ЧУДЬ НАЯВУ Часть вторая

Часть вторая.

9.

 Там, внизу, не было даже темно, наоборот совершенно обыденный, полуденный свет заливал весь пролёт до первого этажа. Лиза ползла вверх по ступенькам. Ползла не так, как израненный, покалеченный человек, просто с телом её что-то такое было, что она не могла не ползти. Конечности чудовищно истончились и удлинились, гнулись очень плавно, ломались на разные углы в нескольких местах, похожие на лапки какого-то насекомого. Однако же это была точно Лиза, её юбка и кофта, её пышные, но коротко остриженные чёрные волосы. Лица она не поднимала, но Андрей явственно слышал, что она что-то шипит-бормочет себе под нос.

 В немом ужасе он смотрел, как она всползает со ступеньки на ступеньку, цепляясь за камень искривлёнными в напряжении руками.

 Вдруг очень громко в его голове что-то лязгнуло, щёлкнуло, глаза будто застило слёзной пеленой и он застал себя смотрящим в открывшуюся перед ним прихожую.

 Оглянулся назад. Оказалось, в действительности, гораздо темнее на пролёте, вовсе нет этого ясного и яркого, без всяких недомолвок, освещения… И, разумеется, никого там не было.

 Всё же Андрей поспешил зайти в квартиру и сам за собой прикрыл дверь.  Аня чуть не бегом скрылась в ближайшей светлой комнате. Тут же оттуда раздался её голос – не то плакала она, не то смеялась.

 Андрей закрыл дверь на защёлку, притронулся щекой к податливому поролону. Снаружи не было ничего слышно.

 Привиделось ему?..

 За последние два часа, что он каким-то случаем связался с Аней, всё, что творилось с ним с начала недели, впервые показалось… сном. Каким-то фантастическим кошмаром, диким и злым, который и быть не мог на самом деле…

 …Но что это там, в комнате?

 Комната была ужасно заставлена старой мебелью, причём как будто бы в полнейшем хаосе. Поверх паркета вытертый до невозможности ковёр, на него наступают замшелыми ножками старинный, очень грузный шифоньер, раздвижной стол, заваленный всякой всячиной и что-то непонятное, деревянное,  с золотистой сеткой и белыми клавишами, похожее на пианино, хотя это не было никаким пианино. У стены, напротив светлого окна – большая, проваленная складная диван-кровать, с целым ворохом скученных простыней и одеял.

 В этой кровати, в простынях и одеялах расплывалась необъятная бесформенная женщина. Она вроде бы не была ещё совсем старой. Невесомые, как пух, лежащие даже не на подушках, а как бы над подушками, волосы были пепельными и черноты было больше, чем седины. Да и морщин, считай и вовсе не было, наоборот, кожа на лице совсем разгладилась. Только шея уродливой была  – будто кожа натянута на два толстых железных штыря, врезающихся в челюсть.

 Андрея напугали глаза женщины. Сильно напугали, как-то инстинктивно. На секунду он даже был готов… и из комнаты выскочить.

 Глаза были круглыми, плавно моргающими, в ободе совершенно чёрных синяков. Глаза были очень глупыми и даже равнодушно-весёлыми. Такие глаза могли быть только у того, кто на самом краю смерти –  долго приближающейся, постепенно заполняющей всё внутри тела. И женщина в кровати с круглыми своими глазами, без вариантов, лежала уже при смерти.

 Аня стояла на коленях перед кроватью. То гладила женщину за страшную руку – кость со сморщенной, свисающей складками кожей. То обнимала её за шею и принималась прямо таки ненасытно целовать разгладившуюся до младенчества кожу. И всё не умолкала, лепеча одно и то же.

  — Мамочка, миленькая моя, мамочка, любименькая, вот я пришла, вот я здесь, прости меня, прости, мамочка, прости, пожалуйста, я здесь, я пришла, мамулечка моя…

 Умирающая женщина, видя залитое слезами лицо Ани, даже с очень глупой и абсолютно безразличной улыбкой утешала её, гладила пальцем по её локтю, шамкая беззубыми губами:

  — Анеська, деска.

 Андрей явственно увидел, как женщине, наконец, надоело гладить и шамкать, и она вполне чётко произнесла:

  — Иди.

 Как только плачущая и целующая Аня оторвалась от неё, умирающая женщина тут же прикрыла веки и, кажется, мгновенно и спокойно уснула. Аня продолжала стоять на коленях перед кроватью.

Андрей поспешил уйти от дверей. По коридору достиг маленькой кухоньки, заприметил на столе пепельницу и закурил – давно уже хотелось.

 Значит,вот её мать. Тогда ни черта не понятно…

 Аня вошла на кухню, застенчиво, будто извиняясь за что-то, глянула на него, открыла холодильник.

  — О, не вылила. Забыла, по ходу.

 Со стуком выставила на стол двухлитровую бутылку пива.

  — Тётка ушла… Меня, наверное, ищет. Пока все дворы не обойдёт, не угомонится… Ты… пей, я сейчас…

 Она взяла с мойки вместительную чайную кружку, оставила её рядом с бутылкой и тут же убежала обратно в комнату. Андрей докурил, открыл пиво, налил. Сидеть было неловко, тем более из комнаты слышались невразумительные звуки и копошения. Умирающая женщина о чём-то протестовала, Аня кряхтела. Андрей сделал глоток, встал чуть не на цыпочках, пробрался по коридору и краем глаза глянул за дверь. Аня пыталась ворочать умирающую женщину, вытягивая из-под неё гигантский памперс, от которого тут же по всей комнате распространилась тухлая вонь.

 Андрей убрался на кухню и сидел там, на краешке стула, попивая из кружки частыми мелкими глотками, слушая, как возятся в комнате. Потом услышал, как Аня ушла в ванную и там быстро, с напором полилась вода. Он выпил уже почти пол литра, когда Аня вернулась, достала ещё кружку и выпила её почти залпом. Закурила,  стоя у подоконника. Смотреть на него она будто бы стыдилась.

  — У мамы рак, — сказала она, наконец, — Лет десять уже. Она ещё не старая…  А так… Дней десять назад ей уж совсем плохо стало… Медсестра приезжает, колет ей там… Но…

 Аня глубоко вздохнула, вдруг широко улыбнулась.

  — Дрон, ты голодный?

 Он был ужасно голодный. При том, что совсем почти осовел от пива, всё лицо будто пивом налилось вместо крови – ужасно был голоден. Стыдясь, но чувствуя, что рот полон слюны, закивал. Аня словно бы несказанно этому обрадовалась. Тут же метнулась к холодильнику, загремела большой кастрюлей.

  — Сейчас я суп разогрею, а то чё ты, всё пьёшь, а ничего не жрёшь! – она даже расхохоталась.

 Включила газ, достала из ящика большую ложку, оставив её в кастрюле, принялась отмывать одну из тарелок в раковине. Не домыв, кинулась снова к кастрюле, стала помешивать ложкой суп. Всё это время не умолкала, оглядываясь через плечо на Андрея.

 А порола она какую-то совершенно незначимую чушь. Стала очень тщательно выяснять, какой у Андрея тариф на телефоне. Андрей сам еле  помнил, какой, а уж объяснить, почему именно этот, а не другой… Да к чему это всё?

 От пива, от того, что он сидит в квартире, а не чёрт знает, где, за столом в кухне, где начинает разбухать кисловато-жирный запах горячей пищи, сделалось ему очень приятно, даже глаза начали слипаться, будто он уже и желудок набил.

  — Какое тебе дело до всех этих… телефонов, пакетов?..

  — Ну! Я ж спец!

  — Спец… Тебя уволили, спец, — он рассмеялся, ласково глядя на Аню.

  — Одно другому не мешает.

  — Тоже ещё… нашла дело всей жизни… В карточках разбираться… — Андрей ухмыльнулся, неотрывно сопровождая взглядом тарелку, которую Аня наполняла из половника.

 Аня пожала плечами, ставя тарелку перед ним на стол.

  — Работа, как работа. Чего я только не делала – во всём шарила.

  — В чебуреках?

  — И в них, проклятых. Лучше мамы готовила… Да… — она умолкла, достав сигарету и глядя  окно.

 Андрей хлебал суп. Суп был с фрикадельками. Первую же фрикадельку он проглотил, не успев даже раз укусить – как-то само по себе получилось. Обожгло горло, горячо стало в животе, но это было очень здорово. Подуть на ложку тоже не выходило – рука словно сама по себе поскорее отправляла очередную порцию внутрь. Кисло-жирный запах вовсю валил в атмосферу уже из Андреева рта. Он даже и сам это почувствовал, принялся перебивать этот запах хлебом. За один раз запихнул за щеку почти целый кусок, крошки полетели ему на колени и на пол.

 Аня прыснула со смеху, потягивая пиво и посматривая на него.

  — Ну, блин, голодающий Поволжья…

 У Андрея чуть аппетит не пропал от этих слов… Но не пропал. Что ж ему делать, если он с начала недели ничего и не ел толком? А сейчас он был уверен, что Аня смеётся над ним. Вот ещё не хватало…

 В животе началось какое-то сверление, не очень громкое. Угомонить его Андрей не мог. Заговорил:

  — Но ведь не всё ж замыкается на этом… Ну, вкалывать где-то… по большому-то счёту… работа – без смысла… Воздух продаётся за воздух – и… толку никакого…

 Он, хоть и с намертво слепленными губами, но всё же рыгнул.

  — Нич-чё не поняла. Это вы, дядька, нахрюкались уже, — Аня снова рассмеялась, вдруг дёрнула шеей, будто прислушиваясь к чему-то, — Погоди, Дрон…

 Очень быстро ушла – в комнату.

 Андрей и сам понимал, что его очень быстро развозит от еды и пива. Добил суп, отставил на край стола тарелку в зелёных потёках, закурил, подлив себе ещё пива. Не то, что подниматься с места, вообще шевелиться не хотелось.

 Вдруг за пределами кухни что-то начало происходить.

 В скважине входной двери начал позвякивать ключ. Там, за дверью, кто-то что-то говорил, будто бы с самим собой. Кто-то ругался. Аня выскочила из комнаты в прихожую, отступила по коридору. Андрей видел её со спины, видел, как она пальцами мнёт край своей футболки.

 Дверь будто бы не хотела поддаваться и пускать того, кто был снаружи и, судя по всему, даже уже плечом толкал. Однако, ключ всё-таки повернулся и в прихожую втиснулась баба, похожая на чучело пингвина. Маленькая, не толстая, напоминающая цельную колоду с напяленным поверх долгополым летним платьем. Коротенькие жиденькие волосы выкрашены в оттенок тёмно-красного и прилизаны к круглому черепу. Лицо с нездоровой белой кожей, всё в красных прыщах – женщина, видимо, не переносила жару. 

 Её так и колотило в болезненной отдышке, но перевести дух она не могла – всё, что было у неё внутри, пёрло наружу.

  — Анька! Шалава проклятая! Ты посмотри: она дома!!! Я полдня эту тварь по всем подвалам, а она дома! Ах ты!..

 Захлёбываясь свистящим дыханием, женщина-колода ринулась на Аню, скрутила в кулаке воротник её футболки и ладонью принялась бить девушку по затылку.

  — Ах ты дрянь, ах тварь ублюдочная!.. Ах  ты…пьяная уже!!! Ты посмотри на неё, уже пьяная! Пьяная, тварь!!

 Аня еле вырвала футболку из белой прыщавой руки, чуть не упала на пол.

  — Что ж ты, скотина, делаешь?! – женщина махала на неё кулаками, — Что ж так издеваешься надо мной?!

 Слово «издеваешься» женщина непомерно растянула, будто очень гордилась этим словом.

  — Да не орите вы!!! – взвизгнула Аня.

 Женщина отпрянула немного, будто ушам своим не веря, что на неё посмели закричать. Тут только заметила на кухне Андрея, сидевшего на стуле ровненьким окаменевшим сусликом.

  — А это ещё кто?! Ты кого в дом привела?!

  — Это не ваш ещё дом! – закричала Аня, вдруг у неё будто горло перехватило.

 Она отшатнулась, стукнувшись спиной о косяк. Андрей увидел, наконец, её лицо. Она смотрела куда-то вниз и в сторону, словно бы на что-то несказанно ужасное, что только ей было видно. Прыщавая женщина уже полностью занята была Андреем.

  — Ты кто такой? А? Ты кто такой, я спрашиваю?! – деревянно изогнувшись, женщина пучила маленькие глазёнки в лицо Андрею, вдруг заревела пожарной сиреной, набирая обороты:

  — А ну пошёл вон отсюда! Пошёл! Пошёл!!

 Андрей подскочил с места, видя, что женщина сейчас и на него руки распустит. Она и вправду махала кулаками, но всё он как-то умудрялся уворачиваться. Таким макаром женщина загнала его в прихожую, где он выскочил в подъезд. Дверь за ним тут же захлопнулась.

 Андрей спустился вниз на несколько ступенек, тяжело сел, трусящимися руками достал сигареты.

 Из-за двери до него доносились новые трубные вопли, иногда прорывался Анин вскрик.

 Дичь-то какая… И какая знакомая… Всё это он уже видел, всё это уже было… с ним.

 Не случайно, не случайно, не случайно всё это происходит… Какой-то смысл тут, что-то… такое…

 Но… не сейчас. Не сейчас он будет об этом думать. Сейчас он не может думать.

 Сон, тяжёлый, неумолимый пьяный сон так и рубил на корню сознание. Он пытался ещё курить, что б как-то взбодриться, но сигарета выпадала из пальцев.

 Будто бы всего через секунду он пришёл в себя. Спину ужасно ломило – он растянулся поперёк ступенек и, кажется, долго так пролежал в бесчувствии. В голове что-то не то жужжало, не то звенело. Очень закрученным лабиринтом наслаивались друг на друга какие-то мысли, которые он словно бы во время отключки думал (как бы это могло быть?) Однако проснулся он с таким ощущением, что точно сильно размышлял во сне и даже до каких-то выводов дошёл в своих размышлениях. Выводы были мрачные и обидные.

 Снаружи, похоже, уже стемнело. В подъезде, на первом этаже, горела лампочка. Лампочка так же жужжала, как его голова.

 Кое-как усевшись, он снова закурил. Привкус у сигареты был отвратительный, а дым – вонючий. Андрей, кривясь, вдыхал его, думая о  том, как неудобно, как глупо он расположился на этих ступеньках. Как это нечестно и злобно, что его выгнали на эти ступеньки. Да что они… как же так можно – взять и выгнать его на ступеньки?! Чёрт знает, что творится…

 С трудом поднявшись на ноги и распрямив ноющую спину, Андрей приблизился к Аниной двери. Оттуда слышались голоса. Не крики, но затянувшаяся, не могущая никак исчерпаться перепалка, сворачивающаяся кругом, когда до бесконечности можно повторять одно и то же.

 Вот здорово. А ему-то что делать?

 Недовольно сопя, растирая занемевшее лицо и уничтожая очередную сигарету, Андрей ещё на пролёт поднялся и выглянул в окно на улицу.

 Без всякой цели выглянул, так только, что б глаза занять, пока курит.

 Ему показалось странным, что так много внизу прохожих. Один за одним. И все… в одну сторону идут. Какое-то освещение снаружи, будто бы много-много фонарей и все они отражаются в мокрых пятнах на асфальте…дождь, что ли шёл?

Один из прохожих вдруг остановился прямо под окном, в которое выглядывал Андрей. Невысоконький, скукоженный, будто от холода, в какой-то длинной куртёнке, с чем-то, намотанным на шее. Прохожий поднял голову. Голова у него была собачья. Лохматая, с длинными ушами, нависающими над узкими плечонками. Собачья голова, склонившись на бок, посмотрела на Андрея.

 10.

 Он зажал рот ладонью и отскочил от окна.

 Опять. Начинается.

 Стены подрагивали, как будто дышали. Всё вокруг было каким-то растянутым, слишком длинным и неестественно вывернутым – лестницы, которые никуда не вели, пустые и глухие коридоры. Всё было…неправильным, выпукло-вогнутым в невозможные пятые углы.

 Андрея затошнило. Ноги сами понесли его вниз по лестнице. Ему показалось, что он бегом летит вниз, а ступенек всё не убывало. Вдруг буквально вывалился в какой-то проход, которого тут только что не было, да и быть не могло. Но стены вдруг искривились пятым углом и родили из себя узкую и низкую дверь, висящую на одной петле.

  Снаружи была промозглая сырая темень, от которой затряслись колени. Андрея такая дрожь пробила, что он даже упал на четвереньки от заранее обрушившегося на него беспричинного  ужаса. А при этом ещё кошмарно разболелась голова, словно наклепали на неё железный обруч и за обруч этот – кто-то тянет.

 Ему ужасно было стыдно за что-то, чего он не понимал… и понимать не хотел. Только б стыд этот прошёл, будто он голый корчится перед всеми и знает, что никто не виноват в этом позоре, кроме него… И всё же он не хочет, не хочет, не может ощущать этот пекущий стыд!

Вдруг он почувствовал, что кто-то совсем рядом с ним. Дышит у его плеча. Кто-то маленький и душной, как зверёныш. Он не хотел смотреть, кто это, и сильно зажмурился, но за локоть его ухватила чья-то маленькая, цепкая ручонка. Протяжно взвизгнув во все лёгкие, Андрей рванулся прочь.

Тут он увидел, что сидит на серой, старой асфальтовой плите. Самой обычной, какими в парках выкладывают дорожки. Он и расселся прямо посреди такой вот дорожки, идущей между каких-то небольших каменных обелисков…ну точно, как в настоящем Центральном парке аллея героев-пионеров. Только чтотут изображено, вместо  гранитных детских лиц, он не мог разглядеть.

 Что-то… надвигается сзади. Он физически ощутил это, будто несущаяся стена-волна урагана, вставшего от одного края мира до другого и от низу до самых верхов. Не успел Андрей оглянуться, как всё вокруг, насколько хватало глаз, захлестнула темнота. Та самая, он это знал.

 …И прекрасно было видно в этой темноте, совершенно всё различимо, ни теней, ни полутеней, ничего не ясного!.. Просто вместо света – темнота, только и всего…

 Всё стало синим, чёрным, серым, даже зеленоватым. Воздух загустел и по нему распространилась сырая вонь, от которой засосало под ложечкой. Плиты под ногами стали скользкими от нескончаемой осенней сырости.

 Андрей смотрел по сторонам, видя, как всё меняется в темноте…но ведь…то же самое всё? Разве не так?..

 Он кружил на месте и вдруг, как из-под земли, прямо перед ним встала Лиза. Таращила на него свои жёлтые глаза. Андрей поперхнулся на вздохе и чуть не упал, отскакивая от неё.

  — Что ты делаешь? – зашипела на него Лиза.

 Её трусило всю, руки скомкано задраны над головой, спина сгорблена.

  — Что?.. Что?! Я…ничего… Ничего я не делаю!..

 Что ей надо? Да что такое?! Причём тут он?!

  — Что ты делаешь?!! 

 Задыхаясь, покрывшись испариной от ужаса, Андрей забарахтался на ступеньках в Анином подъезде, ощутимо приложился затылком и окончательно очнулся.

 …Сон? Это всё сон?!

 Он сел, скривившись от боли в спине. Мутило от хмеля, но не очень сильно. Чувствовал, что опух, но больше лица распухли сейчас его мозги. Это всё из-за пива. Ведь все это знают. И потому лучше пить водку.

 Андрей, держась за стену, еле-еле распрямился. На первом и на третьем этажах горели лампочки. Из-за Аниной двери слышались голоса. Совсем рядом. Тут дверь распахнулась, и Андрей увидел Аню.

  — Ты куда опять собралась?!

  — Да не трогайте вы меня! Не трогайте, по-жа-луйста!

