Глава 8
В тереме коломенского князя Романа Ингваревича царила скорбная тишина. Опустившиеся сумерки погрузили теремные покои почти в полную темноту. Испуганные слуги попрятались по углам, не решаясь показаться на глаза князю и близким, придавленным обрушившимся на них горем. Светочи зажгли только в спаленке молодого князя Романа Романовича и примыкавшей к ней комнатке.
Младшего Романа привезли еще днем. Беспамятного, истекающего кровью из копейной раны под ключицей. Раненого быстро избавили от доспеха, разоблакли, перевязали, как могли, уложили в кровать собственной спальни и отправили за бабкой-лекаркой, пользовавшей всю семью князя и вятьших людей Коломны. Пока старуха заговаривала кровь, Роман Ингоревич и его дебелая, белокожая супруга Прасковья в смежной со спальней комнатке не находили себе места от тревоги за единственного сына. Тут же находились и три младших дочери князя с мокрыми от слез глазами – младшего романа любили все. Даже теремные девки, снующие из спальни туда-обратно, исполняя поручения лекарки, утирали слезы со щек.
Уже в сумерках лекарка вышла от Романа, вытирая рушником костлявые пальцы со вздувшимися синими венами. Глянула на князя, княгиню, погладила по голове, сидящую ближе к ней двенадцатилетнюю княжну Марию, тяжело вздохнула и сказала глухим, каким-то надтреснутым голосом:
- Кровь я заговорила, раны чем надо присыпала, перевязала. Да вот только поздно его сюда привезли. Пораньше бы… - Она помолчала, добавила. – Тогда был бы жив княжич.
Княгиня-мать в ужасе зажала руками рот, ахнула, обмирая:
- Умер?
- Нет еще, - покачала головой старуха. Вот только кровь из него почти что вся вытекла. Хорошо, если до утра доживет.
Князь Роман Ингваревич скрипнул зубами, вперился бешеным взглядом в лекарку.
- Да ты хорошо ли старалась, старая! – рявкнул он. - Парень же молодой, здоровый, рана, я видел, не сильно глубока. Как же так!
- Не кричи на меня, князь, - старуха гордо вздернула подбородок. – Дело свое я знаю, и ты не раз в том убеждался за долгую мою тебе и твоему семейству службу. А княжичу копье большую кровяную жилу разрезало. Кабы сразу его ко мне, я бы кровь сумела заговорить, но пока его доставили… - Она махнула рукой. – Готовьтесь к утру соборовать.
- Он хоть в памяти? – как-то разом сникнув, только и спросил Роман-старший. Проститься с ним можно?
- Какое там, - покачала головой лекарка. – Беспамятный он и не очнется, не надейтесь. Так прощайтесь.
Княгиня Прасковья без сил села на лавку и завыла. Дочки, обняв мать, тоже заревели в голос. Роман Ингоревич почувствовал, что глаза у и него защипало, а все предметы вокруг стали расплываться. По щекам, сбегая на усы и броду побежали теплые ручейки. Роман-старший плакал. Кажется, впервые за последние лет тридцать…
Князь Всеволод находился на холме до полной темноты. И хоть к вечеру небо прояснело, луна пока не взошла и разглядеть врага стало невозможно. Свои воины разожгли костры, собираясь заночевать возле тех мест, куда их расставили с утра воеводы.
- Надо бы и тебе отдохнуть, князь, - подал из темноты голос ближник Кузьма. – Ведь весь день на ногах. Толком и не поемши. Поедем в Коломну. Эти, - он мотнул головой в сторону устья Москва-реки, - ночью навряд ли сунутся. А коль и сунутся – вои все на местах, дозоры выставим, отобьют первый натиск без нас, а уж там и мы явимся.
Всеволод поежился от налетевшего порыва морозного ветра, почувствовал, как екнуло в животе при упоминании о еде, кивнул.
- Едем.
Повернулся к боярину Кирьяну Вежичу, поставленному им набольшим воеводой после гибели Еремея Глебовича, сказал. – Распорядись тут о дозорах, проверь воев – все ли на месте и в готовности. Ну а потом можешь тоже отдохнуть. Лучше здесь же.
- Понял, княже, - поклонился новоиспеченный воевода владимирского войска. - Прикажу шатры разбить, чтобы люди по очереди обогревались ночь.
- Вот это правильно, - кивнул Всеволод, слегка досадуя, что сам до того не додумался – ночью на морозе воям тяжко придется без обогрева. Костров для этого мало, в шатрах, конечно же, лучше. С другой стороны, на то они и поставлены воеводы, чтобы заниматься вот такой мелочью, до которой у князей руки не доходят.
