Ярость. Зима 1237-38-го. Глава 12 (окончание)

Городня вокруг Москвы была готова уже к вечеру. Площадки для пороков даже раньше, и еще до сумерек татары начали собирать на них деревянные каркасы метательных орудий. Перед этим татары огородили места работ большими дощатыми щитами, поскольку теперь в работах участвовали кроме полоняников и они сами. Было их немного. Часть, буквально пара-тройка человек, указывали, что делать, еще человек пять-шесть заставляли работать невольников, где плетками, а там, где видимо требовалась тонкая работа, брались за дело сами. Когда стемнело, татары зажгли факелы и продолжали трудиться в темноте.

За весь этот день Владимир с ближниками отлучался со стены только пообедать и чуть обогреться. Ввечеру сходили на ужин, посидели возле пышущего жаром кухонного очага, отогревая быстро дубеющие на морозе ноги в сапогах. От сытной еды и тепла всех троих изрядно разморило. Макар так даже начал клевать носом. Выходить снова на мороз совершенно не хотелось. Чтобы встать на ноги и выйти на улицу Владимиру пришлось представить, что вот-вот татары соберут свои пороки и начнут стрельбу по стенам города. Это помогло. Князь поднялся, потопал по доскам пола согревшимися ногами, прикрикнул на продолжающих сидеть меченош:

- Ну, чего раскисли! Встаем! Пошли на стену!

Макар встрепенулся, заморгал, видно не совсем еще понимая спросонок, где он и что с ним. Потом глаза его обрели осмысленное выражение и он, покряхтывая, поднялся на ноги. Скрут встал без стонов и раскачки, хотя и, видно было, без особого желания. Перед дверью накинули на плечи меховые налатники, вышли в морозную темноту. Снова поднялись на правую воротную башню Великого подола. Здесь они застали воеводу Филлипа с пятком ближников, рассматривающих с верхней боевой площадки татар.

- Ну, что там? – поинтересовался у дядьки Владимир. – достроили степняки свои пороки, или нет пока?

- Не понять, - не сразу ответил воевода. – вроде чего-то собрали на тех площадках, что насыпали весь день. Копошиться вокруг того, что собрано уж с полчаса, как перестали. Лазят по порокам по человеку, по два. Наверное, что-то там доделывают, до ума доводят. Мыслю так.

Владимир выглянул в бойницу. Толпа, строившая городню, закончила работу, и татары угнали пленников куда-то в сторону большого стана, расположенного к Грачиного леса, еще до ужина. Около пороков было видно сколько-то невольников, но пока они ничего не делали – сбились в несколько куч, видимо, согревая друг друга своими телами. Площадки с пороками и их окрестности освещались факелами и огромными жаровнями в виде металлических чаш на решетчатых подставках. Нижняя часть пороков, прикрытая дощатыми щитами, - почти не видна, и что там происходит можно только догадываться. По громадной раме ближнего к воротам порока лазает мелкий татарин. Чего-то замеряет.

- Может, попробовать сбить его из самострела? – предложил Владимир.

- Далековато, - отозвался старший из самострельщиков. – Хотя попробовать, конечно, можно.

- Так надо попробовать! – Владимир по старой еще детской привычке глянул на дядьку Филлипа, неосознанно ища его одобрения. Тот пожал плечами, сказал:

- Чего ж не попробовать – попробуйте.

- Дайте я! – потребовал Владимир.

Самострельщик послушно посторонился, подпуская князя к уже заряженному самострелу. Тот взялся за ложе, прицелился, ощущая щекой выстуженное морозом гладкое дерево приклада. Татарин, лазящий по пороку, был освещен пламенем факелов и прекрасно виден. Выстрел, гудение спущенной тетивы. Владимир бросил самострел, высунулся в бойницу, следя за полетом стрелы, досадливо выругался – промах. Стрела воткнулась в деревянную раму порока чуть выше головы татарина. Тот – слышно было даже отсюда – испуганно вскрикнул, разжал руки и шлепнулся с изрядной высоты на утрамбованную, уже прихваченную морозом землю насыпи, на которой стояло метательное орудие. Все находящиеся на боевой площадке башни при виде такого, расхохотались, даже Владимир, у которого сразу пропала вся досада за свой промах.

Когда смех затих, стало слышно, что у порока, с которого князь пытался сбить татарина, происходят какие-то шум и суета. Потом раздался скрип натягиваемых канатов, и поднятая чаша порока начала не быстро опускаться.

- Неужто стрельнуть решили? – произнес воевода Филлип. – Видать разозлил ты, князь, того татарина. А он, судя по всему, человечком не из последних у степняков оказался.

Помолчали. А чаша порока уже опустилась почти до земли.

- Пожалуй, надо уйти отсюда, княже, - опять подал голос Филлип. – Неровен час татары пометче тебя окажутся.

Владимир вскинулся было, собираясь гордо отказаться – невместно, мол, русскому князю от опасности бегать. Но дядька уже подхватил его под руку и мягко, но решительно повлек князя к прорубу, ведущему на нижние ярусы башни. Следом за ними потянулись их ближники. На боевой площадке башни остались двое стражников и двое самострельщиков. Князь с дядькой и ближники как раз успели спуститься до низа башни и начали выходить на улицу, когда татары выстрелили из порока. Его камень пробил четырехскатную крышу башни, в которой они находились, влетел на верхнюю боевую площадку, ударился в пол, не пробил его и заскакал внутри, отлетая от стены к стене, калеча и убивая оставшихся стражников и самострельщиков.