 Она захлопнула дверь, бросилась вниз по ступенькам и врезалась прямо в Андрея. Каким-то чудом оба удержались на ногах.

 Несколько секунд Аня глядела на него, не понимая, что он такое. Потом узнала. Схватилась за его руку.

  — Пошли!..

  Лицо у нее было побледневшим, вытянутым и таким уставшим, будто трое суток уже она не спала.

 Она вытащила Андрея во двор и тащила за собой ещё минут десять, каким-то известным ей путём. Они обошли пятиэтажку, прошли мимо давно стоящего недостроенным частного дома, и почти побежали по крутому спуску.

 Внизу мерцала красноватым свечением фонарей призрачно-белёсая трасса. С другой её стороны угадывались высокие заборы и треугольные крыши частного сектора, кое-где круглые и, казалось, ничего не освещавшие жёлтые точки окон. По трассе то и дело выныривали из одной темноты и уносились в другую темноту машины, стёкла их казались абсолютно чёрными. Вдоль дороги через равные промежутки – большущие прямоугольные рекламные плакаты, подсвеченные белыми лампочками.

 Аня уселась у основания одного такого плаката, стала растирать голые колени, глядя куда-то мимо реальности. Андрей остановился рядом, поглядывая на мелькавшие мимо машины.

  — Сигареты есть? – голос у Ани был охрипшим, как после долгих криков.

 Он полез за пачкой, там осталось только две штуки. Аня сидела, согнувшись, и курила.

  — Сколько времени?

  — Не знаю. Телефон… дома. Забыл.

 Она достала свой, повертела его в руках, сказала ему, хотя он и не спрашивал:

  — Десятый час уже. А… ты чего, так там и сидел? В подъезде?

  — Да я… — он криво хохотнул, — Отрубился там. На ступеньках. Спина теперь разламывается.

 Аня улыбнулась, спрятав улыбку в ладонях, всхлипнула, прижала запястье с фенечкой  к переносице. Андрей присел рядом на корточки, честно говоря, не зная, что можно бы ему сделать. Аня сама взяла его руку в свои две, стала пожимать её, пугливо-стыдливо подняла на него глаза.

  — Я… с ума схожу. Так вот и чувствую – схожу с ума. Это…что…что за…кошмар… Почему всё это происходит, что ж это…так всё…

 Андрей мягко взял её за плечи, так что б она смотрела ему в глаза. Его всего колотило, даже температура подскочила, но он знал, что скажет, достаточно храбрости набрался.

  — Ань… Просто…тьма пришла.

 Ему показалось, что это очень правильное, прямо как в кино про конец света, выражение: «тьма пришла». Где-то должен быть ещё соответственный саундтрек. И всё как по сценарию: близится нечто странное и страшное, угрожающее миру, и вот он один это знает, самый обычный парень. Уже ни капли сомнений в Андрее не осталось. Тем более, по сценарию, обычному парню полагается подружка.   

 -А?

  — Тьма пришла и всё всем разрешено, — он сам за собой наблюдал и отметил про себя, что выговорил это так, как надо, что бы страху нагнать.

  — Что разрешено?

 Этого он так и не понял сам до сих пор. Так и ответил:

  — Не знаю… Но…что-то странное происходит. Со мной.

  — Что?

 -Н-не… Мне приснился сон… Не так: мне снятся сны. Я видел, как будто чёрную тучу, которая надвигалась на город, на дома и людей, и делала всё не таким. Всё осталось тем же самым – но было не таким.

 Он видел, что она ничегошеньки не понимает. Чёрт, всё это…так глупо он сейчас сделал… Не то что-то всё, совсем не то…

 У Ани зазвонил телефон, мелодия теперь была другая – какая-то певичка надрывалась о сильных и страстных чувствах. Аня глянула на дисплей и поморщилась, показав зубки. Некоторое время просто слушала певичку, потом всё же ответила:

  — Ну и что?.. Ну?..

 Долго слушала. Андрей смог разобрать басовитый мужской голос, очень растревоженный и недовольный.

  — Не отвечала – занята была. Да… Че-его? Тебе какая разница?.. Что?!

 Лицо Ани задрожало, а голос из телефона оскорблено её в чём-то уличал.

  — Блин… Зачем ты звонишь? Ну вот зачем ты мне звонишь? Что тебе надо от меня? Не звони мне. Отстань от меня… Не трогай меня! По-жа-луйста!

 Аня оторвала телефон от уха, быстро нажала кнопку, запрокинула голову, часто дыша, потом пробормотала:

  — Достали все. Ах, как достали…

 Включила на телефоне музыку – громкую, быструю. Потом вскочила на бетонную тумбу столба с рекламным плакатом и начала танцевать.

 Андрей отступил на несколько шагов, глядя на Аню во все глаза. Она танцевала вокруг столба в каком-то таком отчаянии, которое уже и не было отчаянием. Не было ни машин за её спиной, ни безлунной ночи с разноцветным электрическим светом, было только её тело, которое изгибалось, взлетало и кружилось, как ему хотелось. Волосы выбились из-под заколки на затылке и падали на застывшее лицо с прикрытыми глазами и приоткрытыми губами. Но невозможно было смотреть на что-то одно – на её ноги, на тело, вырисовывавшееся под натягивающейся футболкой, на лицо в диадеме вспыхивающих языками пламени волос. Всё это было цельным, нераздельным, как колышущийся огонь костра.

 Андрей смотрел на танцующую Аню и ощущал себя почти счастливым – ничего красивее он никогда не видал. Настолько она была красива, что даже и не думалось об этом.

 Сколько это длилось, он не знал, скорее всего – не долго, но было какое-то другое время, пока Аня танцевала. Музыка кончилась, и она слетела с тумбы, Андрей поймал её в свои руки. Аня шумно дышала и была очень горячей, тело будто бы растекалось под его пальцами.

 -Понравилось? – она говорила теперь сладким, прерывистым голосом, сквозь улыбку.

  — Лучше некуда, — он тоже улыбался.

 Он думал, что, наверное, можно ему её поцеловать. Но не поцеловал – вдруг это нельзя, не сейчас ещё.

 Аня повела его обратно на район. Шли они молча. Андрей путался в мыслях. Присели в каком-то дворе и на двоих выкурили последнюю сигарету. Андрей думал, что сел совсем рядом с Аней, что его плечо касается её горячего плеча. Думал, какая она маленькая, какая тёплая и мягкая у неё кожа.

 Аня протёрла глаза, посмотрела на него снова со своим стыдливо-виноватым выражением и неуверенно произнесла:

  — Слушай, Дрон… Я…переночую у тебя, можно?

 Ай… Ай-ай-ай. Всё так прекрасно, всё замечательно, но… где она у него переночует? Что ж…что ж это за несправедливость такая, ч-чёрт?..

 Андрей еле дышал, зная, что необходимо ответить, немедленно ответить, и ответ может и должен быть только один, и этого ответа он хочет всей душой – но не может его дать.

 Тут из темноты к их лавочке приблизился какой-то парень. Высокий, с ощутимо накачанными, даже на взгляд, руками и толстым, совсем детским лицом, с едва виднеющимся пушком вокруг губ.

  — Ну привет, Анька, — парень сильно басил, будто голос у него сломался совсем недавно.

 Аня закрыла лицо руками, сипло и устало казала:

  — Ты чё, блин, искал меня?

  — А чё тебя искать? Все твои места известны. Причём всему району, — парень задышал так же басовито, широкие плечи начали обиженно вздыматься и опадать.

 Андрей сидел с зашедшимся сердцем, глядя на стоящего перед ним амбала. Ну почему, почему всегда всё должно быть плохо? А?!

  — Нагулялась?

  — Твоё какое дело?

  — Моё какое дело? Никакого. Чёрт меня попутал связаться с такой шлюхой, — парень усмехнулся, вроде как над собственной доверчивостью, — Но дело не в том. Набочинила ты, а виноват вроде как я. Надо за это ответить.

  — Ты сам слышишь, чё ты гонишь?!

  — Сейчас разберёмся… А это ещё что за бомжара? Где ты его откопала? А ну пошёл отсюда.

 Андрей, может, и рад был бы пойти, но не то, что бы тело не слушалось – и голова-то не работала, просто сидел он, расплющенный неизбежным ужасом того, что вот прямо сейчас случится с ним очередная гадость и поделать с ней нечего.

  — Ты чё, завтыкал, блин?! Иди тусуйся где-нибудь!

 Парень брезгливо искоса посматривал на Андрея, потом коротким, неприметным ударом сшиб его с лавочки. Боли в плече Андрей и не почувствовал, просто вдруг взял и полетел на асфальт бочком.

  — Артём, ты чё творишь?!!

 Аня вскочила на ноги между валявшимся Андреем и парнем. Тот схватил её повыше локтя, дёрнул куда-то за собой. Аня оглушительно, от души взвизгнула – не от боли, это точно. Артём даже отпустил её и голову вжал в плечи от этого визга.

 Лавочка была рядом с хрущёвкой. Как раз напротив, на первом этаже была пристройка – лоджия, в окнах горел тусклый свет. Свет этот заслонила чья-то фигура, задребезжала трудно открывающаяся рама, и человек высунулся на улицу.

  — Это чё за шапито на ночь глядя? Мест других нету?

 Артёма перекосило от недовольства, кинул через плечо, не особо рассматривая, кто это суётся не в своё дело:

  — Дядя, залезь обратно в будку. Сейчас всё будет норма, не боись.

 Дядя пропал из окна. Через пару секунд в лоджии открылась толстая деревянная дверь, и он спустился во двор по двум самодельным деревянным ступенькам. Сказал мягким, мальчишеским и ужасно знакомым голосом:

  — Не, малыш, ты чего-то недопонял.

 Артём развернулся на каблуках, вразвалочку приблизился к человеку, намереваясь, очевидно объяснить тому подробнее его ошибку, но ещё не дошёл, как получил удар в челюсть. Артёма опять развернуло на каблуках. Пошатнулся, но не упал, а человек (знакомый!) нагнул его голову, которую зажал в захвате и пару раз очень сильно засадил Артёму коленом  в живот. Артём повалился и покатился, торопливо встал на четвереньки и посмотрел на человека. Тот стоял без движения и смотрел на него, поинтересовался, довольно благодушно:

  — Всё?

  — Пацан, ты не знаешь, с кем ты связался, — Артём говорил не громко и хотел говорить не громко, но на последнем слоге не выдержал характера  и голос завизжал, как самолётик в смертельном штопоре.

  — Да мне плевать, — спокойно ответил человек.

 Андрей всё так же лежал на боку и глазам своим не верил. Вот уж кого он и не думал повстречать хоть когда-нибудь в своей жизни, сколько бы её там не осталось. А вышел с лоджии Юрка-карщик, он же дон-корлеон и даже Виталич. Без кепки сложновато было его узнать.

 Артём поднялся, не торопливо оттряхнул спортивные штаны, мол, посмотри, как я тебя не боюсь.

  — Абзац тебе, пацан. Понял? Полный абзац. Ты просто ещё не знаешь…

 Юрка так же молча, даже лениво смотрел на него. Артём ещё что-то неразборчиво пробурчал, вроде «подожди-подожди», и задом наперёд стал отходить, пока не ушёл в темноту.

 -  Блин, Юрген… Ну ты и во время… — Аня устало села на корточки.

  — Это мой талант… Рыжая, ты что ли? Всё никак на мягком месте не сидится?

  — Не-а, — она мотнула головой.

  — В принципе, флаг тебе в руки и перо в задницу, но, блин – пятница, вечер, выходные впереди. Не даёте, блин, стресс снять, — он ухмыльнулся и перевёл взгляд на поднявшегося Андрея, — Э… Мать твою!.. Андрюшечка-хрюшечка! Ты как сюда заполз, дорогая редакция?!

 Улыбаясь во весь рот, Юрка приблизился, хлопнул Андрея по плечу, разглядывая его, как небывалую диковинку.

  — Ты не сдох ещё, родимый?

  — Да вроде нет, — Андрей по инерции улыбнулся в ответ.

  — Ну, жизнь это поправит.

  — Вы чё, знакомые? – Аня улыбалась, продолжая сидеть на корточках.

  — Типа того. Работаем вместе. В смысле, работали. Ты работу-то нашёл? И не искал? Всё по пиву, да по пиву? Ну ты… молодчина! – Юрка снова шибанул его по плечу, причём по больному, — Ладно, поросята, раз такое дело – пошли, накатим.

 Он поднялся на лоджию. Аня оглянулась на Андрея и подмигнула ему.

  — Пошли…

 Лоджия была довольно большой и захламлённой. В угол была втиснута узкая лежанка, покрытая чем-то наподобие половика. Возле лежанки на двух разломанных колонках – лист ДСП. На нём – бутылка водки, нарезанная на целлофановом пакете колбаса, полуочищенная луковица и полбулки крошащегося чёрного хлеба. Напротив, на железных креплениях висел маленький телевизор, играл музыкальный канал. Вдоль стен, постепенно сползаясь к центру помещения, навалено было всякой всячины. Какие-то старые выварки, велосипедные колёса, связка старых книг, кусок шланга, даже серый от давнишней грязи футбольный мяч.

 Юрка сходил в квартиру, принёс два расшатанных стула и две рюмки. С ходу налил и отставил от себя.

  — Хоть запить принёс бы, — Аня тут же уселась на один стул, всё никак не переставая улыбаться.

  — Перебьёшься, не графских кровей… Ну, товарисчи – за встречу.

 Андрей тоже очень не против был бы, если б была хоть вода из-под крана. Юрка быстро проглотил свою рюмку, отлаженным движением, отставив локоть поднёс к носу кусочек хлеба, с наслаждением принюхался к нему, потом не торопливо сунул в рот. Аня подавилась, прижала руку ко рту, пытаясь снова дышать. Андрей отвернулся от неё, с содроганием выпил. Внутри точно взорвалось что-то.

 Юрка смотрел с насмешкой.

  — Ой малолетки, учить вас и учить.

  — Что за гадость ты бухаешь? – у Ани глаза полны были слёз.

  — Что-что… Иркину палёнку, что ещё? Дёшево, сердито и много не надо.

  — Юрген… А есть у тебя туалет? – Аня сложила руки на коленях и всё улыбалась и улыбалась.

  — Нет, я в форточку хожу. Иди… туда, — он махнул рукой на квартиру, — Не найдёшь, заставлю полы мыть.

 Когда Аня ушла, Юрка подмигнул Андрею, облокотился на стол, закуривая.

  — Где ты её выискал?

 -…Сегодня познакомились.

  — Ага… Ну молодец, хвалю. Уволили – стал нормальным пацаном, козу себе нашёл. Можешь всё с ней нарулить. Тут с четырнадцати лет уже полрайона её… наруливает, — Юрка похлопал ладонью по кулаку, по виду – весьма рад был за Андрея, — Податливая Анжелка на передок. Ага.

 Андрея покоробило. Откуда только взялся этот… Юрген… Зачем он?

 И смотреть на него было непривычно без рабочего комбинезона. Из одежды – только протёртые спортивные штаны. Голова без кепки выглядела маленькой, с отросшими и какими-то сальными чёрными волосами. Густая чёрная щетина казалась ещё чернее на мальчишеском узком лице. Тело было ужасно худым, с выпирающими костями, кожа не здорового красного цвета, в красных  же прыщах. На плече застарелая, слабо-синяя татуировка в виде ракеты, а под ней: RH+ AB(IV).

 -А… Почему Анжелка?

  — Так зовут её так. Ну, не нравится ей, конечно, так всё Анька да Анька… Чё, не знаешь, что такое «анжела»?

 Андрей замотал головой.

  — В простонародии – «лесбиянка», — сказал с поучительной интонацией, внимательно глянул на Андрея и вдруг прыснул со смеху:

  — А ты чё, Андрюхин,влюбился что ли? Чё тебя так перекосило-то? Ой, ё…

 Продолжая смеяться, он разлил водку по рюмкам. Вернулась Аня, поставила на импровизированный столик две кружки с водой, демонстративно холодно скользнув взглядом по Юрке. Взяла со стола пачку сигарет, закурила.

  — В конец оборзела, — заметил Юрка, — Придётся отрабатывать.

  — Посуду тебе помою. Ты хоть на кухню к себе изредка заходишь?

  — Там это… лаборатория. А тебе надо везде клюв свой рыжий засунуть, да?

 Аня перегнулась через стол и щёлкнула его по носу.

  — Меньше текста.

  — Вот именно. Пей… А это чё? – он стрельнул глазами на Андрея, улыбаясь тонкой улыбкой, — Парень твой? Очередной-внеочередной?

  — Не твоего ума дело.

  — Ага. А тот, борзый тоже парень? Как его… Андрей? – нет, это этот…

  — Артём.

  — Ага… Слышь, лет-то ему сколько? Он же только школу закончил, да? Чё, прёт тебя по молоденьким?

  — Да, растляю их, — Аня отломала кусок хлеба, положила сверху колбасу, — Чё майонеза нету?

  — Майонеза? Щас настрочу тебе майонез. Растляю… Слово ж такое где-то выискала… Так это Артём кореш этого… как его…Кощея?

  — Угу.

  — А Кощей сколько уже сидит?

  — Второй год пошёл.

  — Ага. А чё он там, в хату бухой залез? Вот молодёжь, ай-ай…

  — Дедуля, не надо ворчать.

  — А чего? Вон, Артём твой, здоровая ж образина. В армию, на завод – пахать! – Юрка даже по столу кулаком треснул, — А не-ет, всё хотите ни черта не делать  и в масле кататься… Однако, пьёте вы, как лошади…

 Он поднёс к лицу опустевшую бутылку, вытащил из-под себя смятую спортивную куртку, одел прямо на голое тело.

  — Бабла у вас, конечно, нету… Я так и знал. Сволочи, что я могу сказать.

 Нетвёрдо поднявшись на ноги, Юрка распахнул дверь, на удивление удачно спустился по ступенькам.

  — Майонеза не забудь.

  — Пошла к чёрту.

 Андрей поёжился от вечернего холода, впущенного на лоджию. Ему страшно не нравилось, что неизвестно откуда, как и почему в его жизни нарисовался Юрка. Ему не нравился его неумолкающий рот, поток закрученных пошлостей, его насмешки – и с ними вместе спокойный и даже ласково-дружелюбный взгляд. Как то и это может быть вместе?

 Особо ему не нравилось, как Юрка разговаривает с Аней. Так и засело в Андреевой голове то, что Юрка ему сказал и показал о ней. Но…неужели? Не может быть, не должно так быть, должно же хоть что-нибудь в этом уродливом мире не быть уродливым? А? Неужели же всё, во что хочется поверить – совсем не то, перепахано нахлынувшей темнотой, исковеркано и переиначено, и всё сведено к мерзенькой, обыденной фразе и соответственному жесту?..

 Аня пересела на лежанку, не очень уверенно поднявшись со стула. Лицо у неё было красное, а глаза поблескивали, как стекляшки.

  — Надо закусывать, — сказала с вполне спокойным и искренним смехом уже заплетающимся языком.

 И ей всё это нравится? Для неё это всё в порядке вещей?

  — Иди сюда! – она похлопала по лежанке рядом с собой.

 Андрею стало обидно до слёз. Однако же, он встал. Стул перекинулся, а его самого повело на стол. Аня рассмеялась, ухватила его за рукав и опустила рядом с собой.

  — На, ешь, — запихнула ему в рот кусок хлеба с колбасой,- А то ночь ещё долгая…

 Он кое-как начал жевать. Чудилось, что от Ани исходит вполне ощутимый жар, как от калорифера. Хотелось уйти отсюда, что б не было Юрки нигде рядом, увести Аню с собой… Но вот куда? Это он всё ещё помнил – некуда.

 …Ох, зачем он только пьёт?

  — И… давно ты его знаешь?

