Цели, которые мы выбираем

Лежал я мордой в пол. Скверно лежал, противно. Саднило правую скулу и челюсть. Воздух входил через разбитые губы с подозрительным хрипом, а левая рука лежала за спиной. При малейшей попытке её выпростать остро дергало плечевой сустав, и я непроизвольно вздрагивал, отчего по всему телу распространялись хаотичные волны боли.

- Очухался? Вставай. Не притворяйся. А то я могу и помочь…

Я тут же представил хозяина неприятного голоса и поспешил послушаться. В меру сил, конечно, и возможностей. Ведь это именно он уложил меня двумя ударами по лицу и не позволил подняться, вывернув руку и упершись жестким ботинком мне в плечо. Пока Аню уводили, я мог лишь ёрзать и скулить. Ну, и, разумеется, слушать.

На удивление, встал я довольно легко. В три приема. Качнулся, хватаясь здоровой рукой за спинку стула, и уселся на сиденье, лицом к лицу с мучителем.

- Очень хорошо, - сказал он. – Поговорим.

- Очень надо… - булькнул я и выплюнул осколок зуба на линолеум.

- Надо, Тимофей, надо. И даже не тебе. Мне надо. Волонтерство долбанное… Анкетки, опросики… Будь моя воля, я бы дал тебе ещё пару раз по роже и провел экскурсию по Центру. Это быстро избавляет от всяческих иллюзий. Или ты из этих, из ортодоксов?

- Чего?

- Да, не похож. Но наша система правосудия вряд ли будет рассматривать причины, по которым ты нарушил закон. И закатает тебя на всю катушку. Потому как других толкований я не вижу.

- Я люблю Аню… - обреченно сказал я.

- Да? Не думаю, - мучитель встал, прикурил папиросу и зашагал передо мной из стороны в сторону. – Лучше расскажи, как ты дошел до жизни такой?

- Какой – такой?

- Вот такой – противоправной…

И тут же мне вспомнился день, с которого всё началось. Который изменил всё.

 

Старенький вагон метро недовольно заскрипел на повороте, жалуясь на беспросветную жизнь, притормозил и хрипло выдавил из динамика: «Уважаемые пассажиры, уступайте места пассажирам с детьми, инвалидам, лицам пожилого возраста и беременным самкам…». Привычное объявление неожиданно резануло своей несообразностью. Я поморщился. Поезд подъехал к нужной станции, я вышел на перрон, поднялся по эскалатору и зашагал домой в предвкушении встречи с любимой женщиной. С Аней.

Вопреки обычному, она не встретила меня у входа, когда я открыл дверь, но в тот момент я не придал этому значения. Я снял кроссовки, бросил сумку на вешалку и пошел искать жену. Разумеется, официально мы наши отношения не регистрировали, но между собой договорились так и называть друг друга: «жена» и «муж». Старомодно, конечно, но нам нравилось.

Аня стояла посреди кухни, расставив руки, и глядела на плиту. В правой руке она держала пучок спагетти, а в левой – вилку. На плите стояла кастрюля с холодной водой. Я недоуменно уставился на непонятную картину, подошел к Анечке и привычно погладил её ладонью по голове.

- Подожди, подожди, - напряженно сказала она, - я что-то забыла…

- Что же?

Моя рука прошлась по её волосам, по спине и зацепилась за пояс шортиков, остановившись на пояснице.

- Вот не помню, что забыла! Представляешь? А ещё у меня новость. Я её даже записала.

- Какая ещё новость?

Я включил газ под кастрюлей, и Анечка просияла.

- Вот оно!

- Что «оно»?

- Именно это я и собиралась сделать! Ужин сготовить! Благодарю, о, муж мой.

Она преувеличенно церемонно склонила голову и положила вилку и спагетти на кухонный стол.

- Так что за новость?

Я сел на табуретку, достал из холодильника сыр и мытые овощи и снова повернулся к Ане.

- Ах, да! Я помню. Сейчас-сейчас.

Она убежала в комнату, зашуршала там бумажками и вернулась.

