Что там, на Марсе.

— ...Вы только представьте, господа, какое это величественное будет зрелище! — разошёлся Артемьев. — Наклонная эстакада длинной в полторы версты, словно гигантский мост в небо. Ракета в самом начале пути лежит на блестящих в свете солнца рельсах. Старт! Грохот взрывов, грандиозный факел огня из трубы. Ракета разгоняется. Всё быстрее и быстрее несётся она по эстакаде. И вот этот захватывающий миг! Ракета срывается с эстакады...

— ...Срывается с эстакады, — раздался рядом незнакомый изрядно хмельной голос, — и неуклонно летит к земле... Удар... Взрыв... Море огня... Царствие Небесное безвременно погибшим героям. Прах героев отпевает Патриарх Московский и Всея Руси. На панихиде присутствуют августейшие особы...

Рядом с нашим столиком стоял странный господин. Чем странный? Прежде всего тем, что странно был одет. Такой моды нам ещё не приходилось видеть. Короткое, выше колен, чёрное пальто, тонкое, очень добротное материей и шитьём. Не очень-то подходящее платье для конца ноября. Но мёрзнуть ему, скорее всего, не пришлось — распахнутом вороте пальто виднелся пушистый серый свитер с высоким воротником. Брюки странного господина были сделаны из чёрной плотной ткани по фактуре похожей на парусину. А ещё странный господин оказался простоволос и ни в руках, ни где бы то ещё не обнаружилось никакого головного убора.

— Извините за резкость, господа, — сказал он. — Если я правильно понял, вы находитесь под сильным впечатлением от труда т... э-э... господина Циолковского?

— Да. И что? — ответил я ему с раздражением.

— Судя по всему, и ракету вы представляете как у Константина Эдуардовича изображено. Коли так, то в лучшем случае ракета и с места не сдвинется. А худший случай я вам уже описал.

Пока он говорил, мы успокоились. Нахмурившийся Рутберг придал своему лицу обычное деревянно-флегматичное состояние. Напружиненный, готовый вскочить Артемьев осел на стул.

Он подошёл к свободному стулу за нашим столиком и не спросясь сел.

— И в чём же причина столь печального исхода полёта нашей ракеты? — с ехидцей спросил я.

Губы странного господина растянулись в плоской сомкнутой улыбке, выразившей не меньшее чем у меня ехидство.

— Только два вопроса, господа, — с улыбкой ответил он. — Первый: каков будет вес вашей ракеты? И второй: какой силы будет тяга её двигателя?

Лицо Рутберга сделалось деревянно-задумчивым. Артемьев на секунду погрузился в свои думы. А я не знал что ответить странному господину. Никто из нас даже не подозревал, что можно задаться такими вопросами.

— Не знаете. А меж тем, господа, для успешного полёта ракеты эти две величины нужно знать со всей определённостью.

Мы молчали.

— А всё почему. Да потому, что Константин Эдуардович изобразил в книге не ракету, а лишь только голую идею таковой. Он, конечно, поразмышлял немного и о способах управления ракетой, и о источнике силы её движущей, но совершенно не задумывался ни о её конструкции, ни о том, как её строить. А от голой идеи до её воплощения порой как отсюда до Луны и обратно. Пешком. Особенно такой машины, как ракета.

— Вы хотите сказать, что задумывались над тем, как ракету построить? — изумился Артемьев. — Да кто же вы такой?

— Совершенно забыл представиться, господа, — он поднялся со стула. — Макеев. Ярослав Макеев. Инженер. С кем имею честь?

Мы тоже поднялись со стульев и по очереди представились. Начал я.

— Александр Шаргей.

— Семён Артемьев.

— Давид Рутберг. Студенты мы.

— Юристы? — поинтересовался Макеев.

— Нет. — ответил я. — Высшая Императорская Техническая Школа.

— Приятно будет поговорить с людьми способными понять... — Он поглядел на нас с Артемьевым. — Где-то я слышал ваши фамилии, господа. Причём именно в связи со строительством ракет, — господин Макеев зажмурился и встряхнул головой. — Или приснилось мне это после дружеской попойки.

