На дне каждого сна лежит Бог
М. Павич
— Па-адходим, не стесняемся, вы-ыбираем, все сны хороши, на любой вку-ус!
Подходим, не стесняемся. Крафтер чуть опережает меня, уже перебирает на прилавке сны. Вот она, дружба, как вместе пить, так пожалуйста, а как сны выбирать, тут уж извините, каждый сам за себя, кто смел, тот и съел. Хорошо хоть в зал по десять человек запускают, а то поубивали бы друг друга на хрен.
Выбираю сон, как бабка учила, протягиваешь руку, водишь, говорят, твой сон сам тебе на руку прыгнет. На руку прыгают сразу несколько снов, нет, что-то все не то.
А надо выбирать. А то будет как в прошлом году, выбирал-выбирал до Рождества, потом хапнул первый попавшийся…
— Выбираем, вот, специально для вас головокружительные приключения, драконы, замки, заклинания, — не унимается продавец.
Фыркаю.
— Что я, маленький, что ли?
— Ой, не надо ля-ля, ко мне почтенные отцы семейства приходят, просят сон какой-нибудь сказочный. Или… — продавец прищуривается, — может, девочек? Вот, чудный сон, одинокий путник бредет по пустыне и находит ключ от гарема султана…
— Мне бы что-нибудь среднее. И с девочками, и с драконами.
— Без проблем, счас подберем. Тут вообще есть сон – прекрасная драконесса нападает на город, рыцарь побеждает её, берет в плен, и…
Вздрагиваю.
— Нет, мне уж, пожалуйста, с людьми.
— Тоже правильно, человек с человеком, остальное от лукавого. Вот. Вам в наследство достается заколдованный замок…
Оживляюсь:
— А загадки там есть?
— Непременно.
— Только… чтобы уж не совсем сложные.
— Да ничего, вам по силам будет, — продавец подмигивает, — берем?
— М-м-м… а до завтра можно подумать?
— Ну, разве что до завтра, а то видите, сон-то хороший, на него много кто глаз положил. Давайте завтра в шест вечера если не придете, — продам! А вам чего, милейший?
Поворачивается к Крафтеру. Крафтер перебирает сны, даже не смотрит, сразу кладет на прилавок. Кажется, швырнул бы, если бы не знал, что бьются.
— А у вас есть сон, где женщина ждет кого-то на перроне…
— …без проблем.
— Вы не дослушали. Город разрушен, рельсы давно проржавели, поезда не ходят. Никого не осталось на земле, только женщина каждый вечер приходит на вокзал и ждет кого-то, ждет. Он обещал приехать… еще до войны.
— М-м-м… боюсь, такого нет. Ну, я вашу заявочку запишу, по базе пробью, завтра позвоните?
— Обязательно.
Выходим на улицу, где уже начался праздник урожая. А как вы хотели, долгий день уже на убыль пошел, тепло уходит, свет уходит, подбирается осень, еще рыжая, еще знойная, но уже чуть подернутая холодком. Люди отплясывают на улицах, страда позади, теперь и расслабиться можно. На Хлебную площадь привезли каравай, вот такой вышины, вот такой ширины. Губернатор по обычаю встает за караваем, спрашивает:
— А что, видите вы меня?
— Не ви-ии-дим! – вопит толпа на площади.
— А вот чтобы и в новом году так же не видели!
Аплодисменты. Все по очереди идем к караваю, теплому, душистому, отрезаем по куску, по кусищу, по кусманищу, жадно впиваемся зубами. Не вижу Крафтера, беру кусок для себя и для него.
Крафтер смотрит на солнце, которое придвинулось сегодня к горизонту еще на чуть-чуть.
— Я тебе каравай принес.
— Ага… спасибо.
— Ты чего такой?
— Да… ничего… ага, ага, спасибо, ух ты, они туда еще и мед положили…
— Ну что, видишь?
— Ага, вон… целая стая. Там, внизу…
— Огонь!
Жму на огонь. Как учили. Почему-то думал, не смогу, не хватит мужества, это как это так, по людям, огнем. Они, конечно, не люди, но немножко люди. Ничего, Крафтер свое дело знает, как гаркнет – огонь! – уже не рассуждаешь, жмешь.
Пламя выжигает равнину, корчатся обугленные тела.
— Дальше, — требует Крафтер. Веду летун дальше, на запад, на запад, где прячутся люди, которые не люди….
— Видишь?
— Не…
— Плохо смотришь… резкость наводи.
Навожу резкость. Точно, вон она стая вдоль берега, еще пытаюстся спрятаться от летунов.
— Огонь?
