Тоска зимой на селе, сплошная тоска. Хоть к лесовику иди да волком вой. Ему одному, поди, радость, что люди, наконец, сошли с этих мест, он-то их никогда не любил. Не то, что домовые, коим нынче совсем туго. В домах-то почти никого и не осталось. Сельским духам ведь люди нужны, не могут они без них. А где их, этих людей, тут нынче сыщешь? Кто постарше уже помер, кто помоложе – в город перебрался за лучшей долей, а тут одни пустые покосившиеся хаты остались, в которых нынче только холод да темнота.
Фэде еще повезло, можно сказать. В его дом хоть иногда нынешние хозяева заезжали и хоть что-то в нем латали. Вот он пока и держался кое-как, не пропадал, как многие другие. А вот в хатах, где духу человеческого годами не было, домовых уже днем с огнем не сыщешь. Кто порасторопней был, те перебрались туда, где еще хоть как-то жизнь теплилась. А кто не сообразил, что к чему, так тех и нет уже давно, и память уже о них исчезла. Иные пытались по нескольку в одной хате ютиться, да только надолго их не хватало. Фэдя было пару таких горемык приютил, да они все равно особо не задерживаются. Чтобы в доме духам привольно жилось, в нем жизнь должна ключом бить. А какая тут нынче жизнь… Любому домовому свои люди нужны, родные, чтобы хоть как-то держаться, без них дело труба. Пару месяцев, может и полгода, в чужой хате протянешь, а зимой, когда люду нет совсем, раззз – и нету тебя. И поминай, как звали, ежели есть еще, кому поминать.
Дом Фэди был в самом конце деревни, можно сказать, на отшибе. Больше целых хат в этой части села не осталось, а от остального села его отделял пригорок, на котором находилось деревенское кладбище. Теперь из-за этого долгими зимними ночами домовенок чувствовал себя особенно одиноким.
Сам он был молодым по меркам духов, всего четвертое или пятое поколение людей пошло с тех пор, как дом тут поставили, а Фэдя в нем завелся. Вся деревня, можно сказать, новая была. Ту, старую, что прежде рядом была, люди чужие да лихие в давешнюю войну пожгли, да и поубивали многих. Вот местные, что уцелели, и построили другую, сызнова, чтобы новую жизнь там начать. Фэдя тут одним из первых завелся, даже имя у него было новое, странное для тех духов, что постарше да подревнее были. А оно само так вышло. Духи ведь сами себе имен не выбирают, как люди помянут, так и зваться будешь. А люди тут тогда всяких городских нечистиков поминали, даже детей в их честь называли, вот и духи местные похоже зваться стали. Вот Фэдино имя было с каким-то Железным Феликсом связано. Кто такой этот Феликс, дурной он аль добрый, Фэдя толком не знал, потому что в городе никогда не бывал и с тамошними духами дружбы не водил. Появился он с таким именем, ну так и что с того. Ладное такое имя, ничем не хуже прочих.
Народу-то тогда было здесь, народу, не то, что сейчас. Жилось людям, конечно, тяжко. Это они для виду могли песни петь, а дома не раз роптали на старого бога или тех, кто тогда там был за него. И к зелью окаянному прикладывались, ох прикладывались. Почему-то считали, что легче с ним будет, да на самом деле только гаже становилось. Домовые это особенно хорошо видели. Ведь каков хозяин, таков и дом.
Но как бы тяжело не было, росла деревня, ширилась. Баню свою поставили, чтобы людям где мыться было. У новоселов свои дети пошли. Потом уже и клуб поставили, куда дети, как подросли, на танцы бегали. И все при деле были – кто за домом смотрел, кто за скотинкой всякой. Банник, помнится, тот еще шалун был. Эх, было времечко, никто и не гадал, как быстро все это кончиться…
И раньше напасти всякие были, из-за которых люди целыми селами пропадали, ну и домовые вслед за ними да прочие духи, ясное дело. Война та же окаянная скольких побила. Но вот на детях другое уже пошло. Люди от корней своих отрываться стали, в города съезжать. Говорят, что жизнь там сытая и спокойная. Сам Фэдя там никогда не бывал, дальше пары окрестных сел не выбирался, не к чему оно ему. Он же домовой, а не верстник какой, к дому, значит, привязан, и к людям, что в нем живут. Или жили…
А начиналось тихо все так, неприметно, сперва никто и не мыслил беды какой. Ну, начали дети от родителей съезжать, эка невидаль. И раньше многие в другие села уезжали, а кто и в город тот же окаянный перебирался. Но тут как дети повырастали, так почти все съехали. Кто учиться, кто работать, кто еще за чем. Кто в города поближе, ну а кто совсем далеко. И почти никто назад не вернулся, все среди тех каменных домов так и осели.