Он сел.

Мы тоже сели.

К Макееву подскочил половой.

— Чего изволите-с? — услужливо склонясь с приятной улыбкой спросил он.

Нам был знаком этот шустрый соломенной масти ярославец. Очень услужливый и очень настырный. Мы тоже зашли в трактир просто посидеть и побеседовать о сочинении господина Циолковского. Но ярославец едва ли не поминутно подскакивал к нам мешая разговору, и успокоился только когда мы заказали по кружечке пива. Не самого лучшего, увы: студенты народ не денежный.

— Изволю беседовать с этими господами, — ответил ему Макеев. — Будет надобно, кликну. Ступай.

Ярославец слегка поклонился, отступил от стола и унёсся по делам.

— Да господа, — продолжил он разговор как ни в чём не бывало. — Я задумывался над тем как построить ракету, тем более что сия тема близка моей работе.

— Неужели вы строите ракеты? — спросил Артемьев.

— Ну, что вы... Я лишь только отвечаю за подготовку к производству новых деталей. Подбираю инструмент, станки, если требуется, разрабатываю приспособления. И всё это с тем, чтобы при выпуске деталей оные были требуемых размеров, точности, чистоты поверхностей и при этом с наименьшими затратами металла, инструмента и с возможно меньшим временем изготовления.

— То есть вы знаете, как изготовляются части машин? — спросил я.

— Совершенно верно.

— А над строительством ракет размышляете на досуге?

— Именно так. А началось это у меня как и у вас, господа, с книги Константина Эдуардовича. Я когда прочёл, точь-в-точь как вы унёсся в воображении своём за небеса и дальше. Ей Богу, господа, едва ли не на яву видел себя пролетающим мимо Луны... А радость тогда посетила меня неописуемая... Потом прочёл где-то, что подобное состояние человеческого духа называется «эйфория». Однако эйфория длится недолго. Радость поутихла, горячее воображение поостыло, и взглянул я на это дело со стороны инженерной... Более грандиозной задачи, чем создание ракеты я не встречал... Да что я говорю! Создание ракеты это не одна задача — много задач. Куча задач. Чёртова уйма связанных между собой задач... Хотите несколько из этой чёртовой уймы?

— Любопытно, — сказал Рутберг.

— Извольте. Как сыграть в футбол бумажным мячом с водой так, чтобы он не лопнул... Как держать кусок льда в доменной печи так, чтобы он не растаял нужное нам время... Или вот: как из шляпной картонки сделать падающую звезду так, чтобы она при этом не сгорела.

— Однако... — присвистнул Артемьев.

— А вы не преувеличиваете, господин Макеев? — спросил я.

— Ничуть, господа, — ответил он.

— Извольте объяснить.

— С удовольствием... Но прежде позвольте изложить то, как я вижу космический полёт ракеты.

— Космический? — изумился Рутберг.

— Я предпочитаю термин «космический». Слово «эфир», господа, у меня твёрдо и не вполне приятно соотносится с медициной.

— А что, — сказал Артемьев, — вполне подходяще. «Космос» — по-гречески «вселенная», «мироздание».

— Итак, — Макеев запустил руку за пазуху и извлёк на свет божий блокнот.

Странный и чудной был у него блокнот. Обложки из тонкого картона глянцево блестели. Задняя была белоснежная с несколькими строками внизу очень мелким шрифтом; а передняя — я глазам не поверил — несла на себе невероятно чёткую цветную (!!!) фотографию тигра. Огромный грозный зверь выглядел совершенно довольным и умиротворённым и глядел куда-то мимо фотографа сонными полуприкрытыми глазами.

Господин Макеев перелистнул обложку. Только тут я заметил, что обложки и листы блокнота перфорированы и за отверстия перфорации нанизаны на сероватую спираль из проволоки. Я не удержался и, когда господин Макеев положил блокнот на столик, потрогал спираль. Она была жёсткой не мялась и пружинила.

