Добран огладил бороду рукой в меховой рукавице. Продолжил.
- Всем моим сельцом с места снялись. Да еще жители двух ближних деревенек. Тесновато жить получилось. Ну да, в тесноте – не в обиде. Потом землянок нарыли, когда еще с сотню беженцев к нам прибилось. Оказались и среди них и воинские люди. Набралось под моей рукой их в обшей сложности больше шести десятков. Решил: чего сидеть бирюками в лесу. Надо выбираться наружу, трепать татар, по мере сил. Начали выходить. Татары в то время зорили окрестные города нашего княжества. Рассыпались небольшими отрядами. Вот их мы и стали перехватывать. Побили три таких. Поболе полутора сотен супостатов к праотцам отправили. При том встретили несколько отрядов таких же, как наш, тех что били рассыпавшихся по округе, вражин. Предложили к нам присоединиться. Предводитель одного отказался – не захотел под чьей-то рукой ходить. А двое согласились. Набралось нас под две сотни. Но потом нарвались на засаду татарскую. Видно слишком стали им докучать, вот и взялись за нас всерьез. Сумели вырваться, но с полсотни своих потеряли. После того дней на пять затаились в нашем лесном схроне, приводили себя в порядок. Пока отсиживались, дошла весть, что основной татарский стан, что стоял все это время у Рязани, снялся и войско татарское движется вверх по Оке. Решили преследовать и щипать его в пути, по мере сил. Так вот с вами и встретились, - завершил рассказ Добран. Потом с прищуром глянул на Коловрата, спросил. – А вы куда поспешаете?
- Мы-то? – криво улыбнулся Евпатий. – Мы, Добран, помирать едем. Да желаем при том унести с собой как можно больше жизней поганых, топчущих землю нашу. За жен и матерей наших, принявших страшный конец в Рязани, других городах княжества, селах его и весях едем мстить. Хочешь ли к нам присоединиться в сем деле святом?
Добран нахмурился. Глянул на воина, сидевшего в седле справа от себя. Совсем молоденького, стройного, с нежным румянцем на щеках, еще не ведавших бритвы, такими же ярко голубыми глазами, как и у него, и на него же чем-то неуловимо похожем.
«Сын?» - Подумалось Ратьше. – «Должно быть – так…»
Глаза у паренька при словах, сказанных Коловратом, загорелись. Он глянул на нахмурившегося Добрана, воскликнул высоким звонким голосом:
- Мы согласны! Ведь так, отец?
Тот снова огладил бороду, перевел взгляд на Евпатия и кивнул. В глазах его Ратислав заметил едва уловимую тень сомнения. Не мудрено: вести на почти верную смерть единственного, может быть, сына. Впрочем, сына ли? Нежные щеки, яркие пухлые губы, звонкий голос… Да это же не сын – дочь! Как не побоялся Добран ее с собой взять из надежного, скрытого в лесу, места? А теперь еще и на смерть с ней идти… Впрочем, девица, похоже, не робкого десятка. И в седле держится уверенно, словно заправский воин. Копье держит правильным хватом, меч на поясе, круглый щит за спиной. Под подбитым соболем полушубком виден ворот кольчуги. Прямо дева-воительница из старинных былин.
Поняв, что отец согласен, девушка заулыбалась, перевела взгляд, светившийся радостью, сначала на Евпатия, потом на Ратислава. Ратьша не удержался, улыбнулся в ответ. Встретившись с ним глазами, воительница зарделась, опустила очи долу. Нравился Ратислав женщинам, что тут поделать. Вот и сейчас… Он вздохнул: не ко времени сие и не к месту. Хоть девица, видно – огонь, но в сердце все еще не умерла любовь к Евпраксии, а еще в сердце кипит ненависть к врагу и места для новой любви там просто нет.
Решили сделать дневной привал. Надо было обговорить с новыми союзниками их место в отряде и поделиться своими мыслями о том, как действовать против татар. Свернули в небольшую заводь у низкого левого берега. Берег заводи оказался свободен от деревьев и кустарников, так, что хватило место разместиться и людям, и лошадям. Быстро развели костры, заварили кулеш на топленом свином сале, уселись возле костров на еловом лапнике, покрытом попонами. Коловрат с Ратьшей и Добран присели рядом. Тут же пристроились их ближники. Чуть погодя, рядом с отцом села девушка. Бросив при этом, любопытный взгляд на Ратислава. Тот слегка улыбнулся и вопросительно посмотрел на Добрана – вежество требовало представить дочь. Боярин тоже это понял, легонько погладил ее по спине, сказал:
- Дочка моя, Светлана. Напросилась вот с нами в поход. Не смог ей отказать, - в голосе его явно слышалась любовь и гордость дочерью. – Да и то, - продолжал Добран, - девка она у меня крепкая, с измальства с моими детскими воинской науке обучалась. Иному мужу сто очков вперед даст. А луком владеет, так, что кто впервой такое видит, оторопь берет.
