Треугольный корень, Глава вторая

 

Машет крыльями будильник, взлетает на крышу колокольни, дребезжит – громко, пронзительно.

Мало будильнику, впархивает в колокольню, дергает веревки – дребезжат колокола, звенят, гремят – просыпается город.

Трибар просыпается. Сбрасывает себя с постели, скорей, скорей, торопиться надо, на работу надо, вон и луна уже на небо выкатилась, большая, полная, светлая.

Собирается Трибар.

Торопится.

Спускается по лестнице, комнатка-то у Трибара в башне, под самой крышей, луна по небу проходит, шпиль задевает. Вот спускается Трибар, бежит на улицу, за голову хватается – черт, шляпу забыл, а что за искатель без шляпы, не бывает искателя без шляпы. А зачем она, шляпа эта, кому она нужна, шляпа эта, можно подумать, без шляпы искатель не найдет ничего.

А вот хочешь – не хочешь, изволь шляпу надеть, а без шляпы попробуй явись, - учитель перед всеми выставит и отчитает, да так отчитает, что сквозь землю бы провалился, если бы не знал, что под землей бездна, - как провалишься, так и будешь лететь до скончания века.

Бежит Трибар назад, шляпу берет, хотел вчера шляпу почистить, так и не почистил, спать лег. Так и осталась на шляпе звездная пыль, вон, серебрится.

Ну да ничего.

Может, не заметит учитель.

Спешит Трибар по мраморным улицам, по мраморным ступеням, на площадь, а там уже собрались все, Трибара ждут.

Вот сраму-то.

Собрались все, Трибара ждут.

И учитель строго смотрит, брови хмурит. Сейчас скажет что-нибудь, такое скажет, что со стыда сгоришь, учитель-то за словом в карман не полезет, и искатели все со смеху покатятся – ха-а-ха-ха…

Нет.

Ничего не говорит учитель, только брови хмурит.

Собрались искатели. Поднялись на луну. Круг почета по луне сделали. Шагают по луне, каждый часы в руке держит, ритуал такой. Мальчонка какой-то ручонки к ним с земли тянет, ма-а-а, я тоже хоцу-у-у, мать одергивает, мал еще, рано еще.

Рано еще.

Еще находишься по луне, еще надержишься часов. Хотя этот пацан, вроде, поваром будет. Хотя кто его знает.

Задумался Трибар, засмотрелся – вот и уронил часы, разлетелись со звоном и грохотом. Тут уж не удержался учитель, огрел Трибара тростью, чтоб неповадно было.

То-то же.

Вот так прошли по луне, теперь можно и на работу. Идут искатели друг за другом, по площадям, по улицам, люди перед ними почтительно расступаются, кто и шапку снимает. Кто и в ноги кинется, кормилец, пощади, открой там чего-нибудь, чтобы мертвых воскрешать, а то жена у меня умерла, месяц вместе… Ну тут человека утешить надо, сказать, что уж если найдем чего, так непременно жену вашу вернем, а не найдем, так не обессудьте…

Идут.

Идут на самый край земли, где остров в пустоту обрывается. Тут и платформа под ногами тонкая, не то, что на земле, где люди живут. Тут и идти-то боязно, чуешь, что под ногами хрен да маленько – и бездна. Здесь и оградой огорожено, чтобы не ходили сюда, не проваливались – не каждого такая платформа выдержит, только искателя выдержит, веса-то в искателе хрен да маленько, кожа да кости, да молоточек, чтобы по плиткам стучать.

Солдаты за оградой остаются, боятся за ограду идти. Еще бы не бояться, провалятся, только их и видели.

Расходятся искатели.

На колени опускаются.

Земля, она такая, перед ней на колени не встанешь, так и не получишь от неё ничего.

Стучат молоточками. У каждого в руках молоточек, тонкий, серебряный, стучит по мраморным плиткам – тук-тук-тук.

Прислушивается.

Уши у искателя большие, вот и прислушивается. Вот и слышит, где гулко молоточек стучит – там нет ничего, пустота. А где глухо стучит молоточек – значит, есть чего-то, знать бы еще, что…

А вот сейчас узнаем.

Искатель плитку приподнимает. Плиточка тяжелая, тут бы солдата на помощь позвать, только не пройдет здесь солдат, провалится.

Так что изволь сам плиту отодвигать. Вот и отодвигает искатель плиту, главное, пальцы себе не прищемить, пальцы пригодятся еще.

А под плитой дверца. Так и есть, дверца, и замочек на ней.

Замочки разные бывают, замочек замочку рознь. Есть скважины замочные, есть кодовые замки, есть и такие, что откроются, если человек к ним руку поднесет, да и не каждый человек, а только тот, для кого дверца предназначена.

