Пёстрая шубка из совиных перьев

Благородный господин всегда перепачкан в крови менее благородных.

Думаешь, у Сирин милое личико да укрытые мягкими перьями упругие титечки? Нет! Нет, я видел птицу собственными глазами. Слушай, расскажу. Мне было лет десять. Однажды тёплой летней ночью чёрт угораздил увязаться за старшими ребятами. Трое парней хорохорились перед девчонками, мол, не побоятся зайти в дом покойного Гроша, а то и самого тухляка вытащат на свет божий. Поговаривают, по ночам истерзанный мертвец выползает из подпола, опираясь на переломанные руки-ноги. Лицо исклёвано, тело разорвано птичьими лапами в клочья. Не знаю, чего я хотел больше: похихикать над напыщенными задаваками, когда те с визгом разбегутся, или всё же поглазеть на покойника.

Ты не знаешь, кто такой Грош? О, то местная байка, ею старухи пугают несмышлёнышей, вроде тебя. Не обижайся.

В прошлом столетии жил в деревне умелый птицелов. Замахнулся он поставить силки аж на саму Сирин. Представь, поймал-таки! Птичка оказалась красоты неземной. Да не токмо удачливый охотник воспылал безумной любовью. Многие деревенские парни попали под её чары. Поговаривают, Сирин ответила Грошу взаимностью. Вот и решил он спрятать свой улов от людей, дабы никто не отнял.

Западная гряда богата тайными пещерами. В одну из них Грош отвёз птицу. Как уж получилось, не знаю, но проведал он, что слёзы Сирин, твердея, становятся алмазами, а капли крови - рубинами. Алчность обуяла Гроша. Долгое время самодур истязал пленницу, наполняя сундуки. И в тот день, когда собрался вывозить добро, в горах случился оползень, вход в подземелье завалило.

В общем, заброшенный Грошев дом выглядел действительно жутко, похожий на большущего зверя, залёгшего в зарослях иван-чая. Брёвна - складки серой шероховатой кожи, охряпки - выпирающий хребет. И длинный, до земли, клок свалявшейся бурой шерсти - то крыша. Изба наблюдала за нами единственным крохотным окном, раззявив кривой рот дверного проёма. Ребята поднялись по скрипучим ступеням. На мгновение показалось - сейчас дверь захлопнется, качнутся бревенчатые бока, чудище заворочается, с хрустом пережёвывая добычу. Наконец в окне мелькнул слабый огонёк, и я, осмелев, пробрался вслед. В скудном свете чадящей лучины шевелились тени, это парни выискивали, чем поживиться. Подтрунивая друг над другом, заглядывали в каждый закуток. Я укрылся за грудой печных обломков, набрал побольше воздуха, собираясь зловеще гаркнуть. Внезапно хлипкие половицы дрогнули, пол просел, затрещал. С диким криком и грохотом провалился я по пояс, подняв клубы сажи с кирпичной пылью, к тому ж основательно застрял. Смельчаки дали дёру, через мгновение в доме не осталось ни души. Я продолжал орать, хвататься за всё, что попадало под руку. Ибо казалось, того и гляди в ноги вцепится мёртвый Грош.

Ты смеёшься, а мне, пацанёнку, было не до смеха! Кое-как выбрался, но не убежал.

А знаешь, почему? Заметил торчащий среди печных обломков кругляш величиной в пол-ладони. Спил дерева, тонкий, искусно обработанный. С него в тусклом свете поблёскивали удивительные голубые глаза. Вижу, ты догадался. Да, то был портрет сладкоголосой Сирин. Может, сам Грош его намалевал, а, может, кто из местных. Не важно.

О, сколько проведено ночей в любовании красавицей. С тех пор обычные девушки меня не привлекали - всех затмевала небесноокая женщина-птица. Изгиб соболиных бровей, румяные щёчки, чуть приоткрытый пухлый рот сводили с ума. Никого, слышишь, никого не посвящал я в эту тайну.

Был у портрета один крохотный изъян. Художник не нарисовал нос, либо его истёрло время. Хотя юное возбуждённое воображение отсутствием носа отнюдь не тяготилось, дополняя дивный образ самостоятельно.