  — Кого, Юргена? Да так… На районе ж живём. А тут чё – большая деревня.

  — И он… один живёт, да?

  — Когда-то с девочкой одной жил, — Аня задумчиво свела брови, нарезая колбасу и хлеб, — С Катькой Мухиной, да, в пятнадцатом доме жила, сейчас уехала куда-то. Года два или три жили они. Родители у него умерли… Да…

 Зачем он спрашивает? Дурные какие-то разговоры у него, как и у Юрки. Но… как о главном сказать? И что сказать? На этом месте мысли спотыкались в ступоре. Зачем-то и ещё сказал:

  — Я, наверно, до дому не доберусь.

  — И я не доберусь, хотя мне тут сто метров, — Аня расхохоталась с набитым ртом, — Ты ешь давай.

 Он невольно рассмеялся.

  — Чего ты меня всё откармливаешь? Я уж не потолстею.

  — Материнский инстинкт, — она уткнулась лицом ему в плечо, смеясь.

 Андрей упорно желал говорить о том, о чём надо. 

  — Ань… Ты вот… Нет, но ты вот… всем… довольна?

  — В смысле?

  — Ну, как?.. Довольна, как ты живёшь?.. Вот так вот?

 Она отвернулась и некоторое время сидела молча, глядя в стол.

  — А что? – спросила тихо, краем глаза посмотрев на него.

 Андрей почувствовал отрезвляющую уверенность в себе.

  — Ну а… по-другому как-то… жила бы?

  — Как по-другому?

  — Без вот этого всего?

  — Без чего?

 Андрей развёл руками. Аня, кажется, поняла.

  — Не знаю, — помолчала, потом повторила:

  — Не знаю.

  — Аня, ты же… ты же такая… Не знаю…

 Он всё подыскивал слова, слова находились, но он понимал, что глупо их говорить, сидя вдрызг пьяным на чужой лоджии. Это злило – но он ничего не мог переделать. Всё же произнёс – так эти слова и просились наружу:

  — Аня, ты ведь… хорошая.

  — Я не хорошая, — она покачала головой.

 Андрей расчувствовался от выпитого, так что даже слёзы из глаз брызнули и он задавленно пробормотал:

  — Я бы…забрал тебя… Отсюда. Всё было бы…по-другому.

 Куда забрал и что было бы, он представлял себе слабо и как-то фантастически.

  — Забрал? А я…я, как? – заслуживаю? А, Дрон? Ты…веришь? Что я…что я заслуживаю?

  — Верю, — с надрывом просипел он.

  — Дрон… Мне так больно, — она задохнулась, закрыв лицо, — Как же мне больно…

  — Знаю. Знаю, — он закивал,  — Но это пройдёт… Всё это как-то должно же закончиться…

  — Как? Знаешь ты, как?

 Он с готовностью раскрыл рот, совершенно не  зная, что сказать. Тут в проёме двери появился запыхавшийся, немного отрезвлённый вечерним моционом, Юрка. Глянул на Андрея и Аню, хрюкнул-усмехнулся, выставил на стол бутылку водки, тетрапак с соком, выкинул две пачки сигарет, развернулся и закрыл за собой дверь. Андрей ненавидел его в этот момент.

  — Расселись, мать вашу… Сваливайте давайте.

 Андрей встал, поднял стул, уселся на него, обхватив сидение руками. Юрка упал с треском пружин на лежанку, обнял Аню за плечи.

  — Отстань ты! – она ударила его по рукам, тоже перебралась на стул, взялась за нож и хлеб, — Дрон, подкури мне сигарету, пожалуйста.

  — А, ну ладно, — Юрка ухмыльнулся, вытер лицо руками, шумно выдохнув, принялся сворачивать крышку с бутылки, — Так слушай, Рыжая, чего там тётка твоя? Всё чудит?

 Аня взяла у Андрея дымящуюся сигарету, затянулась.

  — Всё…как всегда. Давай, — она подняла рюмку.

  — Как всегда? – Юрка выпил, занюхал хлебом, — И чё, блин, это в порядке вещей? Нормально, по-твоему?

 Аня не отвечала и Юрка обратился к Андрею:

  — Такое вот кино. У Аньки мать раком больная, уже при смерти, тут вдруг нарисовывается обалденная тётушка из Бразилии, в смысле из провинции. У нас тут дичь, а там вообще деревня пьяный угол. У тётки – никого, муж умер, детей нет, живёт она при мужнином брате с его семьёй, не пришей кобылий хвост. Ну, готовит там, обстирывает, а ей за то – угол и объедки со стола. Деваться этой твари некуда, потому что ничего в своей жизни за сорок с лишним лет делать она не научилась, кроме как суп варить, да чужие носки полоскать. А тут – бац! – такая удача! Сестрица при смерти, а у ней квартира. Пусть в диком городишке, пусть на окраине, но –квартира! Две комнаты, мать твою, с раздельным санузлом! Одна проблема – у сестры есть дочка, но у дочки, слава богу, нет мозгов, — Юрка постучал себе кулаком по лбу, — У меня одноклассник, Митька Швецов, рожа мусорская, участковый у нас теперь. Ну, мы на двадцать третье февраля сидели, выпивали, он прикалывал – эта тварь, тётка, как сюда приехала, так всё строчит заявы, что племянница её – алкоголичка, наркоманка и проститутка, устраивает дома притоны, водит знакомство с сидевшими и сидящими гражданами…

  — Прекрати!.. – Аня вскочила со стула, забилась в угол, отвернувшись от Андрея и Юрки.

  — Что «прекрати»?! Что не так? – всё так и есть! Ты, блин, по району лазаешь, ни черта башкой не думаешь, останешься на улице…

  — Твоё какое дело?! – Аня обернула к нему заплаканное лицо.

  — Такое моё дело! Таких уродов, как твоя тётка, надо давить, как червяков, и я их давил всю жизнь по мере моих возможностей!

 Юрка резко встал, раскрыл дверь на улицу, прислонился к косяку и закурил. Андрей подошёл к Ане  и без слов обнял её. Аню трусило, она царапала его грудь через рубашку, размазывала по ней слёзы. Юрка глянул на них и отвернулся.

  — Полным-полно этих червей, — не громко проговорил он, — Живут за счёт того, что жрут других. Вот такое кино – жрут тех, кто слабее и глупее, потому что черви много в этой жизни понимают, это их жизнь, и мы тоже в ней живём. Как так сталось?.. Чёрт его… Все они… обманывают, живут этим обманом, ничего другого и не знают, и знать не хотят. Главное – нажраться от пуза. Всех они ненавидят, потому что любят исключительно себя, таких хороших и правильных. И если б не было тех, слабее и глупее, то… Да и чёрт бы с ними, пускай жируют, всё равно все сдохнем, да трава порастёт. Но вот, что б смотреть, как они издеваются над кем-то…

 Юрка отхаркнул на улицу. Аня отняла лицо от Андреевой груди, прижалась к ней щекой, очень уютно сжавшись в его объятиях. Он гладил её тоненькую шейку, где выбились из-под заколки несколько прозрачно-рыжих волосков, а самого так и трусило от чего-то горячего и влажного, поднимавшегося от живота вверх, к самому горлу.

  — Мне так страшно, — тихо сказала Аня, — Но… Может…всё…пройдёт? Всё поменяется?..

 Андрей хотел сказать, что ей нечего бояться, ведьон рядом, он не бросит её. Это должно было бы прозвучать вполне вдохновенно.

  — Не боись, — Юрка сел на лежанку, — Черви обыкновенно ужасно трусливые, так что нечего нам бояться, а, Рыжая? Хоть ты и дура набитая, а храбрее, а кто храбрее, тот и музыку заказывает. В конечном счёте – всегда так и бывает.

 Он откинулся к стене, кивнул, прикрыв глаза, и мягко сказал:

  — И с тёткой твоей разберёмся. Раздавим.

  — Юрген… Налей.

 Аня, держа Андрея за руку, подвела его к стульям. Они сели, ещё выпили и закурили. Андрей был в полной растерянности. Прямо как в его кошмарах наяву, он уже ничегошеньки не понимал, что вокруг происходит.

  — А вообще, — Юрка сидел, уложив отяжелевшую голову на руки, — Конец скоро всей этой гадости.

  — Какой гадости? – спросил Андрей, елозя рюмкой по столу – сидеть ровно всё не удавалось.

  — А всей… И нам всем тоже – к чёрту… Район этот проклятый скоро с землёй сравняют. Не живут теперь так. Все должны быть чистенькими, благонадёжными и без всяких…кошмаров в головах. А эту жизнь надо прикончить, — налил, много разливая мимо, — А она-то… настоящая…

  — Что «настоящая»? – Андрей вдруг обозлился, — Вся эта дичь, вот в которой мы сейчас?..

  — Нормальная дичь, — хмыкнул Юрка, — Давай, пей.

 Андрей выпил. Понёсся к двери, вышибив её затылком и локтями. На улице его согнуло пополам и вырвало.

  — О, отлично! – за спиной вяло рассмеялся Юрка, — Вот умничка, хоть не в хате.

 Андрей отдышался, утёрся, зашёл обратно. Прополоскал рот соком. Вкус у него оказался настолько отвратительным, что его чуть по новой не вывернуло. Но голова немного прочистилась.

  — Я сейчас со стула упаду, — проговорила Аня.

  — Баиньки пора? Это дело. Но… перед тобой дилемма. Комната у меня одна и в ней кровать. Есть вот эта обалденная лежанка, отсюда я уже никуда не пойду… Так что, Рыжая, надо выбирать, да. Пардон, но с кем ты будешь спать, со мной или с Андреем?

  — С Андреем буду спать, — Аня скривилась на него, собралась с силами и встала на ноги.

  — Вот замечательно! Я так и знал! Ни на грамм благодарности!.. – Юрка разошёлся хриплым смехом и принялся цедить остатки из бутылки себе в рюмку.

 Андрей пошёл за Аней в комнату. Пьяным он себя вообще не ощущал, наоборот, снова в животе и груди началась давешняя кочегарка. Аня доплелась до кровати, упала на неё поперёк, потом подтянула ноги, повернулась на бок. Наблюдала, как приближается Андрей.

 Шёл он маленькими шажочками, каждый из которых то чуть-чуть налево был, то чуть-чуть направо, но никак не прямо. Наконец, он упёрся коленями в кровать. Неужели?.. Вот сейчас… случится?.. Двадцать три года ничего, ещё вчера и вообразить себе не мог, а оно вот – на! В голове плавилась раскалённая лава, из неё выныривали ужасно глупые мысли. А что, если она поймёт, что у него в первый раз? И как оно будет, вообще? Кино и гипотетические фантазии – это одно, а вот как оно в самом деле?..

  — Ложись, — сонно-медлительно проговорила Аня.

 Андрей сделал, как она сказала. Подумал, что ложится в ботинках, но не снимать же… То и дело находила меленькая внутренняя дрожь. Вытянул левую руку, Аня улеглась на неё, приникла головой к его груди, свернулась калачиком. Андрей подумал об открытой двери на лоджию. Тут же дверь эта захлопнулась.

 Юрка то ли ходил, то ли ворочался, что-то бубнил себе под нос. Звякал бутылкой, тихо ругался, потом вышел на двор. Андрей не знал, сколько его не было, а всё лежал, не шевелясь. В конце концов, Юрка вернулся, погасил свет на лоджии, осталось только белое мерцание телевизора в щелях и приглушенная музыка. Юрка ещё не долго позвякал, поёрзал и утих.

 Андрею казалось, что он уже довольно долго лежит в тёмной комнате, на одной кровати с Аней. Он ощущал её дыхание на своей шее. Она лежала с закрытыми глазами…спала? Ну да, спит. Тихо спит, дыхание еле слышно. А у него уже затекла рука. И какой там спать! Он же уже даже трезвый!..

 Надо что-то делать. Не лежать же всю ночь просто так! Это уже комедия какая-то, злая и издевательская! А ведь он так вполне может – всю ночь пролежать с девушкой в обнимку – и ничего! Бред…

 Ну а что делать? Как?..

 Надо положиться на природу. Как-то ж оно у всех в первый раз бывает…

 Он развернулся лицом к Ане, некоторое время смотрел на неё в темноте. Спящая, она показалась ему удивительно красивой и… совсем ребёнком. Это его ещё больше распалило, с ног до головы он тлел углями. Погладил её по щеке правой рукой, пальцами, погладил возле ушка с завитками волос. Расхрабрившись, поцеловал в уголок рта. Аня пошевелилась в его руках, но всё спала. Андрей стал тихонько целовать её в щёку, подбородок и чуть приоткрытые во сне губы. Рукой провёл от плеча до края шортиков, где начиналась голая кожа, сунул руку под футболку. Аня была тёплая, от его прикосновения, он ощутил,  побежали мурашки. Рука продвигалась всё выше, губы целовали всё чаще.

 Аня приподняла ресницы, посмотрела на него. Андрей склонился к её губам, но она не ответила ему, а после мокрого и чересчур звучного поцелуя очень тихо, почти шепотом, неуверенно и боязливо попросила:

  — Давай не будем… Пожа-алуйста…

 Андрей как окаменел, не зная, на каком он свете.

 Аня опустила ресницы, и он понял, что она едва ли не сразу опять провалилась в сон.

 Нет, ну это всё-таки бред, бредовый идиотский кошмар… Такой бредовый, что даже смешно. «Давай не будем», вот те раз! А спать, сказала, будет с ним. Спрашивается, зачем и почему? Или что…на лбу у него написано, что в одной кровати с девушкой он будет именно спать?!!! Вполне пошлым словом всё это называется, но именно то слово, которое надо: «не дала». Вот и всё. Ничего больше.

 Оскорблению, жгучему и неисправимому, до глубины души, не было предела. Вот так, значит, они с ним. Только бы надсмеяться, пнуть его в грязь и посмотреть на это… Да, с ним всё это можно сделать. Он…безопасен в плане мести, да? Он – слабак и  рохля, да?

 Мысли, одна другой яростней, казнили его. Хотелось рыдать. Но…перед кем рыдать-то? Всем плевать на него. Никому не интересно, как он несчастен, какие ужасы мучают его наяву и во сне. Ну так и будьте  же вы все прокляты, что б вы сдохли, ненавижу!..

 Он вытащил руку из-под Аниной головы, поднялся и ушёл в коридор. В темноте пробрался сначала в туалет, где задержался минут на десять – слишком уж он, всё-таки, раздухарился – потом ушёл на кухню. Вымыл в раковине руки, напился воды. Сел на пол возле мойки, уткнулся лбом в согнутые колени.

 Всё прокручивал в голове, как она сказала ему «давай не будем» и даже какое-то сладкое удовольствие начал испытывать от того, какой он несчастный и никому не нужный. Мысли начинали расплываться и утопили его в своём разгорячённом движении.

 Не сразу он ощутил себя идущим по какой-то широкой асфальтированной улице. Вокруг было много людей, все они шли в одну сторону. И он шагал вместе с ними.

 По улице откуда-то расползалось  яркое электрическое освещение, но люди всё равно были будто бы накрыты тенью, как покрывалом. Андрей и не хотел присматриваться к ним. Он знал, где он, и знал, что может увидеть вместо человеческих лиц.

 11.

 По обочинам, вплотную друг к другу стояли большие плакаты. Нарисовано на них было что-то совсем не понятное, постоянно меняющее очертание. У Андрея кружилась голова, почти до рвоты. Тело своё он слабо ощущал и казалось, что ещё шаг, и он попросту упадёт. Кто-то толкнул его в плечо. Он посмотрел. Рядом бодро вышагивал, засунув руки в карманы, какой-то мужик, с красным, будто из пластилина вылепленным лицом. Он живо начал что-то говорить Андрею. Слова все были знакомыми, обычными, но складывались в полную белиберду. Более того, иногда уже сказанное слово как-то переделывалось у Андрея в голове, и он был уверен, что сказано ему было именно это, изменившееся. Белиберда продолжала быть белибердой, но Андрей всё старался уловить в ней смысл, был уверен, что есть этот смысл и даже он его немножко понимает.

 Да и он сам плёл несуразицу, какой-то набор слов, но знал, что говорит нечто осознанное.

 От разговора в голове зашумело, и даже ноги начали подкашиваться. Всё казалось, что очень холодно, кусачий и сырой мороз, хотя холода он и не ощущал. Он выбрался из толпы, никто не обращал на него внимания. Толпе не видно было конца, как и широкой, странно освещённой улице, которая живой рекой утекала в темноту. Андрей остановился у высокого старого дома, этажей в пять, с колонами, просто залепленного лепниной, с башенкой наверху. Нашёл дверь и присел в подъезде на лестницу. Его качало из стороны в сторону и ужасно мутило.

 Не хочет он с ними идти – и куда? Там впереди что-то страшное. Или…вообще ничего нет. Просто дорога без конца и всё.

 Он сидел, скобля кожу головы под волосами, будто это могло унять боль. А от боли этой он ощущал уже себя словно в невесомости. Наверху что-то поскрипывало. Поморщившись, он глянул туда и увидел, как лестница за его спиной, изворачиваясь на все лады, как всегда ввинчивается в головокружительную высоту. Вдоль лестницы из стен торчали старые, высокие и узкие двери. И это они скрипели, кто-то скрёбся изнутри – в каждую дверь. Вот появляются то там, то здесь щёлки, вот на палец приоткрываются двери – и кто-то уже тыкается в проёмы, топчется в нетерпении вылезти наружу…

 Андрей обомлел от ужаса – такая дичь толпилась у дверей. Высовывались длинные козлиные морды, со спутанными бородами, тащившимися по полу и единственным обломанным рогом, который рос из середины вдавленного лба. Лезли свиные рыла, в комках свежей грязной жижи и о трёх жёлтых зенках без зрачков. Пёрли псиные морды, с мокрой шерстью и раскуроченными в кровавое мясо носами, с торчащими наружу склизкими клыками… Всё это пищало, блеяло, фыркало и расширяло себе проходы.

 Андрей, чуть не упав, сорвался с места, выбежал из дому, резко повернул прочь от толпы, остановился на углу. А наружу посыпали не чудища, а точно такие же люди, как и те, что уже шли-спешили по улице. Все маленького роста, сутулые, в каких-то длинных пальтишках, с ручонками в карманах. Андрей свернул за угол, идя по-над стенкой, попытался приглушить боль. Едва видя, что вокруг него, пошёл подальше от улицы и толпы.

 Он блудил по каким-то улицам и переулкам, пока боль немного не отступила и он, наконец, не осмотрелся толком. Дома остались позади, он был на берегу речки. Речка была мелкой,должна была быть мелкой, но Андрей знал, что проще простого в ней утонуть. Через речку был перекинут узкий изогнутый мостик. На том берегу виднелся пологий холм…

 Тут он уже был. Давно. Сколько-то дней или ночей назад. Лиза сказала, кажется, что тут её место…

 Андрей ступил на мостик. Он тут же закачался под его ногами и Андрей чуть не упал, потеряв равновесие. Что за чёртов город… Все лестницы, все мосты, как на соплях!.. Измученно корчась от головной боли, расставив руки, он кое-как выбрался на другой берег.

 Здесь было светлее. Не дневной свет, но что-то вроде пасмурного октябрьского вечера. Всё же не тьма. У подножия холма росли кривые деревья, все будто измазанные какой-то жидкой грязью. Из этих зарослей виднелись большущие белые каменные глыбы (наше место), похожие на обломки (жила-была девочка у белой стены) какой-то исполинской стены.

 Уродливые, перекрученные грязные ветки задвигались, и к речке из них вышел зверь. Огромный, какой-то хищной кошачьей породы. Тело зверя пригибалось к самой земле, длинный хвост искательно двигался из стороны в сторону. Морда вся была изувечена, вместо глаз – косые шрамы. Зверь был с белой шерстью, светившейся слабым и каким-то нездоровым мерцанием. От зверя ужасно воняло душной, затхлой вонью.