А господин Макеев меж тем извлёк из спирали огрызок карандаша.

— Итак, — повторил он, — как я вижу космический полёт. Начнём с самого начала, то есть с запуска ракеты. Господин Артемьев описывал это таким образом.

Несмотря на хмель, Макеев твёрдой рукой в одно движение провёл на разлинованном в клеточку листе плавную кривую после чего пририсовал к ней нечто вроде опор моста.

— Вот эстакада, — комментировал он. — Вот ракета в начале. Красиво смотрится. Мост в небо... Вжик! — он так же твёрдо и ровно прострочил пунктирную линию от носа ракеты вдоль полотна эстакады и дальше. — И полетели... Не пойдёт!

Он вырвал лист и шлёпнул его на стол как картёжник козырного туза.

— Гораздо выгоднее осуществлять запуск вот таким образом.

Его руки быстро и чётко стали изображать что-то вроде короткого широкого моста.

— Такое вот сравнительно небольшое сооружение. Ракета стоит как башня на столе, — в рисунок на ходу вносились нужные изменения. — Под ракетой в столе отверстие, а под ним — яма с наклонной отбойной стенкой.

Ракету господин Макеев изобразил не так, как господин Циолковский: она не сужалась к хвосту и походила на ступенчатую бутылку.

— Но почему так? — спросил Артемьев.

— И что там будет отбивать отбойная стенка. — вставил Рутберг.

— Хорошие, правильные вопросы задаёте, господа. приятно даже... Сейчас поясню. Но начну несколько издалека. Я поразмышлял над ролью ракеты при запуске и решил, что ракете в космос выходить не нужно.

— Как?!! — чуть не хором воскликнули мы.

— А так, — не моргнув глазом продолжил он. — Ракета должна выносить в космос аппарат с человеком на борту. Аппарат этот, конечно, тоже будет представлять собой ракету но небольшую и управляемую человеком.

— Не пойму, к чему такое отступление от темы? — спросил я.

— А это не отступление, это необходимое пояснение, введение, я бы сказал, в задачу о мяче с водой. Именно здесь точка отсчёта в создании ракет. Вес выносимого в космос аппарата — вот эта самая точка, вот эта самая величина определяющая необходимое количество топлива, вес выносящей ракеты (я назвал её «ракета-носитель») и в немалой степени её конструкцию. Теперь к сути задачи.

Он вырвал лист, шлёпнул его на стол и начал писать на чистом.

— Дано: вес выносимого аппарата — 10 метрических тонн; вес конструкции ракеты — 100 тонн; скорость необходимая для космического полёта — 7800 метров в секунду; скорость отбрасывания продуктов горения топлива — 3000 метров в секунду. Требуется: вычислить необходимое количество топлива. Вот формула из книги господина Циолковского, — он вырвал лист из блокнота. — Кто возьмётся?

— Дайте-ка я, — сказал Рутберг пододвинув к себе лист с задачей.

Макеев протянул ему карандаш.

Рутберг из нас троих лучше всего ладил с математикой.

Сбоку от Макеева как чёртик из коробочки возник настырный ярославец:

— Что заказывать будем?

— Пока ничего, — ответил ему Макеев. — Ступай.

Лёгкий поклон и половой исчез.

А Рутберг тем временем положил листок с карандашом на середину стола:

— Вот, где-то так будет.

Макеев взял листок.

— 1370 тонн. Всё верно. Округлим до 1400. Топливо у нас из двух частей: кислород и водород. По 700 тонн каждая. Теперь ещё одна задачка. Вот плотность жидкого кислорода. Вот плотность жидкого водорода. Диаметр цилиндрических баков для оных пусть будет 12 метров. Какова будет их длинна.

Макеев снова вырвал лист. Рутберг молча забрал листок с карандашом.

Решения этой задачи пришлось ждать ещё меньше.

— О, вэйзмир, — ахнул Рутберг закончив вычисления.

Макеев хохотнул: «Он самый», и взял листок с карандашом.