Поверь, каждый раз, когда слышал легенду о коварном Гроше, сердце разрывалось от тоски. Говорят, птица бессмертна, значит, поныне живёт заточённая в той пещере. С годами крепла мечта выпустить пленницу на волю. Но в одиночку с подобным не справиться. Посему слонялся я по трактирам, выискивая сотоварищей - самых бесстрашных, сильных, ловких, ибо поход назревал опасный.

В «Лесной усладе» удача наконец-то повернулась лицом. Вернее, сразу четырьмя. Зимовей, Огнеяр, Могута и Деян. Я стал заходить сюда каждую неделю, приглядывался, прислушивался. Друзья, приметив мой интерес, решили позабавиться над Тихушей - так они меня прозвали. Первым пористаться вызвался Огнеяр. Любимец женщин, длинноногий и быстрый, точь-в-точь его ненаглядный гнедой жеребец. Любую драку превращал в танец, приглашая в пару саму костлявую. Я знал, загодя выучил все его движения. Потому выжил и заручился дружбой с былым противником.

Потом Могута пригласил отобедать, требуя прийти безоружными. Прирождённый охотник. Кажется, только зашёл в лес, а гляди-ка выходит с кабаном или оленем на плечах. Никто не готовил мясо лучше Могуты. Ум отъешь! Да в бою не промах. Голыми руками шеи противникам сворачивал, аки курям. Он приветливо встретил нас возле дома. Я поотстал, был на полпути к крыльцу, когда Могута, улюлюкая, спустил быка. Позже, восхваляя мою сноровку, приготовил того быка к ужину. До утра угощал, не скупясь на примочки к синякам и холодное пиво.

В тот вечер балагур Деян не замолкал, отпуская озорные шутки по любому поводу. А пока на мой счёт прохаживался, я незаметно украл его кошель, чем привёл друзей в неописуемый восторг. Деян заставил красть кошель снова и снова, усложняя задачу. Всякий раз, лишаясь мешочка со звонкими монетами, ухохатывался до слёз.

Но самое непростое испытание задумал Зимовей, брат Могуты. Молчун с цепким холодным взглядом. Окружил свой дом караульщиками, спустил собак и ждал. Он даже не вздрогнул, когда мой нож коснулся его шеи. Сдержанно поблагодарил, ведь ни один из его псов не пострадал. Сторожа? Ну, впредь пусть ищет более смышлёных.

Что смотришь? Думаешь, Тихуша полоумный? Нет! Я собирал крепкий отряд, а за унижения отомстить всегда успеется.

Навьючив лошадей, мы отправились к Западному ущелью. Молва несёт - голос Сирин звучит там и поныне. Пока Грош ещё дышал, птица смаковала каждое мгновение, наслаждаясь муками бывшего любовника, с упоением внимая то потокам покаянных слов, то злобным, полным ненависти обвинениям. Под натиском жестоких проклятий разум покинул Гроша, затуманило взор отчаяние, неудержимый страх разъел душу. Посреди несчётного богатства голод и жажда терзали птицелова.

Поговаривают, Грош открыл-таки клетку, выпустил птицу, умоляя помочь разобрать завал. Но дальше люди болтают разное. Одни, мол, Сирин убила незадачливого кавалера, стоило снять засов. Другие, будто птица отказалась выходить и, злобно хохоча, наблюдала за его тщетными попытками процарапать дорогу к свободе. А есть, которые утверждают - она откушала несчастным, соорудив из костей гнездо. Впрочем, все единодушны - пленница до сих пор замурована в пещере, полной драгоценных камней.