- Вот, смотри.

Я взял бланк официального вида. Взгляд дернулся вверх-вниз, зацепился за слова, выделенные красным, и я прочитал: «…до наступления срока 20 недель вы обязаны прибыть в Центр реабилитации и вспоможения, расположенный по адресу…». Я дернулся, посмотрел на слегка виноватое Анино лицо и прочел с начала:

«Справка. Дана Ивановой Анне Анатольевне в том, что она находится под наблюдением женской консультации. DS – Беременность 3 недели. Справка дана для предоставления по месту работы…»

Далее шла вчерашняя дата и красная надпись, привлекшая мое внимание.

- Это оно? – глупо спросил я. – Не розыгрыш?

- Дурак! – Аня надула губки. – С этим не шутят! Ты же сам хотел…

Она наставила на меня палец и покрутила им, будто ввинчивая мне в сердце.

- Ещё четыре месяца… - в горле застрял комок и я прокашлялся. – Мы успеем. Я – успею. Мы подготовимся. Я обещаю, - передохнул, сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и решительно сказал, сдерживая дрожь в голосе: - Ты никуда не поедешь!

Аня всхлипнула и бросилась мне на шею.

В кастрюле закипела вода.

 

- То есть, едва получив информацию, что твоя девушка ждет ребенка, ты решил вот так круто посопротивляться. Типа, закон тебе не писан. Типа, пусть все едут в Центр, а Аня – нет. Типа, ты крутой, а все – лохи. Так?

- Не так, - я мрачно посмотрел на мучителя. – Знаю я, как там с женщинами обращаются, читал. И я не хочу, чтобы такое было с Аней.

- Да не знаешь ты ничего! Придурок!

- Нет, знаю, - я гнул свою линию.

Мужик неожиданно успокоился. Он уселся передо мной на второй стул и представился:

- Меня, кстати, Сергей зовут. Можешь обращаться, если что.

Я помолчал. Подумал. Спросил:

- Ты здесь надолго?.. Сергей.

Мужик усмехнулся.

- Не терпится бежать за своей девушкой? Ну-ну. Бесполезно. Собственно, ты сейчас под домашним арестом, а я осуществляю предварительный инструктаж и знакомлю тебя с твоими правами и обязанностями. С правами теперь просто: их у тебя не осталось.

- Чего-о? - протянул я. – А как же Конституция? Право на труд, на образование, на информацию, на жизнь…

Я затруднился с дальнейшим списком и оборвал себя. Сергей хмыкнул.

- Ещё раз. Ты под арестом. Так что право, которое гарантирует тебе Конституция, одно: не умереть с голоду. Всё остальное тебе определит суд. Если не ошибаюсь – завтра.

- Чего-о? – не поверил я.

- Расчевокался, понимаешь. Ты меня слушай. Я тебя зла не желаю. Моя задача – объяснить тебе всё. В меру моих знаний. А знаю я много. Они даже не догадываются – сколько.

Сергей мельком глянул в окно, задернул шторы и включил свет.

- Но и ты, будь любезен, адекватно отвечай на вопросы. Мне же действительно потом отчет писать о проделанной работе. Между прочим, над тобой проделанной. Так что здесь наши интересы совпадают.

Я поразмышлял и пришел к выводу, что мужик в чем-то прав. Да и что такого я могу ему рассказать, чего «они» не знают? Кому я глаза открою? Правильно. Никому.

- Хорошо. Спрашивайте.

Сергей достал наладонник, провел пальцем по экрану, видимо, сверяясь со списком вопросов, и мрачно уставился на меня.

- Скажи, Тимофей. Что ты собирался делать дальше? Через месяц, два, три, четыре?.. Если бы мы не пришли сегодня?

- Да ничего особенного, - меня удивил его вопрос. – Продолжал бы жить дальше. Как и сейчас… То есть, до того, как вы пришли.

- Ты идиот? Или притворяешься? Не тупи, подумай.

Я недоуменно посмотрел на Сергея.

- Не понимаю…

- И чему их только в школе сейчас учат?! У вас анатомия была?