Село без молодых быстро хиреть начало. Нет, дети своих родителей редко забывали, часто их наведывали, но не то это уже было, не то… Нет свежей крови – нет и жизни людской. И духов тоже нет.
Но потом у съехавших детей пошли свои дети, внуки последних оседлых жителей деревни. И с внуками жизнь в деревню стала возвращаться, хотя бы на лето. Видать не могут люди по малолетству жить в этих коробках каменных. Тоска их там видно снедает, особенно, как солнышко начинает вовсю припекать. Родители их это уже не совсем понимали, но нутром чуяли, что не так что-то, вот и везли деток обратно к корням своим. Снова на селе стало шумно, как когда-то. Дети – они ведь новая жизнь. Многие духи тогда радовались, думали, что хоть так протянут, радуясь людям хоть по три месяца в год. Лето стало самым веселым и долгожданным временем, ведь тогда всюду снова было полно людей.
Зимой, правда и тогда уже тоскливо становилось. В доме Фэди к тому времени только старик со старухой и остались. Выросшие дети почти не заезжали в холода, а внуки так и вовсе не появлялись. Но тогда еще хорошо было. Скотинка опять-таки всякая, кошечка там, собачка, свинки. Другие духи еще водились, полно их было, что в сараях, что рядом с домом. Хоть поговорить было с кем. Старик же со старухой по вечерам коробку, что «телевизором» кликали, бывало включали, и тот картинки всякие показывал. Делалось это, чтобы не так тоскливо без детей было, да только заменишь ли таким детей-то… И Фэдя с ними порой сидел так украдкой, тоже смотрел. Ничего там, правда, увлекательного не было, за живыми людьми куда веселей и радостней наблюдать, чем за какими-то там картинками, пусть и движущимися.
Но вот летом все-таки хорошо было. Новые дети, из города, они не те были, что прежние. Они здесь не жили и не работали, они сюда как бы на отдых приезжали, поэтому такие радостные были, такие счастливые.
К Фэдиным старику со старухой в основном приезжал только один внук, остальные лишь изредка наведывались. Но зато этот маленький гость обычно оставался на все лето. Других детей он не любил и будто бы сторонился их. Но ему и одному было хорошо. Он был не таким, как его дед или отец, что родились и выросли тут. Для него это был новый и притягательный мир, совсем не похожий на мешанину из стекла, железа и бетона, где он жил и рос. Здесь даже сам дом из дерева был ближе к земле и природе. А прямо за дорогой начинался лес, что рос тут испокон веков, и который люди еще почти не осквернили мусором. Все-таки в селе народ жил приличный, не гадил там, где жил. Маленький человечек любил там на полдня пропасть вместе со своим дедом, а затем уставший, но довольный возвращался назад. Тогда домовенок вспоминал старые времена и тихо радовался.
Но это не могло длиться вечно. Внук подрос и стал приезжать в деревню все реже, город все крепче стал сжимать его в своих каменных тисках. Старик со старухой стали слабеть, и поэтому им пришлось отказаться от коровы, а затем и от прочей живности. В хлеву стало непривычно тихо и вскоре домашние духи ушли оттуда. Но в доме все еще была жизнь, в нем все еще жили старики, и зимой, которая порой казалось бесконечной, все еще ждали тепла человеческого общения, что хотя бы изредка приносили с собой приезжавшие дети и внуки.
А теперь даже ничего этого нет. Старуха заболела и умерла несколько лет назад и была похоронена на местном кладбище. Старик после нее прожил меньше года и тоже «переехал на гору», как говорили местные. Все прочие духи постепенно стали исчезать как из дома, так и из его окрестностей. Дети и уже подросшие внуки, что и до этого сюда нечасто заезжали, совсем перестали бывать в деревне. И такое бывало не только у него, а повсюду. Старые умирали, молодые перестали приезжать. Уже пару лет как последних стариков на зиму родные забирали в город и в холода тут уже вообще никто из людей не жил.
Несколько домов выкупили какие-то чужие люди, что теперь следили за тем, чтобы те совсем не развалились и изредка туда наведывались в теплое время. Но так как люди эти были пришлые, и бывали тут крайне редко, то и жизни в таких хатах не было. Ушли оттуда духи, и остались там только пустые остовы. Не было в них уже ни тепла, ни жизни.
Фэдя, отвлекшись от воспоминаний, подошел к окну, встал на стул и стал смотреть в окно, как делал это много раз. На село опускалась ранняя тьма. Домовенок смотрел на дорогу каждый вечер в тщетной надежде, что вот-вот проедет по дороге железный конь, что хоть кто-то вспомнит о нем и навестит его. Хотя это была уже даже не надежда, а скорее привычка. Зимой дорогу заносило толстым слоем снега, и здесь все равно никто не ездил. Но делать все равно было нечего, только и оставалось, что смотреть в темноту и ждать чего-то.