— Не… с моря обходи…
Гоню летун к морю, зависаю над водной гладью…
— Огонь!
Жжем стаю со всех сторон, кто-то еще пытается кинуться к морю, переждать в воде, а тут мы с Крафтером, врешь, не уйдешь…
— Топливо? – спрашивает Крафтер.
— Осталось до города дотянуть.
— Так дотягивай. Молодчна… знай наших… кто к нам с мечом придет…
Оживает звонок. Распахиваю дверь, четверо вкатывают огромную кровать с пологом. Почему-то в магазине она казалась мне меньше, или это там залы большие, а в маленьком доме кровать выглядит огромной…
— Принимайте… хозяин.
Спохватываюсь:
— А белье?
— Какое белье?
— Там простыни такие были… и одеяло клетчатое…
— А-а, в комплект не входит, это отдельно покупать надо.
— Почем?
— Ну, это вы уже с продавцами, наше дело только доставить. Приятного сна!
— И вам того же…
Оглядываю кровать, как они вообще её по лестнице подняли, ума не приложу. Ложусь, вытягиваюсь во весь рост, переворачиваюсь сбоку на бок, вроде все хорошо. Только проверить над на тридцать три раза, все-таки всю ночь спать…
Сегодня солнце опустилось еще ненамного, коснулось земли. Ребятишки бегут к горизонту, чур я солнце поймаю, нет, я. Скоро солнце спрячется, чтобы проснуться только через полгода.
— Приятных снов.
Вздрагиваю. Крафтер. Даже не заметил, как он появился, вошел в комнату.
Хлопочу на кухне, завариваю горячий шоколад, вываливаю на стол гору пончиков, сала, мед, орехи, поросенка в яблоках. Надо отъедаться перед долгой зимой, и вроде недавно ел, и есть не хочется, а надо…
— Понимаешь… женщина стоит на перроне. И ждет. Поезда давно уже не ходят, и в городе никого не осталось. Вообще все люди умерли. А женщина не может умереть, потому что ждет кого-то. А может, она тоже умерла, только забыла об этом. И ждет. И я знаю, что ждет меня, и я должен приехать. Даром, что поезда не ходят. И сам я умер много тысяч лет назад, а это все в далеком будущем… но я должен приехать.
— Красивый сон.
— Ну а то.
— Да ты ешь, давай, а то зима унесет!
Смеемся, вспоминаем какие-то прибаутки, которые говорят детям, чтобы ели. Налегаем на пончики с медом, перестегиваем ремни еще на одно деление вперед. Вот так ели наши предки, нет, не так, конечно, за накрытым столом, с самоваром, а в диких лесах, собирали коренья, ягоды, ловили мелкое зверье, рыбу, идущую на нерест. Рыли норы, выстилали шерстью, пухом, душистым сеном, боязливо смотрели, как солнце уходит за горизонт, как все ближе и ближе подбирались хищные звери, горе тому, кто не спрячется ночью…
Ну и конечно, ловили сны. Искали сны под подстилкой мха, в старых дуплах, между корней, в излучинах рек, в развилках деревьев, на крыльях пойманной птицы. Кто похрабрее, тот забирался в горы. А один беспокойный человек забрался на самую высокую гору и украл сон у луны. Только до дома не донес, пошел к колодцу воды напиться, уронил сон. Вот с тех пор и бродит луна ночью по небу, ищет украденный сон, заглядывает в колодцы.
Легенда есть.
— Па-адходим, не стесняемся, выбираем, сны на любой вкус…
Подходим, не стесняемся. В шесть часов вечера я конечно, за сном не подошел, на дежурство вызвали, это когда мы с Крафтером зверей жгли. Как всегда, я в своем репертуаре, дотянул до последнего, теперь уже не до хорошего, хватай сон, какой остался, если вообще остались хоть какие-нибудь. С трудом узнаю продавца, ничего ты себе пузо отъел…
— Мне бы… сон какой-нибудь… чтобы не сильно страшный.
Не до хорошего.
— А-а, мил человек, вы у меня тогда сон про старинный замок просили…
— Это когда было…
— Передумали?
— Да я-то не передумал, сон-то поди упорхнул…
— Ка-ак упорхнул, я ему упорхну, у меня все сны по клеткам рассажены! Вот он, сон ваш, вот он, родимый, вас дожидается…
— Никто не купил?
— Ну а то. Людям-то сейчас больше веселенькое что подавай, мистиков мало осталось. Мальчишка какой-то купить хотел, а нос не дорос, сон-то не детский… десять лун все удовольствие…
— А чего так дешево?