- Чего?

Сергей воздел руки, подскочил со стула и побрел на кухню, бормоча что-то типа: «о времена, о нравы…». Проходя мимо меня, больно ткнул в плечо и сказал:

- Сейчас вернусь.

Я не стал сидеть. Бросился к окну. Аккуратно отодвинул штору. Во дворе, на свободном пространстве, стояла незнакомая машина. И выглядело это так, будто соседние машины что-то растолкало. «В ней-то меня и увезут», - понял я и чуть не завыл от беспомощности. Но не завыл. Бросился к выходу, сдвинул задвижку на двери, повернул второй замок и впечатался лбом в дверь. Хорошо, что в свое время я обил её со стороны квартиры мягким материалом. Так что всё ограничилось гулом в голове и падением на коврик в прихожей.

- Ну-ну, - сказал Сергей, - разбегался. Мы же ещё не договорили. Причем, на самую животрепещущую тему. О том, как ты собирался жить дальше.

Я снова сел на стул.

- В чем прикол? – спросил я. – Почему я не мог бы жить дальше так, как сейчас?

- А я тебе скажу, Тимофей. Просвещу, так сказать. Ответь сначала на риторические вопросы. Для себя ответь, я имею в виду. И так, первое. Через четыре месяца Ане рожать. Ты врач? Медработник? Акушер? Ветеринар, в конце концов? Нет. Ты простой инженер. Может быть, начитавшийся инфы из сети и просмотревший кучу роликов. О том, как принимать роды. Ты молодец. Уверяю тебя – в жизни всё было бы не так. Страшнее, больнее, беспомощнее. Или у тебя есть знакомый подпольный врач, который может всё?

- Нет, - признал я.

- Второе. Я про превращение женщины в самку. На восьмом месяце каждая из них полностью утрачивает разум. Остаются одни инстинкты и рефлексы. И эти инстинкты заставляют самок защищаться от любой опасности. Пусть и мнимой для людей, но для нее вполне реальной. Если что, самка вполне может убить человека голыми руками. Пойми, Тимофей. Ты не дожил бы до момента родов. Чтобы этого избежать, тебе пришлось бы поместить Аню в камеру и наблюдать за ней через окошечко.

- Я не верю вам, - сказал я, уткнувшись лицом в ладони. – Аня не такая. Она меня любит!

- Ой, ли!

 

Мы поехали загород ранним июльским утром, на первой электричке. Всю дорогу я не отпускал Анину руку, чтобы не потерять, а она капризничала. То дулась на меня. То принималась рассказывать о всяких происшествиях, которые с ней случились со вчерашнего дня. То спрашивала, не забыл ли я игрушки, взял ли воду и бутерброды. Я порядком утомился, пока мы добрались до места – неширокой речушки недалеко от березовой рощи.

На второй день после получения «письма счастья» я убедил Аню уволиться, под предлогом того, что молодой человек, с которым она живет, переезжает в другой город по работе. Её еле хватило на то, чтобы подписать нужные документы, ничего не забыть и вполне пристойно со всеми попрощаться. Потом я строго-настрого запретил ей выходить из квартиры, отобрал ключи и сменил замок, чтобы дверь нельзя было открыть изнутри. Старался занять Аню: готовкой, уборкой, просмотром фильмов и чтением книг.

Сначала она забыла про работу. Потом то, чему научилась в университете, затем – в школе. Жаловалась на жизнь, когда я приходил с работы, а потом требовала свободы. На десятой неделе она разучилась читать и только рассматривала картинки в книжках. А просмотру психологической фантастики стала предпочитать примитивные мультфильмы. Полюбила украшать себя всякими побрякушками. И, в конце концов, стала ежедневно ныть, что хочет гулять. Пришлось брать отпуск и ехать в область: не гулять же нам во дворе, где все её знают.

