Синдром молодого Вертера, глава 7 и последняя

Мрачноватая комната из грубо отесанных камней, со сводчатым потолком и маленьким, зарешеченным окошком, была освещена чадящими факелами. Готлиб висел на дыбе; его руки были закованы в кандалы, от которых к потолку, где имелась целая система блоков, шли скрипучие ржавые цепи. Рыжебородый, голый по пояс палач в кожаном фартуке, время от времени, с помощью подъемного механизма то, резко вздергивал его вверх, то, швырял вниз на каменный пол. К ногам Готлиба были привязаны пудовые железные чушки и когда он в очередной раз взлетал наверх, ему казалось, что руки сейчас выскочат из суставов и останутся болтаться под сводом, а он упадет на пол, и разобьется…

Прямо напротив него, возвышался большой прямоугольный стол, покрытый пунцовой скатертью, с массивным чернильным прибором, стопками бумаг, книг и грудой свитков в футлярах. По обоим его краям, утопая в высоких готических креслах, сидели лиценциат Юриус и судья Эйзернхерц.В центре, в буроватой власянице, с массивным золотым крестом на груди, восседал инквизитор из Штарберга. Это был высокий худой человек лет пятидесяти, с полуседой, аккуратно пробритой шевелюрой и металлическим взглядом. Глядя на него, Готлиб никак не мог отделаться от ощущения, что видит покойного отца Ульриха, который зачем-то переоделся в облачение миноритов.

Сбоку был приставлен маленький столик, за которым пристроился, низко склонившись над книгой, молодой францисканец в коричневой власянице, подпоясанной вервием. Лица его Готлиб не видел; видел только стриженные под горшок каштановые волосы и круглое гуменцо на макушке.

Инквизитор из Штарберга молчал, не сводя с Готлиба своих буравящих глаз. Наконец, он откашлялся, и хрипло приказал:

- Палач, опустите деликвента.

Рыжебородый кивнул, опустил какой-то рычаг и Готлиб, больно рассадив колени, рухнул на пол.

- Деликвент, – продолжал он, – я повторяю вопрос: где находится ведьма Катарина Фогель, которая, с помощью своей ворожбы заставила тебя убить славного инквизитора из Блутигсбаха и принудила тебя устроить ее побег из городской тюрьмы?

Готлиб молчал, низко угнув голову.

- Готлиб Айнфлах, почему ты молчишь?! – вскрикнул инквизитор. – Ты до сих пор находишься под действием чар этой ведьмы или молчишь из собственного упрямства? Ты монах! Светильник христианской добродетели! Как ты смел поддаться этой сатанинской ереси?! Покайся! Если в тебе еще жива хоть капля христианской веры, покайся! И, может быть, на Страшном суде Господь не будет с тобой так строг, как ты этого заслуживаешь!

Готлиб молчал и одними краешками губ улыбался. «Теперь все…» – думал он. – «Все. Да, я убийца, Господи, и заслужил смерти, но мне не о чем жалеть. Теперь… Боже, пошли мне терпения все это вынести и прими в лоно твое, или сбрось в преисподнюю: сделай со мной то, чего я достоин, но прежде, прежде дай сил. Дай мне сил, Господи: сил и терпения, ибо больше мне не о чем Тебя просить. Внемли моей последней просьбе, Domine… нет, еще сделай так, если можешь, чтобы она была счастлива. Чтобы ее больше никогда не коснулось все это…»

Умирая, отец Якоб говорил только о Катарине. И когда Готлиб поклялся, что не оставит ее, старик, харкая кровью, рассказал ему о кармелитском аббатстве святой Варвары в Шёненхерце.

- Я там служил когда-то духовником, брат… – говорил он, и клянусь святым Иаковом, что добрее и сострадательнее аббатисы Цертлихкайт, никогда и никого не встречал. Вы, верно, слыхали, как было в старину: любой преступник, находил убежище в стенах монастыря или храма. Нынче об этом позабыли все, кроме этой великой женщины. Нельзя перечислить, скольких невинных девушек она спасла от костра, сколько крестьян, которые бежали от самодурства своих господ, нашли у нее гостеприимный кров… Только там девочка и будет в безопасности. Отвезите ее туда, брат, если она… дорога вам так же, как мне. Только… помните: я вам доверяю как себе самому. Не обманите…

Это были его последние слова…

- Почему вы молчите?! Сколько можно вилять?! – снова закричал инквизитор. Когда я, наконец, получу прямой ответ, на прямо поставленный вопрос?! Палач! Да, сделайте что-нибудь!

Рыжебородый схватил испанский сапог, надел его на ногу Готлиба и принялся быстро закручивать винты. Монах стиснул зубы от невыносимой боли. На глазах у него выступили слезы. «Господи! Господи, дай мне сил!» – взмолился он…

Аббатиса Цертлихкайт оказалась именно такой, какой описал ее Готлибу отец Якоб. Катарину она определила послушницей, а Готлиба сделала садовником вместо прежнего, которого прогнали за пьянство. Оба хорошо понимали, что должны таиться и днем, когда Готлиб ухаживал за монастырскими розами, проходили друг мимо друга с напускным равнодушием, не обменявшись даже полувзглядом. Зато ночью, только что сестры, после вечерних молитв засыпали в своих кельях, сполна наверстывали упущенное. Никто в монастыре не подозревал об их тайне, но тайна сама громко заявила о себе. Катарина забеременела и наконец пришло время, когда скрывать это было уже невозможно.

Увы, даже сострадательность аббатисы Цертлихкайт имела свои границы. Особенно, если дело шло об угрозе репутации аббатства. Правда, она пообещала утаить этот грех от духовника обители и даже позволить Катарине родить ребенка, которого тотчас после этого должны были взять на воспитание монастырские крестьяне. Саму ее поспешно постригли в монахини, а Готлибу велено было покинуть аббатство. Катарина, рыдая по нему, как по покойнику, проводила Готлиба до монастырских ворот и рассталась с ним навсегда…

Бывший монах вернулся в Муммельсдорф и сам признался городскому судье в убийстве комиссара Ульриха. Теперь, в его жизни не осталось ничего, кроме неискупленных грехов…

- Готлиб Айнфлах! – неистовствовал инквизитор. – Я еще раз повторяю вопрос…

Но, Готлиб уже не слышал его. От боли он потерял сознание…

Октябрь 2008 г.

• Цитаты и избранные факты «ведовских малефиций», приводятся по изданию: Шпренгер Я., Инститорис Г.: «Malleus maleficarum» (Молот ведьм) пер. с лат. Н. Цветкова, вступ. Статья С. Лозинского. Спб, «Амфора», 2005.