— Мил человек, дешево – это бракованный сон за полторы луны в подворотне, от которого потом или среди зимы проснетесь, закоченеете, или вообще не проснетесь. А у нас все сны на уровне… А вам чего, милейший?
Смотрит на Крафтера.
— Вы помните, я просил…
— А-а-а, точно-точно, просили вы у меня… ну, такого точно нет. Но вот история, парень с девушкой по переписке знакомятся, он приехать хочет, а тут война…
— Не то.
— Или вот, город выжжен войной, остались в живых люди на вокзале…
— Не то.
— Или вот, призрак дамы на перроне, она бросилась под поезд…
— Тоже не то. Мне нужен именно такой сон.
Продавец бормочет какие-то любезности, я смотрю на свой сон, да точно ли без дефектов, а то бывает, или перышко отломано, или аура порвана. Ничего, чуть поцарапанный, но сгодится. Главное, что ручной.
А приручить сон, дело хлопотное. Это же не наши предки, которые сны ловили и крылья им связывали. Это еще когда пошло, с Валдуфа-сонолова, который научился приманивать сны, приучать их к человеку. Работа не из легких, это тебе не на комбайнах поле от края до края распахивать, и не на летунах границы патрулировать, это люди по десять лет учатся. Говорил отец, в соноловы иди, только какой из меня сонолов… Как-то Крафтер в патрульные пошел и я за приятелем, отец все причитал, а если Крафтер с девятого этажа прыгнет?
Сон сну рознь. Один на спелую рябину приманить можно, другой на орехи летит, третьему рыбки можно кинуть. Есть такие сны, которые можно приманить на драгоценные камни. На золото. Есть сны, которые летят на зажженную свечу. Или на лепесток розы. Много снов слетаются на стихи, а есть такие, которые можно поймать только на светлые мысли.
Конечно, приманить сон – это полдела. Много времени пройдет, прежде чем сон полюбит человека, не улетит, когда откроешь клетку, не клюнет в самое сердце. Вот и ценится работа сонолова. Это тебе не продавать готовенькие сны, па-а-адходим, не стесняемся, выбираем, какой на вас смотрит. Это тебе не читать готовые анонсы снов, как продавец на базаре, — сонолов сам сны расшифровывает по одним ему известным тайнописям, разбирает сюжет и атмосферу. Вот и работает сонолов с самой весны, чтобы к осени выложили торговцы на прилавки клетки со снами, выбирай – не хочу.
Конечно, есть и суррогаты, как не быть, на фабрике наштампуют, перышки подклеят, и вперед. Даже добротные суррогаты попадаются, если в хорошем магазине купить, а не в подворотне, где сон купишь, он назавтра развалится. Только… все равно не то.
Потому что сон – он все-таки настоящий должен быть.
А наше дело за малым – выбрать свой сон.
А то что за ночь без сна…
Женщина откупоривает флягу, неумело крестится, пьет горьковатую воду. Другой нет. Хочется осушить флягу до дна, и нельзя, в прошлый раз вода была нехорошая, в прошлый раз рвало желчью.
Воды осталось дней на десять, если воду, конечно, можно пить. Консервов осталось дней на пять, можно растянуть на семь.
Город умер уже давно. Когда все случилось. Вокзал умер в тот же день, когда умер город.
Женщина открывает полуистлевшую книгу, разбирает записи с непонятными, дореформенными буквами, издание репринтное, дополненное.
Сон сну рознь. Один на спелую рябину приманить можно, другой на орехи летит, третьему рыбки можно кинуть. Есть такие сны, которые можно приманить на драгоценные камни. На золото. Есть сны, которые летят на зажженную свечу. Или на лепесток розы. Много снов слетаются на стихи, а есть такие, которые можно поймать только на светлые мысли.
Женщина читает о бесконечно далеких веках, когда мир был большой и светлый, люди спали долгими ночами и ловили еще не вымершие сны.
— А ты где про этот сон прочитал? – спрашиваю у Крафтера, — ткни в каталог, там номер у сна есть, можно по номеру отследить, где он. Даже если купил кто, можно перекупить, втридорога, если неймется так.
— Да нигде я не читал… понимаешь, прошлой зимой мне сон бракованный попался… он где-то в конце февраля кончился.
Смотрю на Крафтера, ты как вообще живой ходишь…
— А мне потом новый сон приснился.
— Так не бывает.
— А вот было. Расплывчатый такой, смутный, только я все равно помню. Женщина на перроне. Это в далеком будущем, там уже земля по-другому вращается, люди что-то с ней сделали, чтобы ночью ночи не было. И с собой что-то сделали, чтобы ночью не спать. Потому что запас снов на земле закончился. И вот повернули землю, а она возьми да загорись. И люди вымерли, потому что природу свою перековеркали. А женщина кого-то ждет на перроне, потому что он обещал приехать.