Невысокий обрывистый берег переходил в песчаный пляж. Мы сели наверху, на колкую траву. Я помог Ане снять платье, чтобы она его не запачкала, вручил ведерко и совок и разрешил строить замок из песка. Беременность пока не слишком отразилась на её фигуре – всего-то три месяца. А вот на восприятие мира – существенно. Она увлеченно играла у воды, набирала в ведерко песок, переворачивала, стучала совком и получались башенки. Сейчас она была на уровне трехлетнего ребенка. Поначалу регресс шел быстрыми темпами. Но теперь выровнялся, и я перестал замечать критические изменения в Анином поведении. Почему-то мне казалось, что так будет до самого конца. Пусть у неё останется разум трехлетки, но он не исчезнет совсем. И всё у нас будет хорошо.

Сеть давала мне массу примеров того, как обращаются с беременными. Свидетельства незаинтересованных лиц, честных врачей, даже мужей только укрепляли мое нежелание отправлять Аню в Центр реабилитации и вспоможения, как назвали его врачи-садисты. Я же не смогу жить, зная, что её мучают. А ведь некоторые женщины не возвращались из Центра. Что будет тогда, если это случится с Аней?

Над водой кружили блестящие стрекозы, звенел воздух, напоенный запахами сухой травы и тины, под берегом на пляже пыхтела довольная Аня, строя бесформенный замок. А я не мог решить – что и как мне делать. Через месяц придется уйти в подполье и скрываться. Сумею ли я?

Внизу раздался плеск, а потом бульканье. Я очнулся от дум, увидел, как Аня двигается на середину речки, чуть ли не на каждом шаге падая и окунаясь с головой, и, не раздумывая, бросился с обрывчика. Я поймал её почти на середине реки, когда она ушла под воду с головой и не вынырнула. Подхватил и потащил обратно на берег. Она бешено сопротивлялась, пока я не положил её на песок и не обнял. Тогда Аня затихла и только всхлипывала, размазывая слезы по грязным щекам, и твердила про цветочки.

Я взглянул на реку. Действительно, у противоположного берега росли несколько кувшинок. Ну, как же не пойти и не сорвать их? А то, что река будет мешать, никто и не подумал. Я вздохнул. Погладил Аню по голове и сказал, что сейчас принесу эти цветочки. Анечка разулыбалась, захлопала в ладоши и громко чмокнула меня в щеку. Пришлось раздеваться и плыть за кувшинками. А потом срывать их под радостные крики трехлетнего существа – моей жены. Купальник на ней сполз, обнажив грудь, но она не замечала этого. Я вручил букет, а потом сел рядом с Аней. Она наклонилась, положила голову мне на колени и затихла, свернувшись калачиком.

И это был последний случай, когда я чувствовал себя абсолютно счастливым.

 

- И третье. Ребенок. Кто у вас там должен появиться?

- Не знаю. Аня не ходила в консультацию.

- Ну, конечно! – Сергей сделал вид, что сокрушается. – Как же я сразу не догадался! А то, что сейчас патологии беременности у восьмидесяти процентов самок, это ерунда. И кое-что можно исправить на ранних сроках. А на поздних – что-то уже нельзя. И это опасность для жизни и матери, и ребенка. Ну, допустим. Нет у Ани патологий. Допустим. Ты справился с ней, и она благополучно родила, а ты принял роды и не грохнулся в обморок. Допустим. Вот у тебя в руках твой ребенок. Мальчик там, или девочка. Неважно. И вы все, вроде бы, чувствуете себя хорошо. Скажи мне, Тимофей. Как ты собирался своего ребенка кормить? Растить? Воспитывать? Рано, конечно, но всё же? Если помнишь, то мать приходит в себя не ранее, чем через полгода после родов. У неё инстинкты, да. А ты отнимешь самое дорогое, что есть – её дитя. Она убьет тебя за ребенка, а потом не будет знать, что с ним делать. Её не научили в стае, как быть матерью. Ты – её стая. Ты – должен учить.

- Но-о-о…

- Да ну вас всех! – Сергей махнул рукой и бросил погасший окурок в пепельницу. – Никуда негодные. Ничего не умеющие. Ничего не помнящие и не понимающие… Поколение цифровых идиотов. Ты хоть узнал – почему женщины стали превращаться в самок? Нет?! Или ты думаешь, что так было всегда?! Ведь это на поверхности лежало – просто не позволить жене лишиться разума.