Так-то.

Вот перебирает искатель на цепочке на шее ключи, ключики, ключички, ключоночки, вставляет в скважину, смотрит, получилось ли. Может, подфартит, откроет искатель дверь, а там философский камень в тайничке лежит. А может, и не подфартит. Это только сказка скоро сказывается, это только в книжке так легко все, раз, пошли, два, нашли, три – открыли. Это по молодости кажется, уж я-то найду, уж про меня-то весь мир заговорит… А в жизни-то люди годами по полу стучат, ничего не находят, а потом еще годами над дверцей бьются. И потом изможденный искатель повернет к луне морщинистое лицо, поправит седые волосы, покажет ученику записи мелким почерком – вот, гляди, вот так, вот так открывал, не получилось, а ты вот так попробуй, может, получится… И закроет глаза навеки.

Ладно, рано еще глаза закрывать. Может, еще найдем чего.

Вот и ищут. Молотками стучат. А у Трибара молоток с рукоятки соскакивает, то и дело улетает. Ну и подзатыльник от учителя прилетает, почему молоток не закрепил…

Скучно Трибару.

Трибару всегда скучно, такой уж Трибар, мать-отец только глазами хлопали, в кого такой уродился, отец труженик, дед труженик, а этого за парту не посадишь, как юла вертится… Дед плитку клал, отец луноделом был, хорошая работа – лунодел, а этого непутевого не знали, куда пристроить, сам в искатели пошел.

Ладно.

Тоже работа.

Только и  тут Трибару скучно, что за дела – молотком стучать. В книжках-то оно все интересно, приключения, поиски – а в жизни все по-другому  получается.

Вертит головой Трибар. Смотрит на небо, вон оно, рядом совсем небо висит. Думает Трибар, что будет, если по небу молотком ударить.

Идет Трибар к небу.

Потихоньку идет, чтобы не видел никто. А то увидят, подумают, вообще рехнулся, выдумал тоже, по небу молотком стучать. После такого учитель по башке молотком постучит, мало не покажется.

Итак, идет Трибар к небу.

Осторожно идет.

Молоточком по небу тук-тук-тук стучит.

Ничего не происходит.

Совсем.

Ударяет сильнее. Небо раскалывается, со звоном, с грохотом, разлетаются осколки. И боязно, как в детстве, когда заиграешься, свалишь чего-нибудь, и отец за веник хватается. Отец ремнем не бил, только веником.

Оглядывается Трибар.

Нет, вроде не обернулся никто, не видит никто.

Смотрит Трибар по ту сторону провала, по ту сторону неба. Вспоминает какие-то легенды страшные, что заглянешь в небо, и унесут тебя темные силы.

Нет.

Не уносят Трибара темные силы. Да и нет там никаких темных сил, вертится что-то, крутится что-то, не пойми, что. А вот что. Кубы. Только не кубы, а другое что-то, кубы и в то же время не кубы, Трибар даже название припоминает.

Тессеракты.

Вот.

Трибар протягивает руку, пытается схватить куб – не дается куб, не хочет к Трибару. Ну да ничего, если изловчиться хорошо, можно куб подхватить, конечно, можно сетку какую взять, а то так и руки обжечь можно.

Ну, это Трибару так кажется. Что руки обжечь можно.

А кубы сердятся. Кубы гневаются. Цапнул куб Трибара за руку – цап – больно Трибару.

А не лезь.

Не лезет Трибар. Отступает, идет к провалу, где небо разбил. А кубы за ним, за ним, злющие-презлющие, кубы – они такие, им палец в рот не клади, даром, что нет у кубов никакого рта…

Бежит Трибар.

И кубы за ним.

Злющие-презлющие.

За ноги хватают, ноги у Трибара дли-и-инные, грех не схватить, тащат за собой, и не отобьешься, не вырвешься…

Так-то.

Ну, тут и солдаты вмешались.

Зря, что ли, солдаты стоят, следят, чтобы с искателями не случилось ничего.

Вот и вмешались солдаты. Бежит солдат, даром, что земля под солдатом дрожит, того и гляди проломится.

А бежит солдат, хватает Трибара, назад тащит, а второй ручищей палицу во-от такенную здоровенную держит, и хлобысь, палицей по кубу бьет.

И куб вдребезги.

Трибар лицо руками закрывает, где это видано, жуть какая, вот так средь бела дня чудо из другого мира разбить.

А поделом.

А не лезь, куда не просят.

И учитель спешит, у-ух, учитель сейчас трепку Трибару задаст, да такую трепку, какой свет не видывал.

Поделом Трибару.