— Тебе бы самому сны лепить… может, попробуешь?
— Нет, суррогатов мне не надо здесь.
— А как не суррогаты, если такого сна не существует? Это же не сон был, а… м-м-м… ну такие сны бывают, которые не сны, а просто в мозгах у человека что-то сдвинется, нервные клетки сами по себе дергаются, человеку кажется, что что-то видит. Так что это только на заказ делать, — собираю на стол, что там поназаказали из перкарни, — ты ешь давай, ты вообще зимовать собираешься? Что-то по тебе не видно, что ты зимовать собираешься, щеки из-за спины не видать…
Оживает телефон, кому опять неймется… а-а, это не у меня, это у Крафтера…
— Ну что такое? Да вы что? быть того не может. И когда? Ну-ну. Я бы им так опрометчиво не верил…
— Что такое? – смотрю на Крафтера, чего он побледнел, первый раз вижу, чтобы Крафтер побледнел.
— Перемирие.
— Что?
— Перемирие подписали… эти… сегодня вечером.
Даже не сразу доходит до меня, кто эти. Нет, слишком хорошо, чтобы быть правдой…
А ничего у Крафтера дом.
Покруче моего будет.
Оно, конечно, у соседа всегда солнце светит ярче и трава зеленее, и вода мокрее, только тут не то. Действительно круче. И не потому, что полковник побольше лейтенанта получает, а правда покруче. Знает Кратер толк в хороших домах, каждый раз вхожу, говорю – жить в таком доме хочется.
Жить в таком доме хочется.
— Это точно, — кивает Крафтер, снимает плащ, видно, вернулся откуда-то. Вываливаю на стол снедь, медовые пряники, пончики, крылопатку жареную, свинтуса в тесте, — если Крафтер сам себя накормить не может, значит, мне придется, хорош я буду, если он не перезимует…
— Здорово ты устроился…
— Что надо, — кивает Крафтер.
— Еще бы жирку нагулял побольше, цены бы тебе не было.
— Успеется, — кивает Крафтер, бережно вынимает что-то из-за пазухи, догадываюсь – сон, — кровать посмотреть не хочешь? Ни у кого такой нет, на заказ делал.
— А сон покажи?
Крафтер ставит на стол клетку, смотрю на сон, не верю своим глазам, женщина стоит на полуразрушенном перроне, смотрит на проржавленные рельсы, прикладывает руку к глазам….
— На заказ?
— Ч-ш, не спугни, чего вопишь-то. Нет. Поймал.
— С-сам?
— Ну.
— Это что… неприрученный?
— Ну… его первый хозяин приручить пытался…
— Какой?
— Который в колодец его уронил. Я еле выловил…
— Это что… тот самый? К-торотый…
— Да. Который у луны украли. Ох, злилась луна, за мной по небу гналась, а где ей меня достать…
Едим. Режем крылопатку, закусываем свинтусами, ловим дух пирога. Чтобы зима не забрала. Спохватываюсь:
— А… сигнализация у тебя где?
— Зачем? Перемирие же.
— И чего, ты им так и поверил?
— А как не поверить, мы же их дотла выжгли, там от всего народа полторы калеки остались… не боись, зима не возьмет…
Ломаем пополам зимницу, запеченную с медом, кладем на правую руку, кормим друг друга с ладони, мы хлеб возьмем, а нас зима не возьмет…
Женщина смотрит на пустой перрон умершего вокзала. Уже которую полночь ей чудится свисток поезда – где-то бесконечно далеко.
Кто-то должен приехать…
Солнца нет уже третий день, приударил морозец, выпал снег – не первый робкий снежок, а настоящий, который до весны не уйдет.
Поднимаю бокал.
Часы бьют полночь.
Пью – за крепкий сон. Доедаю крылопатку, сколько влезет, остатки бросаю на крыльцо, задобрить зиму.
Иду спать, кровать давно уже меня ждет, ни у кого такой нет, уж на что у Крафтера богатая кровать, у меня побогаче будет. Постель обнимает меня со всех сторон, задним числом думаю, опять один спать иду, так и не женился, который год себе обещаю…
Выпускаю сон, он вспархивает над кроватью, осторожно проникает в созна…
…смотрю на город.
Когда не могу разгадать очередную тайну старого замка, тихонько приотпускаю сон, смотрю на город внизу.