Я не желал наживы. Лишь Сирин занимала думы. Ближе к сердцу хранился расписной кругляш. В мечтах небесноокая красавица покоила голову на моём плече, разговаривала, нежно касаясь. Отпустить её на волю - цель, о которой так и не решился сказать остальным. Они бы снова посмеялись. Знаешь, я свирепел от срамных историй про Гроша и птицу. Конечно, сам иногда тешил себя несбыточным. А ну если она... Уши пылали. Клянусь, те фантазии являли собой помыслы наивные, чистые, в отличие от похабных побасенок, кои, гогоча, рассказывали друг другу у костра мои спутники. Ты представить не можешь и толики той лютой злобы, бушевавшей в разгорячённом любовью сердце. После пяти дней в пути я готов был всех убить. Одно дело - пару раз встретиться за кружкой пива, совсем другое - целыми сутками терпеть отвратительные шуточки. Вот почему всякая мелочь приводила в ярость. Могута ест подобно свинье, рубаха на груди и животе заляпана жиром. Брат его Зимовей, обозлённый хладнокровный убийца, зыркающий по сторонам на любой шорох. Деян - мошенник и вор. Но больше всех меня раздражал Огнеяр со своей придурью - голым кататься на жеребце по ночам.

Когда впереди показалось древнее, заросшее корабельными соснами капище, я загривком чувствовал ледяную неприязнь, всё чаще примечая украдкой брошенные друг на друга взгляды. Каждый надеялся выйти из леса живым, понимая, кому-то придётся остаться здесь навсегда. Могута предложил нарисовать на крупах лошадей жертвенные знаки. Но я не хотел расставаться с кобылой. Промолчав, конечно подчинился, слегка подтерев начертанное. Знаю, Огнеяр сделал также. В тот момент я его не осуждал.

Наша братия вошла под полог вековых сосен, таща поклажу на собственных горбах, освободив лошадей. Шершавые благоухающие смолой деревья смыкались кронами. Внизу же царил пропитанный серой дымкой полумрак. Белый мох шуршал под ногами, словно шептал тризну, призывая к обряду. Его призыв был услышан, между стволов размытыми тенями появились духи. Знаешь, у меня волосы встали дыбом.

Рогатые фигуры давно умерших волхвов парили над землёй. Длинные тёмные одежды колыхались, хотя воздух оставался неподвижным. Капли росы на ветвистых оленьих пантах мерцали колючими звёздами. В благоговейном безмолвии капища ход отряда мерещился скверной, будто ступали мы не по земле, а топтали грязными обутками требницу.

Мы брели гуськом, огородившись лошадьми, стараясь не потерять из виду еле заметную муравьиную тропу. Моя кобыла плелась, покорно опустив голову, прижав уши. Я слышал её прерывистое дыхание. Пытаясь не сбиться с шага, решил приослабить подпругу. Только склонился к ремням - над головой пронеслась тень, а перед носом мелькнули сапоги Деяна. Резкий вскрик, треск веток. И вновь тишина. По пути через капище не раз встречали блестящий красный мох да ручейки тёмно-бордовой жидкости, текущей по стволам вперемешку со смолой. Но не отважились поднять головы. Навьи слуги выбрали подношение, значит, лес больше никого не тронет. Всё равно медлить не стоило.

Вижу, ты удивлён. Поверь, иной дороги нет. Грош был не дурак, когда прятал птицу.

Все мы в душе радовались, что хозяева леса избрали Деяна. Пока Могута с Зимовеем подсчитывали, сколько кому достанется из его доли, я и Огнеяр припали к влажным щекам лошадей, жалея, успокаивая.

Вечер встретили у костра на лугу. Подальше от берега озера. Здесь меньше докучал гнус, и рукой подать до ущелья. Я не слушал, о чём говорили спутники. Расседлав кобылу, улёгся в траву, подложив пожитки под голову. Заснул сразу, на всю ночь. Разбудили возня, непонятные сдавленные крики. Над горами уже брезжила заря, в густом тумане по кромке воды метались тени лошадей. Животные придушенно то ли сипели, то ли всхрапывали. Огнеяр, схватив меч, ринулся в пелену. За ним засобирался Зимовей. Могута остановил брата, преградив рукой путь. Жестом указал собирать вещи и отходить к горам. Я подчинился. Изредка посвистывая, звал кобылу. К великой радости, она нашлась, паслась у тропы невредимая, рядом прохаживался мерин Могуты. Не проронив ни слова, закинули на них скарб и в полном молчании двинулись прочь. Всё это напоминало трусливое бегство, за которым кровавым призраком маячило несметное сокровище Гроша.