— Итак, — сказал он. — Оглашаю результаты вычислений. Длина бака для кислорода — 6 метров, бака для водорода — 93.

— Однако! — снова присвистнул Артемьев.

Макеев улыбнулся.

— Ну, господа, и каковой же у нас вырисовывается ракета? Свыше ста метров с двигателями, агрегатами и кораблём.

— С чем? — не понял я.

— С кораблём. Так я назвал аппарат с человеком... И как вам в этом свете видится эстакада?

— И всё же, при чём здесь бумажный мяч с водой?

— Соотнесите размеры конструкции с толщиной стенки баков.

Я ахнул.

— Вот именно, господа. Стенка тоньше газетной бумаги. И эта самая стенка должна выдерживать огромнейшую тяжесть и не лопаться при запуске, когда тяжесть возрастает многократно из-за ускорения.

— Скольжение по эстакаде её просто разорвёт... — сказал Артемьев.

— Или переломит на изгибе как соломинку. — заключил я.

— Приятно, когда тебя понимают, — довльно улыбнулся Макеев.

— А что там с отбойной стенкой? — напомнил Рутберг.

— А Это очень просто, — поаернулся он к Рутбергу. — Дано: трёхдюймовая полевая пушка; ствол направлен вдоль земли; заряд холостой; дистанция одна сажень. Вопрос: встанет ли кто из вас, господа, напротив жерла.?

— Никогда-а, — ответил Рутберг.

— Правильно. Разорвёт «единым духом пороховым», как писал государь Пётр Великий... А теперь представьте, что калибр жерла возрос впятеро. Число жерл умножилось до десятка. А огонь из них извергается непрерывно.

— Под жерлами подразумеваются выхлопные трубы ракеты? — спросил я.

— Имненно они.

— Тогда, — Артемьев взял рисунок с пусковым столом, — если сразу же не отклонить огненную струю, возникает риск, что она отразится от дна или стенок и ударит по ракете. Или проломит или прожжёт.

— А кусок льда в доменной печи? — снова напомнил Рутберг.

— В обычных условиях кислород и водород — газы. Чтобы они стали жидкостями их нужно охладить. Очень сильно охладить. Кислород до минус 190° по Цельсию, водород — до минус 250°.

— Дальше объяснять не нужно, — сказал я.

— Вот и хорошо... Правда, тут появляется ещё одна задача. Из чего делать баки для топлива. Сталь не годится: уже при минус 80° она делается хрупкой как стекло.

— А падающая звезда из шляпной картонки?

— Дойдёт и до неё... Итак, ракета запущена и летит отвесно вверх, некоторое время отвесно, затем её курс отклоняется от вертикали, — на очередном листе из блокнота его рука твёрдо выводила линию движения ракеты. — Вообще то выведение корабля на орбиту я подразделил на три стадии: первая — отрыв от земли, предварительный разгон; вторая — основной разгон; и третья — окончательный разгон, выход на орбиту. И тут разумнее использовать не единую ракету, а составную. Из трёх частей, сообразно стадиям.

— Это как? — не понял Артемьев.

— А вот так, — очередной чистый лист стал покрываться рисунками. Три ракеты одна на другой. Нижняя — самая большая, поменьше — в середине и ещё меньше на самом верху. А всё вместе это сооружение походило на ступенчатую бутылку, только в более крупном виде и продольном разрезе.

— И зачем так нужно? — спросил Артемьев.

— А затем, что топливо сгорает и остаётся огромная пустеющая бочка, которую тоже приходится тащить на орбиту в случае единой ракеты. А так, — он ткнул в блокнот, — первая, нижняя, ракета опустела — отделяем её и сбрасываем заодно несколько десятков тонн лишнего груза. Оставшейся части будет легче лететь и разгоняться дальше.

Но вот все части ракеты-носителя отработали. Корабль вышел на орбиту Земли. Что дальше?

— На Марс, — мечтательно молвил Артемьев.