 Андрей разинул рот, не в силах ни кричать, ни даже вздохнуть. Вдруг из кустов промелькнула какая-то тень и сиганула прямо на спину зверя. Андрей увидел, что это – Лиза. Она растянулась на белом хребте, как на лежанке, пальцы зарылись прямо в кровавые прорехи шрамов на морде… Зверь заурчал – от удовольствия. Жёлтые глаза Лизы в упор смотрели на Андрея.

 Он отвернулся, шатаясь, стал подниматься по холму. Ни о чём не думал, пока не сообразил, что идти ему очень легко и он далеко уже забрался. Глянул назад и даже без удивления заметил, что до подножия – чёрт знает, сколько. Он едва уже различал деревья внизу. Пошёл дальше.

 Будто бы вырастая из травы, на поверхность выпрыгивали серые булыжники, складывавшиеся в мостовую. Тут был уже день. Подъём завершился и Андрей увидел, что стоит на перекрёстке. Под серым, без единого просвета, мрачным и низким небом стояли такие же серые, похожие на башни дома. Он уже узнавал архитектуру. Тут не было дверей, только маленькие оконца за решётками. С четырёх сторон стояло на постаментах четыре статуи, изображающие людей. Их никак нельзя было разглядеть. Хотя Андрей и был уверен, что статуи каменные, очертания их расползались и меняли форму, как клубы тумана.

  — Пришёл посмотреть?

 Он увидел у своего левого плеча больное лицо и жёлтые глаза Лизы.

  — На что?

  — Посмотри, — она как бы разрешала ему и вытянула куда-то в сторону руку, указывая пальцем с запекшейся кровью.

 Андрей посмотрел. С огромной высоты, будто перекрёсток с серыми домами летел где-то высоко над землёй, он увидел ту самую широкую улицу и толпу на ней. Улица тоже взлетала, выгибалась спиралью и тянулась прямо к перекрёстку, неся с собой спешащую толпу и темноту, сидящую на их плечах.

 -Что…будет? Когда они придут… — Андрей стал тереть немевшее от боли и ужаса лицо.

  — Всё будет хорошо.

 Вот это было ещё страшнее – Лиза улыбалась, зубы у неё были коричневые, выщербленные гнилью, а жёлтые глаза так и переливались дикой радостью.

  — Что «хорошо»?! Как это остановить?!

  — Остановить? Это уже было.

  — Было?.. Когда, как… Ведь сейчас же…

  — Было. Тысячу лет назад. Вчера. Сейчас. Не помнишь?

  — …Ты достала меня! Ты сумасшедшая! И ты мёртвая!!! Ты семь лет, как умерла!!! Тебя нет!Ничего я не помню!!

  — Вр-рёшь! – Лиза снова зашлась своим хриплым и шипящим одновременно смехом, — Сейчас… Они придут, они поселятся здесь, но вот тут… — она зацокала языком, словно бы изображая тиканье часов, — Последний отсчёт. Для них. Для вас всех. Вы сотрётесь серой пылью и всё…всё будет…хорошо…

 Улица уже протянулась из серого неба к перекрёстку и изрыгнула из себя мельтешащую толпу. Маленькие люди в куцых пальтишках муравьями рассыпались межу серых домов, исступлённо бормоча несвязные речи. Двое подхватили под руки Лизу и понеслись с ней куда-то, деловито нагнув головы для большей скорости. Лиза хохотала. На Андрея же ровным счётом никто не обращал внимания.

 Тьма обрушилась на перекрёсток, как гигантская волна. Четыре статуи внезапно ожили, вскинули руки и заревели страшным механическим рёвом. Руки их взорвались синеватым густым туманом, который в мгновение ока опутал собою все дома на перекрёстке, и дома тоже взревели, вытащили корни из земли, в одну секунду сгнили, став чем-то на подобие ядовитых грибов, вспучились вверх, закачались там, похожие на огромные башни, и под каждой крышей скучным и мёртвым электричеством зажглось по окошку, из каждого окошка спешно повалил всё тот же туман на поиск тех мест, где он ещё не был…

 Андрей перевернулся с бока на спину и распахнул глаза.

 Перед ним был сероватый от пыли потолок. Он лежал на затоптанном полу, возле мойки, забитой посудой. Снаружи начиналось утро.

 Андрей сел, пытаясь угомонить стучащую боль в висках. Поднялся на ноги, осмотрел Юркину кухню, невольно хмыкнул. Действительно лаборатория. Стол был весь заставлен пустыми пивными и водочными бутылками. Между бутылками торчали целлофановые пакеты, целлофановые шкурки от колбасы, смятые коробки и судки от полуфабрикатов. В раковине зелёной плесенью покрывалась пара кастрюль и закинутые в них, в гниющую почерневшую воду, ложки и вилки.

 Андрей ушёл в ванную и долго умывался. В голове шумело при каждом движении. Сильно хотелось курить, как будто это единственное противоядие было от гулкого этого шума внутри него.

 Не без опаски заглянул в комнату. Аня так же и лежала на кровати, как он её оставил. В первых, еле различимых лучах зарождающегося утра она была невыносимо красивой. От горечи у Андрея защипало глаза. Отвернувшись, он вышел на лоджию. Взял со стола пачку, закурил на стуле.

 Дверь на улицу была нараспашку и от холода Андрей весь сжался. Юрка валялся в вывернутой позе, перемотанный одеялом. Вздрогнул, одним узким, как у корейца глазом, посмотрел на Андрея, пробормотал какое-то ругательство. Порылся в одеяле, вытащил край своей куртки, протянул несколько смятых купюр.

  — Иди за пивом…

 Ну разумеется. А как иначе?

 Действительно хотелось где-то проветрить голову, хоть на десять минут сменить  дикую эту обстановку. Андрей и пошёл.

 Случайно увидел маленький низкий магазинчик и двинул туда. В магазинчике были часы, показывали без десяти восемь. Продавщица насторожено и молча рассматривала его, так же молча выдала двухлитровую бутылку пива.

 Андрею не хотелось  ни о чём думать. Чудилось, что вообще от любой мысли, о чём бы то ни было, череп раскроится напополам. Когда он вернулся, Юрка сидел на лежанке и пыхтел сигаретой, так что голова у него будто в шлеме была. Посмотрел на Андрея красными измученными глазами, скривился в подобии усмешки.

  — Ты смотри…как огурчик… Такой же зелёный и в пупырышках… Чё, Андрюха, разгрузился в Анжелку, ага?

 Сжав сигарету в зубах, он боролся с крышкой,  искоса и с хитрецой поглядывая на Андрея. Андрею захотелось выхватить тяжёлую бутылку и бить ею Юрку по опухшей роже. Юрка как-то просчитал это всё, и чуть не покатился от хохота.

  — Так ты чё… Ты чего ей там…всю ночь…проповеди читал про любовь-морковь?.. Чё, в натуре?..

 От хохота он выронил бутылку, упустил сигарету и чуть не съехал с лежанки на пол. Андрей сидел, не глядя на него. Надо…куда-то уйти. Сейчас же уйти. Кто, кто позволял, кто давал право?!.

 Куда уйти?..

 А Юрка, кажется, не только не осознавал, как мерзко и отвратительно то, о чём он говорит, но и не понимал, что за такое на него могут обидеться… и могут захотеть его убить… Он поднял бутылку, затушил сигарету и с самой что ни на есть дружеской теплотой хлопнул Андрея по плечу.

  — Ладно, не пускай нюни… Хлебани… Так, короче, надо чехлы снимать, а то это уже запой...

 Юрка вышел в комнату, оглянулся на Андрея, даже пальцем поманил. В коридоре приобнял его за плечо и на ухо сказал ему:

  — Давай, пока она дрыхнет – иди в ванную, помойся. Воняет от тебя, как из мусорного бака.

 Вот это вот, сказанное с самым искренним доброжелательством, было ещё кошмарнее. Юрка заглянул Андрею в лицо, нахмурился.

  — Да чё ты меньжуешься, чё ты губы дуешь, тоже мне… Нормальное движении, давай-давай.

 Он почти втолкнул Андрея в ванную, через минуту вернулся с парой носков.

  — На, свои выкинь, где-то в мусорке закопай поглубже… И Андрюх, — он провёл рукой по щекам, — Сбрей это всё на фиг. Вон там станки.

 Андрей заперся на стародавний крючок, включил воду. Начал раздеваться, дрожа от стыда.

 Какое его дело, что он суётся, что он заставляет меня то, это… Как же стыдно, как стыдно, как стыдно…

 От стыда даже голова полыхала огнём, однако душ оказался настолько приятным, настолько свежим, что хоть до вечера можно было бы стоять под его обволакивающими струями. Из-за двери послышались голоса – Юрка будил Аню. Андрей смог разобрать: «Подъём,  спящая красавица! Давай-давай! Разлеглась, ты посмотри!..»

 Нет, ну правда же, это нестерпимо,  это дико, ужасно, в голове какая-то безумно вращающаяся клоака, с которой нельзя быть в живых… Андрей потянулся за полотенцем, утёр мокрое лицо. Вылез на старый кафельный пол, но воду не выключал. Она заглушала мучавшие его голоса. Быстро побрился, странно воззрился на самого себя в зеркало. Действительно…лучше стало. Но это лучше не отменяет того, что над ним бессовестно и ужасающе поиздевались…и продолжают издеваться.

 Он всплакнул. Кажется, всё это страшнее любого кошмара. Надо бежать отсюда, бежать, бежать… Куда-нибудь… Пусть бы посреди улицы разверзлась чёрная пропасть, он бы убежал даже в неё…

 Андрей надел Юркины носки, закрутил краны и вышел из ванной. Юрка с Аней сидели на лоджии.

  — Во, другой человек! – Юрка радостно улыбнулся.

 Аня боялась поднять на него глаза. Но подняла, всё же, улыбнулась ему. Андрей не знал, что ему думать, что чувствовать. Уселся на стул, принял от Юрки кружку с пивом, отхлебнул, категорически отказываясь хоть краем глаза зацепиться на Ане.

  — Слушай, Юрген, я тоже схожу, умоюсь.

  — Нет, ни фига, вот запрещаю и всё. С концами.

  — Да пошёл ты…

 Когда Аня ушла, стало полегче. Андрей потянулся за сигаретой.

  — Сейчас, Андрюха, кое-куда сходим.

 Юрка сидел, даже ногой притоптывая, быстро допил свою кружку и ушёл в комнату. Обратно появился уже в своей затёртой кепке, с кроссовками в руках. Начал обуваться. Промурлыкал:

  — Кошмары надо прекращать…

  — Кошмары… А тебе снятся кошмары? – Андрей покривился, словно бы страшные сны были достоинством, и Юрка такого отличительного знака не заслужил.

  — Чё мне снится… Много чего мне снится…

 Вернулась Аня, Андрея покоробило. Смотреть на неё он не мог – мучительная боль тут же скручивала внутренности.

  — И куда вы намылились с утра пораньше?

  — Как куда? С пьяных глаз не помнишь ни черта?

  — Что я должна помнить? – Аня настороженно нахмурилась.

  — К тётке твоей пойдём. С визитом.

  — Нет.

  — Тебя никто не спрашивает.

  — Нет!!

  — Это что за истерика?!!

 Аня прижалась к окну, упорно глядя в пол и скривившимися пальцами теребя прядь волос. Её трясло от страха.

  — Никуда никто не пойдёт… Пожа-алуйста… Не надо, не надо никуда ходить…

  — Твою мать… — Юрка отвернулся, отхлебнул из горла, — Ну и сиди здесь, без тебя разберёмся.

 -Нет!!

  — Да не ори ты!

  — Не смей туда ходить, не смей!!! Ненавижу тебя, выродок чёртов, что б ты провалился, не смей туда ходить, не смей… лезть…в мою жизнь!..

 Юрка больно сжал её плечи, встряхнул, ухватил ладонью за подбородок, так что б смотрела ему в глаза.

  — А чего ты себе думаешь? Само всё исправится? Чёрта с два оно исправится. Твоя мать умирает, и умрёт, и ты этого не увидишь, а будешь валяться бухая в это время. Вот этого тебя хочется, да? Вот этого?!

 Юркино лицо исказилось отчаянной, почти страдальческой гримасой. Он выпустил Аню и с размаху засадил кулаком в первое, что попалось ему за её спиной – угодил прямо в окно собственной же обжитой лоджии. Стекло взвизгнуло с кривым противным звуком, вскрикнула Аня, отодвигаясь в сторону, осколки звонко расшиблись об пол. Юрка взглянул на свою пораненную кисть. И улыбнулся краем рта, мол, нич-чего себе я начудил. Скрылся в комнате.

 Аня стояла, вытянувшись свечкой, широко открытыми глазами глядя на стекло под ногами. У Андрея появилась глупая идея: самый хороший момент, что бы встать, обнять и пожалеть её, но… Во-первых – это уже было. Вчера. И обнимал, и жалел. А во-вторых – и к чему это всё, чем всё закончилось в итоге?

 Вернулся Юрка, навязывая на руку старый, даже пожелтевший от возраста бинт. Аня некоторое время наблюдала за этим, потом подошла, оттолкнула здоровую Юркину руку и принялась сама бинтовать его.

  — И тебя йод хоть есть? Или зелёнка.

  — Ничего нет. Всё выпил.

  — Дурак… Ты хоть промыл?

  — Спиртом? Весь спирт внутри, — Юрка хохотнул.

  — Тридцать лет придурку…

  — Не вежливо напоминать мне мой возраст.

  — …Так ты ж не баба…

  — Тем более… Анька… Ведь всё равно пойдём.

 Вот чего точно Андрей не понимал, так это, какого чёрта он тут делает? Каждой клеточкой своего организма он совершенно безоговорочно ощущал, что он тут – лишний. Ни к чему и не за чем. Удивительно, как Юрка и Аня этого так же не чувствуют… Или чувствуют? Они знают, что он лишний, он знает, что он лишний, но все вместе они продолжают тянуть и тянуть эту непонятную и глупую пьеску с его присутствием.

 Втроём они вышли на улицу. Юрка закрыл дверь на лоджию на навесной замок, глянул на разбитое стекло и покачал головой. Двинулись в сторону Аниного дома. Андрей шёл позади, подавленный знанием о собственной ненужности. Он должен куда-то деться. Они даже и не заметят. А чего там замечать – ну пропал и пропал.

 Нокуда? Куда ему идти? От этой мысли холодная жуть проползала внутрь. Он и шёл, куда и все.

 В своём подъезде Аня остановилась возле ступенек, опёрлась о перила. Дышала быстро и ломано, в глазах стояли мучительные, не выходящие наружу слёзы. Юрка посмотрел на неё, проговорил:

  — Ключи-то у тебя хоть есть?

 Аня кивнула через полминуты, протянула ему связку.

  — А замок тётка не поменяла?

  — Пошёл ты к чёрту…

 Юрка улыбнулся в полутьме подъезда и поднялся на второй этаж. Аня шла медленно, задерживаясь на каждой ступеньке, будто лестница была подвешена над пропастью и ветер качал её маятником. Позади – Андрей, одолеваемый новой дикой идеей, что они его вообще не видят.

 Юрка уверенно открыл квартиру, распахнул дверь и на весь подъезд развязно заголосил:

  — Хозяева дома?! А то мы в гости!

 Пингвинообразная тётка Ани тут же высунулась в коридор, с отвисшей челюстью глядя на Юрку. Должна была рассмотреть и Аню, и Андрея, но, кажется, кроме Юрки ничего не видала – он занял все пустоты в её миросозерцании.

 Тот улыбался, раззявив рот до ушей, тут же чуть не за талию тётку обнял и, словно вальсируя, увлёк её на кухню. Говорил он самым сладким голосом.

  — Что же, дорогая вы наша Марья Андревна, гоните вы чего-то невпопад. Ага? Документики-то ваши где? Паспорт где, я спрашиваю?

 -За…за… за… зачем паспорт?..

  — Как зачем? – Юрка усадил тётку на кухне, присел рядом с ней на корточки, любовно взяв её руки в свои, — Прописка где у вас? Сколь мне память не изменяет, деревня километров с тридцать отсюда, ага?

  — Так там нет ничего! – тётка даже будто бы обрадовалась, — Дом сгорел!

  — А земля под домом?

  — Земля? – лицо у женщины тут же растеклось, как восковое.

  — Ну да. Не на воздухе ж он был построен, дом сгоревший. Ага? А землю вы, Марья Андревна, продали. Пустую, без дома. Вашему там местному фермерскому хозяйству. И сколько уже, года три по липовой прописке числитесь? Ага?

  — Так они не заплатили, сволочи, обманули меня! – тётка аж на месте взвилась, — Твари такие, как их земля носит!!! Нашли, кого обмануть!..

  — Это точно, нашли, — согласился Юрка, — Но проблемы индейцев – шерифа не колышут. Теперь, Марья Андревна, обстоятельно и трезво, логически, объясните мне, будьте любезны: КАКОГО ЧЁРТА ВАС СЮДА ПРИНЕСЛО?

 Тётка захлебнулась воздухом, подалась назад, но ласковые Юркины тиски её не выпустили.

  — Вы кто тут вообще, Марья Андревна?

  — С… с…с…се…сестра…

  — Как-как-как?

  — Сестра…

  — А чего так неуверенно? Наверное, потому, что нигде это не записано.

  — Все знают…

  — Кто знает? В деревне вашей знают? Да, толкуют в деревне, мол, Лёшка Денисов гуляка был, от такой же гулящей дочку прижил, Машеньку. А потом Машенька подросла, стала к законной Наташеньке в сестрички набиваться – исключительно за ради высоких родственных чувств, в том смысле, что, а давай я у тебя поживу! Ага? Ага. Ну, потом много лет ещё прошло, поженились, мужа в гроб загнали, хату спалили, бабла не получили. Куда деваться? Чёрт его знает. А тут сестричка Наташенька – раком больная, да? Скоро помрёт. Так не полагается ли чего Марье Андревне за её красивые глаза, ага? Поскольку собственных индюшиных мозгов на такое дело не хватает, пришлось пойти к знающим людям. Да к каким! К тем самым сволочам, с фермы, которые обманули и денег не дали. Ну, там, спору нет, в таких делах рубят. Пробили обстановку, завещания никакого нет, единственная наследница – дурашка малолетняя. Они вам, Марья Андревна, чего, пособить пообещали? Честные такие вдруг сделались, ага? Я так думаю, квартирку бы они вам отбили бы. Через полгодика, не успели б вы и нажироваться толком, появилась бы в вас внезапно непреодолимая тяга эту квартирку отписать какому-нибудь хорошему человеку. И вскорости после этого, откинули бы вы, Марья Андревна, копыта к чёртовой матери, туда бы вам и дорога.

 Тётка-пингвин на стуле уже лежала, на грани потери сознания с животным ужасом как-то  сбоку смотрела на вплотную придвинутое к ней лицо Юрки.

  — Я полагаю… инстинкт самосохранения у вас всё же посильнее жадности, ага? На черта вам сдохшей квартира, правильно? Потому, Марья Андревна, час вам собрать манатки и ту-ту на Колыму, в родную деревню… И ещё раз я тебя здесь увижу!

 Он выпустил тётку, та, стеная с закрытым ртом, как-то вывернулась из стула, в который почти вросла. Остановилась на середине кухни, чуть присела и взвизгнула дурным голосом. Юрка спокойно смотрел на неё в упор. Тётка разогнулась, какое-то время, кажется, что-то переваривала в своей голове и довольно спокойно, хоть и с отдышкой, произнесла:

  — У меня денег нет. На билет.