- А что, так можно было?

Лицо Сергея скривилось, словно он сунул в рот горсть клюквы без сахара и разжевал.

- Нельзя. Но ты даже не попытался!

- Ну, так и зачем мне знать причины утраты женщинами разума, если всё равно ничего не изменить? Лишние знания – они действительно лишние. Кстати, я немного помню, как всё произошло.

- Тебе тогда лет пять было, если не меньше. Чего ты помнишь-то? Уверяю тебя – ни хрена ты не помнишь. И мнение своё составил по современным публикациям в сети. Как говорится, девяносто девять процентов информации в сети есть ложь.

- А ты, конечно, знаешь, как на самом деле было, - я попытался добавить сарказма в голос, но получилось плохо.

- Знаю. Был, скажем так, непосредственным участником. Худо-бедно, я тебя на двадцать пять лет старше.

- Это ничего не значит. У нас сейчас новая реальность, которая открывает дорогу молодым, а вашим старческим воззрениям место на свалке.

Сергей задумался.

- Ну, да, ну, да. Новая реальность. Слышали. Ты, Тимофей, вроде как современный диссидент. Против закона пошел, хотя и из личных побуждений. Вполне возможно, что с тобой не всё потеряно. И действительно стоит тебя просветить. Как всё было. Ты, главное, слушай. Можешь, даже, не верить. Чего-то в голове да останется…

Сергей замолчал. Внимательно осмотрелся со скептическим выражением на лице. Ну, да. Жил я небогато. Особенно в последний месяц, когда пришлось уволиться. На стенах четко различались прямоугольники от только что проданных мной картин, собранных еще родителями. Обои пожелтели – делать ремонт я не собирался. Линолеум на полу стал жестким и рассыпался. Все стены заставлены шкафами с бумажными книгами, которые сейчас никто не читает. Убогая обстановка. Почему я не замечал этого раньше? Ведь именно здесь мы жили с Аней. Именно сюда я привел её, когда мы только познакомились. Сказал, что теперь мы будем жить вместе, и возражения не принимаются. Она ответила, что возражений нет, и поцеловала меня. Тут мы стали мужем и женой и собирались прожить оставшуюся жизнь. Которую я угробил собственными руками.

- Слушать будешь? – спросил Сергей. – Или в облаках интереснее витать?

Я кивнул, непонятно на что отвечая. Сергей ухмыльнулся и начал рассказывать.

 

Знаешь, я же врачом был. Обычным врачом. Нормальным. А теперь я кто? Да никто! Волонтер, который подвизается на ниве захвата, усмирения и предварительной обработки лиц, уличенных в противоправных действиях. О, как! Родился я практически в тот же день, когда Союз развалили, и той жизни совсем не знаю. Но я не об этом. Сейчас врачи не нужны. Никто вас не лечит. Сидит функционер, который по симптомам подбирает вам болезнь и назначает лечение по протоколу. Давно могли бы всё это заменить электронными врачами, да психологи выяснили, что живому человеку больной доверяет больше. А если доверяет, то и пойдет лечиться – тратить деньги, одним словом. Нормальным врачам на местах функционеров нечего делать. Потому что и случаи бывают разные, и люди – разные. А лечить их приходится одинаково. Отступишь от протокола лечения – тебе сразу выговор. Второй отступишь – лишение зарплаты. На третий – выгоняют с волчьим билетом. И ты либо едешь в провинцию, где в деревнях ещё нет повальной слежки, и получаешь гроши. Либо, как я, меняешь профессию. А с внутренней потребностью помогать бороться сложно. Тут надо весь людской род возненавидеть. Но видишь такого дурачка, как ты, и не можешь мимо пройти.