Хорошая вещь – сон, когда тело твое где-то там, там, в уютном доме, а ты летаешь над заснеженным городом, над миром, огибаешь остроконечные пики гор, долетаешь до той стороны земли, куда на полгода ушло солнце, сверкает над бескрайним океаном. Можно даже забраться в плавучие города, кто-то когда-то пытался их построить, обмануть ночь…
Витаю над городом, сам не знаю, почему лечу к дому Крафтера. Потому что жить в таком доме хочется, вот почему. Дом стоит, укутанный снегом, укрывает хозяина…
Что-то настораживает меня, еще сам толком не могу понять, что. ну конечно. Шорохи в темноте, две тени поднимаются на крыльцо, узнаю раздвоенные хвосты…
Приглушенные голоса, не сразу понимаю чужой язык, впрочем, наяву я бы его вообще не понял.
— Вот… вишь, огонек над дверью не горит, значит, сигнализации нет… Давай потихоньку…
Тени разгребают снег, толкают дверь.
— А… договор как же?
— И чего теперь, с голоду подыхать прикажешь? Все века мясо ели, а тут нате вам, нельзя? Это пацифисты эти, черт бы их драл… какая сволочь за них голосовала…
— Они, говорят, жратвы надавали…
— Ага, власти эту жратву всю себе… в добро поверил? Сказок добреньких обчитался?
— Наверх?
— Ну…
— Богато живет.
— Надо думать, у них земличка-то получше будет… вот… здесь.
— Я их себе жирнее представлял.
— Да этот хилый какой-то… ладно, что есть…
Поднимаюсь в небо, ищу среди снов и сновидцев одного-единственного, не нахожу, Кра-а-аф-те-е-ер…
Буквально натыкаюсь на Крафтера.
— Ну что? Что такое? Сон потерял?
— Крафтер… там… тебя…
Даже не знаю, как сказать. И вообще не знаю, что тут можно сделать, где это видано, чтобы из спячки просыпались. А может, проснется, может, дотянется до пушки у изголовья… Или лучше знать сразу, чем по весне бывает, вернется душа к своему телу, а найдет одни обглоданные косточки.
— Я знаю.
— Что?
— Я знаю. Я специально не поставил на охрану.
— Рехнулся?
— Чтобы остаться там… во сне.
Связь с Крафтером обрывается. Резко. Жестко.
Уже понимаю, что ничего сделать нельзя.
Прихожу в себя.
Не приходится.
Бывает такое ранней весной, когда еще только-только просыпаешься, приходишь в себя, потягиваешься в постели.
— Очнулись?
Смотрю на патруль, еще не могу понять, снится мне это или нет.
— По-чти…
Язык не слушается. Приподнимаюсь на постели, стараюсь не смотреть на себя в зеркало, все ребра торчат…
— Вот… возьмите, — кто-то протягивает мне крепкий чай, еще что-то легкое, для поддержания сил.
— С-спасибо.
— Что-нибудь нужно?
— Да нет…
— А то что-то вы бледный сильно.
— А какой я еще после зимы должен быть?
Включаю планшетник, перебираю новости, как всегда списки погибших, молебен за упокой не перезимовавших, за зиму у Градской ратуши обвалился мост под тяжестью снега… Мирный договор остается в силе, за всю зиму было только два нарушения, убита Элла Майских и Краф…
Черт.
Убийцы из рядов хищников выданы нашим властям, в воскресенье состоится публичная казнь.
Хочется сесть в летун и жечь, жечь, жечь хищников. Черта с два я сяду в летун в таком состоянии, кости скоро проткнут кожу. И договор действует…
Весна…
Ненавижу весну, самую раннюю, когда все надо начинать сначала.
Теперь у меня есть еще один повод ненавидеть весну.
— Ну, смотрите, если ничего не надо — патрульный ищет мой пульс, не может найти, — что-то не нравитесь вы мне…
Хочу ответить – да и вы тоже не красавец. Не отвечаю. Вместо этого спрашиваю другое:
— А… если тело погибло, душа во сне остается?
— Остается. Навсегда. А почему вы спрашиваете, из близких кто-то не проснулся?
— Да нет, сны, они тоже не вечные, отоснился и растаял. А если душа во сне осталась, то и душа туда же… — не соглашается девушка в форме, — ну вот, поесть вам оставим, это вот телефончик врача, если что…
Киваю. снова жму на планшетник, набираю в поисковике – что будет с душой, если те…
Поисковик сам дописывает – если тело умерло во сне.
ИСКАТЬ
Надо взглянуть на экран.
Не могу.
Заглядывает в окно бледная луна, ищет пропавший сон…
2014 г.