Над вершинами показались первые солнечные лучи, похожие на растопыренные пальцы, ещё чуть-чуть и ухватятся за острые пики. Не знаю, почему я обернулся. Туман рассеялся, открыв леденящую кровь картину. Намотав гриву вокруг запястья, Огнеяр, восседал верхом на жеребце. Меч взлетал и опускался, разрубая чёрные склизкие тела огромных озёрных пиявок. Старания отважного героя оказались тщетны. От воды тянулись десятки кровососов, всё крепче опутывая животное. Поняв, что верный конь обречён, Огнеяр скатился по крупу в камыши и побежал в нашу сторону. Вода взбурлила, словно варево в котле. Озёрные гады вгрызлись в беззащитную скотинку, потащили на глубину. Рванув из последних сил, конь завопил, как человек. Огнеяр остановился, будто зов копьём проткнул ему сердце. Упав на колени, несчастный зажал руками уши. Я молчал, ибо не мог оторвать взгляд от тёмной блестящей туши у него за спиной.

Ты когда-нибудь видел, как бегают пиявки? Кувыркаются: голова-хвост-голова-хвост-голова-хвост. Так тип-тип-тип, чёртовы акробаты!

Исчадие вмиг добралась до Огнеяра. Он едва поднялся, а ноги оплели тугие кольца. Даже вскрикнуть не успел. Пиявка вцепилась в перекошенное ужасом лицо. Клянусь, я слышал треск костей. Кровь брызнула, подобно соку спелого фрукта!

Прости, друг, за подробности. Но, ты должен понять, мне многое пришлось пережить ради мечты, заплатив огромную цену!

Спотыкаясь о камни, качаясь от усталости, брёл наш поредевший отряд среди скал, заглядывая в каждую дыру, окликая птицу по имени. Досадная тишина злила братьев. Я втихаря готовил побег. Ведь если мы в ближайшее время не найдём пещеру, лучшее, что меня ждёт - мгновенная смерть в руках Могуты. Худшее - жертвенный лес, либо озеро кровососов. Впереди показался последний завал, дальше подняться по ущелью смогли бы только горные козлы. Но за все страдания нас ждала награда. В течение десятков лет глину подмывало дождями да талой водой, открыв узкий, всего в один локоть, вход.

- Сирин! - крикнул я.

В ответ прилетел звонкий девичий смех.

О, как трепетало сердце. Нашли! Скоро увижу предмет грёз! Смогу прикоснуться. Сказать, мол, все эти клады - пыль в сравнении с её красотой. Коли женщина-птица откажется стать моей, всё равно подарю свободу.

Самые большие валуны Могута и Зимовей опутали верёвками, припрягли лошадей и оттащили. Кирками расширили лаз, ведь предстояло носить тяжёлые мешки. Итак, завал расчищен. Запалив факелы, мы наконец-то ступили под закопчённые своды последнего пристанища алчного Гроша.

Блики заплясали по щербатым стенам, потолку, нагромождённым друг на друга сундукам. Те давно обветшали, из щелей то тут, то там сыпались драгоценные камни. Рубины и алмазы лежали прямо под ногами. Мы шли, втаптывая в земляной пол неисчислимые богатства. В дальнем углу возвышалась кованая клеть. А внутри, переплетённые грязными лохмотьями, белели аккуратно сложенные кости. Гнездо! Там же пестрела куча свалявшихся перьев. Сирин всё-таки погибла? Куча зашевелилась, принялась расти. Перед нашими удивлёнными взорами предстала сидящая спиной птица. Крупная в человеческий рост сова, рябая, взлохмаченная.

Когда она повернула голову, возглас недоумения застыл в наших глотках. Серая кожа сливалась с оперением. Глубокие морщины избороздили лоб, пролегли вокруг блёклых, почти бесцветных глаз. Тонкие бескровные губы растянулись в ухмылке. А вместо носа двумя тёмными дырами зияли вывернутые наружу ноздри.

