лежит лицом вниз, на траве капли крови и весь он пропитан кровью, как  губка, словно кожу заживо содрали с него. Чувствует, что Любава рядом, но не видит, лишь  дыхание чувствует, да эхо ее голоса вдалеке.

–     Любава,- прошептал Заруба,- вот и вырвался я. Посмотри, теперь нет тьмы  во мне, я как ребенок пришел в этот мир, не умея ничего, кроме того, как любить и учиться заново жить…

–     Иди, Заруба,- услышал он голос Любавы,- ступай и закончи дело. Теперь нет у ведьм власти над тобой. И вернись ко мне, прошу тебя…

Не услышал Заруба в голосе Любавы уверенности, не услышал страха и боли и то, как прощается она, и как слезы  капают из прекрасных глаз…

 

Открыл усталые очи Заруба и видит, что один в комнате, нет ни Огнеяры, ни Темнооки, а главное – сила с ним. Переливается в жилах, бежит по сосудам чистая и светлая, и нет в ней ни капли тьмы, а лишь свет, что любовь подарила ему, как и решительность в минуты отчаяния. Обернулся он змеей, выскользнул из пут сковывающих его, легко точно их и не было. Пробрался сквозь щели песком, прокатился по мрачным коридорам водой, да и очутился в большом зале, оставаясь невидимым для Огнеяры и Темнооки, ощущая за спиной, тяжесть меча, что выковал для него кузнец Белозар. Как меч очутился здесь, не может понять, вынул его осторожно из ножен, подкрался, как рысь к Темнооке, смотрит, как та внимает нравоучениям матери. Никак не подобраться, чтобы порешить обоих. Придется вступать в битву с Огнеярой, не боится ее, но убить страшится. Зов крови еще так силен внутри Зарубы. Сжал он меч в руках сильных, размахнулся, вонзая в жирное жабье тело, протыкая черное сердце, да приговаривая слова заветные. Помешала ему волна чувств, что нахлынули, как снежная лавина. Темноока маленькая  лежит в колыбели и смотрит на брата глазами добрыми, и нет в них тьмы и нет черного зла. Не слушает Заруба свое сердце, слезы катятся по щекам, но бросает он заклинание, обращая сестру в пепел и падает на колени, ощущая боль во всем теле, точно отрезал от себя кусок плоти живой и боль такая, что  жить не хочется.

Громкий визг Огнеяры заставил его вздрогнуть. Глаза ведьмы вспыхнули зеленым огнем, волосы встали дыбом, кинулась она к Зарубе, да давай острыми когтями драть, пытаясь глаза выцарапать. Повалил  ее ведьмак, пригвоздил правую руку мечом к земляному полу и  понимает, что нет ничего страшнее убийства матери, пусть и ведьма она проклятая, пусть наполнена злом и ненавистью,  но  он  плоть  от плоти ее и  связаны они  кровью    навеки-вечные словно заклятием.  Видит, смеется ведьма, не плетет чар, знает, что убьет ее и сам сгинет, поэтому колдуны так  долго живут и не убивают своих по крови. Разорвется связи и растает ведьмак, словно ледяная глыба и не поможет ничего и не вернет никто его на белый свет.

–     Что призадумался, проклятый сын? – рассмеялась Огнеяра. - Не окончишь ты род колдовской, ты последняя цепь и, убив меня, умрешь сам, и навеки  место это станет проклятым.

Видит Заруба, как невидимые темные путы связывают его руки и Огнеяру, смотрит на них и удивляется, как не замечал раньше подобного. Заколебался, но  не стал медлить. Вырвал меч из проколотой руки Огнеяры,  да отсек мерзкой ведьме голову,

Выкрикнул заклинание, обращающее в пепел, да перевернул котел с варевом. Расплескалось зелье, смешиваясь с останками ведьмы, заревел Заруба точно раненный зверь, отступил назад, роняя меч.

Опустился на скамью каменную, обхватил лицо руками, да вспомнил слова матери, что сдалась без сопротивления, точно зная, что смерть ее сделает. Начала его снова грызть тоска. Поднялся Заруба, стал выход искать, да нет его. Наложили ведьмы заклятие на замки. Бьется  бешеным зверем Заруба в  дубовые двери, да нет выхода из них. Раскрывает окна,  да снова оказывается в доме. Превратилось логово в зеркальный лабиринт, в капкан, откуда нет выхода. Обращался он змеёй, превращался в волка и медведя, выливаться водой пробовал, даже сжался в муху, и то не получилось выбраться.