 Юрка запрокинул голову и расхохотался на всю квартиру. Сунул руку в карман и кинул на пол сколько-то купюр. Андрей видел, что это что-то многовато, но Юрка вниз даже не смотрел. Тётка с лёгкостью и ловкостью, которых и нельзя было в ней заподозрить, бухнулась на колени и скоренько прибрала деньги. Оскользнувшись, поднялась и пролетела мимо Андрея и Ани в комнату.

 С минуту все молчали, даже не двигались. Юрка взглянул на Аню.

  — Ань… Мама твоя где?

 Аня поперхнулась коротким рыданием, прижала руку ко рту и кинулась в другую комнату. Юрка открыл форточку и закурил. Андрей тоже зашёл на кухню, взял у него сигарету.

  — Такие вот дела… — тихим, усталым голосом выговорил Юрка, — Только вот всё это ни черта ещё не конец.

  — Не конец?

  — Да какой там… Сейчас эта тварь где-то проветрится, нервишки успокоит, позвонит, кому надо… Начнётся цирк… Ладно, разберёмся… Как-то, — он откинулся на стуле и казалось, что вот прямо тут сейчас и уснёт, — Андрюш, пожалуйста… Налей воды мне. Пить хочется.

 Андрей взял с мойки стакан, набрал воды из-под крана, протянул Юрке.

  — Спасибо…

 Из второй комнаты показалась тётка. Тащила за собой большую багажную сумку, кряхтела и стонала от неподдельной тяжести и, надо полагать, ужасно себя жалела.

  — Много наворовала? – громко, с улыбкой спросил Юрка.

 Тётка перепугано вытаращилась на него и волоком потащила сумку по полу. Было слышно, как с трудом она пропихивает её во входную дверь. Когда тётки уже не было слышно, Юрка полез за второй сигаретой и вдруг улыбнулся так, будто сейчас расплачется.

  — Тварь…собаку убила.

  — Собаку? – Андрей вздрогнул.

  — Ну да, — Юрка разглядывал фильтр сигареты и всё улыбался, — Анька…собаку где-то выискала, покалеченную. Ну и домой её притащила, — он повертел пальцем у виска, — А тётка к вечеру этой собаке кишки выпустила и в ванной повесила. Анька пошла выкидываться.

  — В…Выкидываться?..

  — Ну, с крыши. Тут звонит ей Витька-Кощей, кореш того, как его, Артёма. На зоне пацан сидит. Ну, вот он час с ней проговорил, а она на крыше. Уж не знаю, чего он ей и сказал-то…

  — …Ты откуда всё это знаешь?..

  — Так на районе все живём, — Юрка рассмеялся, развёл руками, — Большая деревня, мать её… Все всё друг о друге знают, все гадости и все мерзости… Слушай…а ты… Ты вот, знал бы…что сказать? Вот, кто стоит на крыше, ты знал бы, что сказать ему?

 Юрка задумчиво хмурился и смотрел на Андрея. Андрей не знал даже, на кой чёрт он у него спрашивает.

  — Я вот…не знаю, — медленно сказал Юрка, потом прислушался.

 Аня, почти уже плача, о чём-то уговаривала свою мать. Юрка встал и быстро пошёл в комнату. Андрей тоже встал. Тихими шагами прошёл за Юркой и заглянул в комнату из коридора, как и вчера.

 Что-то очень некрасивое тут делалось. Аня пыталась приподнять расплывшееся тело умирающей женщины. Та морщилась младенчески-недовольно, не понимая, что от неё хотят, и отпихивала Аню своими страшными руками. Андрей заметил, как на женщине задралась до самого живота ночная рубашка, и гадливо отвернулся, предчувствуя рвотные позывы. В комнате стояла откровенная и вполне определённая вонь. Аня никак не могла вытащить из-под матери изгаженное бельё.

 Юрка провёл рукой по затылку, стоя в дверях, тут вдруг спохватился, быстро подошёл к кровати.

  — Давай-ка я.

  — Н-не надо. Я сама. Сама, — Аня смотрела на него затравленно.

  — Конечно сама, — Юрка ухватил умирающую под мышки, сцепил руки в замок у неё за спиной и поднял её в сидячее положение.

 Женщина перепугано уставилась на него, забелькотала что-то, но, кажется, и думать не думала отбиваться.

  — Всё в порядке, Наталья Андревна, я всё контролирую, — Юрка улыбнулся самой голливудской улыбкой, — Рыжая, давай быстрее, а то я… сейчас выпущу…

 Аня тут же вытащила грязную простынь, кинула её на пол, что-то придушено бормоча, стала запихивать чистоё бельё под умирающую.

  — Подержи ещё секундочку,  ещё чуть-чуть…

 Она метнулась к большому целлофановому скрипящему паку, выскребла оттуда памперс и стала одевать на мать.

  — Всё…

  — Отлично. Наталья Андревна, пора ложиться.

 Юрка очень бережно уложил умирающую на подушки, отступил на шаг, потирая затёкшие до судороги руки. Аня укрыла мать одеялом, пригладила её волосы, говоря ей что-то жалостливое, поцеловала два раза в щёку.

 Андрей не мог больше на это смотреть. Все эти сопли, вся эта кипучая деятельность – в окружающей вони, в неприкрытой мерзости… Фу! Он ушёл на кухню, стараясь продышаться – будто отравленного газа какого-то наглотался. Выпил подряд два стакана воды…

 -…Ты что стирать их собралась?!

  — Ну а что?..

  — Да выкинь их, что, простыней больше нет?! Выкидывай, выкидывай!..

 Аня с Юркой зашли в ванную. Юрка стоял на пороге, Андрей слышал, как полилась вода и говорила Аня:

  — …А она даже не поменяла. Это же с вечера всё. И с вечера воняет…

  — Ты где была в это время? – с неожиданной злостью проговорил Юрка.

 Через  минуту они вошли в кухню, Аня закурила, взглянула на Андрея с Юркой. Глаза дрожали от стыда, но она вдруг улыбнулась неправдоподобно широко и чуть не воскликнула:

  — Ребята!.. Давайте… давайте я суп разогрею. Ещё должен был остаться…

  — Перебьёмся, — мрачно сказал Юрка.

  — …Сейчас… уже сколько? Сейчас медсестра придёт – уколы…

  — Вот и хорошо. Нечего нам тут отсвечивать.

  — А… как…

  — Пошли! – Юрка почти прорычал на Андрея.

 Аня хвостиком шла за ними до дверей, смотрела, как они спускаются по ступенькам. Юрка с выпяченной челюстью почти вприпрыжку добрался до пролёта, но тут вдруг встал столбом. Оглянулся вверх и улыбнулся.

  — Рыжая… Аня… Ань, дай мне…чуть-чуть времени. Вот столько, — он показал двумя пальцами, — Ладно?

 Аня не поняла. Андрей тоже не понял. А Юрка пулей вылетел из подъезда. Андрей еле его нагнал по дороге в магазин. Юрка оглянулся, пробормотал: «А вот и ты» и ухмыльнулся. Взял в магазине литр пива, уселся с Андреем на ближайшей лавочке. Начал открывать крышку, бросил это дело, закурил и принялся ходить вокруг да около. Лицо его так и корчилось, не то улыбалось, не то сотрясалось от жуткого какого-то страдания. Прорычал: «Не хочу…», потом рассмеялся, растирая себе затылок под кепкой.

  — Ч-чёрт… Ну и что? Сидит она там, без денег, жрать взять не за что… Тварь эта скоро вернётся, ага? – он глянул на Андрея и вдруг спросил:

  — Тебе чё, жить негде?

  — Как это…негде… — Андрея дрожь пробрала до пяток.

  — А… ну ладно… Слушай, а чё ты таскаешься тогда за мной?..

 Андрей похолодел. Хотя сказано было самым обычным голосом, с обыкновенной Юркиной насмешливой улыбкой. От нежданного перепугу Андрей разозлился:

  — А тебе чего на месте не сидится?

  — Да вот так чего-то… Ты пей, пей.

 Андрею даже и пить не хотелось.

 Вот оно, вот оно всё совершенно очевидно. Он Юрке надоел, и он его прямым текстом гонит. А куда? Да…что ж за несправедливость такая?! Да что ж это такое?!!

 Горячая обида перемешалась с ужасом, реальным на этот раз ужасом, что ведь реально некуда ему идти. Иэтот, Юрка, откуда-то это знает. И издевается намеренно. И все они издеваются намеренно… 

 А он видел тьму с красными молниями, он видел, как тьма эта обрушилась на мир! Он это видел, он это знает!.. И всё в тартарары летит, и они все – тоже летят, гибель их всех ждёт!.. Вот и ладно, вот так вам и надо, всех вас ненавижу, как же вы мучаете меня…

 Он обильно глотнул из бутылки, закурил, взглянул на не много угомонившегося Юрку.

  — Слушай, Юрген… А что это значит: всем всё разрешено?

 Он чувствовал себя так, будто жить ему оставалось считанные минуты. Сделать ничего нельзя и что остаётся? Только всех остальных ненавидеть. И единственное, что утешает – знание о том, что сразу после него и они все провалятся в бездонную яму погибели.

  — Чего разрешено?

  — Всё. Всем, — Андрей даже улыбнулся.

  — Где там чё разрешено?.. Наоборот, запрещено всё подряд. Курить нигде нельзя, пить нельзя, скоро матом запретят ругаться…

 Андрей захохотал каркающим смехом, который захлебнулся в приступе такой злости, что от неё Андрей даже тело своё еле чувствовал.

  — Не то. А я понял. Я понял. 

  — Чего ты понял? Слышь… а у тебя…крыша часом не едет? – Юрка хоть и ухмылялся, но довольно заинтересовано глядел на Андрея.

  — Чёрт его знает, что у меня едет… Не о том… Понимаешь ты: всё всем разрешено… Разрешено… ненавидеть друг друга. Разрешено обманывать и предавать. Разрешено мучить других и издеваться над ними. Вот, что разрешено. Я понял.

 Юрка некоторое время смотрел на него, потёр подбородок и с расстановкой, будто выуживал из головы самые подходящие слова, произнёс:

  — А что, когда-то это было запрещено?

 Андрей не понял. Юрка даже вперёд подался, глядя на него в упор.

  — Тебе, тебе дали бы волю мучить и издеваться – ты бы это делал?

  — …Что?..

  — А вот представь, если уж такое кино пошло, что тебе дали всех кого ты ненавидишь и сказали бы: делай, что хочешь, ничего тебе не будет. Ты бы… ну, как… что бы ты сделал?..

 -…Я?..

 Только сказал ему Юрка эту идею, как он уже и представить себе не мог, как он сам до сих пор до неё не додумался. Кого он только не вспомнил! И как представил себе, что сделал бы с ними, если б… ему всё разрешили… От этой фантазии кровь так и вскипела – так много было крови в его воображении, так много крови и искреннего хохота над этой, чужой кровью…

  — Твою мать… — прошептал Юрка, поднялся с лавочки и даже на пару шагов отступил.

 Андрей сидел очень тихо, почти не двигаясь. Нет… Нет. Не может быть… Не-ет.

  — На всю голову ты прибабахнутый, — проговорил Юрка, не моргая глядя на Андрея, и вдруг сорвался:

  — Да что за бред?! Кто, кто сказал, что все только и должны мечтать, как бы других помучить?!!! Кто такое выдумал?!.. Что вы… что вы за черви все такие?!.. Неужели, ну неужели другим чем-то жить нельзя?!.

 Он пнул лавочку ногой, попытался закурить, но выронил пачку и не нагибался за ней. Рот скривился в усмешке.

  — Всю жизнь на вас, таких, смотрю, ага… Полным-полно вас, куда ни плюнь… Ты посмотри на него, дофилософствовался… Такой же ты червяк, как и все остальные, Андрюша. Или ты себя чем? – высшим существом вообразил, да? Такой же самый. С той только разницей, что как-то так жизнь тебя в другие условия поставила. Тебе бы в офисе штаны протирать да в игрульки он-лайн резаться – и было б всё в ажуре. А у тебя жизнь сделалась…вот как у нас. У меня, у Аньки. Мы выживаем и дерёмся, обычно, конечно дохнем, но это…нас ещё попробуй уходи… А вы, черви, — такой жизнью не живёте. Вы с ума сходите. Ну, туда вам и дорога.

 Юрка плюнул под ноги и отошёл. Андрей видел, что он направляется к Аниному дому. Чуть ли не бегом.

 Поднялся с лавочки и поплёлся, куда глаза глядят.

 12.

 Он куда-то шёл, ещё куда-то ехал. Покупал в магазине сигареты и лимонад – тут включилось сознание. Сознание очень интересовалось, сколько у него осталось денег. Считать, даже попросту смотреть на них, было больно почти физически. Он знал, что очень мало, как ни растягивай… Всё катится на дно пропасти.

 …Что же я так мучаюсь? Всё что Юрка говорил…это правда? Неужели, это правда? И я – никто, я – такой же, как все, тоже урод какой-то… Просто – я сошёл с ума. Вот и всё отличие.

 Но я же сны вижу! Ведь вижу же я сны! Значит… я – особенный… Мне…открыто…

 А что ему открыто?

 Но невозможно, непереносимо думать о том, какой он на самом деле. Нельзя в это верить…

 …Он не виноват, все всегда мучили его. Он не виноват.

 Андрей остановился, будто бы увидел что-то знакомое. Поначалу он был уверен, что опять на каком-то отдалённом и неисхоженном районе. Тут вдруг осознал, что не где-нибудь, а… На своей собственной улице. Вон крыша его дома, а вон, рядышком, школа, в которую он ходил…

 Но это… другой конец. Он здесь…и не бывал никогда… Ей-богу, его же улица, а он никогда до сюда не доходил… Семь лет…

 С глубинным, подсознательным ужасом Андрей смотрел на дом перед ним. Единственный такой дом среди высоток, старой постройки, в два этажа. Как его ещё не снесли?..

 Почему его до сих пор не снесли? Должны, обязаны были.

 Давно не крашеный, с прохудившейся чёрной крышей, с сырыми пятнами под этой крышей, дом всего в два подъезда. Андрея тянуло к правому. Тут, возле угла, еле-еле высовывался обвалившийся край какой-то непонятной стенки. Когда-то белый, сейчас от побелки и следа не осталось. Но стена была белой. Семь лет назад…

 Как он мог забыть?

 Прямо посреди улицы Андрея скрутило винтом, он взвыл тоненьким голосом.

 «Жила-была девочка у белой стены».

 «Это чего?»

 «Стихи…»

 «Нет, это не стихи. В стихах рифма должна быть».

 «Я ещё не придумала дальше. Я придумаю».

 Не придумает.

 Или придумала? Когда падала. Или после того, как упала?

 Андрей валялся на земле, трясясь в конвульсиях, со всей очевидностью понимая, как это он умудрился самого себя обмануть, самому себе наврать, что ничего не было. Одна его часть спешила врать, потому что срочно надо было соврать, а другая часть спешила поверить вранью, потому что хотела жить, сильно хотела жить.

 Все эти годы, куда он ходил, на чью могилу?! К родителям? Не-ет, родители похоронены в другой части кладбища и туда он не ходит, потому что давно надо было поставить памятник, а денег вечно нет,  и памятника нет, и вот он и не ходит туда…

 А каждый год идёт к ней. Хотя не помнит этого. Не помнит, но идёт.

 …Да, так её и звали – Лиза. Было им по пятнадцать лет, училась Лиза в параллельном классе. Он шёл до школы именно этой дорогой, мимо её дома. Несколько раз замечал и её, потом подгадывал время и уже каждый день мог её видеть.

 Не знал, что в ней такого. Скорее всего, и не было ничего, кроме того, что она здесь живёт, а он идёт мимо. В какой-то момент Лизе он тоже примелькался.

 Уже года три самым изнурительным и самым горьким кошмаром Андрея был – противоположный пол. Прямо проклятие какое-то его поработило, учитывая, что перспектив чего-то реального, ближайшие пару лет, пока он не закончит ненавистную школу, попросту не было. Ну какая у него может бытьдевушка?! У него, который не пьёт, не курит и после школы идёт домой, потому что мать начинает названивать. И все видят, что она названивает, а даже если не видят – знают о том, что она делает это. Было у Андрея пару приятелей, крохотный свой кружок, объединяющим интересом которого были компьютерные игры, но даже здесь он был последним по счёту, потому что родители интернет, разумеется, не проводили и вечно плели свою чепуху про то, что денег на это нет.

 Андреевы приятели были очень складными ребятами, тихими и молчаливыми повсюду и всегда, если они не в своей компании. Но в последний год Андрей их возненавидел. Гораздо привлекательней были все остальные – которые опаздывали, плохо учились и грубили учителям. Все они даже красивее Андрею казались, чем он и его худосочная компашка. Но вход в этот красивый и дикий мир был заказан.

 Как назло, в школе было пруд пруди красивеньких девочек. Существовали они, разумеется, в другом измерении, но чёртово это измерение постоянно мельтешило рядом, окружало, веселилось и насмехалось над Андреем. Андрей же мог только в фантазиях своих над ними надо всеми отыгрываться, всё извращённей и извращённей.

 Загнанный в проклятый свой тупик, по ночам Андрей занимался истязаниями. В воображении истязал полшколы, в реальности – себя одного, ужасно стыдясь и ненавидя всё вокруг и себя же в первую очередь. Тут-то и попалась на глаза ему Лиза.

 Он почти что следил за ней. Начинал ещё на улице. Потом в школе, на переменах непременно нужно было отыскать её и поглядывать издалека. Лиза обычно стояла у окна, смотрела на улицу – так просто, что бы куда-нибудь смотреть. Разумеется, кто-то подходил к ней, о чём-то спрашивал, она отвечало коротко, пожимая плечами. Однако этого хватало Андрею, что бы тут же всё его нутро перетягивалось отравляющей целый мир ревностью. Никто не имел права приближаться к ней, обращать её внимание на себя. Это уж слишком…несправедливо. 

 Теперь уже преимущественно Лиза фигурировала во всех его фантазиях, приукрашенная воображением, по сути – и вовсе не она сама, а та, какой он её для себя придумал. То есть, вся – одна сплошная влюблённость в него. Больше ничего в ней не должно быть, ничего от неё больше не требуется.

 Скоро эта новая выдумка совершенно подчинила Андрея, он настолько уверился в том, что Лиза обязана в него влюбиться, что реальность стала адски ненавистной. Потому как в реальности он всего-то только и делал, что смотрел на неё издалека, на улице и на переменах и, в принципе, понимал, что больше ничего и никогда и не будет.

 Может, на том бы всё и закончилось, если б после нового года нескольких ребят, в том числе Лизу, не перевели бы в их класс, со специальным усиленным обучением русского языка и литературы. Андрей тогда чуть головой не двинулся, то ли от радостной, но всецело фантастической надежочки, то ли – от ужаса. Уж слишком, слишком Лиза теперь была близко. И это уже – реальность, а реальность без колебаний съедает фантазии. А что ещё у него есть, кроме них.

 Впрочем, Лиза не очень-то заинтересовала остальных. Не уродка, конечно, а что-то вроде «так себе». И одевалась так себе, и общалась так себе. Разве что умная была по учёбе, это да – но тут уже шли практические интересы. За неделю Андрей даже пару слов с ней сказал: привет-пока, а мы сейчас в каком кабинете, и тому подобная урезанная до минимума чепуха.

 Лиза была вполне определённого забито-застенчивого типа. Шутить не умела, чужие шутки редко понимала, заочно улыбаясь на них боязливой заградительной улыбкой. И безостановочно грызла ногти…

 Короче, пока что таковая реальность Андрея устраивала.

 Но вот дальше-то что?

 В какой-то из дней он чуть не столкнулся с Лизой по дороге в школу. С тех пор, как её перевели, он умышленно как раз и старался меньше встречаться с ней помимо класса. Вполне логично – мало ли, что она заподозрит. На этот раз всё вышло случайно.