Птица причмокнула и, раскачиваясь из стороны в сторону, неуклюже развернулась в гнезде, вывалив на кости покрытый редким пухом вздутый живот, поверх которого двумя лепёшками упокоилась грудь. В голове не укладывалось, это пугало – прекрасная, сладкоголосая Сирин? Но все же - то была она. Горки алмазов и россыпи рубинов сему порука.

Первым пришёл в себя Могута. В мгновение очутился возле клетки, защёлкнул засов. Сирин вновь оказалась взаперти. Теперь никто не помешает вывозить клад. Наполняя котомки, братья совсем осмелели, отпуская скабрёзные шуточки, обсуждая совокупление Гроша с отвратительной птицей. А я смотрел лишь на неё, и горячие слёзы бежали по щекам. Мерзкое создание, кое с глупой улыбкой наблюдало за происходящим, убило мою мечту! В груди закипала ярость. Легенды врут, выставляя Гроша безумцем. Даю голову на отсечение, прощелыга знал, Сирин - чудовище. Портрет намалёван нарочно, дабы скрыть истинную причину - камни!

Я уставился на взъерошенное нечто, стремясь побороть жгучее желание сию минуту причинить ей боль. Воображал, с каким наслаждением буду истязать птицу. Пусть, завывая, корчится, поливая слезами и кровью усыпанный драгоценностями пол, приумножая и без того огромное богатство. Не подумай, не ради всей этой роскоши. Я просто жаждал мести! Понимаешь?

Но сперва убил своих спутников. Выждав, когда Могута потащит очередной мешок, подкрался к Зимовею и перерезал тому горло. Воротившемуся Могуте вспорол клинком брюхо. Братья даже не поняли, что произошло. Полегли, с выпученными от удивления глазами. Не торопясь, направился я к Сирин. Птица, нахохлившись, дремала в гнезде. А стоило открыть дверцу, - сорвалась с места и, растопырив крылья, вперевалку пробежала мимо. Ловко взгромоздилась на ещё тёплый труп Могуты. Одним движением когтей освежевала бедро до кости. Меч выпал из моей руки. Следом за ним в груду блистающих камней опустился и я.

Ты думаешь, испытания закончились? О, нет! Новый обвал засыпал вход, замуровал наедине с поганой тварью. Я закрылся от неё в клетке. Поначалу почти не спал, опасаясь за жизнь. Жёг факел за факелом. Вблизи гнездо оказалось огромным. В людском теле гораздо меньше костей, значит, не мы первые поверили легенде. Неужто обвалы - дело рук Сирин? Ловушка для искателей? Да, я повторил судьбу Гроша, и окончательно смирился. За всё время птица не проронила ни слова. Мне же не оставалось ничего, кроме покаяния. Держась подальше, поведал безучастному существу про свою жизнь. Про портрет, окропляя его слезами. О мытарствах, о том, как сердце наполняется жалостью и скорбью, ведь думал о женщине, а получил гигантскую сову-людоеда. Ах, если бы портрет оказался правдой, то на все клады мира не променял бы я небесноокую Сирин.

Стыдно признаться - голод вынуждал время от времени покидать убежище, воровато обгладывать останки сотоварищей, пока птица спит. Да, была возможность её прикончить, но, во-первых, я сломал клинок, силясь прокопать лаз. Во-вторых, убить человека Тихуше раз плюнуть, на безмозглую же тварь рука не поднималась. Когда погас последний факел, тело настолько ослабло, что спрятаться от чудовища я не смог. Лежал в темноте, прижимая к груди рисунок, вслушиваясь в шорох драгоценных камней под когтистыми птичьими лапами. Единственное, о чём жалел - когда умру, кобыла моя сгинет либо в чреве пиявок, либо на требнице мёртвых волхвов, а птица-сова-Сирин так и не увидит солнце, не расправит крылья в синем небе.

Рассказчик замолчал. В наступившей тишине в сенях раздались торопливые шаги. Дверь отворилась. В горницу порхнула голубоглазая женщина красоты невероятной, кабы не чересчур вздёрнутый носик. Ладную фигуру подчёркивала пёстрая шубка из совиных перьев.