— Больно вы прыткие, господа. Сначала нужно вполне освоить полёты по околоземным орбитам, а уж затем, когда конструкция ракет и кораблей достигнет определённого совершенства, пробовать полёты к другим небесным телам. Сначала, конечно, к ближним.

Но вернёмся к нашей шляпной картонке. Полёт по орбите закончен и нужно вернуться на Землю. Каким образом? Всё просто. Нужно затормозить корабль, сделать его скорость ниже орбитальной, и тогда он сам спустится на Землю.

— На такой чудовищной скорости?! — воскликнул я. — Разобьётся ведь.

— Да, скорость будет чудовищная, — ответил Макеев, — но только в начале спуска. Потом корабль войдёт в атмосферу Земли. Она его и затормозит.

— Падающая звезда! Метеорит! — догадался Рутберг. — Стенка корабля тонкая... Действительно падающая звезда из шляпной картонки.

— Вот именно, — улыбнулся Макеев и начал рисовать на чистом листе. — Даже не весь корабль, а только лишь кабина с человеком. Агрегаты корабля свою задачу выполнили и тоже сброшены.

Я подсчитал, при такой скорости стенка кабины разогреется до 3000 градусов по Цельсию. Но на самом деле нагрев будет сильнее: в своих расчётах я учёл одно лишь адибатическое сжатие воздуха.

— Что же ещё может нагреть кабину? — спросил Артемьев.

— Трение воздуха. Но каков будет нагрев от него я рассчитать не смог. Формул таких не знаю, и в книгах не нашёл.

— 3000 градусов. Сталь кипеть будет. Как же быть? Может покрыть стенки вольфрамом?

— Тяжёлым как золото и столь же дорогим? Сначала и я так решил. Потом нашёл идею получше.

Снова рисунки на чистом листе.

— Чего изволите-с? — настырный ярославец подкрался так незаметно, что застал нас всех врасплох.

Мы вздрогнули и оторвались от рисунка на листке.

Макеев досадливо поморщился, но ответил ему спокойно:

— Ступай. Понадобится что — кликну.

Ярославец удалился.

Макеев перевёл дух и продолжил:

— Перед стенкой кабины следует установить щит. Он не будет прилегать к стенке, а устанавливается на небольшом расстоянии от неё, дюйма вполне достаточно. А лобовую поверхность щита нужно покрыть чем-то вроде огнеупора доменной печи.

— А почему щит прикрывает только днище кабины, — я указал в рисунок.

— Потому что днищем вперёд кабина и будет входить в атмосферу. Вам это кажется странным? А меж тем странного в этом решении нет. Сравните площадь днища и боковых стенок кабины. Что проще прикрыть щитом? И ещё. Атмосфера начнёт тормозить кабину. Возникнет ускорение, а следовательно и тяжесть. Для человека в этом случае будет лучше лежать на спине, чем висеть на ремнях вниз головой. Тяжесть по меньшей мере вчетверо превысит земную.

Руки господина Макеева всё это время рисовали внутренность кабины. Человек в ней возлежал на лежаке, но не плоском, а с двумя изломами под... тазом и коленями. А с днищем кабины лежак соединялся чем-то похожим на множество диванных пружин.

— Щиту нужно выдержать не больше шести минут адского жара, — продолжал Макеев. — Когда скорость кабины станет меньше числа Маха (скорости звука в воздухе), нагрев прекратится. А вообще атмосфера затормозит кабину до 500 километров в час.

— Всё равно скорость огромная, — сказал я. — Как быть?

— Господа, до вас ещё не доходили слухи о средстве спасения авиаторов называемом «парашют»?

— Нет.

— А я вот слышал где-то, что французы придумали такую штуку. Матерчатый купол в сложенном виде помещается в заплечный мешок авиатора. Если аэроплан сломался и падает, авиатор покидает его и падая раскрывает мешок. От потока воздуха купол раскрывается и здорово замедляет падение авиатора. Настолько здорово, что авиатор при встрече с землёй рискует, самое большее, подвернуть ногу. И вся эта штука называется «парашют».