Летом, а иногда и весной такие ожидание все же окупались. Постаревшие дети и подросшие внуки изредка собирались в доме своих покойных стариков, чтобы вспомнить их, да и разъехаться через пару дней по своим делам. Надолго тут никто не задерживался.
И вдруг в буране показался какой-то неясный огонек, затем послышался нарастающий гул. Железный конь, «машина». Интересно, кого в такое время сюда занесло, что он ищет в утонувшем в снегу селе?
Неожиданно машина ненадолго притормозила недалеко от дома Фэди. Из нее кто-то вылез и тяжело побрел сквозь мороз и темноту. Домовенок встрепенулся. Кто это мог быть в такое время? Лихоимец какой? Но что ему тут делать? И что брать? Фэдя присмотрелся к одинокой фигуре, попробовал понять, кто это. Кто-то свой?.. Неужели? Кто-то, связанный с этим домом? Но кто?
В дверях загромыхал замок. Человек никак не мог провернуть заледеневший ключ. Домовенок испугался, что сейчас гость не сумеет открыть дверь и повернет обратно, поэтому решил ему немного помочь. Все равно ведь никто не видит. Ключ легко провернулся в замке, и дверь отворилась, впуская в выстывший дом живое существо, первое за долгие месяцы.
Человек, весь засыпанный снегом, вошел в дом и поставил на пол тяжелую сумку, затем пошел куда-то вглубь дома что-то проверить, видимо нажать кнопочки, чтобы в доме стало светло. Да, так и есть. Вскоре щелкнул выключатель и загорелся свет.
- Электричество есть, хвала богам, - пробормотал себе под нос пришелец и отбросил капюшон. Но домовенок и так уже знал, кто это. Ему не нужны были глаза, чтобы узнать этого человека, он сам себе удивился, как не узнал, не почуял его еще за многие версты. Это был тот самый внук, что в детстве так часто приезжал сюда на целое лето.
Человек осмотрелся и невесело улыбнулся.
- Эх, хотел бы просто приехать сюда, чтобы проведать дом деда с бабкой. Жаль, что это не так...
Да, домовенок чуял, что что-то не так. Тяжело на душе у человека. Давит на него что-то, от чего-то он бежит. И в этот дом он приехал не гостить, а прятаться. Ну пускай хоть и так.
- Кто бы мог подумать, что в это месте я буду в итоге искать приют, - продолжал внук будто бы разговаривать сам с собой. Но Фэде хотелось верить, что он разговаривает с ним. – Надо бы согреться, что ли.
Человек подбросил в печь холодных дров, что лежали рядом с ней, будто тоже бы ожидая гостей. Попытался разжечь огонь при помощи спички и какой-то влажной газеты, но у него ничего не вышло. Домовенок и тут решил ему помочь, подул на дрова, высушил их остатками своих сил, и скоро веселый огонек пробежал по вмиг высохшей бумаге, и дерево запылало, принося тепло в ледяной дом. В пустой хате снова появилась жизнь.
Внук стал греть руки у огня.
- Эх, а хорошо тут все-таки. Надо бы сюда жену с детьми привезти, - сказал гость и сам себе невесело улыбнулся. – Если они у меня, конечно, будут… Задержусь тут, пожалуй, на пару дней.
Фэдя был рад это слышать. Сейчас он был бы рад и паре часов. А тут такой подарок.
…Внук пробыл в доме почти неделю, но потом все же ушел прочь. Его снова позвала дорога, что-то гнало его дальше. Сперва он хотел уйти через пару дней, когда перестал валить снег, но Фэдя помогал одинокому гостю как мог, чтобы тот задержался как можно дольше. Внук сам потом стал удивляться, почему дом так долго держит тепло или отчего безвкусная городская еда, что он взял с собой, вдруг стала такой приятной. Но в итоге все списал на то, что «родные стены помогают». Эти дни были для домовенка радостными, он вспоминал прежние годы, когда этот человек, еще будучи ребенком, также всему радовался в этой хате.
Уходя, внук в последний раз повернулся и посмотрел на хату, которая снова стала пустой и темной. Домовенок смотрел ему вслед. Он был несказанно рад даже такому краткому визиту. Хоть и ненадолго, а в доме снова появилась живая душа, снова человеческое тепло разогнало все сковывающий холод. До весны осталось совсем немного, а там глядишь, может еще кто приедет, стариков помянуть. Протянем как-нибудь. А там, глядишь, внук разберется с тем, что не дает ему покоя, женится, да и детей своих возить сюда начнет. Хотя бы одного ребенка, Фэде хватит. Лишь бы кто помнил его и этот дом, лишь бы хоть изредка навещал. Хотя бы один человек.
Иногда и этого достаточно.