 За старым двухэтажным домом, где жила Лиза, тянулась непонятная стена. К чему и для чего – чёрт его знает. Старая была стена, постепенно обваливающаяся, одолеваемая живучими дикими кустами. Метров через сто стена попросту кончалась. За ней, насколько Андрей знал, была болотистая пустошь, вечно сырая, с невысыхающей грязью. Размерами она была крохотная, упиралась в крутой подъём, а там уже наверху – обычная дорога с нескончаемыми машинами.

 Андрей шёл на автопилоте вдоль стены, абсолютно зацикленный на своих каких-то мыслях, когда Лиза словно вынырнула прямо перед ним из какого-то иного измерения. Андрей споткнулся, не понимая, что происходит. Лиза вовсю таращилась куда-то за стену, вдруг повернула голову к нему. Андрей немедленно потупил взгляд, тут же подумал, что это глупо до неприличия, кошмарным усилием воли заставил себя смотреть прямо, даже выдавил из себя улыбку, как  подсохший клей из тюбика.

  — Привет, Лиз. А ты чего?

 Она нахмурилась, кажется, припоминая, а кто он такой вообще (стало обидно), потом повела плечами, запахнула ворот короткой, лёгкой не по погоде куртки.

  — Да…ничего. Ничего.

 Голос совсем не подходил под её худую, вытянутую фигуру и очень бледное, вечно будто бы больное лицо. Удивительно звучный был голос, взрослый, грудной.

 Они пошли рядом, каждый глядя себе под ноги. Андрей усиленно следил за тем, что бы идти спокойненько и ровненько, а внутри чёрте что творилось, чего только в голову не взбредало. У него даже дух захватило от собственной смелости, когда он на высоте показного спокойствия придумал, о чём бы поговорить.

  — До конца дочитала?

 Лиза посмотрела на него сбоку и кивнула. Потом её вдруг передёрнуло.

  — …Пауки… Такая гадость…

  — Пауки?

  — Ну да. Ну, когда этот, Свидригайлов, говорит, что увидел другой мир. Не помнишь?

 Он честно прочитал до конца, но ничего подобного в памяти не осталось.

  — Вот будто после смерти – только… комнатушка такая…затхлая. И пауки. По углам пауки. Ненавижу пауков…

 Андрей помнил в общих чертах бесконечные, путанные, почти сумасшедшие и  жуткие странной такой жутью разговоры, из которых сплеталась вся книга. Помнил, но понимал в них очень мало, кроме того, что это всё очень горячечно, как в нагоняющем дрожь ужастике. А пауки… Их совсем не помнил. Да и не боялся он пауков.

 Лиза глянула на него снизу вверх, улыбка слегка тронула её губы.

  — А ты…во всё…такое – не веришь, да?

  — В какое такое?

  — Например… Ну, например…что…вот заходишь за угол…а там – не то, что вокруг…

 Она спрятала подбородок в вороте куртки, видимо жалея, что сказала что-то лишнее. Андрей пожал плечами. Ему казалось, что он на тоненькой волосинке балансирует в пустоте, потому что необходимо было говорить, а что говорить-то? Пауки, углы…

  — За какой угол? За стеной?..

 Он не знал, откуда это взялось на его языке, и сам перепугался того, что сказал. Лиза резко подняла на него взгляд. Андрей мокрой горячей рукой почти рвал уже подкладку куртки и нёсся очертя голову, сам не зная, куда.

  — А ты… веришь, да? В привидения там, в инопланетян?

 Что он плетёт?! Полный бред…

  — В экстрасенсов, да?..

 Лиза вдруг улыбнулась, прикрыв рот ладонью. Интересно, хороший это признак или всё хуже некуда?

  — Я вот не знаю, — он продолжал болтать, будто бы и остановиться уже не мог, — Если б сам увидел, не в кино, то…поверил бы… Наверное…

 Вот именно, чтонаверное. По большому счёту, на всю эту фантастику ему было наплевать.

  — Если бы увидел?.. А хотел бы увидеть?

 Они уже совсем дошли до школы, Андрей приметил знакомые лица в разрозненных кучках, которые начинали собираться во дворе. Лучше бы никто не заметил, что они идут с Лизой рядышком, да ещё и болтают. Не надо, что б кто-нибудь знал.

  — Давай…потом. Потом, ладно? – это вырвалось тоже само по себе, звучало просто отвратительно.

  — Потом? – она будто бы задумалась на секунду и вдруг тряхнула головой, соглашаясь, — Потом.

 А он уже чёрт знает, что творил. С совершенно независимым видом повернулся к ней спиной и, почти припрыгивая от волнения, спешил к школе, в ужасе от предположения, что кто-то заметил. Это было из рук вон плохо, не красиво, трусливо и вовсе уж ни на что не похоже, но он словно бегством спасался, стараясь не думать ни о чём и сгорая от стыда при мысли, что ведь она же ему в спину смотрит и недоумевает, а куда это он так припустил. Кош-шмар-р!..

 С утра и до обеда, до самого конца занятий он кое-как пытался притворяться, что б никто и не подумал, что они с Лизой шли вместе и о чём-то разговаривали. На саму Лизу, сидевшую в соседнем ряду, он вообще не смотрел, хотя постоянно так и тянуло. Это Андрея в конец измучило. Грыз отвратительный стыд, и ужасно горько было от того, что он теряет что-то такое, что ему дали задарма. Было до слёз себя жалко.

 Как это обычно с ним и случалось, несчастия так и начали тянуться к нему, как акулы на кровь. По крайней мере, так ему всё и представлялось. Сидел он за партой с Ваней Шевченко, тот втихаря грыз семечки и шелуху скидывал Андрею под ноги. А сам прижимал палец к улыбающимся губам. Это он, конечно же, специально. На перемене отыскали его двое его приятелей, тут же взяли в кружок, отгородили от остальных – и это тоже, как назло всё. Ему казалось очень не выгодным, что бы Лиза заметила его в такой сомнительной компании. Будто сегодня первый день она его вообще увидела.

 Последний удар настиг его тогда, когда он решил, что нынешняя каторга уже закончилась. После уроков он спускался по ступенькам в вестибюль, кто-то сзади ухватил его за сумку, завернул лямку у него на шее. Расхохотались и побежали дальше. А он уже решил, что сейчас и умрёт.

 Нагнув голову от обиды, не замечая ничего вокруг, Андрей нервно дошагал до конца школьного двора и встал за ёлкой, пытаясь успокоиться. Мимо уже мало кто шёл. Тут напротив него остановилась Лиза. Всего на полминутки остановилась, даже меньше. Посмотрела она на него, или ему показалось?

 Скорее всего, показалось. Чего ей смотреть на него? После того, как он себя вёл…

 Понуро сгорбившись, Андрей побрёл на автомате домой. Лиза дожидалась его возле сетчатого забора ЖЭКа. Он остановился, боясь поднять глаза. Лиза хмурилась, рука то и дело поднималась ко рту, но она, будто опомнившись, опускала её. Еле заметно вздрогнула, губы  жалобно скривились.

  — А… Так ты так просто…шутил…

  — А?

  — Ничего… Ничего.

 Она отвернулась. Андрей каким-то образом уразумел-таки, что к чему, спохватился, и чуть было с места не сорвался, что б догнать её и всё исправить.

  — Лиз, подожди… Чего шутил? Ничего не шутил.

 Она дождалась его и пошла с ним в ногу, глядя в асфальт. Наконец, произнесла:

  — Ты странный. Не такой, как все.

 Это обнадёживающая фраза была, понравилась Андрею. Он, конечно же, знал, что он не такой, как все. Но в хорошем смысле. Не в том, что у него никогда не будет ни девушки, ни друзей, ни вообще хоть чего-нибудь в жизни, а в том смысле, что… Ну, в хорошем, короче…

 Настроение начало подниматься.

  — Ну странный и странный… Можно подумать, остальные – лучше некуда… — это была задушевная мысль, что все другие гораздо хуже его.

 Лиза задумчиво проговорила своим фантастическим, похожим на музыку голосом:

  — Не всегда видно, кто какой есть.

  — Не видно? А когда видно?

  — Когда человек спит! – она рассмеялась, будто бы удивлённая, что он не в курсе таких простых вещей.

  — По ночам по чужим квартирам не походишь, — Андрей сам себе не верил, как это он так…пошутил, аж гордость взяла.

  — Это не обязательно, — Лиза качнула головой, — А знаешь… Я читала, что вот на нашей орбите, где земля, есть ещё планета. Точно такая же, точь-в-точь, с таким же движением. Поэтому её никак нельзя в телескоп там увидеть, или ещё как.

  — …Ну?

  — Ведь там кто-то живёт. Может, это мы же и есть. Только, когда спим. Когда здесь ночь, там – день.

 Это было сложновато. Но Андрей особо и не вдумывался. Пусть порет какую угодно чушь, лишь бы с ним разговаривала. А он уж…как-то подстроится.

  — Так, а что, нельзя до этой планеты…долететь, или чего?

  — Вообще, не знаю. А может, не надо лететь… Может, они как-то…смешиваются. Иногда. Миры. В разных таких местах? Как ты думаешь?

 Андрей потёр лоб.

  — Мне…мне кажется… Ты…давно ни с кем…не разговаривала…

 Он чуть было язык не прикусил, но вдруг понял, что это что-то такое…искреннее… И хорошо, что так.

  — Я ни с кем и не разговариваю, — Лиза пошла медленнее, потом остановилась и внимательно посмотрела на него, — А…а…с то… бой… С тобой… ладно, что я с тобой…разговариваю?..

  — …Глупый вопрос…

  — Правда?

 Он тряхнул головой, улыбнулся – улыбаться было уже гораздо легче и естественней.

  — Это хорошо, — сказала Лиза, — Потому что…миры иногда смешиваются…в людях… Во мне.

 Лицо её как-то странно исказилось. Стало вроде бы красивее. И страшнее. В один миг Андрей вдруг со всей очевидностью осознал, что эта Лиза –сумасшедшая. Совершенно реально сумасшедшая, как в кино показывают. Но… Ну и…пусть. Всякое бывает. Пол же у неё от этого не изменился.

 Он вполне трезво ощущал, что вляпывается во что-то такое, с чем гораздо умнее не связываться бы вовсе. Но и это по боку.

 Они стояли у края белой стены. Вниз шёл обрыв, загороженный сырыми, глиняного цвета, по-зимнему мёртвыми кустами и деревьями.

  — …Пойдёшь…со мной? Туда.

 Идти не хотелось (бред сумасшедшей), но Андрей кивнул. Точное знание о том, что у Лизы явно крыша съехала, было чем-то не существенным и уже даже не пугало. Всё, что происходило с ним, настолько отличалось от целой его предыдущей, предугаданной наперёд и беспросветной жизни, что отказаться от этого нового, странного и непонятного было попросту невозможно.

 Он даже по-рыцарски первым сунулся в гнилые заросли. Ветки тут же оставили на куртке грязные отпечатки, ноги съезжали по чёрной, прелой слепившейся массе листвы, так что сердце ёкнуло. Андрей неловко ухватился растопыренной рукой за какой-то ствол, упёрся в него носком ботинка, обернулся и протянул руку Лизе. Она взялась за неё, и Андрея как током пробрало – уже давно он разуверился, что хоть какая-нибудь девушка к  нему притронется. А самые небывалые мечты  продолжали сбываться – оскользнувшись, Лиза вцепилась в его куртку, толкнулась в плечо, так что лицо её было совсем рядом от его лица.

 Кое-как они спустились на дно оврага. Впереди, довольно близко, должна была быть дорога, но Андрей её не слышал. Вообще тут была та самая звенящая тишина, которая сверлит в ушах. И очень морозно, без обычной уличной сырости вперемешку с выхлопом. Под ногами хлюпала скользкая листва. Лиза дошла до повалившегося кривого ствола и присела на него.

  — Тебе не холодно? – спросил Андрей.

  — Я…привыкла.

 Лиза, задрав голову, оглядывалась, полезла в сумку, достала распухшую от записей затёртую общую тетрадь, с загибающимися краями обложки. Начала листать её, грызя ногти. Потом достала ручку с колпачком и принялась грызть уже колпачок. Начала что-то писать.

 Андрей поглядывал по сторонам, не вполне понимая, что ж такое они всё-таки тут делают. Какой-то грязный обрыв…

  — Чё ты делаешь?

 Лиза глянула на него, гоняя во рту колпачок.

  — Стихи пишу.

  — Стихи?

 Лицо его приняло такую гримасу, что Лиза вдруг захлопнула тетрадку. Похоже было, что она испугалась.

  — Да чего ты? Ты что…обиделась, что ли?.. – он даже рассмеялся, — Ладно тебе. Дашь мне посмотреть? Всё равно ничего не пойму, но это ж не важно. Правда.

 Лиза улыбнулась, будто бы страх прошёл.

  — Какой ты…прикольный. Смешной. На, — протянула ему тетрадку.

 Андрей пролистал. Лиза глядела пристально и напряжённо, и он вполне понимал, что это всё очень важно для неё. Потому старался отнестись со всей серьёзностью.

 Тетрадка была исписана крупным, круглым, по-взрослому ровным, уверенным почерком. Где тут стихи, он так и не понял – текст шёл сплошняком, без точек, заглавных букв, даже без запятых. Прерывался он только рисунками, жирно наведёнными шариковой ручкой. Ближе к концу был один такой рисунок, который он решил рассмотреть.

 Тут шла частыми перекладинами лестница к какой-то вроде бы чересчур уж маленькой дверке. Дверка была распахнута, снаружи была то ли ночь, то ли что ещё – ну, темнота – несколько косых штрихов. Больше ничего. Но Андрею всё казалось, что с той стороны дверки…кто-то стоит. И выглядывает. Всего на миг – выглянет и спрячется снова. Кто-то маленький. Толстенький, коротконогий карлик. С восковым, застывшим плоским лицом…

 Андрею стало не по себе – ведь отчётливо же он видел, что ничего больше не нарисовано… А…как же это он себе тут вообразил?..

 Невольно он протёр двумя пальцами глаза, заставил себя не глядеть на рисунок.

 Ниже было написано вот что:

 «двери в окна по лестницам долго быстрым ступеням ступнями бегом хлопают двери смотрят на окна тёмные двери светлых окон»

 Написанные слова будто бы не стояли на своих местах, а всё как-то пошевеливали резкими росчерками. Андрею начало казаться, что у него от этих слов болит голова. Перелистал до конца. Тут – свежие строки, он видел, как Лиза это писала:

 «ветки решетки разрушены стены встали упали бежали стонали плакали блеяли пели и млели ветки  ожили кричали и выли падало ныло орало и рвало сильно хотело разинуло жрало ветки горели и веки горели плакали млели кричали и пели

 только они ни о чём не жалели»

 Андрей медленно поднял глаза на Лизу. Никаких сомнений не могло остаться – она двинутая по полной программе.

 Лиза грызла ногти, в другой руке вертела ручку, будто хотела её переломать пальцами. Взгляд у неё был очень несчастный, так она на него смотрела, словно он жизнь её решал…

 Андрей перепугался – всё это уже слишком серьёзно было, такие взгляды ему не нужны. Это перебор…

  — Это…очень мрачно как-то… — он не понимал толком, что и зачем он говорит.

 Умом знал, что не надо, совсем не надо связываться с этой сумасшедшей. Но назад не мог вернуться, не хотел перемотать всё к началу и жить, как жил, без этой странной и даже страшной Лизы.

  — Мрачно, — она кивнула, вдруг рассмеялась коротким грудным смешком, — А ты говорил, что не поймёшь…

 За этот смех, за звук её голоса он решил, что как-то справится с её безумием. Справится с ним за то, что она его, Андрея,видит. Не видит больше никто, кроме неё.

  — Напиши что-нибудь ещё. Не такое…

  — Я…хочу. Попробую. Такое,  что б можно было выговорить.

  — Выговорить?..

  — Ну да… — она вдруг словно бы вспомнила что-то, выхватила у него из рук тетрадку и страшным шёпотом сказала:

  — Никогда не читай вслух!  

 Андрей чуть на землю не бухнулся от неожиданности. Светло-карие, почти оранжевые глаза так будто и выпрыгивали из её лица, росли, и что-то такое, похожее на водоворот, так и вращалось в них.

  — Испугался?

 Он мотнул головой, хотя здорово перетрухнул. Лиза, низко опустив подбородок, укладывала в сумку свою тетрадку.

  — Не пугайся. И вовсе я… не сумасшедшая.

 Нет, не так она сказала – а грубым матерным словом, которое мгновенно ошарашило и отрезвило Андрея от страха – так это было просто, обыденно и невероятно реально, особенно по сравнению со стихами-нестихами и рисунком, дорисовывающимся в его воображении.

 Лиза поднялась с поваленного дерева, прошла пару метров, оглянулась на него. Андрей неловко поднялся на ноги, поправил на плече лямку. Лиза вдруг прыснула со смеху, прижимая к лицу кисть, засунутую поглубже в рукав.

  — Смешной ты…

  — Какой есть, — Андрей пожал плечами.

 Недавний страх опять заретушировался в сознании – ей-богу, надеждочка – штука непобедимая. А если ещё из этого грязного оврага выбраться – вообще всё отлично будет. Он первый поспешил вскарабкаться на склон, не забывая оборачиваться и подавать Лизе руку.

  — И чего…ты сюда именно ходишь? Здесь это…ну, как его…место, где миры…того, смешиваются?

  — Дело во мне. Не в месте.

 Они уже были на улице. Принялись бестолково стирать грязь с одежды, да только размазывали. Лиза всё скребла пятнышко на рукаве, возле локтя. Андрей не удержался, взял её за руку, тоже принялся тереть пятнышко. Лиза усмехнулась.

  — Да и ладно. Пошли.

  — Жалко курточку.

  — Нравится тебе?

  — Курточка?

  — Ну…и курточка.

  — И курточка нравится.

 Они рассмеялись вместе. Андрею казалось, что туловище его как-то стремительно удлинилось, голова нырнула куда-то выше облаков, ног не чувствует и так это легко, летуче и приятно, что так и воркует в груди какая-то птичка

  — Здесь я живу. Вон мои окна, два – Лиза кивнула на дом, -  Я с отцом живу. А мамы у меня нет. Завтра в школу пойдём вместе?

  — Угу, — он тряхнул головой и замычал, как довольный телёнок.

  — Я тебя из окна увижу и выйду, ладно?

  — Угу.

 Лиза дошла до двери подъезда, на ходу оглянувшись – глаза сузились маленькой радугой улыбки.

 Андрей весь оставшийся день был где-то не здесь своей головой. Всё эти переживания вылились перед сном в особо сладостное самоистязание. Сбив разбухающий внутри жар, он как бы со стороны рассмотрел то, что с ним сегодня приключилось и…

 Ой-ой, и что ж теперь делать со всем этим?.. А? Что-то очень страшное, очень непонятное и, он определённо это чувствовал, опасное и совсем ему не по силам, надвигалось на него и он бросался навстречу. Чёртова надеждочка отменяла даже инстинкт самосохранения.

 13.

 Неделя, другая, месяц, и ещё месяц.

 Новая жизнь так и захлестнула Андрея. Но он совсем не понимал, как ему себя вести. Делал то, что делалось, стараясь не задумываться – так оно и лучше выходило.

 А Лиза совершенно заняла весь его мир. Ничего, кроме неё уже не было, да ничего и не нужно было. Школа, дом, родители, приятели, компьютерные игры, кино, учёба, обиды – всё подмяла под себя надеждочка, разросшаяся уже в самую настоящую надеждищу. Андрей был безоговорочно уверен, что в самом скором времени самое его сокровенное мечтание осуществится – посредством Лизы. Ну а как иначе, о чём ещё думать и мечтать, а?