— Здорово! — воскликнул Артемьев. — Вы думаете, что и кабину корабля можно снабдить таким же?..

— Можно. Только купол надо сделать побольше, так чтобы кабина встречалась с землёй со скоростью не больше 10и метров в секунду.

Минуты две мы сидели тихо, только лишь перебирали блокнотные листы с рисунками. Полёт ракеты и корабля нам виделся с кристальной ясностью.

— Хоть завтра лети, — сказал я с мечтательным вздохом.

— Ну и прыткие же вы, господа, — усмехнулся Макеев. — Завтра... Вы сначала постройте ракету и корабль. Вы хоть представляете сколько всего потребуется для подобного строительства?

— Да, пожалуй, нет, — ответил я.

— А что потребуется для этого? — спросил Рутберг.

— Для начала исследовательские работы. Во многих областях и с промышленным размахом.

— Например...

— Начну с того, чем сам занимаюсь... Сразу скажу, что в настоящее время нет материалов годных для постройки ракет. Во всяком случае для космических. Вот вам целое направление исследовательских работ. Но создание материалов бессмысленно, если нет способа получения из оных частей машин. А это, в свою очередь, невозможно без инструмента, станков и приспособлений. Вот вам ещё непочатые поля деятельности. Ну и, само собой, потребуются опытно-конструкторские работы по всем узлам и агрегатам ракеты, корабля и всего необходимого снаряжения.

— Во сколько же это станет? — спросил Рутберг.

— Не возьмусь подсчитать, но то, что сумма будет совершенно астрономической, ясно как Божий день. Мало того, господа, потребуется многолетний труд многих тысяч людей при полной поддержке государства, для того, чтобы космический полёт состоялся в сколь нибудь обозримом будущем.

— А в чём же будет интерес государства к ракетам? — спросил я.

— Интерес государства известен и неизменен — престиж и оборона.

— Престиж — это понятно. Но оборона?

— Вы внимательно читали Циолковского, господа? Теоретически дальность полёта ракеты не ограничена. Вот вам новый род артиллерии, способный разить врага за сотни и тысячи вёрст.

— Какой ужас! — воскликнул Артемьев.

— А может это и к лучшему, — как-то нехорошо улыбнулся Макеев.

— К лучшему!? Такое ужасное оружие!

— А как вы думаете, господа, нападёт ли враг на страну, если знает, что немедленно (с задержкой только на время полёта ракет) последует удар по его стране. Удар страшный и совершенно неотвратимый.

— О-о, это очень многим воякам может остудить головы, — заметил Рутберг.

Все замолкли.

Я чувствовал, господин Макеев прав. Да. Только заинтересованность государства в ракетах способна дать волю и возможность многим людям работать над созданием ракет, создать их и осуществлять полёты в межпланетное пространство.

На частный же капитал здесь рассчитывать нечего. Приди я к богатому заводчику или купцу первой гильдии и скажи, что на Луну хочу слетать, денег, мол, нужно на звёздный тарантас, он, если не вызовет карету из приюта для душевнобольных, то пальцем у виска точно покрутит, в глаза или заглаза. Частный капитал зашевелится в эту сторону только когда от звёздных полётов прибыток хоть какой-нибудь обозначится. Прямой или косвенный. А до тех пор — и думать нечего.

Не знаю как мот товарищи, а я чувствовал себя словно спустился с самой околоземной орбиты без французского «папашюта».

— Господа, унывать не стоит, — подбодрил нас Макеев. — Просто задача стоит настолько грандиозная, что никак не решить её ни в один день, ни в один год, и что только всей страной такую решить можно. Зато людям откроются такие просторы, о каких сегодня только мечтать может. Весь космос. Все планеты. Вы только вообразите это.

— Вы только представьте, господа, — у Артемьева снова разыгралось воображение, — заголовки всех утренних газет. «Вчера в десять часов вечера с такого-то места стартовал космический корабль...»

— «Буран», — перебил его Макеев и как то странно ухмыльнулся.