Это так, отступление. Я ж не такой зверь, как ты думаешь. Мне тоже выговориться надо, да не с кем. Любой заложить может. А преступнику кто поверит? Электронный судья вообще слова обвиняемого в расчет не принимает. Люди дознание проводят, только если сложные случаи: убийство там, или что ещё. Когда же всё ясно – и преступление выявлено, и преступник налицо – правосудие не церемонится. Да ты сам всё почувствуешь, на собственной шкуре. Так что за жесткое задержание – извини. Легче предотвратить сопротивление, чем потом выскребать останки из квартиры. Был случай, когда нам тихо-мирно открыли, сдались, а потом бомбу из газового баллона активировали. Я тогда ещё на подхвате работал, учился. Ну, меня и послали к машине. Тут и рвануло. Аж наружную стену вышибло. Так что техника безопасности теперь обязывает сначала подозреваемого зафиксировать, не вступая в переговоры, а потом проводить следственные мероприятия. А виноват он, не виноват – суд разберется. Ну, ты понимаешь – как.

Извини, я всё время отвлекаюсь. Нам, кстати, спешить некуда – за тобой только утром придут. И к этому моменту ты должен быть морально подготовлен. По идее, сломлен, полон раскаяния и готовности влиться в наше монолитное общество сразу же после отбытия наказания. В общем, тебе надлежит радоваться, что тебя наказывают. Если честно, для меня это странно. Тогда в чем наказание, если человек от него радуется? Но так в методичке написано, и кто я такой, чтобы с ней спорить. Слава богу, что радость не обязательно выражать явно и бурно. Можно просто спокойно улыбаться. Это совет, кстати. Воспользуйся.

Знаешь, иногда лекарство хуже болезни. И не только в переносном смысле, но и в прямом. Когда используют непроверенные средства в надежде победить болезнь. Если человек верит, что средство поможет, то болезнь протекает легче, человек выздоравливает. А если человек думает, что болезнь смертельна, то он умирает. Известный эффект плацебо. И если бы до появления настоящего лекарства давали безвредные вещества, скажем, витамины, то никаких проблем не возникло бы. Но нет. Всё оказалось не так радужно. От этого лекарства у женщин выработался парадоксальный иммунный ответ на появление внутри неё нового организма: утрата разума. Плод растет, а женщина перестает быть женщиной. Становится самкой. Что мы и наблюдаем. В первый год мы потеряли почти всех беременных от травм, несовместимых с жизнью. Даже упрятанные в элитные сумасшедшие дома с мягкими стенами, самки находили пути вырваться. При этом калеча и убивая охранников, мужей и случайных свидетелей, попавшихся им на пути. СМИ настолько раздули панику, что на второй год никто сознательно не стал заводить ребенка, а при случайной беременности выход оставался один – аборт.

Представь себе – целый год никто в мире не родился! Это была даже не демографическая яма. «Катастрофа» – мягкое слово. А смертность, как ты понимаешь, не уменьшилась. Спасибо оптимизаторам. Так что в итоге мы получили страну, населенную молодыми здоровыми людьми. Которые не собираются размножаться.

Нет, ты прав. Решение нашли. Те самые «Центры реабилитации и вспоможения». Всем сказали, что теперь рожать безопасно. И для самки, и для ребенка. И все поверили. Как ни поверить, если женщина просто забывает период, когда она была беременна, и впервые видит своего ребенка, когда ему уже полгода. И мужчинам проще. Сдал женщину, пока она ещё не совсем дура, а получил уже нормальную. Да и ребенок в шестимесячном возрасте меньше забот требует. Правда, здорово? А беременным – уважение, привилегии всякие, денежные выплаты. Вон, в некоторых местах даже сделали отдельные вагоны метро для самок. Забота, понимаешь.

Знаешь, я был в Центре. Все волонтеры там были. И про это я не буду тебе рассказывать. Ты был прав, Тимофей, что не хотел туда Аню отдавать. Но и оставить у себя – не смог бы. Даже не потому, что тебя заложили, – сейчас этим никого не удивишь – ты бы не справился. К сожалению, утрата разума у женщин – обязательное условие вынашивания ребенка. И никто не ищет, как изменить сложившуюся ситуацию. Всё всех устраивает. Понятно почему, да?