 Самое же поразительное, что реальность, питающая такую вроде бы неоспоримую надежду, реальность эта – была нечто совсем другое. Андрей не понимал и даже не замечал этого, полагая, что вот и ему же полагается какое-нибудь счастье в жизни.

 Они ходили вместе с Лизой в школу и из школы, очень ненадолго задерживаясь на этом вот обратном пути. В школе было нельзя. Андрей не говорил этого Лизе, почему-то решив, что она и сама всё поймёт. Однако и недели ещё не прошло, как уже и в школе они много разговаривали, много смотрели друг на друга, когда не было возможности разговаривать – и это было даже ещё лучше, ещё приятней и содрогательней для всего его нутра. Было очень страшно, по старинным причинам – вот, все увидят, все узнают, будут насмехаться. Но страх уже не играл главной роли. И, чему Андрей изредка искренне удивлялся – никому и дела не было до них, никто и не думал соваться и насмехаться.

 Вообще, он уже полностью запутался в своей жизни и в правилах этой жизни, которые так недавно были очень просты, ясны и казались отвратительно вечными. Теперь его жизнь разболталась и была непонятно где. И он был этим ужасно доволен.

 Лиза, кажется, могла говорить без умолку хоть целый день. Правда, не создавалось впечатления, что она – попросту болтушка. Скорее всего, из-за голоса. Слова она растягивала, выговаривала медленно и чересчур чётко. Никогда не проглатывала каких-то звуков или окончаний – иногда от этого  коробило.

 Андрей осознавал, что и впрямь она ни с кем, кроме него и не разговаривала. Иникогда. Разве что, с самой собой. Иногда ему чудилось, что она и рядом с ним как бы говорит с самой собою  вслух. Это было неожиданно неприятно, даже оскорбительно.

 Но чего только не крутилось у неё в голове, выпрыгивая на язык. Он вскоре перестал даже стараться запоминать, не то, что вникать мозгами. Тем более все её разговоры были до невозможности разорванными, перепутанными и связаны друг с другом в самых неожиданных местах.

 Андрей постригся, Лиза сказала, что ему было лучше, когда волосы подлинней. Потом, что она, когда будет постарше, отрастит очень длинные волосы, а сейчас – не надо. За этим следовало очень сложное пояснение, чуть ли не научный доклад относительно того, почему в древности носили длинные волосы, приплеталось что-то про связь с космосом… Тут – обрыв нити, которая и без того вся в узелках. Лиза некоторое время смотрела на небо и задумчиво произнесла: «Отчего все думают, что там, наверху, обязательно всё должно быть чёрное. Я же вижу – голубое». Андрей поскрипел мозгами, что-то принялся объяснять про космос, про слои атмосферы и про преломление солнечных лучей (он гордился, что весьма и весьма начитан в разной зауми). Лиза пожала плечами и ответила: «Но ведь есть что-то, чего мы так просто и не можем увидеть. А оно такое же настоящее. И оно главнее. Просто на миллиард километров пустоты, которую ты никогда и сам по себе не перелетишь – это…глупо. А оно не может быть глупо. Значит, по-настоящему всё не так». И спросила, не хотел ли Андрей когда-то в детстве стать космонавтом.

 При всей путанице, разговоры эти, впрочем, были самые, что ни на есть нормальные. Просто Лиза реально слишком много читала и слишком много думала. Насколько понял Андрей, компьютер для неё был каким-то мифическим артефактом, да и телевизор она не любила смотреть. Даже музыку не любила. Совсем не любила. Когда Андрей старался наладить добротную тему насчёт музыки, Лиза сразу же и призналась, чтоникакой не слушает. Не может слушать – голова начинает трещать от мгновенной скуки и звуков, в которых она не может разобраться – зачем они и для чего.

 Но вот уж чем Андрей и вправду, без натяжек, был шокирован, так это тем, что при своей мечтательности и начитанности Лиза постоянно, иногда чуть ли не через слово –ругалась. Похлеще какого-нибудь взрослого испитого работяги. В какую бы самую воздушно-космическую тему она не впадала, всё равно –ругалась.

 Порою, не часто, но и не редко, у Лизы проскакивала и сумасшедшая её фантастика. Вот к этому Андрей как раз очень прислушивался. И уже через неделю логическими вычислениями пришёл к выводу, что Лиза хоть и странная, необычная, возможно, единственная такая вообще в мире – но не свихнутая. Разве самую-самую малость. На безопасном уровне. И вся её фантастика – это довольно сложно-запутанная теория, как-то выстроившаяся в её не знающем никаких правил воображении.

 Она уверена была как в дважды два в своём инопланетном мире, который в то же время очень тесно переплетён с нашим, дневным миром. И действующие лица здесь и там – одни и те же. Лиза называла этот мир постоянно одним и тем же словом – противоположный. Всё в нём видится как бы навыворот, но эта изнанка каким-то образом должна прояснять истинную сущность вещей, которую в настоящем реальном мире никак не разобрать.

 Лиза долго могла это всё объяснять. Объяснения её Андрея совершенно затупляли, будто лицом его пытаются очень осторожно, даже по возможности безболезненно, но вдавить-таки куда-то под поверхность земного шара. В такие моменты он ощущал себя настолько глупым и растерянным, что ему даже начинало казаться, что он что-то начинает соображать в многосложных и невероятно закрученных фантастических структурах Лизы.

 По крайней мере, одно было точно ясно – сама она в своём диком выдуманном мире в живую не бывала. То есть, галлюцинаций не выхватывала. Это уже хорошо, обнадёживает. И даже более того, Андрей набрался смелости, расспрашивал – Лиза не очень-то и хотела побывать там в живую. Она была уверена, что на противоположной планете – ужасно страшно.

 Обоснования же у неё для своей теории были совершенно младенческими – Лиза видела много ярких, несуразных снов и писала то, что сама называла «стихами». Откуда-то же всё это должно было взяться. Короче, женская логика. Это объяснение уже сам Андрей для себя изготовил и был им доволен.

 Его больше интересовали вещи более приземлённые. Вот они гуляют вместе, разговаривают, всю её подноготную он выслушивает, всю её душу и всё это хорошо, конечно же, сближение там, общение, отношения… Но есть животрепещущий вопрос – как бы этак перейти к отношениям физическим. Хоть к каким-нибудь. Хоть за ручки подержаться, что ли…

 Самое обидное: Андрей понимал, что в этом плане вроде бы он должен делать первые шаги. Но неосведомлённость о последующей реакции вгоняла его в ступор. Совершенно он не мог вообразить себе её реакцию, если бы он взял её руку в свою. А сколько раз он храбрился, храбрился, настраивал себя, даже какой-то такоймомент вроде бы предчувствовал. Но момент очень быстро заканчивался, он уже не был уверен, что вообще существовал этот момент, и как в глухую стену упирался в своё полное неведение насчёт того, а вообще, пора ли?.. Прямо издевательство какое-то…

 И ещё кое-что. Разумеется, все его фантазии начинались с поцелуев – обязательное такое предисловие, необходимо складывающееся в его голове. В реальности с этим была проблема. У Лизы были плохие зубы. Она, конечно же, знала об этом, постоянно рефлекторным движением прикрывала рот, когда улыбалась. Но при Андрее скоро стала забываться, и он рассмотрел ряд коричневых с фиолетовой гнилью, мелких и не ровных зубов. Это было неожиданно и потому ещё более отталкивающе.

 Однажды Андрей как обычно ждал Лизу напротив её дома, на другой стороне улицы. Он никогда не смотрел на её окна – почему-то страшновато было на них смотреть и вообще, весь этот маленький серый дом ему не нравился, так и чудилось, что он в любую секунду сложится гармошкой от проевшей его гнили. Но ждать никогда долго не приходилось – пара минут и Лиза уже выскакивала наружу.

 Было начало апреля,  до самых костей морозное утро. Мороз, казалось, даже окружающие звуки как-то глушил. Но небо наверху было уже совсем тёплого, по-настоящему весеннего оттенка, просто тепло вроде бы ещё не так низко было к земле и не могло со всей силой накатиться на потрескивающий понизу мороз.

 Андрею было холодно, но он так и чувствовал уже, что недолго ему мёрзнуть. А весной, он почему-то был уверен, обязательно будет что-нибудь замечательное.

 Лиза показалась из подъезда и пошла в его сторону. Она как-то необычно радостной ему показалась. Гораздо симпатичнее, чем на самом деле, гораздо менее странной – и будто бы даже младше.

  — Привет.

  — Привет. Чего это ты…прямо сияешь.

  — А вот так.

  — Хороший сон приснился?

  — Хорошие сны бывают в жизни…А, Андрей? У меня сегодня день рождения.

  — …Да? А раньше ты не могла сказать? – он остановился, глядя на неё с весёлым гневом и искренним расстройством, что и вправду не знал раньше, будто бы даже и подарок ей преподнёс бы в таком случае.

  — А не было б так интересно.

  — Чего интересно?

  — На тебя посмотреть.

 Андрей рассмеялся. Они шли рядом друг с другом к школе и уже и Андрею ни с того, ни с сего было очень весело.

  — Вот так вот. Сегодня мне шестнадцать лет, — она повторила, будто прислушивалась, как это звучит:

  — Шестнадцать.

  — Пенсионерка.

  — Молокосос, — она прибавила бранный эпитет, потом вдруг чуть не вгрызлась в ноготь на указательном пальце и негромко проговорила:

  — А вот как тебе так: «жила-была девочка у белой стены».

  — Это чего?

  — Стихи.

 Андрей невольно сглотнул слюну. «Стихи» Лизы ему совсем не нравились. Бесили иногда. Хотелось даже запретить ей, что б она когда-нибудь про них упоминала. Резко, но с улыбкой – застывшей, похожей на яму в земле, он выговорил:

  — Нет, это не стихи.

 Как она этого не понимает?

  — В стихахрифма должна быть.

 Самому ему слово «рифма» показалось каким-то ядовитым плевком.

 И чего он так разозлился? Это ж ведь она,Лиза. Вроде как его девушка. Что-то типа того.

 Лиза помолчала.

  — Я ещё не придумала дальше. Я придумаю.

 Он шёл, думая, что она обиделась. И что надо бы попросить прощения. Это же ведь очень просто – попросить прощения. Тем более, у неё. Так глупо и так зло он ей это сейчас сказал…

 А странное какое-то ощущение было – не то в животе где-то, не то прямо в голове: почему-то приятно знать, чувствовать, что она обиделась, что именно он её обидел…

 Андрей не стал закапываться в это самокопание, сказал же первое, что попалось:

  — Так что, праздник сегодня устроишь?

  — Праздник? Ну да, — она едко ругнулась, повела плечами, вдруг глянула на него, уже опять радостно:

  — Слушай. А…приходи. Хочешь…домой ко мне…зайдём. Кофе попьём. Хочешь?

 Андрей моментально струхнул, весь подобрался, а нутро чуть на дыбы не встало. Миллион соображений пронёсся сквозь мозг стадом бешеных быков.

 -А…можно? – прозвучало очень жалобно, даже с присюсюкиванием.

  — А чего нельзя? – Лиза тряхнула чёрной чёлкой.

 Андрею казалось, что у него сейчас крылышки вырастут и над асфальтом его приподнимут.

  — Подарок какой хочешь?

  — У тебя денег нету! – Лиза засмеялась, — Сапоги я хочу. Высокие. На каблуках. И чёрные.

 Судя по лицу – именно сапоги она и желала. Отчего-то это было просто замечательно.

  — Я тебе цветочков нарву. С клумбы.

 Лиза обозвала его грубым наименованием, а сама прыснула со смеху.

 Андрей еле высидел проклятые, издевательски растянувшиеся занятия. Какая там математика, какая к чёртовой матери физика!.. Вообще, за последние пару месяцев он заметно хуже стал учиться, но уж о чём, а об этом он думал в последнюю очередь. На кой чёрт те уроки, когда тут такое… Наконец-то он…возможно даже сегодня… У-ух! 

 В конечном итоге только к этому все его мечтания и скатывались.

 После полудня, когда уже шёл вслед за Лизой к её дому, внутренности шатались, как горящий пожаром деревянный дом. Температура подскочила, тлели уши и пекло щёки,  всё он не мог поверить, что с ним это происходит.

 Не верил, когда вошёл в тёмный и узкий подъезд, стал подниматься по ступенькам на второй этаж. Ступеньки казались скользкими, он невольно хватался за пыльные перила, оставляя на них свежие мокрые пятна. Очень не вовремя начал сжиматься кишечник.

 Лиза открыла высокую старую, необитую дверь и впустила его в прихожую.

  — Заходи. Не разувайся только, а то по полу холодно, тянет.

 Она и сама видимо смущалась, всё время низко склоняя подбородок. Открыла дверь направо.

  — Посиди, я сейчас кофе налью.

 Андрей, ощущая, что в любую минуту может распластаться в обмороке, вошёл в комнату, огляделся, куда себя уронить. Нашёл кресло и уронился туда.

 Комната была высокой, даже будто бы насильно вытянутой кверху, но довольно узкой. И какой-то серо-пыльной казалась, хотя явно была тщательно выметенной. Серый, скользкий паркет, в белесоватых гнилостных пятнах. Тусклые неразборчивые обои, часто отстающие от стены. Тёмный шкаф-стенка, казавшийся цельным куском какого-то камня, а дверки и ящики – так только, одна видимость. В углу маленькая, расшатанная кровать, по-армейски застеленная вытянутым струной выцветшим одеялом. Маленький стол, с низко нагнутой лампой, аккуратно прибранными в ровную стопку книгами. Рядом на стене – круглое и тоже очень маленькое зеркало, под ним – скособоченная тумбочка. Такое чувство, что комната эта со всеми вещами будто бы заснула двадцать лет назад странным нездоровым сном и с тех пор ни разу не шелохнулась.

 Здесь было темно. И холодно. По полу действительно тянуло.

 Андрей встал из широкого старого кресла, подошёл к окну, под которым торчали рёбра батареи, упёрся в них коленями. Батареи были горячими. Отчего ж тогда так холодно?!

 В окно неприятно было смотреть. Ничего в нём не было видно – всё заслоняли ветки росшего под домом дерева. Голые, чёрные от сырости, они будто бы тыкались десятками острых носов в стекло.

 Лиза принесла две не очень чистые, старые кружки со сколами по краям. Кофе был крепким и вообще не сладким. Андрей отпил и поморщился, присаживаясь за стол – Лиза села в кресло, вытянув ноги.

  — Так вот я и живу, — сказала не громко, глядя в кружку.

 У Андрея зазвонил телефон. Он чуть не выплеснул кофе на стол, зубы заскрипели. Звонила мама. Проверяла, пришёл ли он из школы домой.

  — Ну конечно, а где я ещё буду?.. – он скорчил рожицу трубке.

  — Только я тебя умоляю, не торчи опять весь вечер за компьютером.

 К чему эти разговоры? Вот все вот эти слова – зачем? Ничего они не значат, нет смысла их говорить.

  — А чё мне ещё делать?

  — Ну, уж я не знаю…

 Вот именно.

  — Ты же взрослый парень уже…

 Ну-ну.

  — Окорочка в раковине там разморозились, две штуки себе пожаришь, да?

  — Да.

  — Ты чего не в духе?

  — Ничего.

  — …Ну ладно. Всё, целую.

  — Давай.

 Он вовсе отключил телефон, сжимая корпус и кусая губы от гнева и обиды. Нет, ну ей-богу же – это сплошное и бесконечное издевательство, ни за что, ни про что…

 Андрей глянул на Лизу и вдруг выпустил из себя измученный, но правдивый смех.

  — А вот так я живу… У тебя…так темно здесь…

  — Из-за дерева. Это осина. Ветки…постоянно трясутся, — Лиза повела узкими острыми плечами, — Без ветра, без ничего.

  — И чего, никак нельзя его срубить?

  — Кто будет рубить?

  — Я знаю?.. Мало ли… И чего ты делаешь тут целый день?

  — Детей, блин, рожаю, — Лиза захихикала.

  — Нет, ну это вряд ли, — Андрей тоже улыбнулся, — Небось, всю русскую литературу до конца школы пару раз уже перечитала. Надо больше гулять.

  — Да? – она странно посмотрела на него, — А будем гулять?

  — Будем, конечно. Весна уже. Потеплеет скоро. А из окна твоего ни черта не видать этой самой…красы природы.

  — Из окна…даже…не выбросишься, — она водила пальцем по ручке кружки, глядя Андрею за спину.

  — Куда выбрасываться? Второй этаж.

  — А у тебя какой?

  — Пятый.

  — А там высоко?

 Андрей пожал плечами, не понимая, к чему она клонит.

  — Я думаю, — Лиза принялась медленно, чуть не со вкусом грызть ноготь на большом пальце, — Вот если бы совсем высоко… Могут же люди летать?

  — Как летать? – ему очень не нравилось, куда это её повело.

  — Сами по себе. Я читала…

  — Так это фантастика какая-то была, — он со злостью скосил рот на сторону.

  — А почему бы и нет? Не я ж одна – все хотят летать…

  — Я не хочу.

  — …Ведь и самолёты там выдумывают, и всё такое – асами?.. Нет, ономожет получиться…

  — Лиза… Не говори…всяких таких вот… А?

  — Я во сне никогда не летала.

  — …Летают во сне…дети – когда растут… — откуда-то он это когда-то выхватил.

 Лиза помолчала несколько секунд, сощурилась, будто смеялась над ним, произнесла:

  — Я сегодня выросла. На год.

  — Да не о том я… Блин, пойди выучись на лётчицу. На истребитель. Пойдёшь бомбить америкосов, — Андрей подпрыгнул на стуле, пытаясь в лицах  показать, как она будет бомбить, и наконец-таки разлил кофе.

 Лиза поперхнулась хохотом, согнулась в кресле. Андрей чертыхнулся, подскакивая с места, но тоже смеялся. Хоть бы так прекратить, заглушить глупый этот и жуткий разговор.

 Умолкнув, Лиза, словно бы с самой собой проговорила:

  — Отец с работы скоро придёт… Ты не обжёгся?

  — Да вроде нет. Нет, ты подожди… — он знал, что должен кое-что сказать, именно было то, что нужно, — Ты, по-моему… слишком много думаешь… О разных вещах. А не чувствуешь. Ну, вещи эти. А?

  — …Не знаю. Но думаю же я. Почему нет?

  — Зачем?

  — Просто так… А…есть…что-то…другое?

 Она прямо вонзилась в него своими глазами. Андрею было неловко – он не знал, что она хочет, что б он ей сказал.

 Тут железом заскрипело из коридора.

  — Отец. Пожрать приготовит, — довольно просто сказала Лиза.

 Андрей вжал голову в плечи. Он-то уже и понимал, что все его мысленно-чувственные локомотивы, с утра бороздившие организм вдоль и поперёк, в точку назначения сегодня не придут. Это было чуть не до слёз обидно, потому как и его очень занимал вопрос: «а почему бы и нет?», правда в плоскости более реальной. Но вот с родителями знакомиться… Да ещё и с отцом… Прекрасно бы он без этого обошёлся.

 В прихожей раскрылась дверь, впуская холодный, с кисловатым стальным привкусом воздух. Кто-то затопал, сипло, простужено дыша. Слышно было, как об пол стукнули подошвами тяжёлые ботинки. В комнату заглянул мужчина, внимательно посмотрев на Лизу и едва удостоив вниманием сжавшего колени Андрея.

 Мужчина был очень широкий, грузный и сутулый, как медведь. Ёжик волос на круглой голове – сильно побит сединой, лицо в чёрных руслах морщин. Однако лицом этим он удивительно был похож на Лизу. И глаза у них были одинаковые – светло-карие, как полированное дерево. Мужчина был в мешковатой куртке, но босиком. На носке была дырка с высовывающимся наружу краем ногтя.

