Равновесие

Она была слишком эмоциональна. Слишком непредсказуема. Чрезвычайно неуправляема.

Словно бы состояла из сотни разноцветных ленточек, каждая из которых вьется по ветру так, как ей нравится.

Она любила звуки. И не любила слова. Ей нравилось ощущать и не нравилось описывать. Она хотела вдыхать и не хотела узнавать. Она могла часами смотреть и не сравнивать. Она была готова ждать, не создавая образа.

Вся жизнь – легкие шаги по траве. Звездный свет в зрачках. Трепещущие от запахов мира ноздри и полощущиеся по ветру, не связанные ничем, волосы. И путь – лишь этот, который можно поймать в неясных звуках, неузнанных ароматах, смутном влечении. Единственный критерий – песня. Та, что теплым комочком дремлет у сердца.

Она могла прервать беседу в любом месте, как только чувствовала, что ей становится скучно. Она могла рассмеяться в любой момент, когда что-то казалось ей смешным. И она могла убежать, когда не хотела оставаться на месте. Она могла не есть неделями, а потом неделями поглощать пищу так, словно ест в первый раз. Она могла рыдать, не ведая причины, просто потому, что на душе было грустно. Дождь ли напевал слезливую мелодию или она внезапно вспоминала нечто, что было много лет назад.

Странная. Непонятная. Она влекла одних и отталкивала других. Богиня, говорили некоторые. Дура сумасбродная – вещало большинство.

Глядя на то, как она растет и не взрослеет, родители опасались, что жизнь сломает ее. Трудно представить эту юную душу женой, еще трудней – матерью. Но даже если ты – бог, это никоим образом не освобождает тебя от миссии плодить себе подобных. А к кому идти с вопросом? Только к тому, кому не всё равно. К самому мудрому. А мудрость, как известно, это жизненный опыт плюс доброта.

И сказал мудрый старец, глядя как она танцует на рассвете, что спутником ее может стать лишь тот, кто научит ее слышать слова, сравнивать звуки, описывать видимое, анализировать приходящее, рисовать образы, ставить цели, выдвигать аргументы и доказывать правильность…

Ей нравились все. До тех пор, пока они не начинали говорить. Ах, как замечателен мужчина, который просто смотрит и улыбается! Она успевала рассмотреть цвет его глаз, опушку ресниц, складки на лбу, даже мочки ушей. А потом он открывал рот, и туман слов смазывал картинку, отвлекал, проникая во все поры, и она начинала погружаться в вязкий сироп из сравнений, описаний и прочей ерунды. Только что она была бабочкой, присевшей на плечо и вот – уже пришпилена булавкой к равнодушной картонке. А лицо энтомолога надвигается, жажда выплескивается из глаз, ибо всё, о чем он сейчас готов думать – это рассмотреть ее ближе.

И она, рассыпая конфетти легкого смеха – ускользала. Словно туманная дымка.

Но однажды тот, который был смелее и напористее прежних, поймал ее. В банальную ловушку. Из тех же слов. Только сложил он эти слова не так, как складывали другие. Он не пытался понравиться, не стремился завоевать ее внимание, не строил планов, и ничего не обещал. Вначале – он слушал. Со всем вниманием, на которое был способен. Ей это льстило. Никто никогда не слушал ее с таким вниманием и терпением. Он приходил каждый день. И слушал, опустив голову. Не пожирал ее восторженными глазами, не поддакивал в нужных местах, не хмурил озадаченно брови. Просто слушал, словно впитывал. Серьезно. Вдумчиво. Запоминая.

Через некоторое время ей стало не хватать тех часов, что они проводили вместе. Внезапно и ей захотелось услышать его. Кто он? Откуда? И почему с таким вниманием слушает ее наивные речи?

И вот, однажды, когда солнце бликами ложилось на лица, а ее рука пряталась в его ладони, он заговорил. И она поняла, что попалась…

Каждая ее фраза, каждая строчка, каждая рифма и каждый неясный образ были препарированы до конечной жилки. Вся нагота и простота жизненных форм предстала перед ней, как картинка в учебнике анатомии. Он говорил и говорил, и слова его, подобно серебряным булавкам, пришпиливали ее всё прочнее к полотну реальной жизни. Она не издала ни звука, ибо не смогла его извлечь. Она не смогла расплакаться, ибо это было глупо. Она хотела рассмеяться, но внезапно открыла для себя, что он всекосмически серьезен, а значит, рассмеявшись, она снова почувствует себя глупо. Ей хотелось убежать, выкинув из головы впервые посетившую ее мысль о том, что быть глупой нехорошо. Но очередная серебряная булавка распылила ее внутренние доводы в пыль. Он говорил и говорил, и, поневоле, обездвиженная, она стала вслушиваться в его слова, с удивлением открывая в них некую истину. Реальность, которая принадлежит всем. В том числе, и ей.

С тех пор, так и повелось. Когда говорит он – она молчит и слушает. А говорит он почти всегда - ведь у него бесконечное множество тем для обсуждения. И каждая ее реплика теряется в монолите его аргументов, перетирается жерновами разумности и распыляется ветром реализма. Она не страдает. Нет. С ним она чувствует себя безопасно. Он всегда что-то придумает. Найдет выход. Заслонит плечом. Спрячет за спину. Ему нужно быть сильным. И она это знает.

И когда он, уставший от бесконечных войн, выматывающих битв и словесных турниров, склоняет голову ей на колени, она, перебирая тонкими пальцами его присыпанные пеплом побед волосы, начинает тихо напевать, позволяя ему соскользнуть в объятия сна.

В эти короткие мгновения запутанные узелки расплетаются сами, припорошенные пылью забвения с небес спускаются музы и пегасы, примятая трава расправляется, а звезды начинают шептаться. И путь, тот самый путь, который каждый живущий на нашей планете жаждет увидеть воочию, ложится перед путником серебристой лентой. Лишь на краткий миг, и лишь перед тем, кто готов вслушиваться, улавливать шепот, похожий на тихую мелодию.

Рациональность и эмоции. Разум и Душа. Он и она …

Похожие статьи:

Рассказы → Космический разум

Рассказы → Проприоцепция, или Принцип обратной связи

Рассказы → Времени нет.

Рассказы → Они слышали это!

Статьи → Почему мы одиноки во Вселенной?