 

- Как думаешь, сколько мне дадут? – спросил я замолчавшего Сергея.

- Да немного, - он отмахнулся. – Дам тебе положительную характеристику. Типа, что с тобой теперь проблем не будет. Ведь не будет, да?

- Не будет, - подтвердил я.

Мы замолчали. Стало не о чем говорить. Я поднялся. Шевельнул рукой – болело меньше. Прошелся вдоль книжных шкафов, бездумно проводя ладонью по книжным корешкам, словно прощаясь. Хотя… Почему «словно»? Действительно, прощаясь.

- Не боись. Квартиру твою никто не отберет – куда Ане-то возвращаться? Придется ей одной жить, без тебя. Одной ребенка растить. Если любит – справится. Нет – тогда тебе не повезло. Вот и узнаешь. Может, она и вспомнит чего – мозг дело путанное. Твоей девушке явно никто нейролептиков не давал, как в Центре, едва самки туда поступают. Вернешься – оправдаешься перед ней. Может, и раньше увидитесь: таким, как ты, свидания не запрещают. Дескать, встречи способствуют лучшему врастанию в общество, после отбытия срока. Может, и так…

Мы ждали утра. Сергей что-то печатал на наладоннике, наверно, отвечал на дурацкие вопросы, заполнял анкеты и составлял отчет. А я пытался заснуть. Ничего не получалось. Снова и снова перед внутренним взором мелькали эпизоды нашей жизни с Анечкой: до её беременности и после. Я пытался решить – правильно ли я поступил, что спрятал Аню, или надо было отдать её в Центр ещё месяц назад. Что дал мне этот месяц в подполье? Что он дал Анечке? Всё равно ведь меня выследили, а её забрали. И теперь я не смогу ничем ей помочь, когда она вернется из Центра. Ни морально, ни материально.

Незаметно я заснул. Проснулся от толчков в плечо и назойливого голоса:

- Вставай, Тимофей, пора.

Я поднялся с дивана, который так и не разложил, отправился в ванну, где плеснул себе в лицо холодной водой, и продрал глаза.

- А что так темно?

- Что ты хочешь? – привычно усмехнулся Сергей. – Четыре утра.

- Чего так рано-то?

- Меньше свидетелей – меньше пересудов. Ане здесь жить, одной. А ты представляешь, как на неё будут глядеть, если узнают, что она жена преступника? Причем, севшего по самой позорной статье? Так что иди, друг любезный, следом за мной и сильно не отсвечивай. Дашь деру – догонят, поймают, сроку набавят. Да и где ты спрячешься? В тайге? В тундре? Не выживешь. Съедят. А девушка твоя без тебя останется. Кстати, красивая девушка. Такую любой бы мужик себе пожелал.

Сергей спустился вниз. Я – вслед за ним. Подождал в подъезде, пока он откроет машину, заведет двигатель, выедет со стоянки и остановится перед калиткой. Не торопясь вышел, прошелся через двор и сел к Сергею в машину.

- Молодец, - он выехал на улицу. – Грамотно вышел. Я уже было начал думать, что не достучался до тебя. Но нет. Значит, сейчас в суд. А там уж тебя распределят. Ты не расстраивайся. Будет тебе наука. Жестокая, конечно. Но иначе до вас не доходит. Как выйдешь, позвони, я тебе номерок оставлю. Ну, с богом!

 

Суд оказался полной фикцией. Меня завели в маленькую комнату с экраном, защищенным бронированным стеклом, о чем недвусмысленно предупреждала надпись на нем. Я прижал большой палец к считывателю отпечатков, тут же на экране появилось мое досье, в которое я не стал вчитываться и вежливый глосс попросил подтвердить мою личность. Я так и сделал. Сразу после этого мне продемонстрировали уголовный кодекс, раскрыли его на нужной статье и зачитали вслух. Спросили, есть ли у меня возражения. Возражений не было, о чем я и сказал. «Тогда, - сказали мне, - вы присуждаетесь к двум годам исправительных работ с удержанием заработной платы в пользу государства на следующих предприятиях, на выбор». Там были какие-то рудники, предприятия тяжелой металлургии, лесоповал. И Центр. «Центр, - сказал я. И чтобы не было иных толкований, повторил: - «Центр реабилитации и вспоможения».