— «Буран»? — споткнулся Артемьев, но быстро нашелся. — А что... Неплохое название для корабля. ...стартовал космический корабль «Буран» с командой на борту (перечисляются имена и должности). Команда чувствует себя хорошо и направляет корабль на курс к Марсу» .

Макеев зааплодировал:

— Браво! Прямо вот так вот очертя голову — к Марсу.

Рутберг закатил глаза и покачал головой. Артемьев с досады хлопнул по столешнице. Я стинул кулаки и тихо простонал: «А сейчас-то что не так».

Хмель не лишил Макеева рассудка, но придал его характеру изрядную несносность.

И тот час Макеев выдал что-то похожее на извенение:

— Нет, господа, я ничуть не сомневаюсь в успехе полета и храбрости команды, но не будет ли разумнее сначала разузнать, что там,на Марсе?

— Каким образом? — спросил я. — Чтобы узнать, как там, нужно туда прилететь.

— Не спорю. Наиболее точные сведения о планете может дать только посещение. Но обязательно ли для этого лететь людям?

— Полёт без людей? Но что же тогда полетит?

— Автоматический, то есть самодействующий, аппарат с измерительными приборами. Пусть он сначала опустится на Марс, измерит давление воздуха, температуру, определит состав атмосферы, сделает фотографию места посадки и передаст всё это на Землю.

— Полетит обратно?

— Не обязательно. Передать можно и по радио.

— По радио?! Фотографию передать по радио?!

— Давно ли профессор Попов открыл радиотелеграфную станцию? А сейчас уже во всю ходят разговоры о возможностях создания радиотелефонной связи. Так что принципиальной невозможности передачи картинки по радио я не вижу. Просто нужно придумать способ таковой передачи и разработать для этого технические средства.

— Чего изволите-с?

Макеев резко распрямился. На мгновение его лицо исказилось кривым оскалом. И сразу же сделалось каменно спокойным.

— Не понимает слов человек, — сказал он со вздохом.

Его левая рука взметнулась вверх, ухватила за грудки настырного ярославца и ринула его вниз.

Мы замерли от испуга. Сейчас господин Макеев грянет беднягу головой об стол, и мы, право, не знали что из этих двух предметов подвергалось большей опасности. Но голова ярославца легла на стол исключительно мягко, без звука. Зато с оглушительным стуком на столешницу обрушился правый кулак господина Макеева. Точнёхонько перед самым носом перепуганного до смерти парня.

— А вот так яснее? — сказал Макеев глядя в глаза своей жертве и в его спокойном голосе отчётливо слышались зловещие, рычащие нотки.

Ярославец мелко-мелко закивал. Господин Макеев вернул парня в стоячее положение, разгладил слегка форменную рубаху на его груди и почти ласково казал:

— Ступай, любезный.

Ярославец с выражением испуга и кривоватой глупой улыбкой на лице поклонился ниже обычного и ушёл.

Макеев снова перевёл дух и продолжил:

— Как здорово поучится, когда всё это осуществится. Представьте: катится по Марсу наш аппарат на колёсах и электрическим глазом всё кругом оглядывает. А мы на Земле видим всё, что он там углядел. А часть аппарата в это время продолжает летать вокруг Марса и картографирует.

— Что-что? — не понял я.

— Передаёт по радио множество фотографий, и по ним составляется подробнейшая карта Марса. А когда станет ясно какие условия на Марсе и где корабль посадить, можно будет готовить к полёту на Марс людей... Тоже задача грандиозная.

— А может не стоит так тратиться? — сказал Рутберг. — Условия на планете вполне можно определить и с помощью астрономических наблюдений.

— Например... — усмехнулся Макеев.

— Например, Венера. С помощью телескопов уже давно установлено, что эта планета окутана плотной атмосферой, что в атмосфере наблюдается сплошной облачный покров. Раз есть облака, значит там много воды. Значит есть моря, океаны, реки. Весьма вероятно наличие живых существ. А так, как Венера расположена ближе к Солнцу, то климат скорее всего соответствует земному экваториальному...

