Оксиния хихикнула, потерлась щекой о его плечо. Лежали молча какое-то время. Потом девушка спросила:
- Что там за стенами, князюшка? Много ли татар явилось?
Владимир, почти уже заснувший, встрепенулся, подумав, ответил:
- Много.
Оксиния ощутимо вздрогнула, сказала жалобно:
- Страшно-то как…
- Ничего, выстоим, - дрема отступила и Владимир вновь почувствовал себя защитником. Большим и сильным. – Опять же, батюшка должен помощь подать, - добавил, чтобы совсем уж успокоить девчонку.
Та вроде бы облегченно вздохнула, прижалась теснее горячим телом, так что Владимир вновь ощутил проснувшееся желание. Положил ладонь на бархатистую теплую грудь, припал долгим поцелуем к приоткрывшимся навстречу губам. И опять их охватило безумие страсти. Последнее этой ночью. А потом Владимир провалился в сон без сновидений.
Проснулся он от того, что кто-то осторожно тряс его за плечо. Владимир открыл глаза. Над ним склонился меченоша. Макар.
- Чего тебе? – еще толком не придя в себя, буркнул князь.
- Хотели чуть свет на стену идти, - сказал Макар. – А уж солнце встало. Давно.
Только теперь Владимир вспомнил все. О татарах, об осаде, о делах. Хорошо поспал… Рывком сел на краю ложа, осмотрелся. Оксинии уже не было. Только перина примята на том месте, где она спала. Потер ладонями лицо, встал на ноги. Сказал меченоше:
- Идем умываться. Поможешь.
Умылся быстро. Утерся поданным меченошей рушником. Потом втроем – к ним присоединился Скрут – спустились в гридницу. Здесь было почти пусто – воины, видно, уже поснедали и разошлись по своим местам на стенах. Сели за княжий стол, позавтракали. Пока ели, Владимир спросил у меченош:
- Не слышали, что татары поделывают?
- Говорят, наших смердов под стены понагнали. Те городню вокруг града ладят. Для того избы посадские, другие строения на бревна раскатывают. Тын, что вокруг дворов и усадеб выкапывают то ж.
Услышав о таком, князь заторопился, быстро дохлебал гороховый кисель, запил, обжигаясь, бодрящим травяным взваром и, дожевывая откушенный кус пшеничного хлеба, поднялся из-за стола. Меченоши, бросив недоеденное, тоже встали. Все вместе зашагали к выходу. Выйдя с княжеского двора, двинулись по Ильинской улице, ведущей напрямую к напольной стене города.
На улице было пустынно. Прохожие редки почти все – бабы. Шли те, склонив закутанные до глаз в платки головы, торопливо, почти испуганно кланялись князю и спешили дальше по каким-то своим делам. Из-за стен доносился приглушенный шум от татарских станов и более близкий стук топоров и гомон голосов.
Добрались до Посадских ворот. А вот здесь возле стены народу оказалось густо. У осадных клетей, куда поселили беженцев с окрестных сел и весей, крутились вездесущие мальчишки, готовили на кострах еду женщины, маячили мужики – главы семейств. На кострах побольше в здоровенных котлах грели смолу и кипятили воду. То и другое предназначалось татарам, когда те полезут на стены. Тут же толпилось несколько кучек воинов в полном вооружении. Воины видны были и на стене. Не слишком много. Понятно - пока следят за врагами и только. Остальные, наверное, хоронятся в тех же осадных клетях. Ну и правильно – чего морозиться зазря.
Владимир с меченошами поднялись на верхний ярус правой воротной башни. Здесь находилось пятеро воинов. Трое наблюдали за татарами, двое дежурили возле пары затинных самострелов. Князь сразу приник к бойнице. Меченоши пристроились у соседних справа и слева, отодвинув двоих стоящих там воинов. Денек выдался ясным и солнечным. Окрестности были видны на много верст и в первую очередь в глаза бросался огромный татарский стан у грачиного леса. Он разросся на всю ширину пространства между Москва-рекой и Неглинной. Дальний его край граничил с Грачиным лесом, ближний подступал почти к самому тыну Великого Подола. Саженей сто оставалось между ними.