«Выбор подтвержден. Наказание назначено и обжалованию не подлежит. Подтвердите вашу лояльность».

Я вспомнил наставления Сергея, растянул губы в улыбке и ответил:

- Подтверждаю.

Конечно же, мне не было хорошо, как я пытался показать. Мне было жутко плохо и мерзко. Будто сам, по своей воле, бухнулся лицом в грязную лужу.

Дверь открылась, и меня вывели из камеры суда.

 

Снаружи Центр выглядел вполне презентабельно: новые корпуса, раскрашенные в белые, голубые и фисташковые цвета, дорожки, отсыпанные гранитной крошкой, клумбы с ещё цветущими поздними розами, осенние деревья, сияющие желтым и красным под лучами полуденного солнца. Благодать, если не задумываться о том, что там внутри.

Разумеется, меня не повели к главному входу. Благолепие, рассчитанное на мужчин, приводящих своих самок в Центр, осталось за спиной. Полицейские подвели меня к черному входу и позвонили. Минута переговоров, и тяжелая дверь отъехала в сторону. Полицейские сочувственно посмотрели на меня и передали с рук на руки принимающей организации. Охранники там имелись собственные, по виду даже более крутые, чем в полиции.

Один из них пощупал мой бицепс, скривился и поинтересовался:

- Что за чмо?! Куда его ставить? Мы же в заявке совершенно ясно писали: «Рост от 180, вес – от 100, физические параметры – соответствующие». Он же через неделю сдохнет, а нам новую заявку составляй и пиши объяснительную – почему такой процент отсева.

- Его Сергей Петрович рекомендовал, - мрачно объяснил второй.

- А! Идейный! – обрадовался первый. – Тогда, может, и ничего. На месяц хватит, - и, обращаясь ко мне, добавил: - Ну, чо? Проведем экскурсию? Выберешь себе место работы. Хы! На ближайший месяц.

- Проведем, - ответил я. – Но я рассчитываю отбыть тут весь срок.

Второй важно покивал:

- Уважаю. Боюсь, что после экскурсии твоя уверенность несколько ослабнет. А вообще сначала формальности уладим, покажем тебе место в камере, ознакомим с техникой безопасности. Как раз Григорий освободится. Он у нас по экскурсиям главный…

Охранники переглянулись и хором заржали.

Они не знали, что у меня есть цель. Весьма значимая для меня. Вернуться домой.

И встретиться с Аней.

 

С десяток самок, лишенных детёнышей, вопили, визжали и рычали, вцепившись в толстенные железные прутья и сотрясая решётку. При этом они не толкались и не лезли вперед – места хватало. «Стая, - подумал я. – Дикие твари». Однако тут же представил, что после родов Аня окажется здесь, именно в этой камере, и я смогу беспрепятственно смотреть на нее. Наблюдать за постепенным возвращением её разума, радоваться её успехам и, может быть, немного ускорять тот момент, когда её отпустят домой.

Я улыбнулся. И стая затихла.

Неожиданно для себя я увидел в них просто женщин, у которых на некоторое время отобрали детей ради безопасности. И что бы ни творилось у них в мозгах, они действительно страдали.

- Ну, что, дорогие, - сказал я, так и не убрав улыбку с лица, - сейчас мы будем кушать. А что у нас на завтрак? Овсянка! Все любят овсянку? Сейчас узнаем!

Я откинул крышку с термоса, взял из стопки верхнюю пластиковую миску и бухнул в неё из черпака клейкую тягучую массу.

- Угощаемся, девочки. Угощаемся…

Похожие статьи:

Рассказы → Андроиды здесь больше не живут

Рассказы → Вероника

Рассказы → Должна

Рассказы → Как говорил Джо...

Рассказы → Крот