— А с чего вы, батенька, взяли, что облака на Венере из водяных паров, а не, ну скажем, паров серной кислоты? — спросил Макеев. — Или ещё какой-нибудь неприятной штуки? А может статься, что и атмосфера там — сплошной углекислый газ, да такой плотный, что на поверхности давление в сто раз больше, чем на Земле. А раз так, то вполне может быть, что атмосфера Венеры, как одеяло, не выпускает пришедшее от Солнца тепло, и, как следствие этого, приповерхностный слой воздуха там разогрет до 500 градусов по Цельсию.

С лица Рутберга исчезла всякая деревянность.

— Да что вы такое говорите?! — возмутился Рутберг.

— Я всего лишь предполагаю, основываясь на астрономических наблюдениях, — парировал Макеев. — И, если на Венере дела обстоят так как я сказал, то представьте, какой там пейзаж будет. Темно. Темнее, чем в самый пасмурный день на Земле. При таком жаре о морях и речи не идёт — мёртвая пустыня там, мертвее, чем самый глухой угол Сахары. И камушки тускло светятся как угольки. Пейзажик, однако, получается. В пору ад рисовать с натуры и вспомнить, что римляне называли Венеру не иначе как Люцифер.

Или Марс взять. Планета меньше Земли раза в два по величине и в три по силе тяжести: трудновато будет Марсу воздух держать. Вполне возможно, что его давление там в сто раз меньше земного. И холодно там, мороз постоянный, особенно ночью — жиденькая атмосфера тепло не держит. При таком раскладе не будет на Марсе никаких альпийских лужков вдоль полноводных каналов, как журналах печатают. Опять же, пустыня будет, только не выжженная, а вымерзшая. Вода если и есть, то в виде льда и песком засыпана, — Макеев рассмеялся. — Презабавная штука тогда получается — бог войны Марс гораздо приветливее богини любви Венеры...

Макеев замолк и уставился куда-то в сторону. Мы посмотрели туда.

Даже после такой взбучки ярославец не хотел уняться. Но наткнувшись на стальной взгляд господина Макеева, встал как вкопанный. Постоял немного, легонько так поклонился и прошёл мимо.

— По наблюдениям со стороны можно всякого ещё навыдумывать. — продолжил Макеев. — А как там на деле будет, можно узнать только на месте. Так что без полётов не обойтись. Сначала аппараты с приборами, затем и человеку можно во всеоружии.

Мы снова замолкли.

Артемьев задумчиво копался в блокнотных листах.

Макеев отдёрнул с запястья левый рукав. Под ним на руке обнаружился браслет с часами.

— Ну, и засиделся же я с вами, — сказал Макеев и встал. — Извините, господа, но мне пора. Благодарю за приятную беседу.

Он забрал со стола свой блокнот с карандашом, повернулся к выходу и пошёл. На ходу достал что-то из правого кармана пальто и надел на голову. Это оказалась черная вязаная шапочка.

В дверях господин Макеев обернулся, помахал нам рукой на прощание и исчез в ранних ноябрьских сумерках.

— Странный человек, — сказал я.

— Циолковский своим землякам тоже кажется странным. — заметил Рутберг.

— Не о том я. Тебе не казалось, что обо всём он говорил, как об уже свершившемся?

Ответить Рутберг не успел.

— Святый Боже! — ахнул Артемьев и протянул нам небольшой неровный клочок бумаги. Это оказался обрывок газеты.

На нём мы с Рутбергом прочитали: «...января 2005 года зонд Европейского Космического Агентства «Гюйгенс», доставленный в окрестности Сатурна автоматической межпланетной станцией «Кассини», после плавного спуска в атмосфере на парашютах совершил успешную посадку на поверхность Титана...»

Похожие статьи:

Рассказы → В двух шагах от волшебной страны

Рассказы → Станция Туман

Рассказы → Игорец. Путешествие в семидесятые

Рассказы → Сквозь разбитый циферблат. Глава №1

Рассказы → Прогулки по болоту