Не позвал он никого, не привык просить помощи, а как вспыхнул дом изнутри, опустился на  колени, да покаялся. Знал, что чужим был в своей семье, и среди людей не стал человеком своим. Оставил ту, которую любил, да уничтожил тех, кто произвел на свет. Все ближе огонь, но не чувствует Заруба ни жара ни боли. Пламя лижет тело жадными языками, а он стоит, словно камень и просит прощения у всех.

 

–       Проснись Заруба, открой глаза

         Проснись и снова  будь со мной

         Забудет нечисть пусть тебя

От глаз людей ты скроешься…

 

Любава гладила любимого по длинным седым волосам, слезы капали из глаз, и не видела она, что с ней сделало проклятие ведьмино. Постарела она на двадцать лет, и уж нет той красивой женщины, что стояла перед глазами Зарубы, чей образ вел его на битву неравную.

Шла она следом за ведьмаком, летела голубкой белою, бежала ланью быстрою. Не смогла открыться ему, не сказала, что ведает тайнами и ворожбой, но природными силами пользуясь, не творила зла, и мерзких дел, для людей лишь старалась.  Слезы горячие капали, на лицо Зарубы, оставляя светлые дорожки на лице, что покрылось сажей.  Уж не помнила,  как к логову пришла, как вошла в объятия пламени. Помнила лишь, что молилась Мокоши, да несла любовь точно хрупкий  цветок в своих руках. Отыскала любимого, вынесла из пламени и откуда сила взялась только. Заклятие ведьм  было сделано лишь на ведьмака, и поэтому Любаве удалось его вызволить. Как очутилась на поляне сразу начало меняться все вокруг. Лес посветлел, уползли колючие заросли,  трава шелковистой  изумрудной стала. Затянулись зловонные топи, да змеи и разные гады уползли в свои глубокие норы. Снова птицы прилетели в лес, и запахло цветами, и ветер стал более свежим, как и воздух в котором больше не блуждал ядовитый туман.

Плакала Любава, плакала, а как все слезы выплакала, то увидела, как открыл глаза тот, что был ей судьбой предназначен, сын третьей проклятой ведьмы, ведьмак, что между тьмой и светом бродил всю свою жизнь. Свет искал в темноте души, а как нашел, потерял себя.

–       Я навеки проклят, Любавушка,- прошептал ведьмак надтреснувшим голосом,- я извел всю свою семью, и для чего теперь  годный, и кто теперь?  Да и сила ушла вся, нет ее, не могу  и шага сделать, будто дитя малое неразумное. Стали руки и ноги тяжелыми, ну а конь гнедой где, уж не сгинул ли?

–       Не печалься о своем происхождении проклятом, Заруба,- успокаивала его Любава,- радуйся то, что люди благодарны тебе, ты не слышишь, как в деревню вернулись все, как готовят столы и пиршество. Ждут  меня с тобой, ждут, не нарадуются. Ну, а конь у отца, дожидается, головой трясет, да копытом стучит,- рассмеялась Любава. Смотрит Заруба на нее и не видит, что старуха перед ним, лишь ту прежнюю помнят глаза его, без морщин и какого либо изъяна. Обнял он ее, притянул к себе, да припал к губам, целовал  без устали. А как оторвалась Любава от губ его сладких, улыбнулась и прижалась к груди, ощущая, как счастлива.

И случаются чудеса. Опустилась Мокошь с сосенки, наблюдала она долго за Любавой да Зарубой, прикоснулась осиновой веточкой, да вернула Любаве молодость, а Зарубе силу богатырскую. И никто не заметил прихода ее, взялись нареченные за руки, и пошли сквозь лес и травы в селение. Деревья расступались,  а трава ложилась ковром под  их ногами. Шли они навстречу всходящему солнцу, и любовь их вела, как и прежде рука об руку.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

        

 

Похожие статьи:

Рассказы → Последний полет ворона

Рассказы → Обычное дело

Рассказы → Портрет (Часть 1)

Рассказы → Портрет (Часть 2)

Рассказы → Потухший костер