  — Привет, пап. Ко мне в гости пришли.

  — Ясно.

  — Я голодная.

  — Ага… Сейчас…чего-то приготовлю. А ты опять кофем нажралась?

 Лиза весело тряхнула чёлкой.

  — Ясно всё с тобой. Ну, сидите.

 Андрей упорно, закаменев, не смотрел на мужчину, хотя он и казался ему как-то смутно знакомым. Смотрел Андрей куда-то наверх и в сторону. И увидел, что за шкаф цепляется прозрачная сеточка паутины. Кажется, единственный недосмотр в стерильной комнате. Под паутиной, как бы прямо в воздухе висел маленький, тоже, словно прозрачный, паук.

  — Ты голодный? Хочешь есть?

  — Да какой там…

  — Чего? Отец сварит чего-то.

 Она и впрямь, что ли, не понимает? И вот ещё интересно – чего он так рано? Отец этот её, в три часа дня уже и с работы…

  — Да что я буду…сидеть. Не, Лиз, я пойду. Правда.

 Поначалу он обыкновенно отговаривался, как все вежливо отговариваются от того, чего не хотят. По дороге он вдруг понял, что весьма и весьма обижен, потому что вместо радужных планов, которые так уверенно выстраивались в его воображении, на деле оказалось чёрт, знает что. То есть, имеет он полное право оскорбиться…

 Грузный мужчина вернулся в комнату. Лицо, без сомнения, красивое в молодости, корёжилось маленькой улыбочкой посреди морщин. Он был уже без куртки и держал что-то за спиной.

  — Лизанька…поздравляю тебя, милая. С днём рождения.

 Из-за спины явилась большая коробка. Лиза тут же сняла крышку и даже ахнула.

  — Сапоги!.. Сапоги! Папочка!

 И вправду, в коробке свёрнутые лежали чёрные высокие сапоги на молнии. Андрею они показались поношенными, вроде как из секонд-хенда, но восторгу Лизы предела не было. Тут вдруг Андрею вспомнилось, что всю зиму она проходила в стареньких, хоть и вычищенных кроссовках.

 Лиза висела на шее у отца, тот, довольный, целовал её в щёки и губы. На Андрея по-прежнему – ноль внимания. Ему очень хотелось бы куда-нибудь пропасть.

 Когда радостные лобызания закончились и мужчина ушёл на кухню, Андрей очень быстро и обиженно-безразлично распрощался и улепетнул из квартиры. Отчего-то всё это казалось ему…ненормальным. Объяснить себе этого он не мог, но всем нутром своим ощущал. Что-то было не так. Совсем не так. Да и отец Лизы его пугал почему-то.

 А ко всему прочему – все эти отношения уже…приелись. Нужна конкретика.

 На следующий же день Лиза выскочила на улицу в новых-старых сапогах. Вместо джинсов – юбка, в которой ей, скорее всего, было холодно. Но по виду она была ещё радостнее, чем вчера.

  — Нравлюсь я тебе? – Лиза встала перед Андреем, красуясь сапогами.

 А по-настоящему, она и действительно казалось теперь…красивой. Андрею от этого сделалось ещё хуже, чего-то вдруг даже испугался он, состроил скучную мину, ляпнул какое-то одобрение, с насмешкой. Надо было, что бы Лиза хотя бы осталась такой, как раньше…

 А вообще…пора заканчивать. Надоело, никакого смысла не видать…

 Лиза ощутила его недовольство, его насмешку, удивлённо посмотрела на него – это доставило удовольствие. Они пошли рядом, а Андрей так всё и ощущал, что идёт она уже не такая радостная, как была, не понимает, что не так. И это хорошо. Пусть думает, догадывается, пусть…помучается.

 Лиза начала говорить об отце. Что он и готовит, и стирает, и убирает. Что он очень мало зарабатывает – он, оказалось, дворник в ЖЭКе. Слова затухли. Андрей молчал, силился молчать, но язык его не слушался…Так хотелось сказать!.. «А сапоги то, верно, с мусорника». Он не знал, как и сдержаться-то удалось. А настроение было просто замечательное. Хотя это его немного…пугало.

 Пугало, что хорошо, что Лиза обиделась, хорошо, что перестала сиять так…будто вся жизнь ещё впереди…

 В последние две недели словно бы что-то такое в Андрее раскрылось, что-то вырвалось на свободу, что было страшным, и он понимал, что оно – страшно, но не мог противиться… Не хотел противиться. Это страшное зажигало кровь, и было – выходом. Все прежние его соображения и мечтания относительно Лизы сошли на нет, как только он решил, что достоверно осознал их невоплотимость в реальности. Надо было чем-то заместить эти фантазии.

 Лиза выходила из подъезда, а он уже замечал, что она смотрит на него и побаивается, что будет то же, что и вчера. То, что за кадром звучит в его голосе и в его взгляде – скрытая, но совершенно ясная насмешка, о чём бы они не говорили. Над ней насмешка. С этого начиналось его удовольствие.

 Однако каждый раз она не отворачивалась, а наоборот, спешила к нему. Может, надеялась, что это с ним пройдёт. Всё будет по-другому. Может, этой только надеждой она и жила. И это было следующее удовольствие – видеть, как она понимает, что ничего не вернётся. Он видел, что иногда даже молчаливые слёзы появляются в её глазах. Ему ужасно жалко было Лизу, страшно было от того, что он с ней выделывает, но он не мог остановиться – так огненно приятно, так сладостно было смотреть на это!

 В своём страдании, которое никак не удавалось преодолеть, Лиза красивела всё больше и больше, Андрей знал, что эта красота для него физически неприкосновенна, но даже в этом находилась ноющая дрожь жуткого удовольствия. Он вроде бы и сознавал, что что-то ненормальное, больное творится с ним и с Лизой, будто летят они на дно пропасти, но даже думать о том, что бы прекратить это, он и не думал. Слишком уж сладко.

 Как-то раз Лиза заговорила о высотных домах. Как обычно, с бухты-барахты.

  — Зачем столько этажей строят…

  — Людей много, места мало.

  — Ведь высоко же…

  — Высоты боишься?

 Лиза промолчала. Андрей подумал о её втором этаже, о своём пятом и самодовольно сказал:

  — Чего бояться? Ничего там страшного нет. Страхи надо преодолевать, — в каком-то фильме он это услышал.

  — Как?..

  — Да как… Боишься высоты – каждый день стой на крыше и смотри вниз. Пока не пройдёт, — прозвучало отрывисто, как будто со знанием дела.

  — А если боишься…

  — Чего? – он был в полной готовности к новым отважным советам, но Лиза только мотнула головой.

 Два или три дня у неё проскакивала непонятная фраза: «Не хочу». Андрей раз хотел допытаться, о чём она, потом решил, что и чёрт с ним.

 Понедельник начался с новой идеи. Лиза быстро подошла к нему от своего дома, смотря прямо ему в глаза. Взгляд у неё был широкий, удивлённый, будто она только что наяву увидела что-то, что бывает только во сне.

  — А ты…ты…ты бы…смог?..

  — Что? – он раздражённо нахмурился.

  — Ты бы смог встать…на краю крыши? Наверху?

 В голове у Андрея будто бы щёлкнуло что-то. Словно бы со стороны внутри него вдруг послышался очень взволнованный, нервный голосок, убедительно доказывающий, что вся жизнь куда-то не туда сейчас сворачивает, что это – полнейшая чепуха и в здравом уме незачем за этот поворот даже заглядывать.

 Однако сказал он вот что:

  — Ну и встал бы.

  — На самом краю?

  — Ну да. И чё такого?

 Они не быстро шагали к школе. Лиза самозабвенно грызла ногти – смотреть было мерзко и Андрей кривил рот, надеясь, что она поймёт и перестанет.

  — А…а…вот… Со мной… Со мной встал бы?..

  — …Зачем?

  — Ну…что бы я…не боялась больше… — она глянула на него с жалобно-заискивающей улыбочкой и со всей очевидностью – врала.

 Андрею не на шутку стало жутко. Ей-богу же, ужасно захотелось убежать от этого всего. Не надо, не надо было тогда ещё, пару месяцев назад…

  — Ну и встал бы, — плюнул со злостью.

  — …Правда?

  — Ну а чего такого?

  — А…вот где?

 Это было конкретно до ужаса.

 Напуганный голосок внутри него омертвело молчал, не способный уже увещевать при таком повальном и таком реальном страхе. У Андрея даже голова кружилась от этого страха, но как бы со стороны он слушал свой собственный пренебрежительный тон:

  — Домов, что ли,  мало.

 Лиза еле шагала, пока совсем не встала на месте, глядя куда-то мимо улицы, домов, деревьев и людей.

  — Ты не…врёшь?

 Он развернулся к ней, с уверенно расправленными плечами.

  — Нет, не вру.

 Удивительно, как у него не тряслись колени. Потому что жизненно необходимо было присесть и как-то отойти от этого ужаса.

 Дно пропасти приближалось и скорость нарастала – Андрей буквально физически ощущал это. Сумасшедшая неделя прошла как во сне. Все эти дни он ловил себя на том, что думает о Лизе и о том, что она себе вообразила – и только поймёт, что думает об этом, сразу же, немедля надо думать о чём-нибудь другом, потому что казалось, что сам собою у него вскрывается череп и вываливается наружу мозг.

 Какой-то несусветный бредовый кошмар валился ему на голову, а он, как заколдованный, не способен был двинуться – и бежать. Лизу он ненавидел – ведь это она же отравила его обычное, спокойное и нормальное существование, она перевернула всё с ног на голову, из-за неё он не может успокоиться… Она тянет его в пропасть.

 Больше всего на свете Андрей хотел теперь, что б этот кошмар закончился. Что б всё вернулось на свои нормальные и обычные места, и не было сумасшедшей Лизы. Что б не мучила она его…

 В субботу день выдался прямо весенний, с тёплым ветерком, прыгающим с ветку на ветку, с весенними, особенными, сладко-тягучими запахами вокруг. Лиза шла молча до самой школы. Андрею тяжело было даже идти с ней рядом и смутно он думал, как ему не хочется, что б это продолжалось повторяться изо дня в день. О том, что он каждое же утро дожидается Лизу возле её дома, он как-то так…и забыл.

 Лиза вдруг прошептала:

  — Не хочу…

 Остановилась, ухватила его двумя пальцами за рукав куртки. Глаза были перепуганные и будто бы какая-то плёнка их застила, но не от слёз.

  — Андрей… Андрей…

  — Что?

  — Андрей…А… Сегодня?

  — Что?

  — Давай…сегодня… Помнишь? Ну…не забыл же ты, а?

  — О чём? О… Про…крышу?

  — Да…

 Мамочка, забери меня отсюда…

  — Не забыл… Так чего ты хочешь? Где, что? – он сознательно вгонял себя в злость, что б только не заметно было, как он боится.

  — А… Ты знаешь… На…на чердак…пойдёшь со мной?

  — На какой чердак?

  — В школе.

  — В школе? Лиза, там закрыто.

  — Нет! Я видела. Вчера. Не закрыто.

 Настолько всё это было бредово, что даже смеяться хотелось

  — Твою мать… Ладно. Хорошо. После уроков пойдём, — храбрясь, он даже растянул щёки в улыбке.

  — Да? Хорошо… Андрей… Андрей, я…так боюсь…

  — Вот и перестанешь бояться.

  — Не…то… Не того. Андрей, что-то… Не хочу, но… Должно же это закончиться. Я ведь…не могу больше…

  — Чего не можешь? Что такое?

 Она продолжала двумя пальцами теребить его рукав, дыша носом, почти в слезах. Глаза словно умоляли его о чём-то. Это было страшно, он этого не хотел. Не нужна она ему. Пускай отстанет.

  — Я… Просто я…живу в кошмаре. Так больно, так страшно… Так дико.

 Она уткнулась  лицом в его плечо и всё мяла его рукав. Он чувствовал и слышал тяжёлое, неровное её дыхание. Хотелось оттолкнуть Лизу, что б не трогала его. Он не хочет.

 До самого конца занятий он не верил, что что-нибудь произойдёт. Ну не может, попростуне может произойти очередной какой-то невообразимый, сумасшедший бред! Это жестоко и несправедливо, он так уже весь измучился!

 В субботу училась всего одна смена и за считанные минуты школа пришла в запустение. Снаружи разливался по миру светлый весенний день. Андрей долго, тщательно умывался в туалете, не зная, зачем он это делает. Время тянет, что ли… В коридоре его ждала Лиза.

 Вместе они поднялись до третьего этажа. Узкая железная лестница вела и ещё наверх, к огороженной железными же прутьями площадке. Сбоку, под потолком была низкая дверка. Чудилось, будто дверка эта здесь не на своём месте. Но она действительно была приоткрыта. Внутри была чернота.

 Андрей не верил, что поднимается к черноте по узкой и какой-то не прочной, будто пошатывающейся лесенке. Этого…не может быть. Он не может быть здесь, не может всего этого происходить. Однако, следом за Лизой, он втиснулся в черноту.

 Здесь воняло затхлостью,  вместо воздуха – пелена пыли. Как какие-то рогатые чудища, торчали из тени ножками кверху свинченные по полдесятка стулья. Слева прислонён к стене громадный тёмный стенд с белой надписью «доска почёта». Андрей спотыкался об всякую рухлядь и невольно гнул шею – потолок тут был низкий, двухскатный. Справа белели низкие и длинные окна.

 Обязательно вот кто-то сейчас сюда сунется, и…их застанут. Вот именно так всё и случится, по закону подлости. Крики будут, на него будут кричать, обвинять в чём-то… Какого чёрта он здесь делает?!.

 Лиза села на корточки у одного из окон, застучала там чем-то. Через минуту, после тугого щелчка, она поднатужилась и приподняла оконную раму. Рама так и зависла, хотя Андрей был уверен, что она грохнется, если её отпустить. На чердак ворвался холодящий порыв ветра. Лиза опустилась прямо на пол – ноги у неё дрожали.

  — Не хочу… — пробормотала она, потом так взглянула на Андрея, будто только его заметила.

 Кинулась вдруг к нему, обняла его за шею, приникла губами к его виску. Худое тело сотрясалось в коротких и беззвучных рыданиях.

  — Не могу, не могу больше, ты же…ты же понимаешь, Андрей, ты же… Не могу, не могу, не могу!.. Я сойду с ума, не хочу, нельзя что б…было столько…ужаса… Нельзя… Нельзя так…жить… А я…хочу жить… Так хочу жить…  Андрюша, миленький, ты ведь… ты пришёл, со мной пришёл, да, ты… Будешь со мной, ты будешь со мной… Не оставишь меня, ты… Я люблю отца! Я…я больше не могу… Андрюша, ты…ведь… Ты пойдёшь со мной, ты…будешь со мной… Да. Ты меня не оставишь… И всё по новому. По-другому всё. Я знаю, я…уверена… Всё закончится и мы… Мы пойдём и всё…будет…по-другому…

 Она гладила его  лицо и волосы, тыкалась носом в его щёки, всхлипывая и плача.

 Андрей в пробившем его шоке ничего уже не соображал. Только рябила в сознании обрывочная мысль, что за целующими его губами –отвратительные зубы. И вот ещё:

 Куда это мы пойдём?

 Как будто всё это не на самом деле, а в каком-то нелогичном сне-кошмаре, он видел, как Лиза пролезла в окно и распрямилась на очень покатой железной крыше.  Андрей слышал, как бьётся кровь у него в ушах. На третьем таком глухом толчке он увидел, как Лиза на крыше вдруг вздрогнула, поняв, что его нет рядом, что он остался на чердаке, обернулась, оступилась в этот самый миг, взмахнула руками, закричала и покатилась к краю.

 Не думая, что делает, Андрей – рванулся в сторону, как-то умудрился протиснуться между доской почёта и стеной. Он хотел зажмуриться, но даже моргнуть не мог. Он был абсолютно уверен, что, как только закричала падающая Лиза, где-то вовне, на отдалении, что-то загрохотало, будто…стена обрушилась…

 Он и полминуты не просидел за стендом, выковырялся оттуда, метнулся к низкой дверке, заставил себя замереть и аккуратненько высунул нос наружу. Было тихо. Андрей опрометью  слетел с лестницы, забежал в рекреацию третьего этажа, скрылся в тёмном коридорчике, где были двери туалетов. В туалете прятался дольше, минуты три-четыре, напрягая слух, что бы разобрать крики и голоса, которые должны бы были раздаться снаружи, с улицы. Но так и не услышал ничего.

 Однако же, срочно надо было уматывать отсюда. Он отчего-то вообразил себе, что непременно пойдут обыскивать каждый угол и так его и найдут.

 Андрей одним глазом выглянул из туалета, прозондировал местность. Он уже разыскал путь к отступлению. Вместо того, что б уходить по широкой парадной лестнице через вестибюль, Андрей двинулся в противоположную сторону, до конца коридора, где за маленькой застеклённой дверью была пожарная лестница, выводившая в палисадник с другой стороны здания. По ней он и спустился, перелез через забор, квартала три-четыре быстренько  шёл, не разбирая дороги, лишь бы подальше, лишь бы никто не сумел егозаметить…

 Живой страх не отпускал его недели две. Но…и вправду никто к нему не сунулся.

 Когда Лизу забрали с земли, привезли в судмедэкспертизу и там обследовали, выяснилось, что в свои недавние шестнадцать лет она уже давненько не девочка. Очень быстро всё закончилось, по району только глухой короткий слух  прошёл и пропал без следа, как не особо интересный. Отца Лизы быстро посадили, когда выяснили, что к чему. Вышел он или до сих пор сидит, никто не знал. Во всяком случае, больше его никогда не видали.

 Через три недели Андрей начал замечать, что совершенно забывает всё, что было связано с Лизой. Как будто волнами на песке всё смывает из его головы. Это было хорошо. Он…ну, заслужил же он хоть это, после того, что перенёс, а?

 Не было этого кошмара. Не могло быть. Всё будет по новому, всё будет по-другому, всё изменится к лучшему. И всё у него будет хорошо. Он всё забудет, обязательно забудет – и будет жить. Он хочет жить.

 Он должен жить.

 Андрея выворачивало на изнанку, он катался по  асфальту, разорвав рот без крика, а глаза, казалось, сейчас лопнут и потекут по щекам. Прохожие собрались чинным кружком и смотрели. Кто-то уже позвонил «102», потому что это интересней, чем в «скорую». Теперь можно было спокойно наблюдать, вздыхать, охать, пугаться, улыбаться и негодовать.

  — Да он же пья-аный!

  — А с какого это дома, вы знаете? Не знаете, с какого это дома?

  — Ох ты, гос-с-споди-боже… Ой-ой-ой…

  — Димо-он, ты это снимаешь?

  — Да-да-да… Прикольно, гы?

 Никто не видел, а Андрей видел, как из двери второго подъезда старого утлого серенького домишки появилась Лиза. Из туловища, в клочья разрывая юбку и кофту, высовывались огромные, в жесткой колкой щетине паучьи лапы. Лезли из живота, из плеч – десятками – и тянули туловище к корчащемуся Андрею. Лицо улыбалось слюнявой сумасшедшей улыбкой, жёлтые глаза мигали. Перед тем, как, разрывая губы, изо рта у неё поползла очередная лапа, Лиза радостно прошипела:

  — Не должен жить.

 От последнего для них зрелища прохожие отшатнулись все, кроме парня, снимающего на телефон – у того и так уже отвисла нижняя губа в улыбке и глаза поблёскивали, как зеркальный дисплей.

 Андрея выгнуло дугой, руки крестом разметались по сторонам, будто натянулись невидимые канаты. Прямо у людей на глазах, на запястьях его появились глубокие разрезы, из которых на асфальт вокруг хлестнула веером кровь.